Княжья воля

Глава 12

И понеслись мы по реке аки дельфины по морю. Ну как понеслись - поплюхали. Лодки Липан позаимствовал у кого-то длинные, тяжелые и неповоротливые, с двумя лавками каждая на два места и одной парой длинных весел. Где четыре места, там и пять-шесть. Зато поклажи у нас с собой минимум - два тощих вещмешка с провиантом, что любезно предоставил нам в путь дорогу Лунь. Кое чем снабдили и дулебов, чтоб им не впроголодь нас ждалось.

Жила с Перваком на веслах в первой лодке чапали по стрежню впереди. С ними уместились Вторак как подменный и Невул, которому напрягать при любых движениях ноги противопоказанно. Один порез у него оказался глубоким, его бы зашить не мешало, ибо как туго не перетягивай рану, заживать будет мучительно долго, а если поймает заразу, то и вовсе до бесконечности, не исключая летального исхода. Успокоил Мигач, сказав, как прибудем на место, сделает все в лучшем виде, материал и инструмент для таких операций у него завсегда с собой, ведь на охоте чего только не случается, все они уже шиты-перешиты.

Чтоб использовать вынужденное безделье на благо, я начал прощупывать смолян, уж больно они странные.

- Вы зачем девку-то купить хотели, Мигач?

- Третьяку баба нужна.

Было чудно наблюдать как шевелится при разговоре заросшая жестким кудрявым волосом нижняя часть лица Мигача. В добавок у него и всех его знакомых мне отпрысков напрочь отсутствовали губы. Как часть человеческого организма они где-то там в зарослях тонкими нитками безусловно существовали, но казалось, будто ниже мясистых носов у них кроме черной впадины рта в опушке бороды ничего нет.

- По хозяйству что ли?

- И по хозяйству и по нужде мужецкой.

Он сделал попытку зыркнуть на Младу, но я предусмотрительно посадил ее за спинами гребцов, так что получился у него только неуклюжий взгляд через плечо между взмахами весла.

- Жена что ли? - догадался я. - Так сосватали бы кого из местных, зачем тратиться? Или у вас на Смоленщине недород?

- Местных мы уже всех подходящих сватали на три перехода вокруг своей веси. Не хотят добром за Третьяка. В меня ликом сынки пошли, едрить их, нет, чтоб в матушку! - Мигач с досадой харкнул в воду. - Зверю в лесу наплевать на их рожи, а бабенкам, знаешь, не угодишь, привередливые нынче стали. Втораку, вот, взяли три зимы назад, не нарадуемся. Работящая, добрая, благодарная. Из холопок купеческих.

- Так вы ее, получается, просто выкупили и освободили?

- В род приняли, - важно кивнул Мигач. - Все чин по чину. Вторым ребеночком тяжела.

- Значит вы в Виров за бабами приперлись? В такую даль?

- Чего тут даль? - возразил Мигач. - Смоленские земли близко. Не только за бабами. Продали несколько зимних белок с куницами, пару полстей медвежьих, прикупили нужного. Ну, а тут вы… мы ж не знали. Вид у вас был…Вот и подумалось мне, что из полона девка, а ты ее с рук сбыть пытаешься. Серебра бы у нас нашлось на такую.

Он снова сделал поползновение оглянуться.

- Забудь, - строго осек я.

- Забыл, - с обреченным вздохом проговорил Мигач и налег на весло.

М-да… Как там у Ильфа с Петровым? Невесты в вашем городе есть? Кому и кобыла невеста…

Я сделал над собой усилие не заржать в голос. Во дают, смоляне! Аболиционисты хреновы.

- А рвать меня зачем хотели?

- Хотел сынам показать… Случайно ты нам попался.

Мигач дернул плечом и смущенно затих.

Что он хотел показать мне понятно. Унизивший папу на глазах сыновей должен быть ответно унижен, иначе потеря авторитета и все такое. Откуда только они дубье взяли и тесак этот страшный? Это же бактериологическое оружие, а не клинок. Черный, с рваными краями, весь в пятнах ржавчины. Вот не поверю, что случайно. Небось искали меня целенаправленно, шлялись по городу, взалкав праведной мести.

Однако, разговорился Мигач, а то все мычал как телок недокормленный. И так все обстоятельно, с достоинством втирал, что внушало некоторое уважение.

Решил я его немного успокоить и вселить заинтересованность в предстоящей афере.

- Вот дело наше удачно провернем, переговорю с Любославой, ей теперь столько помощниц по жилищу вряд ли потребуется. Обещать не стану, но, глядишь, пойдет твой Третьяк домой с пополнением в семье.

- Буду признателен тебе, Стяр, - серьезно ответствовал Мигач и толкнул локтем сынка, чтоб кивнул согласно кудлатой башкой.

Ну вот, с этими порешали. Я отвернул голову, засмотрелся на речную водицу синюю, с красноватыми отблесками заходящего солнца и вдруг отчетливо ощутил как смертельно устал. Физически и морально. Кручусь как белка, успел привыкнуть к таким вещам, о каких в свое время даже мысленно не рассуждал. Насмотрелся такого, чего и в фильмах редко показывают. Чего ради вся эта канитель?

Загрустив, вспомнил любимую отцовскую песню и тихонько запел:

- На Дону, на Доне,

Гулевали кони

И костров огонь им согревал бока

Звезд на небе россыпь,

А я с гнедою сросся,

Стремена по росту,

Да не жмет лука.

На Дону, на Доне

Степь в полыни тонет,

Ветер тучи гонит,

Тучи-облака.

Вольная казачка

По-над речкой плачет,

Видно, не иначе,

Любит казака.

Тихие слезы Тихому Дону,

Доля казачья - служба лихая.

Воды донские стали б солены,

Если б на месте век постояли.

Тихие слезы Тихому Дону,

Долго не видеть матери сына,

Как не крепиться батьке седому,

Слезы тихонько сползут на щетину…

Я замолчал, проглотив подступивший к горлу комок. И Мигач и Третьяк бросили грести, во все глаза уставились на меня как на чудо-невидаль. Млада так и вовсе рот открыла, будто хотела продолжить мою песню да не знала слов. Проплывающий в это время мимо нас рыбак в крохотной лодчонке одноместке чуть шею не сломал, так долго на нас оборачивался.

- Спой еще, Стяр! Я ничего подобного в жизни не слыхал, - проморгавшись от культурного шока, запросил Мигач.

- Концерт окончен, - заявил я отвыкший от внимания благодарных слушателей. Эх, не знают бедные селяне что бы сейчас я вытворил, окажись в моих руках добрая шестиструночка! На все сборы помимо спортивного инвентаря я таскал с собой видавшую виды, доставшуюся от отца гитару. И репертуар был у меня за пазухой приличный, в том числе и буржуинский рок в лице битлов, цеппелинов и темно-пурпурных на языке оригинала. Мое исполнительское мастерство в узких кругах пользовалось определенным успехом. Мог бы, кстати, неплохие бабки тут заколачивать в роли странствующего трубадура или как здесь их называют. Если сразу на костре не сожгут как колдуна…

- Говорили мне, что ты не обычный человек, не верил. Теперь сам убедился, - крякнув, прижимая к груди весло, сказал Мигач.

- Чем же я так необычен?

- Словечки болтаешь чудные, песни поешь складные лучше любого сказителя, урманов одной голой рукой кладешь, с виду тихий, а в гневе страшен…

Я громко хмыкнул. Наткнулся глазами на выразительный взгляд Младины. Вот кто, небось, все разболтал, да еще Одинец, у которого за зубами ничего не держится. Пока я с дулебами на берегу перетирал, успели нахвастать темному лесовику с кем его свела проказница судьба.

- Вообще-то, я белый и пушистый, мухи не обижу, если она мне на голову срать не сядет. А песня не моя. Гребите давайте, скоро поворот в протоку. И дорогу запоминай получше.

- Запомню, не дурной, - проворчал Мигач.

На разбойничью заимку пришли когда в лесу поселился неуютный сумрак. Резко посвежело, ветер шумел в кронах без перерыва. Как бы дождик ночью не собрался, под крышу единственной землянки мы всей гурьбой не засунемся. Быстро наломали сучьев, развели костерок чуть поодаль от прежнего места, где промокшей от недавних ливней грудой бугрились поражающие обоняние останки погребального сожжения.

При свете двух факелов в руках Жилы и Первака Мигач осмотрел и почистил раны Невула. Затем кривой рыбьей костью вместо иглы и тонкой нитью из растительных материалов сноровисто заштопал обе дырки в теле долговязого лучника. Во время процедуры Невул кряхтел и строил страшные гримасы, но от обезболивающего удара дубиной по голове дальновидно отказался. На свежие швы под повязки Мигач подсунул листочки какой-то травы, но точно не подорожника.

Закончив с Невулом, повечеряли, сразу ополовинив запасы съестного. Приложились к шитому из кожи бурдючку с хмельным кваском, любезно предоставленным Лунем и стали раскладываться на ночевку, но перед тем я огласил свое распоряжение никому не покидать расположения в течении ночи и всего следующего дня. Сторожей выставлять не стали, но Жилу с Одинцом я озадачил спать в пол-глаза. Хоть и подцепил я смолян на крючок, а все же…

Спать под открытым небом люди собрались привычные. Кроме нас с Младиной. Поэтому мы без возражений со стороны спутников обосновались под крышей пропахшего сыростью и пылью земляного убежища, не забыв прихватить с собой страдающего от боли в растревоженных ранах Невула. Там два топчана, нам хватит.

Едва умостив голову на сложенный втрое старый мешок, я нырнул во временное небытие.

- Где смоляне? - выбравшись утром из землянки набросился я на Одинца, едва заметив, что в лагере отсутствуют Первак с Втораком.

Продрых я, однако, опять дольше всех. Стрелки «Роллекса» уверенно приближались к десяти. Костер горит, пятеро рядом ошиваются, один на боку лежит, двоих нету.

- На охоту ушли, - заявил излишне шустрый паренек отведенный мной в сторонку от общего скопища.

- На какую еще охоту? С дубинами и с ножами?

- Я, батька, в прошлый раз немного оружия припрятал, что с них нападало, - Одинец указал на погребальное пепелище. - Три ножа, два топорика и лук. Плохонький, но сказали и такой сойдет.

- А стрелы они где взяли?

- Сделали, Стяр, ты чего? - удивился Одинец. - Горсть наконечников тут тоже завалялась. Будут скоро, в этом лесу дичины хоть отбавляй.

- А кому было сказано не покидать располагу, Пушкину что ли?

- Так они и не покинули, говорю же, на охоту ушли…

В глазах потемнело от ярости. Я сгреб Одинца за шиворот, подволок правым, еще синим от побоев ухом к своим губам.

- Слушай ты, деятель, - зашипел я, - если они сейчас по вашему раздолбайству сюда Шибая приведут, чего делать будем? А?

Одинец поник и скукожился, но не пытался убрать ухо от моего горячего шепота.

- Вам спиногрызам еды мало? Еще раз кто-нибудь ослушается приказа - вниз башкой повешу на первом же дереве! Или прямо сейчас с тебя и начать?

Одинец только обреченно квакнул, но тут же радостно встрепенулся, завопил:

- Да вон они, батька! Вернулись как я и говорил!

Я поглядел в указанную сторону. На северной стороне поляны появились кургузые фигуры первых номеров Мигачевского приплода. На плече у каждого болтали безжизненными головами и копытцами полосатые поросята килограммов на пятнадцать каждый.

От сердца отлегло. За столь непродолжительное время смотаться до Вирова и обратно возможно лишь на катере с хорошим мотором.

- Гляди у меня, последний раз прощаю!

Для пущей острастки выдал я и напутственно шлепнул Одинца по загривку. Настроение начало подниматься.

- Постой-ка! Так кто тебя, говоришь, отмудохал?

Одинец поморщился, словно почувствовал физическую боль от воспоминаний, проговорил убто:

- Свататься ходил.

Да что ж такое и этот туда же!

- Решил завязать с беспутной жизнью и осесть? - покивал я. - Похвально, но дай угадаю, кто-то из родных был против?

- Папаша. Наотрез. А я ж не с пустой мошной пришел, с подарками, - в голосе Одинца звенела тоскливая обида. - Родитель с братьями поймали меня, когда я ночью выкрасть ее пытался. Отлупили, все, что было при себе отобрали, потом в яму кинули, грозились как подтухну в реку бросить да ракам скормить.

Жестко они. Видать, там, в натуре, сокровище, а не девица, чтоб за первого же нескладного фраера выдавать.

- И кто у нас избранница?

- Мельника Лебедя дочка. Весенка.

Мельники они такие. Богатенькие. Что Лебедю какой-то прыщ слюни на дочурку пускающий? Тля. Им бы князя какого, либо принца заезжего.

- И давно вы с ней… дружите?

- На торге местном встретились. Заговорили. Понравились друг другу. Вот я и решил…

Одинец отвернулся, смахнул выступившую слезу. Эк его скрутило. Переживает парень не на шутку, а держался все это время молодцом, вида не подавал, что кручина его сжирает.

- Это тебя боги покарали за то, что ночью без спросу с боярского подворья сдернул. Хорошо, живой остался. Как сбежать из ямы сумел?

- Она помогла. Следующей ночью слегу с перекладинами мне опустила, поесть принесла.

Это хорошо. Значит взаимность у молодых, действительно, есть.

- Где живет мельник твой?

- Первая весь по дороге из Вирова мимо причалов.

О, да это ж Дивея нашего деревенька, Сашкино наследство. Знаем-знаем.

- Не унывай, бродяга! Навестим твою Весенку, поглядим что там за папаня-упырь над женихами глумится. Авось, придумаем чего.

Одинец окрыленный моим обещанием умчался помогать разделывать кабанчиков, а я задумался о Младине. Что мне с ней делать ума не приложу. Сдернул девку с теплого, насиженного места, таскаю по лесам, в авантюры втягиваю. Смотрит на меня как на бога. Если еще не втюрилась по уши, то очень к этому состоянию близка. Конечно, у Любославы я ее выкуплю, никакого серебра не пожалею. А вот как дальше быть не имею малейшего понятия.

Кабанчики оказались чертовски хороши. Мясо хоть и дикое, но удивительно нежное и прожарка Перваку, взявшему в свои руки приготовление дичи на вертеле, удалась на шесть баллов из пяти. Еще б сольцы, да перчика сыпануть, горчицей или кетчупом сдобрить и сто пятьдесят беленькой под весь этот натюрморт намахнуть и можно спокойно помирать.

После обильного приема пищи расползлись как сытые удавы по поляне переваривать употребленные калории. Мигач осмотрел раны Невула и нашел процесс заживления оных положительным. А далеко за полдень Одинец по моей просьбе пошукал по нычкам базы и предоставил пред начальственные очи три куска веревки разной длины. Связав их между собой, я получил отрезок в шесть метров, натянул его немного ниже уровня своих плеч между двумя ближайшими деревьями, нижние сучья которых давно пошли в огонь и приступил к тренировке личного состава в плане отработки нырков и уклонов. Не занимались мы давно, так почему не разгрузить имеющийся в нашем распоряжении вагон со временем с максимальной пользой?

После обязательной разминки с я наглядно донес до Жилы и Одинца суть данного упражнения - для начала медленно походил на согнутых ногах под веревкой, с опущенными руками «выниривая» головой то с одной, то с другой стороны так, чтобы веревка всегда касалась плеча возле шеи. Двигался сначала вперед, затем задом, постепенно увеличивая скорость проходов. Заставил повторить все это своих оболтусов. После чего проделал то же самое только уже в защитной боксерской стойке, а в завершение показал как использовать сей незамысловатый снаряд для боя с воображаемой тенью, добавляя на выходе из нырка джеб или боковой удар. Всякий раз я требовал от жертв своего обучения полной самоотдачи. Они и не думали сопротивляться, наоборот с горящими глазами старательно повторяли все, что я показывал, включая правильную постановку ног и верное положение корпуса. Получалось, естественно, далеко не все гладко, но для первого раза результат, пусть и корявенький, засчитался мной как приемлемый.

За тренировкой внимательно наблюдали все присутствующие, включая Младу и Невула. Третьяк, как самый любознательный из смолян, даже изъявил желание присоединиться, сразу раздевшись по пояс. Правильный подход, до моих-то балбесов дошло скинуть верх, лишь когда уже пропитались соленым потом как воблы.

Короче, ушатал я бойцов. Ничего, спать крепче будут. А наука эта им и в оружном бою пригодится.

Млада меня сторонилась и весь день не пыталась заговорить. Может почуяла мои насчет нее сомнения. Женская проницательность в этом вопросе даст серьезную фору любой мужской. Ну или по дому хозяйскому скучает.

Весь вечер я провел в кругу смоленских охотников. Мелко разжевывал им их «легенду», которую они должны будут скормить Шибаю.

Решил я, что достаточно Шибай без меня настрадался, пора бы ему завтра отправиться за призом в виде моей бедовой головушки.