Княжна

1993. Глава 14

Комментарий к 1993. Глава 14.

Очень советую вам включить фоном прекрасную композицию от АВВА, «Happy new year», и насладиться вместе с героями праздником в честь уходящего года ❣️

Декабрь 1993.

Последний день года близился к завершению. До боя курантов оставалось меньше часа, и, может, Анна терпеть не могла одну только мысль о возможном опоздании на праздник, устраиваемый Беловыми на Котельнической, но в одном была уверена точно — к двенадцатому часу пробки на дорогах Москвы относительно рассосались. Вероятность застрять в окружении других автомобилей близилась к нулю.

С самого вчерашнего вечера с губ бывшей Князевой не сходила дурацкая улыбка. Стоило последней в девяносто третьем году постановке в «Софитах» отгреметь, как зал опять взорвался аплодисментами, такими же, какие сотрясли стены театра четырнадцатого октября, в день Аниного триумфа. Дома её ждал Витя, вернувшийся из ЦУМа с подарками, список которых Пчёлкины составляли, лёжа по вечерам на диване и беседуя о мелочах каких-то в перерывах между поцелуями и ласками, какие должны были оставаться под одеялом.

Муж с балкона принёс коробку с ёлочными игрушками.

Лесная красавица, увешанная золото-красным дождиком, стояла во тьме квартиры на Остоженке, когда сами Пчёлкины мчали по Москворецкой набережной. За окном автомобиля, который вёл сам Витя, добродушно отправивший Бобра и Уса отдыхать, промелькнула Спасская башня — под стенами главной часовой башни Кремля уже собралась огромная толпа, греющаяся поцелуями, пожеланиями всего самого доброго в наступающем году и глотками тайком пронесённого под куртками шампанского.

Анна в небрежной ласке, причины которой уже давно не объясняла, кончиками пальцев водила по руке супруга, лежащей на рычаге коробки передач. Муж на неё поглядывал иногда, замечая, как Пчёлкина красиво подвела глаза стрелочками ровными, и улыбался правым уголком губ:

— Хулиганка.

— С чего вдруг? — вскинула бровки Аня, зная прекрасно, за что Витя её ругал несерьёзно.

Автомобиль проехал под Большим Устьинским мостом; впереди, в красноватой от света тёплых фонарей мгле, виднелись шпили высотки, выстроенной ещё при Сталине.

Во дворе дома на Котельнической уже их ждали Филатовы и Холмогоров. С Беляево торопилась мама.

Муж на девушку взглянул так, что у Пчёлкиной от тепла стало тесно в груди.

— Возьми подарки с заднего, Анютка. Подъезжаем.

Авто замедлилось, заезжая во двор высотки, и Анна отстегнулась послушно. Она перевернулась в кресле, правой рукой облокотилась о плечо Витино и потянулась за многочисленными подарками, которые Беловы хотели под ёлку сложить и все вместе, сразу после курантов, коробки и пакеты открыть. И только девушка взялась за белую кожаную сумочку, которую Томе в подарок приготовила, так Пчёлкин наградил её звонким шлепком по ягодицам.

След от пятерни, наверно, мог остаться следом на ткани платья, как ожогом. Пчёла в удовольствии своей нехитрой тактикой как-то посмеялся, Анну похлопал по бёдру, гладящим движением спустился к колену.

Жена в долгу не осталась; обернувшись, кинула сквозь хитрющий оскал:

— Дурак! — и прикусила мочку так, что оторвать бы смогла, если б захотела. Но не хотела; только чуть оттянула ту, языком провела по мягкой, нетронутой коже и усмехнулась, когда Пчёла, ногу ей сжав крепко, спросил в манере, близкой к предупреждающей:

— Новый год в машине встретить хочешь, смотрю?

— Нас ждут, — проговорила Анна, намека словами своими не давая, но в то же время отвечая на вопрос Витин почти прозрачно. Она подхватила пакеты, едва протиснула их через щель между своим креслом и место Пчёлы, поправила волосы, уложенные в волны.

Авто окончательно остановилось у подъезда почти напротив ступенек, ведущих к обширному подъеду. Возле дверей, уже топчась от несильного, но ощутимого «минуса», Пчёлкиных ждали Максим, Валера с Томой и Космос с девушкой, ранее Анне не знакомой.

— Одевайся, краса моя, — проговорил Витя, с колен Аниных забирая презенты.

Она снова в послушании надела на себя полушубок, которым сменила прежнюю зимнюю куртку, и взяла у мужа подарки девушкам и Саше ровно в тот миг, когда дверь справа от неё открылась.

Потянуло морозцем. Аня обернулась и сразу же радостно протянула какую-то гласную букву, увидев перед собой весело восклицающего Валеру:

— О-о, Пчёлкины прибыли!

— Приве-ет, Валера!

Она в левой руке сжала тонкие ручки пакетов, правой облокотилась о ладонь Филатова, который перед ней стоял, как швейцар, выводя Аню на улицу, чудившуюся откровенно холодной после тёплого салона иномарки.

По лицу девушку погладил ветер вместе с мелкими, малость колючими снежинками. Бывшая Князева сделала шаг, ещё за Валеру, громко здоровающегося с мужем Аниным, держась, чтоб на каблуках сапог не упасть случайно, и тогда на неё с объятьями налетела Тома.

— Ай, привет, Анечка!

Жена Фила была, наверно, радостнее всех присутвующих — хотя, никто и не грустил особо. Она вся будто изнутри сияла, — хлеще начищенного пятака — улыбаясь широко, глазами накрашенными сверкая, и этим Анну тоже зажгла, ещё ощутимей делая приятное давление под рёбрами.

Холмогоров стоял у прижатой к стене подъезда двери, пуская сквозняк по первому этажу гулять, и курил. Он не спустился к прибывшим, излишне занятый дамой, которая рядом с ним топталась в, надо же, летних туфлях на каблуках, и все хныкала, что замёрзла. Когда Пчёлкины, с Филатовыми наобнимавшиеся, к двери поднялись, с Карельским, сменившим привычную кожанку на отглаженный пиджак и рубашку, поздоровались, Кос, наконец, будто отмер:

— Ну, наконец! — хлопнул он Витю по руке. — Мы уж думали, что в следующем году вас встретим только! — и, отшвырнув окурок на каменные выступы, обнял Анну, чуть кружа её.

Дама в ярко-синем платье, выглядывающим из-под не запахнутого белого пальто, выразительно отвернулась.

— Да, вроде, не опаздываем же? — пожал плечами Витя, перехватывая подарки.

У Валеры взгляд скосился на яркие обёртки, кульки, и в совершенно мальчишеском жесте он попытался предугадать, кому какой подарок новоявленные супруги приготовили.

Аня, правую щёку согревшая на груди у Космоса, поправила Холмогорову воротник сильно расстегнутой рубашки.

Молчаливая брюнетка в ещё большей выразительности скрестила руки на груди и, кинув последний откровенно надменный взгляд на прибывших гостей, с бесшумностью змеи скользнула в подъезд.

— Не холодно тебе, Кос?

— Пока вас дождались, то уже замёрзли!..

— Так и чё стоим тогда? — в ответ оскалился Пчёлкин и, оставив Коса за спиной у себя, взялся за Аню, с ней шагнул внутрь высотки.

На стене слева от них показалась косая тень немой барышни Холмогорова, а за спиной — скрип петель шире раскрывшейся двери, звонкий смех Томин и выразительное передразнивание Космоса:

— О, о, командир, посмотрите на него!

— А вот и не окай! — просмеялся Витя.

Аня пакеты повесила на локоть, освободившейся ладонью прислонилась к груди Пчёлы. «Тише-тише» — сказало движение её; хотя и понимала супруга, что, вероятно, не всерьёз сцепились, но… мало ли?

Пчёлкин в ответ в висок её чмокнул, не в состоянии руками жену погладить. Только чуть большим пальцем провёл по полоске обручального кольца Анны.

— Ой, ну, Космос, правда! — проговорила Тамара. — Хуже детей.

— А чё он, Том?..

— Макс, маску не забудь! — проговорил Валера, а сам потянулся во внутренний карман пальто за бенгальскими огоньками, купленными совершенно спонтанно по дороге на Котельническую.

Дверь подъезда хлопнула, закрываясь за спиной Карельского. Большая для коридора толпа подошла к лифту, где уже стояла статуей Афродиты незнакомка Коса, с напускным равнодушием разглядывающая горящую кнопочку на панели в стене.

Пчёлкина про себя подметила, что, даже при не особой её любви к Люде, секретарша с бывшего «Курс-Инвеста» Ане нравилась больше; у Бричкиной хотя бы не такое высокомерное выражение лица было.

— Что за маска?

Вместо ответа Карельский вскинул палец, прося секунду на переоблачение, развернулся к ним спиной, что-то вдруг стал доставать из пакетов. Анна наткнулась на взор Томы, наблюдающей за реакцией Пчёлкиной, и сама не заметила, как прыснула не то от всеобщего ожидающего молчания, не то от похихикивания Филатовой. Похожие «чудеса перевоплощения» девушка помнила по школьным ёлкам, на которых мальчики из старших классов играли Дедушек Морозов и, прячась от младшеклассников за искусственную лесную красавицу, вытащенную из склада, поправляли на себе накладные бороды.

Лифт тросом шумел, на первый этаж спускаясь, когда Макс с видом кудесника развернулся к бригадирам и их дамам с пластиковой маской Деда Мороза.

Он с хлопком развёл ладони в ожидании аплодисментов, но вместо того получил лишь синхронный гогот мужчин. Валера чуть напополам не согнулся, словно впервые сурового телохранителя Белова в таком образе увидел.

Аня улыбкой подавила хохот, который на лестничной клетке мог отразиться от стен, до самого десятого этажа подняться, в дверь квартиры Беловых постучаться.

— Прям как с Устюга! — кинул Космос и, смеясь, провёл свою барышню в открывшийся лифт. Следом скользнули Филатовы; Валера, видимо, малость уже «веселый», утёр слёзы, выступившие от смеха, Тамаре дал по щекам себя погладить.

Аня зашла в кабину, оказываясь возле самой панели с кнопками, когда Пчёла за ней ступил и Карельскому кинул:

— Макс, я почти заново в Деда Мороза поверил!

— Я старался, — проговорил в ответ мужчина. Кусок пластмассы с маленькими прорезями для глаз и рта сильно голос его исказил, сделав глухим, будто старческим. Валера едва на пол не осел в хохоте.

За смехом его, в маленьком квадрате пространства казавшимся оглушающим, Аня улыбнулась широко, у самого лица услышала голос мужа:

— Малыш, нажми на «десятку».

Она изловчилась, почти до боли выкручивая себе запястье, и пальцем ткнула в кнопку. Двери закрылись с механическим скрипом, вынуждая «Деда Мороза» тесно прижаться к спине Космоса, а того — сильнее в стену вдавить свою барышню.

Тогда девушка, вскрикнув так, будто ей, по меньшей мере, ногтевую пластину сорвали, вскрикнула:

— Ай! Ну, можно не толкаться?

— Кир, как тут не толкаться? — фыркнул в ответ Холмогоров. Аня скользнула взглядом поверх блондинистой головы Тамары, заглядывая в угол, где Космос возвышался над девушкой. Кира, значит. — Потерпи, зайка.

Та в ответ с ещё большим недовольством цокнула языком, вынуждая Пчёлкину усмешку давить, и принялась рассматривать стену, исклеенную объявлениями.

Надо же, «зайка»!..

Витя щёлкнул Аню по носу и, вернув на себя взгляд жены, подмигнул. Девушка бы по щеке его бы погладила, если бы в тесноте кабины могла руку из собственной спины достать. Вместо того Пчёлкина только стрельнула глазками в мужа под его смешок.

Витя, к её лицу близкий, хотел поправить прядку на Анином лбу. Помешал Валера, который Пчёлкину в спину упирался и по плечу постучал бригадира:

— Брат, далеко зажигалка?

— В кармане, — ответил Витя. Лампочка на панели под «семёркой» загорелась красным. — Тебе прямо сейчас нужна?

— Не, — махнул Фил. — На лестничной клетке дашь? Огоньки зажжём.

— Осторожней, — воскликнула Тома так, что, вероятно, руки бы сложила в молитвенном жесте, если бы ей пространство позволяло. — Только без дыма! Вот чего уж точно не надо, так это пожарной эвакуации под куранты.

— Типун тебя, — буркнула Кира.

У Анны язык прижался к нёбу так, что мог бы цокнуть, если бы она в последний миг не приказала держать себя и ситуацию под контролем.

Прошло несколько долгих секунд, наполненных шелестом поднятия лифтовой кабины, прежде чем дверцы открылись. Макс чуть ли не пластом выпал на лестничную клетку под Кирино: «Ну, наконец-то!».

Дышать стало легче, и теснота уже не давила в боли грудь.

Аня вышла с Пчёлкиным одной из последней, за собой оставляя только Коса, на груди которого блестел крест, купленный Холмогоровым перед крестинами Ваниными, и недовольную чуть ли не всем девчонку в синем.

Витя Валере кинул зажигалку, сам Аню обнял за талию.

Пчёлкину прохлада ткани его пальто удивительным образом согрела.

Что-то зашипело за спинами их, отдало слабой горьковатой гарью. Девушка обернулась почти, как вдруг Тома вскрикнула в радости и испуге одновременном, — будто рядом шарик лопнул — часто-часто заговорила:

— Вить, Аня, держите! — и, явно боясь мелких ожогов на ладонях, вытянула перед собой два горящих бенгальских огонька. Пчёлкина такой последний раз зажигала ещё во времена студенчества в столице новой Латвии, и, показалось, даже время на секунды какие-то назад откатилось, в девяностый год — такой далёкий и близкий одновременно.

Макс кулак вдавил в кнопку звонка, когда Пчёла, весело что-то причитая, взял искрящиеся палочки. Перед собою ими покачал, будто Анну дразнил искорками, и только под смех её высокий, как трель мелкого колокольчика, отдал жене огонёк. Валера под говор Киры, торопящей Филатова, подпаливал Витиной зажигалкой бенгальские огни, когда Космос, воротник поправив, гулко постучал по двери:

— Белы-ый, открывай!..

— Не шуми, Кос, Ваня, вероятно, спит, — осекла Холмогорова Анна, с плеча Пчёлы стряхнула мелкие снежинки, непривередливому взгляду не заметные.

— Что же нам, теперь, под дверью Новый Год справлять? — буркнула в ответ Кира и приняла огонёк так, словно про неё в принципе забыли все.

Ане показалось, что её по щеке полоснули лезвием. В явной неприязни уголки губ напряженно поджались — будто тело Пчёлкиной саму девушку пыталось заставить замолчать.

К счастью девушки, за неё глаза закатил Максим — хотя, ни Анна, ни кто-либо другой того за маской зимнего кудесника и не заметили.

Витя обернулся на Космоса так, что, вероятно, за окном, несмотря на зиму, мог грянуть гром. В тот самый момент, когда Пчёлкин почти за локоть друга ухватил и приказал за языком «барышни» своей следить, за дверью раздался, приглушенный замками, голос Ольги, поторапливающей Сашу.

Тома в осторожности вытянутых перед собой рук приняла огонёк, и с резвостью выстрелов автоматов стали открываться защитные механизмы двери. На пороге появилась хозяйка квартиры на Котельнической, которая сразу же Косу на шею кинулась в приветствии:

— Ну, наконец-то!..

Валера закричал что-то радостное в приветствии, Пчёлкину успел пихнуть зажигалку и, поторапливая, стал двигать к дверям, пройти через которые можно было только через объятья с Беловой. В принципе, никого этот «фейс-контроль» не пугал и не отталкивал. Аня крепче за Пчёлу схватилась, подхватывая съехавшие с локтя подарки, и юркнула в квартиру прямо перед мужем.

Тома звонко расцеловала воздух у щёк подруги, когда Пчёлкина оказалась перед Олей, с идеальной по соотношению искренности и сдержанности улыбкой встречающей гостей. Аня успела взглядом зацепиться за причёску, в которую Белова собрала рыжеватые волосы, прежде чем бывшая Сурикова распахнула перед девушкой объятья:

— Здравствуй, Пчёлкина! — и под довольный Витин смешок она утянула подругу в хват своих тонких рук, казалось, неспособных на крепость объятий. Ане показалось, что она покраснела сильно, и спрятала лицо на голом плече Оли, не прикрытом тканью тёмно-синего платья-футляра с жемчужинами на рукавах.

— Привет, Белова, — кинула в ответ девушка, будто засмущать планировала.

Витя Белову за плечи обнял, чуть по локтю потрепал, когда жена его скинула полушубок, не скрывающий юбки платья относительно старенького, но любимого, того в котором Аня на свадьбу к Саше прилетела.

Из дверей гостиной показалась невысокая, малость зажатая в груди фигура. Анна, казалось, только приготовившаяся веселиться, провожать девяносто третий год, доживающим последние два десятка минут, узнала женщину с бледно-желтыми кудрями, яркой красной шалью на плечах и откровенно недовольным взглядом, по лицемерию способному дать фору взору малознакомой Киры.

И вместе с осознанием улыбка Пчёлкиной из радостной стала натянутой. Аня сама то почувствовала и будто со стороны увидела.

Меньше, чем в семи метрах от неё, стояла Елизавета Андреевна, бабушка Ольги Беловой — собственной персоной.

Женщина улыбалась прошедшим мимо неё Филатовым, даже как-то рассмеялась на откровенно бандитское приветствие Космоса, перед «бабой Лизой» склонившимся в подобии поклона. Только вот Пчёлкина, найдя на общей вешалке чуть ли не последний свободный крючок, подметила, что совсем не искренне вела себя бабушка Оли.

И, конечно, понять её Анна почти могла — ведь, по рассказам самой Беловой, Елизавета Андреевна вполне прозрачно намекала на своё отношение к «чувствам» внучки к Саше.

Но что сейчас носом крутить, когда подающая надежды скрипачка бросила фантазии о филармонии, сменив их на охрану семейного очага и уход за новорожденным сыном, отчество своё получившим от Александра Белова? Чем могла Сурикова ситуацию изменить?

Анна ответа найти не смогла. Равно как и причины, по которой Елизавете Андреевне стоило так выразительно оттопыривать нижнюю губу в плохо скрываемом отвращения.

Размышления заняли не больше двух секунд, за которые Пчёла удивительно быстро успел скинуть с себя пальто и шарф, какой Аня чуть ли не силой накинула на шею мужа перед самым выходом. Витя подарки у неё забрал, в одной руке неся пакеты с бутылками хорошего алкоголя, духами, сигарами и браслетиками, а второй взявшись, как по умолчанию, за талию супруги.

Прошёлся с ней в гостиную, возле порога которой строгим комендантом стояла Елизавета Андреевна. Ане на миг почудилось, что её, как сканером, насквозь просмотрели, и сама не поняла, как разлепила губы, складывая те в приветливую улыбку:

— Доброго вечера, Елизавета Андреевна.

Пчёлкин вторил ей почти что эхом, и по тону не отстал. Бабушка Ольги улыбнулась обрюзгшими губами, глазами осталась так же недовольна; интонация у неё, напротив, была такой, что только дифирамбы читать:

— Здравствуйте-здравствуйте! Как добрались?

— Отлично, — дежурно ответила Аня.

Она чуть на пороге задержалась, думая, что в диалог с Елизаветой Андреевной втянется, но та быстро переключила внимание своё на Киру. Новая подружка Космоса по коридору вышагивала так, что её походки был достоин подиум в каком-нибудь некрупном, но французском городе.

Витя негромко Аню позвал кратким:

— Пойдём, солнце, — и потянул девушку за собой.

Пчёлкина не стала намеренно отвлекать Сурикову-старшую — если её можно было такой назвать.

Посреди гостиной, относительно свободной в любой другой день, Белов поставил большой стол, способный спокойно за собой уместить человек десять. Ольга на нём уже расставила фужеры, тарелки, фруктовые, овощные и мясные нарезки, оставляя место горячим блюдам. Идеальную сервировку портили лишь палочки прогоревших бенгальских огней, сложенные на бумажную салфетку.

Филатовы расположились на диване, негромко переговариваясь о чём-то своем, а Космос с видом весьма посредственного эксперта осматривал вырезанные из переливающегося картоны цифры на стене: единицу, две идущие друг за другом девятки и четвёрку.

Витя изловчился, прошёл между столом, придвинутым тесно к дивану, чуть Филу не наступил на ногу, продвигаясь к ёлке. Аня присела на подлокотник кресла, которое, видимо, занимала Елизавета Андреевна, — от спинки шёл запах «Красной Москвы» — и посмотрела, как муж с видом Деда Мороза складывал подарки под ветвями.

Почему-то от этой картины ей хотелось засмеяться; все же, мама, взрослые люди, знают прекрасно, что после боя курантов откроется, кто кому какой подарок сделал. А так серьёзно, почти невозмутимо укладывают многочисленные кульки, коробки и пакеты под ёлку, словно так и надо!..

Аня всё-таки позволила себе усмехнуться безобидно. Тома ей улыбку широкую вернула, ноги под себя подгибая, но спросила раньше, чем Пчёла занял первое попавшееся место и супругу пересадил себе на колени:

— Вить, потрогай, пожалуйста, ёлочку. Живая?

Он послушно смял иголочки под резкий вздох Тамары — будто ей больно было, как самой ели — и с шипением кивнул:

— Живее многих. Колючая, зараза!

Аня снова улыбнулась, Пчёле руку протянула, ловя его ладонь своей, и погладила подушечки пальцев, словно на них от иголочек ветвей могли остаться капельки крови.

Филатова прижала руки к груди и, почти канюча, шепотом жарким, быстрым заговорила Валере:

— Я тебя прошу, купи мне ёлку. Живую. Хотя бы на следующий год, Валер, пожалуйста…

Он в ответ за щёку её обнял, к себе притянул, говоря что-то такое, что Аня не могла — и, чего уж там, не собиралась — подслушивать; слова Филатова Томе губы сложили в улыбке тёплой-тёплой.

Пчёлкина взглянула на них с теплотой, но мимолётом, думая, до чего же они друг другу подходят, каким удивительно нежным становился Валера рядом с Тамарой. Пара Аню не заметила, и тогда девушка перевела взгляд на Витю, на его ладонь.

Муж, расслабив руку в её хватке, смотрел внимательно, как супруга раны от колючих веточек искала. Бывшая Князева увидела лишь мелкое-мелкое покраснение, которое обещало пропасть по истечении десяти секунд, и, вынеся вполне посредственный приговор, сказала:

— В порядке.

— Точно?

Витя убрал палочку бенгальского огня, который обычно прямо в куранты зажигали, пеплом посыпая салаты и гарниры на новогоднем столе, у Ани прогоревший фитилёк забрал.

— Точно.

— Ну, раз доктор медицинских наук, Анна Пчёлкина, мне то сказала!.. — взмахнул руками Витя, усаживаясь в кресло. — Как я могу не поверить?

— Перестань ёрничать, — кинула ему девушка, сама не заметив, как двумя большими пальцами упёрлась прямо в середину его левой ладони. Чуть тише сказала: — Давай пересядем. Здесь уже сидят.

На плечо её, спрятанное тканью некогда выпускного платья, упала вдруг рука, какая, вероятно, могла бы задрожать, если бы долго держала стакан с водой. Аня с трудом сдержалась, чтоб не окаменеть слишком явно, когда за спиной девушки раздался излишне приторный голос:

— Сидите-сидите. Я всё равно к Ванюшечке хотела зайти.

И сразу за ним — шарканье тапочек по паркету. Пчёлкина какое-то время не шевелилась даже, словно случайно ступила в медвежий капкан, и рискнула обернуться, только когда Максим, зашедший самым последним, под хохот Космоса с театральными охами-ахами пошел к ёлке с подарками наперевес.

Плечо отдало тянущей болью, как после прививки. Тень Елизаветы Андреевны метнулась по дальней стене.

Аня откашлялась в себя. Под наблюдательным взглядом Пчёлы она почувствовала на бедренных косточках знакомые руки, которые не один раз по ночам — а иногда и по утрам, дням — сжимали девушку ниже талии.

Ладони неспешно потянули её тело на ноги к Вите.

— Не при всех, ну, — тихо проговорила девушка, упёрлась ладонью в дальний от себя подлокотник.

Пчёлкин в ответ посмотрел на неё с ехидством, которое Аню раззадоривало до невозможности, подмывало взять, плюнуть на приличия, расположиться у него на ногах. Девушка вопреки чувству, приятно щекочущему грудь изнутри, осталась непреклонна.

Она только повернулась на подлокотнике так, что правая нога оказалась промеж расставленных коленей супруга и сжала ему теплые, почти никогда не мерзнущие руки. Замок из ладоней положила себе на ноги, чуть ли не кожей чувствуя взгляд Вити — веселый, но в то же время откровенно серьёзный.

В гостиной становилось шумно. Пришедший Максим прокрутил колесико радио-центра, сильно прибавляя громкости играющему в нём диску «Миража». Про ребенка, спящего через две-три стены, уже мало кто, видимо, хотел вспоминать. Космос схватил с фруктовой тарелки виноградинку и, кинув взгляд на смурую Киру, принялся с ней танцевать.

Возражений он не встретил и понял тогда, что Ильина специально кислую мину строила, только б Холмогоров к ней подошёл.

Вот ведь хитрюга, вот ведь лиса!..

Ольга опрометью кинулась в гостиную с двумя большими тарелками салата. Быстро поставила их на стол и, чуть не запнувшись о ноги Валеры и Вити, которые, развалившись в креслах, почти образовали полосу препятствий для неё, — хрупковатой женщины, специально к празднику надевшей туфельки на каблуках — поторопилась обратно на кухню.

До курантов осталось чуть больше десяти минут.

Анна проводила Белову взглядом и, быстро что-то прикинув, погладила пальцами руки супруга. Наклонилась к его лицу, сказала:

— Пойду, Оле помогу.

— Ай-ай, — протянул Пчёлкин в напускной печали. — Неужели, Анна Игоревна, бросите меня в одиночестве в новогоднюю ночь?

— Дурак, — без злобы кинула ему в ответ Аня и вместо ответа на явно риторический вопрос освободившейся рукой обхватила лицо Вити под подбородком. Притянула к себе, не боясь оставить на его щеке выразительный след помады, и поцеловала.

— Я быстро.

Пчёлкин руку ей обнял, помогая встать, и провёл взглядом, от которого у самой Анны могли колени затруситься. Потом, когда фигура супруги скрылась за поворотом гостиной, какую ещё едва мог разглядеть, закурил, всё-таки встав с места Елизаветы Андреевны — ещё взглядом его прожжет, если увидит, как Витя в её кресле табачком травился.

А Пчёле, всё-таки, ещё жить хотелось!..

Макс попросил огонька. Витя сел за один из стульев, вместе с собой ещё левое от себя место занимая для Анны, и через стол протянул зажигалку Карельскому, приподнявшему на голову маску.

«Музыка на-ас связала…» — пело радио.

— А ты чего здесь делаешь? — возмутилась Белова, встретив на пороге кухни Анну, уже засучившую рукава.

Ольга чуть не опрокинула содержимое тарелки с зимним салатом, когда Пчёлкина на дверной ручке нашла висящий фартук и завязала его узелки поверх пояса чёрного платья.

— А-ну иди в зал!..

— Оль, давай помогу, — сказала только Аня, вместо того, чтоб развернуться на все сто восемьдесят и устроиться на коленях мужа, на которых сидеть при гостях было более, чем вульгарно и некультурно.

— Мне только мясо из духовки достать, чем помогать-то…

Она ещё что-то сказала, но Пчёлкина не услышала — подруга поспешила в гостиную, ставить на стол ещё одну плошку с салатом. Аня тогда оглянулась на кухне, заметила недорезанные крабовые палочки и, ополоснув руки, принялась завершать приготовление салата.

Нож легко и быстро застучал по доске, нарезая вкусное мясо, доступ к которому в разваленной от многочисленных путчей стране доступ до сих пор был далеко не у каждого человека. В кастрюльке на газовой конфорке доваривалась картошка, сваренная до такого состояния, что уже сыпалась на куски; на подносе из-под сахарницы, заварочного чайника и плошки со сладостями теснилась хлебница с батоном, нарезанным треугольником.

Иными словами, подготовка к праздничному застолью у Оли, хоть и была в самом разгаре, но уже близилась к концу, а точнее — к самому началу «обжираловки», как исправно любые банкеты называла тётя Катя.

По стуку каблуков Анна поняла, что Ольга вернулась на кухню. Та недовольно что-то себе под нос пробубнила, потом увереннее сказала:

— Ну, Ань, правда, я со стеной, что ли, говорю? Ты в гости пришла, а сама на кухне торчишь…

— Оль, перестань, — кинула в ответ Пчёлкина, в тарелку скинула нарезанное кубиками мясо. — Можно подумать, что я белоручка. Быстрее управимся — и сядем вместе за стол.

Белова снова что-то планировала возразить, но вдруг глухое шарканье тапочек, раздавшееся в коридоре, её прервало.

У Анны нож чуть по пальцу не махнул, когда она услышала голос Елизаветы Андреевны, каким можно было разве что проповеди читать:

— Оленька, не тратьте время на пререкания! Уже скоро куранты будут, а на стол не накрыто…

Пчёлкина принялась открывашкой вскрывать жестяную банку с кукурузой, как вдруг почувствовала на спине, хоть и прикрытой тканью платья, но отчего-то почувствовавшейся голой, жилистую ладонь бабушки Оли.

— Девушка права. Извините, запамятовала, как вас?..

— Аня, Елизавета Андреевна.

— Аня, — протянула Сурикова так, словно пыталась по имени одному понять, что девушка из себя представляла.

Пчёлкина говорить привыкла, смотря в глаза и расправляя плечи, но отчего-то с Елизаветой Андреевной явно чувствовалось какое-то… смущение. Будто не в своей тарелке.

Девушка через мелкое отверстие в жестяной банке слила воду, принялась дальше крышку снимать, прикладывая небольшую силу. Оля опустилась на колени перед духовкой, принялась осторожно вытаскивать курицу, зажаренную с апельсинами, и при этом умудрилась заговорить быстро-быстро:

— Анечка — Сашкина двоюродная сестра. Ты её маму видела, знаешь. Екатерину Андреевну помнишь, которая роды у меня принимала? Вот, она. А мы с Аней и познакомились только перед свадьбой…

— А где Анечка была до свадьбы? Вы же с Сашей не на следующий день от знакомства в ЗАГС побежали…

— Она в Риге училась.

«Она, что, отчитывается?»

Ольга поставила большой горячий противень на свободную конфорку плиты, принялась мясо перекладывать на такую же вместительную плоскую тарелку. Для Анны серьёзной загадкой осталось, как она умудрилась жаркую курицу перенести, при этом сумев сделать так, чтоб птица не развалилась. Ну, просто чудо-женщина!..

Продолжая молчать, словно, дьявол, безъязыкой была, Пчёлкина добавила майонеза в салат. Принялась размешивать, слушая параллельно, что Белова про неё могла рассказать:

— …вот и, когда Латвия от Союза отсоединилась, осталась в Москве. Так и вернулась домой.

Раздался мелкий шорох. Анна звук смогла определить — стул по полу двинули, отодвигая от стола. Облако «Красной Москвы» сместилось от спины бывшей Князевой куда-то к стене.

Отчего-то стало легче дышать.

Аня взяла плошку намешанного салата, поспешила в гостиную.

Там уже чувствовалась атмосфера праздника, которую попытались воосоздать бригадиры на лестничной клетке при помощи подожженных бенгальских огней и маски Деда Мороза, надетой на Карельского. Космос продолжал танцевать с Кирой, уверенно держась за её ягодицу и не менее смело улыбаясь Ильиной. Максим докуривал сигарету, Тома отломила от кисти винограда небольшую веточку и, расположившись на крайнем от мужа конце дивана, пыталась забросить ягодки ему в рот, смеялась громко, когда Валера найти не мог виноградину и ощупывал рубашку, пиджак.

Витя подпевал пластинке, задержал взгляд на Ане, едва нашедшей на столе место для салата, и взглядом указал ей на часы. Мол, время, милая, время!..

Она в ответ только улыбнулась и поспешила обратно на кухню.

Когда Пчёлкина оказалась на пороге, то поняла, что что-то изменилось. Будто Ольга сказала что-то такое, из-за чего откровенно пренебрежительное отношение Елизаветы Андреевны изменилось. Не исключено, что Белова бабку пристыдила.

«Хотя», — осекла саму себя Анна. «Вряд ли Оля на женщину, ей заменившую родителей, собиралась сбрасывать недовольство».

Елизавета Андреевна на девушку посмотрела так, что, не видь Пчёлкина старушку до этого, подумала бы, что у неё действительно такой добрый взгляд и сладкий-сладкий голос «по дефолту».

— Анечка, так вы, значит, на языки учились?

— Училась, — кивнула она и почти сразу догадалась, куда стала клонить старшая-Сурикова. — На французский и немецкий. Так же изучала испанский, итальянский, английский, мёртвые языки были…

Анна улыбку смогла на губы надеть, подвинулась в проходе, Ольгу пропуская с вкуснейшим мясом, и подошла к плите, слила воду из кастрюльки с картофелем.

— Я не владею ими так хорошо, как первыми двумя, но… говорить умею. Так же латышский знаю, выучила в окружении рижан.

Елизавета Андреевна ахнула так, что Пчёлкина почти напугалась, не стало ли ей плохо:

— Невероятно!.. Часто пригождается?

— Это… полезно. И сильно упрощает жизнь.

«Ведь никогда не знаешь, в какой момент твои познания пригодятся в переговорах двух преступных группировок» — мыслями хмыкнула сама себе Пчёлкина и щёку изнутри сильно закусила, чтоб воочию не рассмеяться ядовито.

— Фантастика, — в удовольствии протянула Елизавета Андреевна.

Аня лица её не видела, но отчего-то улыбнулась; видимо, отголоски любви к похвале. Девушка выложила картофель на большую тарелку; на миг показалось, что ресницы от пара потяжелели и намокли, ресницы пачкая тушью.

Ольга вернулась, озираясь по сторонам так, словно кухня горела, и ухватилась за хлеб.

— Всё, готово, — выдохнула подруга и, взяв девушку за плечо, сказала с искренней благодарностью: — Спасибо, Анютик!..

— Я же говорила: мелочи, — вернула ей Пчёлкина и, подмигнув улыбающейся Оле жестом, какой у мужа выучила, взяла тарелку с картофелинами.

И только девушки планировали колонной через небольшие двери кухни двинуться к эпицентру всеобщего веселья и откупоривающихся бутылок из-под вин и шампанских, Елизавета Андреевна заторопилась за ними.

А так и не скажешь, что ходит плохо.

Сурикова жён Белова и Пчёлкина под локти подхватила, на них облокачиваясь, как на опоры, костыли:

— Оленька, это же просто поразительно, сколько всего может знать человек! Сколько языков, сколько полезных вещей!.. Сейчас, всё-таки, полиглотом быть хорошо — много куда поедешь, много чего прочитаешь… Я права, Анечка?

Бабушка по имени её позвала уже без иронии, говорила ласково, будто «Анечку», как и «Оленьку», воспитала чуть ли не с пелёнок. Пчёлкина что-то утвердительно кивнула, примерно даже не понимая, как сохраняла вежливую улыбку и внимательный взгляд, и тогда Елизавета Андреевна, заговорив тише, но быстрее, прошептала:

— В моё время всё это казалось лишним, но, думаю, что Ванюше, когда он подрастёт, будет очень полезным говорить на других языках. Как думаешь, Оля? — и обернулась к бывшей Князевой ровно в тот момент, когда девушка, поняв, в какие дебри её тянули, убийственно медленным жестом моргнула. — Аня, не подумаете над этим?

К счастью Пчёлкиной, которой титанических сил стоило сохранить хоть часть самообладания, отвечать на столь скользкий вопрос не пришлось. Белова вскинула угловатые брови так, что те встали домиком, и произнесла за Анну:

— Бабуль, дожить надо до момента, когда Ваня говорить в принципе научится! О каких других языках сейчас может идти речь? — и, вдруг скосив на подругу хитрый, будто малость пьяный взгляд, добавила:

— В конце-концов, к тому времени, может, у Ани появится тот, кого ей будет важнее обучить.

— Оля!..

Девушка осекла Белову так, что просто каким-то чудом не опрокинула тарелку с горячим картофелем. Оля в ответ только улыбнулась беззлобно, но Пчёлкина прямо чувствовала, как пульс дал по венам — словно где-то у неё было открытая свежая рана, что брызгала кровью от разности давлений. Только бабушку жены двоюродного брата посвящать в тонкости личной жизни Анны не хватало!

Она ядовито про себя усмехнулась. Даже характеристика полу-родственных связей её и Суриковой, напоминающих седьмую воду на киселе, звучало сложно; что уж было говорить про сами «тонкости»?..

Елизавета Андреевна ещё сильнее девушек затормозила и головой покрутила, как хищник, учуявший добычу. Она взглядом блёклых, видимо, от старости и закономерно слабеющего зрения, глаз вперилась в лицо Пчёлкиной, с трудом удерживающей желание вырвать локоть, занять своё место за столом и выпить бокал шампанского за ушедший год.

— А, что, у Анечки есть кавалер?

«Представьте себе», — бывшая Князева едва не хмыкнула в едком оскорблении, если это действительно можно было так назвать. «И, что, неужели вы на самом деле не так внимательны, как стараетесь казаться, и уже забыли, что я пришла не одна?»

— Бабуль, — мягко улыбнулась Оля, погладила руку, которой Елизавета Андреевна держалась за локоть внучки. — Аня почти что месяц, как замужем.

«Баба Лиза» снова закрутила головой, не веря, словно новость её оглушила. Как будто обухом по голове, хотя, казалось, ей-то какая до всего этого разница? Вместо многочисленных слов и не менее многозначительных взглядов Анна продемонстрировала Суриковой ладонь с платиновой полоской на безымянном пальце.

На лице у Елизаветы Андреевны мелькнуло разочарование, над которым Пчёлкина могла бы пошутить, если б хотела выставить себя бесстыдной хамкой:

— Так вы… за Витю Пчёлкина замуж вышли?.. — уточнила она, вдруг обратно перейдя на напускное вежливое «вы». Аня воздержалась от желания бросить взгляд на Ольгу, так как быстро поняла: Белова то приняла бы за призыв к помощи.

А Пчёлкина защиты просить не собиралась. Потому неспешным жестом, который бы не бросился резко в глаза, приосанилась и, взирая на Елизавету Андреевну с высоты своего роста, подтвердила:

— За Витю Пчёлкина.

Сурикова вздохнула с тяжестью. Может быть, Анна и преувеличила сильно свои мысли, но вдруг ясно почувствовалась мысль следующая: словно Елизавета Андреевна во второй раз опечалилась узнанным новостям — в разы, конечно, слабее, чем в случае с помолвкой Ольги и Саши. Но равнодушной не осталась.

Пчёлкину это рассмешило. В смысле, мысли свои. Да и, всё-таки, реакция старушки тоже.

— Эх, вы, девчонки, — махнула рукой женщина, избавляясь без труда, но с гордостью, от ненужных ей опорных локтей. — Что же вы, хорошенькие такие, умненькие — и за бандитов все выскакиваете?..

Анна не сдержалась и хмыкнула жестом, который понизил температуру в коридоре на несколько градусов. Несмотря на слова, сходные почти что с оскорблением, Пчёлкиной отчего-то было весело. Но веселье её было злое, лишь сильнее подкрепило мысли о вещах, что заняла её голову сразу, как Аня перешла порог гостиной.

Видимо, у Елизаветы Андреевны такая позиция ко всему неугодному — брызгать ядом. Внучка вышла замуж за «плохого» парня? Быть недовольной. Внучка сына от того самого «плохого» парня родила? Зубоскалить. Двоюродная сестра зятька, с которой говорила впервые за всю свою длинную жизнь, стала женой такого же «плохого» друга Белова?

Надо охать, ахать и высказывать своё «фи», о котором никто и не спрашивал.

Ольга напугано вскинула брови, когда Пчёлкина глаза свела в прищуре, никак не подходящим «Анечке», а Елизавета Андреевна, сильнее укутывая плечи в яркую шаль, прошаркала в шумную гостиную. Белова окрикнула бабушку, но та не обернулась даже, и не собираясь, видимо, извиняться ни перед внучкой, ни перед гостьей.

Аня перевела взгляд на Олю, но догадалась, что Ольга, которую знала более, чем хорошо, оттого рисковала со стыда сгореть, и тогда отвела взор.

— Прости, Бога ради, — жарким шепотом попросила Белова над ухом Аниным, до которого ей пришлось приподнять подбородок.

Пчёлкина сказала быстро, будто отсекла:

— Ничего страшного.

Ольга поняла — Аня даже в суть извинений не вдумалась — и оттого ещё гуще зарделась. Ну, бабушка, что же ты говоришь-то малознакомым людям?..

Пчёлкина занесла в гостиную «дышащую» паром картошку, поставила совсем рядом с мясом, и тогда стол окончательно оказался накрыт. Оля, зашедшая следом с лицом, покрывшимся румянцем, причину которого поняла только Анна и, возможно, вернувшаяся в своё кресло Елизавета Андреевна, хлопнула в ладоши, привлекла внимание:

— Всё готово, можно садиться! Присаживайтесь, накладывайте себе всего. И побольше!..

— А Белый-то где? — спросил Фил у Ольги и пропустил виноградинку, которую Тома очень «удачно» бросила ему под глаз. Валера дёрнулся под хохот Киры, видимо, сделавшейся более простой от тихого глотка коньяка из личной фляжки Космоса, и тогда за спиной Ольги, которая только плечами успела пожать, вырос, точно приведением, Саша.

Он улыбнулся и, смеясь своим фирменным смехом, обратил на себя внимание братвы:

— А вы, чего, потеряли меня?

Аня, уже прошедшая к своему месту, обернулась. На миг ей уши заложило — вот как радостно и громко встретили бригадира. Она аж на стульчик осела слева от Пчёлкина, который одну ладонь ко рту приставил, словно в рупор крича, а второй жену обнял за бёдра.

Саша супругу в плечо поцеловал, когда Анна, прижавшись к боку, к ровной, тёплой груди Вити, заметила Елизавету Андреевну, в испуге раскрывшую глаза и крутившую головой так резко, что чудом казалось, как у старушки шею не защемило. Рука Суриковой лежала на груди, будто пыталась успокоить трепещущееся от гула сердце.

Пчёлкиной хотелось, совсем как злодею из старого мультика, захихикать.

Следующие две минуты, вошедшие в число последних шести минут всего года, для Анны стали какими-то сумбурными. Саша здоровался со всеми, тормозя возле каждого из бригадиров, дамам руки расцеловывая жестом настоящего джентльмена, а присутствующие принялись переговаривать шумно, наполнять тарелки салатами, горячим. Из потока общих слов, преимущественно нечленораздельных восклицаний, Пчёлкина, взяв себе плошечку с крабовым, услышала немногочисленные вопросы:

— А мать-то где, Сань? Не будет, что ли, тёти Тани?

— Не, я её в Турцию отправил. Пусть отдохнёт, мир поглядит хоть немного.

— Сын как?

— Спит, родной. Без задних ног дрыхнет, но ты, Кос, всё равно больно не ори.

— Уж обещать не могу!..

— А ты постарайся!

По бокалам потекли вина. Елизавета Андреевна, важно поднявшись, всё-таки села ко всем за стол и протянула свой фужер к Валере, которого, видимо, сочла самым порядочным, попросила себе налить «немножко красненького». А Филатов, одновременно свой бокал держа в толкучке чужих фужеров над запеченной птицей, не знал, за что хвататься.

Максим откупорил бутылку шампанского, — такого холодного, что она почти беззвучно выстрелила ему пробкой в ладонь — и сладкий газированный алкоголь, сильной пеной поднимаясь, принялся течь как в бокалы, так и мимо них.

— Ну-ну, куда льёшь, Макс!..

— Держите-держите, сейчас вторую, если надо, откроем!

— А ты сам как думаешь? Мы тебе, что, школьники, чтоб бутылку вдесятером не одолеть?!..

Песня радио стихла за громким говором, напоминающим пчелиный улей. Аня, почувствовав, как потяжелел её стакан, прижала к себе бокал. Она уже будто пьяной стала — от одного запаха, видимо — и не уследила за ладонью, раз пальцы проскользили по предплечью Пчёлкина.

Он сел к ней рядом и руку, которую Аня обняла, издевательски-оглаживающим движением спустил девушке от самого бедра до колена, прикрытого тонким-тонким капроном телесного цвета.

Игра света на шариках, висящих на ветвях ёлочки за спиной мужа, показалась обесцвеченной, тусклой в сравнении с искорками и огоньками в его зрачках.

Оля, стоящая за плечом Саши, обняла супруга за локоть и, облокотившись о руку его, с некой тоской посмотрела на корочку на курице; эх, теперь никто апельсинов не почувствует, а только одно сплошное шампанское…

— Скажи, что ли, что-нибудь, Саш, — подала голос Тома, раньше всех пригубившая шампанского.

Белов ей улыбнулся широко, в каком-то невероятно подкупающем обаянии демонстрируя ровные резцы. На мгновение Ане показалось, что брат даже покраснел, и, если б Пчёлкина не отмечала Новый Год с Беловыми до этого, то подумала бы, что он говорить не хотел, что засмущался до ужаса.

Но знала, что слова Саши — некая традиция. Замена речи по телевидению, которое Белов считал тупым говорящим ящиком.

— Ну, что хочу сказать, братва, — протянул Белов, подняв чуть над столом бокал, по внешним стенкам которого стекали капельки российского шампанского.

— Глянь, президент, не иначе!.. — пихнул Валера Аню и подбородком указал на её двоюродного. Пчёлкина попыталась подавить смех, но сделала это звучным прысканьем, которое точно не смогло не остаться незамеченным.

Над столом прокатился смех, к которому, к удивлению Пчёлкиной присоединились и высокомерная Кира, и откровенно лицемерная Елизавета Андреевна.

Саша смерил кума своего и сестру двоюродную взглядом, каким, наверно, могла обладать только бывшая Анина классная руководительница, стоило ей узреть очередную стычку двух главных сорванцов класса — Лёшки Макарова и Серёжки Науменко.

— А-ну, тихо, — негромким, почти мягким тоном сказал Сашка, палец прижал к губам.

Валера послушно закивал болванчиком, и только, вроде, Белов, продолжил, как вдруг раздался звонок двери. Аня выдохнула со смесью спокойствия и заранее проявившейся усталости.

Мама приехала.

— Я пойду, встречу! — вдруг встрепенулся Космос и раньше, чем Кира, только, вроде, повеселевшая от внимания Холмогорова, успела за ним увязаться, поспешил в коридор, а оттуда — в прихожую, к двери.

Звонок часто-часто на уши отдавал звучной резью; Макс махнул рукой:

— Давай, Саш.

— Да, сейчас Кос с Катей подтянутся, но… — Белов снова откашлялся в президентской манере, которую Аня, поглаживающая ремешок Витиных часов, вдруг не смогла не заметить, не сопровождать выразительной улыбкой, очень сходной с улыбкой Валеры Филатова.

Саша заглянул каждому в глаза — на доли секунды, но каждому — и произнёс:

— Хотел поднять этот тост за уходящий девяносто третий год. Он был нелёгким, был сильно очень трудным…

Белый затопорщился на секунду. Анна вдруг поняла явно, о чём, точнее, о ком — а ещё точнее, о чьей смерти — думал Саша в те доли мгновений, которые не знающая о трагедии Белова Елизавета Андреевна приняла за попытку перевести дыхание. Только вот бригадиры, Макс и сама Пчёлкина поняли, кто в голове у Белого появился фантомным образом, навсегда ушедшим в небытие.

Кто в мыслях мелькнул силуэтом с длинными волосами, широкой, по-восточному доброй душой и излюбленными синими чётками…

Саша быстрее, чем Анна смела слой пыли с воспоминаний о гибели Фарика, со всех предшествующих и последующих этому убийству событий, дёрнул щекой. Белый закончил с такой же глубокой интонацией, прошивающей душу точно иглой:

— …но тем не менее, несмотря ни на что, мы живы. А это главное. А если учесть, что, вроде как, мы ещё и более-менее счастливы, то жаловаться нам с вами, друзья, вообще грех.

Он на супругу посмотрел через своё плечо, и явно понятно стало, про какое счастье — по крайней мере, своё, личное счастье Белова — говорил Саша. Аня не заметила, как улыбнулась, в равной степени радостная от гармонии, которая у брата с Оленькой царила, так и от мысли о, зараза, таком уморительном недовольстве Елизаветы Андреевны.

Что-то шуршало в коридоре, когда Пчёлкина почувствовала, как под её ладонь пролёзла рука Вити, гладя, расслабляя пальцы Ани, сплетаясь с нею в замок.

И тогда морозец, рисующий на окне изморозью асимметричные линии и по полу стелющийся сквозняком, перестал ощущаться. Тепло стало внутри, словно от пледа, горячего зеленого чая с липой и мёдом, поцелуев и признаний в любви от супруга, на частоту которых Анна не смела жаловаться.

Полосы обручальных колец соприкоснулись друг с другом, едва слышно стукаясь.

Она сама не заметила, как вместо открытого взгляда, по искренности сходного с детским, выдала Вите кокетливый взор из-под ресниц, сопровожденный не менее сладкой улыбкой.

Пчёлкину словно ремень затянули прямо под рёбрами, и легкие сдавили, как портупеей.

Оля с любовью взглянула на Сашу, тихо чокнулась с ним бокалом и, чтоб саму себя не смущать сильно чужим вниманием, высоким голосом воскликнула:

— Ур-ра!..

И прозрачный намёк все поняли. Макс первым поднялся из-за стола, за ним повставали все. Снова забились друг о друга грани фужеров, высоко звеня, снова выплеснулись половины вин из бокалов, капая на нарезки и заправки, но никого это не смущало. Равно как и запах прогоревших бенгальских огоньков, за общим весельем совсем незаметный.

— О! — раздался вдруг сильно басистый голос. — Новый Год ещё не наступил, а они уже бухают!

Гости обернулись с напряжением школьников, застуканных за гаражами с сигаретами. А потом — секунда, и тишина лопнула, взрываясь гоготом, от которого даже Анна осела обратно на свой стул, не поверив глазам, ей явивших маму в красной шубе и кудрявой белой накладной бороде.

Тётя Катя же нисколько не смутилась обильного внимания к её персоне, как и не смутилась намеренно яркого и неряшливого макияжа — щек, накрашенных ровным красным кругом, и синих-синих век. Она, полностью игнорируя хохот Валеры, который, чуть ли не напополам согнувшись, наклонился к трясущейся от смеха Томиной груди, завела намеренным басом детский стишок:

— Долго шёл к вам сквозь сугробы, я, ваш Дедушка Мороз! Наконец до вас добрался, и подарки вам принёс!

— Тётка, я тебя люблю! — Саша откровенно заржал и, кажется, только собрался отдышаться. Только вот Космос, облаченный в шубку Снегурочки, на нём больше напоминающую удлиненный жакет, с шапочкой с торчащей из-под нею белой косичкой, вприпрыжку остановился за спиной Кати и лишил приглашенных спокойствия.

Анна зажала рот руками, душа совсем не характерный ей гогот, и откинулась за спину свою, на Пчёлу, в смехе отбивающего себе ладоши; вот тебе и ха-ха!.. Холмогоров напоминал Снегурочку, уже отгулявшую череду новогодних корпоративов и изрядно помотанную однотипными сценариями, но его спокойствие и намеренно высоко-выдавливаемый голос пробивали на смех всех.

Разве только Кира сидела, хлопая серыми глазками, в которых читался вопрос из серии: «Косик, ну ты, чё, балбес?».

Космос, перебивая всеобщим гам своим писклявым голосом, под который никак не подстраивался его откровенный бас, прокуренным тоном читал с руки продолжение стишка:

— …С Новым годом поздравляю. Вас любовь, у…тачка?..

— Какая тачка, дурень? — шикнула мама, едва не выписывая «внучке», выше её почти на три головы, подзатыльник. — «Удача»!

— А, — протянула «Снегурочка», не заметив, как Ольга, улыбающаяся до боли в щеках и сухости в горле, принялась салфеткой вытирать выступившие от смеха слёзы с красиво накрашенных глаз.

— …Удача ждёт. Принесёт вам… — и Космос снова нахмурился; видно, от волнения ладонь вспотела, отчего подсказка смазалась в сплошную синюю линию. Он под откровенно шокированный взгляд Елизаветы Андреевны улыбнулся так, как Снегурочки не улыбаются даже подшофе, и к Кате обернулся с лицом школьника, не сделавшим домашнее задание:

— Тёть Катя, я забыл.

Она в ответ вздохнула тяжело, краснея ни то от жаркой шубы, ни то от неудавшегося их с Космосом сюрприза, и тогда всё-таки дала Холмогорову по затылку. Да так звонко, что у него заметно накренилась косичка.

Бригадир только рот раскрыл, готовый возмутиться, но вовремя язык за зубами спрятал и с относительно уязвленной гордостью потёр голову.

Пчёлкин, отдышавшись, в шуме гостиной, который в сравнении с недавно царившим гамом можно было назвать «тишиной», с восхищением протянул:

— Ай да тёща!..

Валера не сдержался и, закашлявшись, постучал ладонью по столу. Аня чуть под стол не уползла, понимая, что от хохота ноги перестали держать, а все силы были брошены на то, чтоб не сорвать в смехе связки. Воцарившийся балаган шумом таким дал, что загудели перепонки.

Пчёлкина на плечах почувствовала ладонь, к себе притягивающую, и на груди у мужа продолжала содрогаться, позволив себе чуть ли не впервые не прятать, не подавлять эмоции в компании друзей и родных.

В праздник же, наверно, это было можно?

Она взглянула на маму, которая зарделась от комплимента высшей степени и, стянув бороду на подбородок, всем помахала красным пакетом:

— С Новым Годом!

— Тёть, ты как это всё придумала? — спросил Белый, встречая сестру матери объятьями.

Катя чмокнула племянника в щёку, быстрым, почти небрежным жестом потрепала его по спине, и с другими целоваться пошла, даже умудрившись Киру, которую впервые видела, обнять так, словно всю жизнь её знала.

— Секрет производства Берматовых, племяш!

Мама скинула мешок прямо под ёлку, даже не вытаскивая упаковок и пакетов наружу. До боя курантов остались минуты, последние, самые-самые волнительные. Аня встрепенулась, поймав взглядом циферблат Витиных «Rado» и увидев на них без двух минут полночь.

Так перепугалась, словно этот бой курантов мог стать для неё — и всех присутвующих — последним, если бы они ровно в полночь не выпили по бокалу.

— Сашка, быстрее! — воскликнула она и принялась пульт высматривать. Макс быстро подключился к поиску, приподняв с лица пластиковую маску, от которой физиономия потела, толком не дыша.

— Чего такое?

— Куранты скоро будут!

— Ой, я тебя умоляю, — махнул рукой Белов, но после того, как Ольга, только что выпустившая Катю из объятий, выразительно локтём его пихнула, Саша всё-таки нажал на красную кнопку. — У нас из окна видно эти куранты. Точно не пропустим.

Аня почти усмехнулась, что за царившим в гостиной балаганом можно было и Новый Год пропустить, но мама вдруг оказалась за их с Витей спинами. Подбородок она уложила на плечи Пчёлкиных, ровнехонько между их головами:

— Привет молодым!

— Екатерина Андреевна, вы супер, — сказал Витя так, что Анна сама не заметила, как широко-широко улыбнулась мужу и, извернувшись, даже чмокнула маму в красную щёку, которая, кажется, ещё ярче стала от комплимента Пчёлы. Она чуть помолчала, хлопая тонкими ресницами, и только под конец речи Ельцина, которого так хорошо передразнивал Саша Белов, задала мужу дочери явно риторический вопрос:

— Куда ж нам без изюминки, зятёк?

— Только на страшный суд, — с серьёзностью кивнул ей Витя, и мать выразительно фыркнула. Она ещё что-то хотела сказать, но вот лицо, кажется, уже хорошо подвыпившего Бориса Николаевича сменилось изображением Спасской башни, давшей первый удар из двенадцати.

Мама поспешила взять бокал, который ей передал Карельский, и с благодарностью осушила его так, словно в фужере не было ничего крепче минералки. Тома взвизгнула от взрыва хлопушки, её мужем припрятанной под столом; конфетти и серпантин, взмыв под потолок, с переливанием стали опускаться в тарелки и бокалы, какие снова зазвенели — и то, едва слышно за почти что общим, синхронным:

— С Новым Годом! С Новым Годом!

— С новым счастьем!

Аня чувствовала, как сердце из груди поднялось к горлу, встало комом в трахее, отчего шампанское отказывалось спускаться в желудок, кололо пузырьками стенки горла и рта. Она допила бокал на седьмом ударе, почти натурально боясь до двенадцатого боя курантов не успеть, так и остаться с полным бокалом из-под шампанского.

Под восьмой удар Пчёлкина, кажется, за миг опьянев, с каким-то испугом — а точнее, смущением — посмотрела на супруга.

Он опрокинул в себя шампанское так же резко, как на их свадьбе, на пороге ЗАГСа, и, наверное бы, бокал бросил, если бы они чете Беловых не принадлежали. А потом Витя обернулся и по правилу, ставшему их общей — уже семейной — традицией, потянул Анну к своим губам.

Она прикрыла глаза, замечая, как под полуопущенными ресницами играли отблески высокой люстры гостиной. Кожа нервными окончаниями вспыхивала под ладонями супруга, легшими на талию и под лопатки, а сама первой потянулась к лицу Витиному, целуя его в последние секунды уходящего и первые мгновения приходящего годов.

Под последний, двенадцатый удар, сопроводившийся очередным поздравлением, скандируемым почти толпой, Пчёлкин супругу жарко целовал, словно один из лучших моментов прошлого года пытался утянуть в новый, девяносто четвертый.

Аня запрокинула голову, позволяя Вите любую дерзость с нею совершить на глазах у чужих людей, и чуть не всхлипнула от мысли, как была тогда счастлива.

Как Новый Год встретишь, так его и проведешь — помнится, так говорила поговорка? Анна бы хотела верить, чтобы так всё и было. Тогда бы это стало первой вещью, в которую бы Пчёлкина уверила с искренностью, не знакомой ни одному волюнтаристу.

За окном раскрылся салют — ни то общегородской, ни то купленный кем-то из соседей Саши и Оли Беловых, которых они в глаза толком не знали.

Комментарий к 1993. Глава 14.

Надеюсь, у всех теперь есть новогоднее настроение 😉

Буду рада вашим зимним комментариям — и что, что на улице ещё сентябрь?))

Отзывы ваши я жду в любое время года 😅❤️