Княжна

1991. Глава 8

Комментарий к 1991. Глава 8.

Для бо́льшего погружения в атмосферу главы советую поставить на фон старую добрую, но чуть печальную песню Аллы Пугачевой и Кристины Орбакайте — “Опять метель” ❄️

Желаю приятного прочтения!

У Чистопрудного бульвара не припарковаться нигде особо, но Пчёлкину удалось найти место у обочины в пяти-семи метрах от главного входа в «Ажур», из наружных колонок которого играл, зазывая внутрь юношей и девушек, «Modern Talking». Витя сидел в салоне своей машины, крепко сжимая руль, словно в любой момент думал нажать на газ, уехать прочь, после себя оставив место возле поребрика и горький дым от горячих шин, когда без семи минут восемь увидел на горизонте Князеву.

Девушка шла к бару в костюме, который шел ей до невозможности. В особенности в глаза Вите бросилась синяя блузка, замеченная им ещё в чемодане Князевой. Аня держала на плече небольшую сумку, больше напоминающую клатч, остановилась, когда подошла к главному входу паба, оглянулась по сторонам. Автомобиля Пчёлкина не знала, а Андриса в толпе не увидела, поэтому чуть потопталась на месте, а потом, выдохнув, отошла к небольшой скамейке.

Даже на оживленной улице, даже в салоне авто Витя услышал, как перестукивались по асфальту каблуки Ани.

Сама назначила время, место. Пришла раньше. И сидела теперь, такая красивая, в одиночестве. А Пчёлкин даже подойти не мог к ней; Анна поймёт ведь сразу, что не случайно они пересеклись.

Умная, зараза.

Витя крепче сжал руль под пальцами, едва ли в состоянии не удариться лбом о клаксон, на всю округу бибикая. Почему-то стало тяжело дышать.

Анна сидела на скамейке, поджав под себя ноги. Ветер июньский поднимал юбки проходящих мимо девушек, которые с криком и смехом хватались за подолы, и трепал волосы Князевой. Она их в тот день собрала крабиком, прямо как на свадьбу Сашкину, и казалась Пчёлкину иностранкой, потерявшейся в новом месте, присевшей отдохнуть и разобраться в незнакомом городе, постройки которого больше напоминали каменные джунгли.

Он потянулся за сигаретой в надежде хоть так время потянуть, чтобы не сойти с ума, сжимая до боли в фалангах руль. Достал пачку «СаМца», быстро щёлкнул зажигалкой у кончика сигареты и затянулся с такой жадностью, словно дышать мог только через фильтр сигареты.

Когда Пчёла сделал первый затяг, часы в автомобиле показывали девятнадцать пятьдесят четыре. Когда он щелчком отправил прогоревший фильтр на дорогу, где его почти сразу переехал беленький «Москвич», стрелки сместились лишь на две минуты.

Дьявол. Время вообще не двигалось.

Витя откинулся на спинку водительского сидения, словно не мог долгое время в одном положении находиться, застучал по полу автомобиля в такт мелодии, которую напевать себе под нос стал, и посмотрел на Анну, что так и сидела на скамейке, кажется, за всё это время не шелохнувшись ни разу. Она ладони на коленях сжала, смотрела в левый нижний угол и головы не поднимала, красных губ не разъединяла.

Как окаменевшая Афродита современности.

В миг, когда минутная стрелка совершила ещё один оборот вокруг циферблата, Пчёла вдруг понял, что не знал, для чего сидел в автомобиле. Зачем в шпиона играл? Ведь Витя сам попросил человечка, что находился на побегушках у Белова, проследить за рижским гостем, чтобы тот точно на Украину уехал, и довольно оперативно получил звонок, что Озолс отбыл в Винницу. Ведь увидел Анну у «Ажура».

Чего ещё ждать мог?

Вероятно, Князева до пятнадцати минут, до полдевятого край, посидит у бара, а потом вернётся домой без пересадок на метро, дойдя до Курской станции. Подумает, что друг… забыл про неё. Или уехал раньше положенного срока.

Или, трясясь в вагоне метро, вспомнит вдруг, как Пчёла с Андрисом в авто одно садился, и сложит недостающие частички паззла воедино. Поймёт всё.

Умная, зараза.

Витя сам себе яму вырыл, но понял это только в момент, когда уже в могиле стоял, когда черенок лопаты огрел по затылку, тротилом взрывая нервные клетки. Осознание этого факта, что по быстроте и внезапности своей напоминало вспышку молнии, выбило воздух из лёгких.

Пчёлкин зарылся в волосы свои, откидываясь снова на спинку автокресла, и через несколько секунд сжал их в кулак, словно вырвать хотел.

Сука!..

«И какой смысл теперь вообще прятаться в машине? Если она додумается по итогу — не сегодня, так завтра…» — спросил у себя и ответа не нашёл. Стало совершенно противно; прокуренный салон стал душить никотином, запах которого проник всюду — в кожу салона, в собственные руки, в одежду.

Пчёлкин выдохнул тяжело. Желание уронить голову на клаксон стало медленно перерастать в потребность.

Анна сидела на скамейке, когда к ней подсел какой-то сопляк в растянутой майке, в каких раньше ходил сам Пчёла. Да и внешне на молодого Витю пацан удивительно походил; волосы такие же русые, меж пальцев горела сигаретка, на шее — обилие цепей, купленных на Люблинском рынке.

Пчёлкин нахмурился чуть ли брезгливо; что, неужели раньше на людей такое впечатление производил? Да как клоун же выглядел!..

Князева поднялась со скамейки, явно собираясь уходить, но копия Пчёлы, рожденная где-то в середине семидесятых, не потерпела такого легкого поражения. Мальчишка обогнул Анну, которая и без каблуков была бы выше школьника, и нагло за пальцы её взял.

Витя видел, как шевелились губы пацана, и в голове будто сами по себе возникли слова, которые юнец говорил Князевой с уверенностью, с какой говорил сам Пчёла, когда ещё был выпускником старшей школы:

«Позвольте пригласить вас выпить, мадам! Любой шот за мой счёт, ха-ха! И, поверьте, вы нисколько не пожалеете! Я живу неподалеку, и, если вам станет душно в толпе, я точно знаю, где вы сможете прийти в себя… Ну, что же вы убегаете, милая? Я же лишь хочу предложить свою компанию!..»

Пчёлкин поджал челюсти так, что зубы пронзило тупой болью. Кровь закипела, забурлила в жилах, стуком сердца перекрыла даже шум вечернего города.

Аня всё отмахивалась от скользких рук сопляка, ищущего себе девчонку на ночь, но настойчивый хмырь никак не унимался.

И тогда Пчёла всё-таки надавил на клаксон. Громко, протяжно, не убирая ладони несколько долгих секунд. Машина гудела, обращая на себя чуть ли не всеобщее внимание; какая-то бабка ругнулась, как любой человек преклонного возраста, недовольный чуть ли не каждой мелочью, но Пчёла отпустил гудок, только когда парочка обернулась на шумящий автомобиль.

Пацан замер, увидев машину. Явно не знал Пчёлкина, но, как любой уважающий себя мальчуган, понял, что отнюдь не простой работяга сидел за рулем поддержанного «немца». Он открыл рот, посмотрев на BMW седьмой серии, и быстро ретировался, решив, по всей видимости, оттачивать свои навыки пикапа на других дамочках, которых возле «Ажура» было пруд пруди.

А Анна, с неким сомнением посмотрев на автомобиль, рискнула всё-таки поднять взгляд на переднее стекло. Пересеклась взглядом с Витей, что сидел за рулем.

Тогда под рёбрами у Пчёлы разбили бутылку коктейля Молотова; загорело, вспыхнуло и обуглилось всё от мысли, какие думы в голове у Князевой закружились.

Девушке стало воздуха не хватать. Хотя рядом и были Чистые Пруды, смутно знакомые со школьной жизни, Анна ощутила себя в самом сухом и душном месте на планете. Да что на планете, во всей Галактике. Князева стояла возле «Ажура»; за спиной тот крайне настойчивый парень, который, вероятно, ещё не знал даже, куда после школы пойдёт учиться, — и пойдёт ли вообще — кричал, что будет, «в случае чего», внутри её ждать.

Девушке захотелось на миг, чтобы вся Москва под землю провалилась, за собой утащив переживания.

Озолс не просто так опаздывает. Он, вероятно, совсем не придёт. И, видимо, только Пчёлкин знает, беспочвенны ли её страхи. Иначе зачем, действительно, стоит у бордюра, не уезжает, ждёт чего-то?..

Анна выдохнула, словно совершала безрассудство, до которого не додумалась бы никогда, и направилась к черному BMW Вити.

Она раскрыла дверь автомобиля так, словно боялась передумать. Села в машину, придерживая юбку-миди с косым разрезом чуть выше колена, закрыла за собой дверь. Пчёлкин ничего не сказал, только на Аню посмотрел, словно впервые увидел, и оглядел поближе. Увидел серебряную цепочку, которую не сразу заметил, и ощутил аромат привычных духов Князевой.

От неё пахло какими-то сладкими цветами. Никак не чета табаку, каким у Пчёлы кожа пропахла ещё несколько лет назад.

Витя бы предпринял обязательно попытку снова поцеловать Анну, если бы она не спросила резко, одним вопросом выстреливая ему прямо в лоб:

— Что ты с Андрисом сделал?

Вот так прямо — без «прелюдий», без малейших попыток показаться вежливой. На миг Пчёлкин даже забыл, куда он вывез Озолса, что говорил ему и что велел после «беседы» делать. А потом воспоминания, на миг утерянные, вернулись, накрыли Витю едва ли не лавиной.

— Для начала, привет, Княжна.

— Витя, — отрезала Анна голосом, которого он от неё не слышал раньше. — Мне сейчас не до «кличек» твоих. На вопрос ответь.

— Ух ты, Анюта, — протянул Витя, до последнего оттягивая момент, когда всё-таки придётся Князевой сказать правду. Или хотя бы какую-то часть её, потому что врать бесполезно. Она, вероятно, за километр враньё почует.

— Какой настрой! Что, твой принц рижский не пришел? Расстроилась, поди?

Пчёлкин завёл автомобиль. «Немец» сразу же послушно зарычал мотором, шумом перекрыв возмущенный вздох Князевой. Он боковым зрением заметил, как Аня раскрыла рот и не смогла его закрыть даже через пять секунд. Это чуть позабавило, помогло даже избавиться на какие-то мгновения от скользкого чувства, которому Пчёла никак не мог — и не хотел особо — дать названия.

— Андрис никакой мне не «принц», — сказала Князева и предусмотрительно пристегнулась. Не забыла про правила даже в миг, когда недовольство, которое было бы честнее назвать злобой, сдавило грудь не хуже ремня безопасности. Анна затихла, но через миг поняла, что слова её звучали, как попытка оправдаться, и тогда повторила с запалом, что мог сжечь девушку изнутри:

— И что ты с ним сделал?

Витя выехал на переулок. Помолчал недолго, понимая прекрасно, что дорога до пятого дома на Скаковой будет долгой, — не меньше получаса, на метро бы вышло быстрее даже.

Значит, не сможет отвертеться. Так долго — добрые три десятка минут — стрелки переводить и отшучиваться не в состоянии даже Пчёла, у которого язык, хоть и острый, но не без костей.

Только он, переключаясь на вторую передачу, решил, что до последнего будет оттягивать миг, когда придётся признаться.

«Или, напротив, лучше сказать сразу, чтобы Анна отошла быстрее?..»

— Откуда такая уверенность, что я с ним вообще «что-то сделал»? — спросил Пчёла и выехал на улицу Макаренко. Срезая оттуда, явно бы времени не сэкономил, но с Анной мог и весь МКАД объехать.

Князева его усмешки не оценила, прищуром истинно Беловским на Витю посмотрела и сложила руки, переплетенные в замок, на колени. Вопрос казался риторическим, а в сочетании с фактом, что Аня заметила Андриса и Пчёлкина, уезжающих на одной машине, стал глупым.

— Я вас видела. Ты его увёз.

— Мог просто подбросить до отеля, — пожал плечами Пчёла.

— Какого отеля? — негодовала Анна, едва ли удерживая желание уронить голову на ладони. — Он сразу после прилёта с Риги ко мне поехал, вещи отдавать. Не успел никуда заселиться!

— Так почему ты не рассматриваешь вариант, что я мог ему посоветовать хороший отель?

— Потому что ты говоришь в условном наклонении, — подметила Князева так, что на миг у Пчёлкина пальцы похолодели.

Он проехался на мигающий жёлтый по Макаренко, обернулся на Анну, когда она сказала:

— Ты мог всё это сделать. Но, почему тогда говоришь так, будто не делал?

Говорила прямо как Белов — сурово, но справедливо. Где, вправду, вероятность, что Витя, примеряя роль вежливого москвича, показал латышу лучший по соотношению «цена-качество» отель, а по дороге ещё устроил экскурсию по главным достопримечательностям столицы?

Да нет такой вероятности!.. Потому что Пчёлкин заревновал до невозможности девчонку, которая ему нравилась, которая поцеловать себя не дала, и он на эмоциях увёз нежданного гостя в промзону, в Коптево!

На миг захотелось Ане и сказать всё, как есть, не скрывая ничего.

Витя прикусил язык; если и придётся правду говорить, то… ему время нужно. Хотя бы несколько минут, до поворота на Большой Харитоньевский, чтобы решить, что именно дальше говорить.

— То есть, ты считаешь меня виновным в том, что твой «друг» не пришёл?

— Как минимум, ты видел его последним. А как максимум, знаешь время и место нашей встречи, что уже выглядит… интересно, — не смутилась прямого вопроса Аня. Пчёла едва ли не ругнулся себе под нос.

«На самом простом попался!..»

Дьявол. Это плохо очень; по сути, Князева в угол его загнала за минуту разговора. А ведь не должна влиять на Пчёлу так явно…

Но влияет. Умная, привлекательная сентябрьская зануда!..

Анна взгляда не отводила от профиля Вити, не помня, чтобы так долго до этого на Пчёлу смотрела и не стеснялась при этом. В свете заходящегося солнца лицо мужчины казалось чуть более загорелым и румяным, что удивительно ему шло.

Князева ожидала какой-либо реакции на слова свои, но Витя ничего не сказал. Только выдохнул вдруг и, перестраиваясь в другой ряд, положил правую руку поверх её ладоней — жестом удивительно мягким как, в принципе, для рук мужских, так и для самого Пчёлкина. Он чуть огладил подушечкой большого пальца ноготки Анны, а потом ладонью всей накрыл кулаки и подстроился под машину такси.

Князева увидела, как уголок губ Вити чуть дёрнулся вверх, словно кто-то ниточкой потянул его. В дорогом салоне стало чуть душнее.

«Дьявол»

— Вить, — позвала по имени и поняла вдруг, что голос подсел. Хотя не должен был звучать тише!.. От касания Пчёлкина полушепот стал максимумом для её голосовых связок.

Дьявол. Это очень плохо. Он не должен так на Княжну влиять, не должен одним касанием менять в корни настрой.

«Но влияет…»

Анна настойчивей сказала, молясь, чтобы ещё минута держания за руки не выбила из её головы мысли куда более важные:

— Я же понимаю, что ты знаешь, что с Андрисом. Не молчи, — и почти выдавила жалкое для самой себя: — Пожалуйста.

— Анют, — протянул, будто в усталости, Витя.

Он перевёл дыхание, проговаривая новое враньё, ощущающееся тяжелее всей его авантюры, какую Пчёла с Озолсом совершил.

— Я довёз его до «Комсомольской», а потом Андрис твой свистнул на вокзал. Вроде как, на Ленинградский сел. А я за сигаретами поехал потом. Потом к Саше по работе…

— Ты врешь.

Пчёла обернулся к ней лицом, когда они встали на очередном светофоре, и сам не понял, где что не так сказал, что Анна взглядом похолодевшим его проткнула, подобно шпагой. Сухость сковала горло так, что, вероятно, нёбо пошло трещинами.

Он вздохнул; рука, греющая и без того тёплые ладони Князевой, чуть сильнее сжалась, мелкую дрожь в кончиках пальцев скрывая.

Девушка посмотрела внимательно, словно думала, что Витя оправдываться начнёт, но Пчёла молчал. Вместо слов каких-либо он её брови и скромно накрашенные глаза рассматривал. Тогда девушка, чувствуя, как губы сами по себе становились точно каменными, пояснила:

— Ты до приезда Озолса хотел у меня в квартире покурить. Даже сигарету при мне достал. А потом, когда Андрис пришёл, у тебя весь блок куда-то пропал.

Нет.

Нет…

Нетнетнет.

Сука!..

Вите будто хорошую оплеуху подарили. Пальцы на руле дёрнулись, чуть ли не выворачивая авто вбок, когда он посмотрел на Князеву, проклиная себя за невнимательность, что рядом с сестрой Сашиной достигала чуть ли не максимального своего уровня.

Воздух, проникающий в ноздри, стал казаться отравленным, отчего легкие холодом ошпаривало. Пчёле захотелось тогда, не сворачивая к обочине, не включая «аварийку», лбом к ключицам Анны прижаться, исповедаться у неё на груди, как в церкви, в которой уже много лет не был.

Рассказать всё, как есть, чёрт возьми, и надеяться лишь на прощение за дурость свою. Поведать всё и успокоиться, только почувствовав руки Ани на своих волосах, которые поглаживающими движениями в пряди зарывались. Успокоиться, услышав её шепот мягкий.

— Так я Коса угостил последней, — вместо того соврал Витя, чуть погладив руки Анины. Будто боялся больше не коснуться ладоней её. — А насчёт «Ажура» — Андрис обмолвился случайно. Я ещё сказал ему, что, возможно, присоединюсь к вам, если освобожусь.

«Значит, про встречу он сказал и сразу же уехал? Ай, как интересно получается!..»

— И потому, значит, сидел до последнего в машине, как Штирлиц? — прищурилась Аня, явно не веря Пчёлкину. Уж слишком много совпадений было в его рассказе: случайно кончились сигареты, случайно Озолс сказал, где они собираются встретиться, случайно вечер оказался свободным…

— Ты же взрослая девочка, Князева, — усмехнулся ей Пчёлкин. — Самостоятельная. Любишь, когда тебе это говорят в лицо, и так гордишься, что никого своими трудностями не напрягаешь, да? И раз тебе самой нравится решать все проблемы, я решил не лишать тебя удовольствия справиться с внезапным поклонником без чужой помощи.

— О, неужели меня хоть кто-то услышал? — ещё сильнее нахмурилась.

— Услышал.

— И как тебе шоу? — чуть ли не ядом плеснула Анна. — Понравилось? Или ожидал большей феерии? Знаешь, чтоб были расцарапанные лица, крики и удары коленками промеж ног.

Пчёла усмехнулся в надежде, что сопляк в растянутых шмотках и его попытка к Князевой подкатить станет новой темой для разговора. Что девушка загорится обсуждением и забудет про Андриса своего, от места встречи с которым Витя увозил её всё дальше и дальше.

Нёбо и дёсна сохли ни то от волнения, ни то от недавно выкуренной сигареты, когда он сказал:

— Ну, знаешь, Анюта… На этот раз оправдаем твою нерасторопность тем, что ты перенервничала перед встречей со своим другом юности, раз позволила себя за руки лапать.

Анне показалось, что её кровь была бензином, а слова Вити — зажженной спичкой. Князева подобралась, едва ли сдерживая желание ответить какой-нибудь грубостью, что на языке всё вертелась, но никак в конечную мысль собраться не могла, а потом вдруг посмотрела на ладонь Пчёлы, лежащую на её руках.

Недовольство так сдавило рёбра, что стало тяжело дышать.

Девушка подумала чуть, стоило ли после такой неоднозначной фразы Пчёлкина ладонь мужскую откинуть от себя, и по итогу переложила мужское запястье на рычаг смены передач. Она заметила, как в серо-голубых глазах Вити заиграли озорные искорки, которые могла бы на закатные блики списать, но не стала себя обманывать.

Не захотела уподобляться Пчёле.

Аня помолчала с минуту, рассматривая движение машин перед ними, а потом кинула:

— Мне показалось, или ты зол?

— Да не особо, — пожал плечами Витя, но потом сказал почти что серьезно. Только с интонацией шутовской, чтобы правда не совсем резко прозвучала.

— Я уже начинаю привыкать, что меня без оснований подозревают во всякой ерунде, к которой я не имею никакого отношения.

— Не надо прикидываться святым, Пчёлкин, — приказала вдруг Анна, когда авто выехало прямо на Садовое кольцо. Голос снова зазвучал сдержанно, словно Князева не с каким-никаким, но другом говорила, а с рижским второкурсником, вешающим ей лапшу на уши, что «очень пытался курсовую написать, но не смог никакой информации найти».

— И не сравнивай подставу с квартирой на Котельнической с сегодняшней ситуацией. На свадьбе у Саши тебя явно оклеветать пытались. А сейчас ты сам себе могилу роешь, пытаясь меня обмануть.

Он почувствовал, что кровь сменилась раскалённым алюминием, какой, циркулируя по органам, сжечь его мог заживо, когда Князева вдруг холодно в сторону Вити стрельнула глазами:

— Но у тебя не выходит. Потому, что я насквозь твоё вранье вижу.

И тогда Пчёла всё-таки взорвался. Подобно стеклянной таре, помещенной под многотонный пресс и обратившейся в пыль от давления.

— А ты, смотрю, за две с половиной недели всю криминальную структуры Москвы прознала, раз разделять стала, где подстава, а где — глупость? А вместе с тем и меня узнала, да, как облупленного изучила? Про каждую мысль мою, что ли, знаешь, Князева, раз такие вещи берешься утверждать?

Он сменил передачу с третьей на четвертую, заворачивая в правый ряд, чтобы потом перестроиться на Оружейный переулок, а не продолжить круги наворачивать по столице, над которой заходило красно-розовое солнце. Окна были открыты, но Анне показалось, что голос Вити, звучащий значительно громче привычного, отскочил от торпедо, от поверхностей автомобиля и в голове у Князевой продолжал эхом отражаться, вынуждая сжимать пальцы на ремне безопасности.

Она не узнала Пчёлу в этой грубости.

— Я сам решу, каким мне быть — святым или грешным, — и что делать, — сказал и развернулся к ней лицом. Ни то злился действительно, что ему девчонка указывала, ни то правду — ещё не признанную, но понятую — в её словах услышал. — Позволишь мне такую роскошь?

Князева не ответила. Сама не знала, почему. Не хотела опускаться до уровня Пчёлкина, который в тот миг злостью своей напоминал цепного пса, или действительно ничего сказать не смогла из-за кома в горле?.. Она чуть помолчала, словно ждала от Вити ещё какого-нибудь слова, за которое могла бы зацепиться, и дальше ссору развивая, но Пчёла стих. Смотрел перед собой, левой рукой придерживая голову за лоб, и рулил спешно, будто боялся куда-то опоздать.

И тогда Анна пожалела, что вообще спросила, зол ли Витя. Князева вдохнула, а на выдохе ближе к боковому окну прижалась, рассматривая пролетающие за дверями машины дома — как хорошо знакомые со школьных времен, так и новостройки, которые находились только на стадии заливки бетона.

Пчёлкин слева от неё протяжно выдохнул и ускорился, выжимая из машины чуть ли не все лошадиные силы.

За окном начинал своё цветение июнь, но у обоих внутри была метель. Январская. Такая, которая бросает в лицо, грудь и шею хлопья снега, которая бьёт ветром по щекам, толкая назад. Такая, какая злит, но с какой не сделаешь ничего. Только стерпишь, переждешь.

Когда за окном пролетел спуск на «Маяковскую», Анне резко захотелось оттепель приблизить какой-нибудь шуткой, которую Пчёла — как самый веселый из всей бригады — обязательно бы подхватил, но в последний миг она прикусила язык. Напомнила себе, что не по её вине сцепились, что не она врала и отмазки придумала.

Значит, и не она стараться всё исправить должна была.

Так и доехали до Скаковой в тишине, что была тяжелее свинца, по воздуху растекшемуся мелкими каплями. Молчание давило на виски обручем, отчего удары сердца ощущались всем телом. Аня, увидев в послезакатной тьме свой подъезд, вдруг поняла, как устала за день, в течение которого и не делала ничего особо.

Захотелось скинуть с себя одежду, какой покоряла уличных музыкантов Риги, и лечь спать, даже не туша свет в коридоре.

Князева взяла сумочку. Вышла из машины Вити даже раньше, чем та успела окончательно остановиться.

Пчёлкин посмотрел, как Аня до подъезда дошла. Как зашла внутрь, не оборачиваясь ни разу, ни благодаря за то, что подвёз. А потом понял, что ей благодарить его не за что было.

Он только вечер ей испоганил.

Захотелось проклясть всё, на чем мир держался. И в первую очередь всю брань, кружащуюся в мыслях, на одного латыша, что так не вовремя объявился, обронить.

Витя снова закурил, понимая, что такими темпами придётся чаще покупать сигареты — не раз в три дня, а в два, или даже в день. На том и кончится его история; криминальный авторитет просеет все деньги свои на «СаМца»!

Оборжаться, сука, можно.

Пчёлкин затянулся так, что в лёгких, трахее и гортани места для кислорода не осталось. По органам дыхания плыл дым, проникающий в кровь, отравляющий её эритроциты и какие там ещё клетки есть… Он откинул голову на подголовник, рассматривая, как из собственного рта выплывали витиеватые серые струи. Мысли его в голове совсем не так перемещались.

Они бегали, неслись, подобно воде из прорванной плотины.

Сука. Знал бы он, что случайное желание закурить в квартире у Князевой ближе к вечеру аукнется ему таким невъебейшим проколом, выбросил бы пачку из окна. Да что там!.. Курить бы бросил — по крайней мере, постарался бы.

Знал бы, что Анна заметит его с прибалтом этим глупым под окнами, то не стал бы вообще всей той поездки в Коптево устраивать. Или хотя бы не под подъездом бы этого Андриса отлавливал. Или дал бы им возможность пересечься, а сразу по окончании тусовки на поезд первый попавшийся — не обязательно в Винницу — Озолса бы посадил и умчал его восвояси. Что, можно подумать, от одного дня бы умер?

Идиот. Вот, сука, идиот. Космос завтра от смеха живот себе надорвёт. А потом скажет, что предупреждал. И будет ведь прав…

Окно на четвёртом этаже загорелось светом лампочки. Витя, чуть наклонившись к рулю, заметил за занавесками знакомый силуэт, что в его сторону не смотрел даже. Анна с уже распущенными волосами расстегивала подвеску на шее, снимала рубашку, при этом расхаживая туда-сюда, как в разговоре с самой собой с ума сходила.

Пчёлкину захотелось выйти и разбить кулаки о кору ближайшей же березы.

Вдруг трубка — огромная, ужасно неудобная в эксплуатации, но необходимая для оперативной связи со всеми серьёзными людьми Москвы — зазвенела веселой механической трелью. Витя затянулся, на этот раз значительно слабее, и потянулся за телефоном.

Нажал на зеленую кнопку, и из динамиков раздался почти что чистейший голос:

— Виктор Павлович?

Пчёлкин бы сыграл в любимую игру с определением внешности по голосу, если бы не узнал говорящую. Ему позвонила консультанша из одного поддержанного книжного магазина, который они всей бригадой крышевали ещё со времен, когда Белов был в армии, на границе с Афганом проходя службу. Марина Степановна, — старший работник книжной лавки — видимо, дорабатывала последний час своей смены на сегодня.

Витя кивнул, сразу же вспомнил, что женщина его не видела, и сказал:

— Да, я.

— Здравствуйте. К нам сегодня… мужчина приезжал. Сказал, что от вас.

— Да, посылал, — кивнул Пчёлкин, подобрался в кресле. Локтем упёрся в дверцу автомобиля, рот прикрывая. На миг от волнения сдавило лёгкие; если Марина Степановна ничем помочь не смогла, то, вероятно, никто не поможет.

Женщина на другом конце провода что-то пометила на бумаге, выдохнула и сказала:

— Он, конечно, ничего толком не объяснил. Книги, говорит, дайте. Какие, спрашиваю. Иностранные, в оригинале. И всё тут, больше ничего не говорит. Ни названия, ни автора, ни даже языка конкретного. Иностранные — и всё тут.

Будь воля Пчёлкина — он бы устроил салют. На всю Москву. Он замер, а потом заговорил чаще, чем стоило говорить бандиту:

— Там всё сложно, Марина Степановна. Сам потому что не знаю толком, что надо. Но… надо. Вот прям очень. Я думал, что вы нам поможете разобраться, но, видимо, многого захотел…

— Виктор Павлович, я поняла!.. — остановила его, чуть смеясь, продавщица книжной лавки. Она усмехнулась в трубку, постучала грифелем карандаша по столу, словно чуть рассуждала, и сказала потом:

— Я поняла. Просто думала, что… ваш помощник не совсем правильно объяснил, что вы хотели.

Она снова чуть помолчала. В трубке слышался легкий треск со стороны собеседника, который сама женщина, вероятно, не слышала, и через несколько секунд размышлений Марина Степановна сказала:

— Давайте сделаем так: я отложу самые интересные книги, — сейчас вам скажу, кто у нас есть, — а завтра тот мужчина вернётся и заберет, что требуется. Хорошо?

Пчёла почти согласился, но быстро понял, что лучше по-другому поступит. Он провёл рукой по лицу, словно пытался с лица усталость так всю снять, и произнес:

— Не нужно. Я завтра сам к вам приеду.

Марина Степановна на том конце провода утвердительно угукнула, но сама выдохнула тихо и расслабленно. Ей лучше дела решать с самим Пчёлкиным, чем с его глуповатой, но более объемной и вспыльчивой «правой рукой», которая на деле была совершенно левым человеком из конторы, чьего имени даже Витя толком не помнил.

— Отлично, Виктор Павлович. Будем ждать.

«А я-то как буду», — хмыкнул самому себе Витя и сбросил, уже потом вспомнив, что забыл попрощаться. Перезванивать, конечно, не стал, а только отложил трубку обратно на подзарядку.

Поднял взгляд на окно Князевой. В нём уже было темно. Почему-то это Витю успокоило.

Он докурил, потушив сигарету о подошву своего ботинка, и выбросил окурок куда-то в траву. Вырулил из двора кругом и понял, что вернётся на Скаковую где-то через двадцать часов.

Комментарий к 1991. Глава 8.

Два года назад в моей жизни появился прекрасный человек. Настя, люблю тебя❣️

На данный момент работа является “Горячей”, что позволяет читателям по прочтении главы оценить её, оставив комментарий при помощи стандартной формы.

Буду очень рада услышать ваше мнение относительно этой главы, пообсуждать поступки персонажей в комментариях💕