Князь Барбашев

Глава 24

Василь Васильевич, задумавшись, сидел в своей горнице. Тяжело было на душе у боярина. Сбылись предсказания старца Вассиана. Сначала склонился к ногам государя Смоленск, и всё вроде складывалось лучше некуда, но потом изменил литвин Глинский. Измену вскрыли, мятежного князя заточили в железа, но дело своё гнусный изменник уже сделал: король, поверивший его письменам, направил своё войско к Орше, единственному городку, что не открыл ворота перед подступившими к нему русскими полками. Тут-то и сбылось то второе предсказание: в сече одолел Острожский рати Челяднина и Голицы. Неужели эти дурни и впрямь на поле боя местничать удумали? Слухи были разные, и даже те, кому посчастливилось утечь от преследователей и добраться до Смоленска не могли ничего внятного рассказать. Зато это поражение уже принесло плачевные последствия. Если прежде город за городом спешил сдаться московскому великому князю; то теперь они торопились загладить свою вину пред королем и уже сдавались его победоносному войску. А ведь и в подчинённом ему Смоленске оставались те, кто не сильно желал московских порядков. Доброхоты уже доносят, что некоторые знатные людишки как-то вдруг подозрительно засуетились.

Вобщем, было над чем поразмыслить боярину. А тут ещё и племянник со своим тайным разговором. Вот о чём он говорить хочет?

А Андрей в эти дни пребывал в состоянии лёгкого бешенства. Ведь он точно знал, что заговор был, а вот выйти на заговорщиков никак не мог. Да и знал то он, положа руку на сердце, непозволительно мало: только одного заговорщика, но зато какого! Сам епископ Варсонофий! Но как к нему подступиться? Не крутить же церковнику руки: свои же не поймут, не принято пока такое. Вот и бесился парень - вроде и знаешь, что заговор есть, а доказать не можешь.

В той, другой истории, в Смоленске нашлись верные люди, от которых московский наместник и узнал о замышляемой измене. Но Андрей-то хотел не просто раскрыть заговор, он хотел забрать всю славу себе! Во-первых, этим он сильно обяжет Немого, что шло только на пользу его дальним планам. А во-вторых, это был повод получить благодарность уже от самого государя, что могло сыграть большую пользу в утверждении за собой солекаменских землель в вотчину. А тут такой облом нарисовывается.

Но делать нечего: оставалось лишь следить за тем, кого знал. На это и был направлен весь его десяток во главе с Лукяном, но до последнего времени никаких результатов слежка не приносила. И это бесило Андрея всё больше и больше.

А между тем события шли своим чередом, добавляя пищи уму и наводя на не совсем приятные размышления. История, словно насмехаясь над его стараниями, делала всё, чтобы доказать, что теория эластичности времени, высказанная в книгах его прошлого-будущего, похоже, в целом была верна. Стоило только ослабить давление на ход событий, и они стремительно откатывались к тому потоку, по которому уже прошли единожды. Там, где был он, что-то менялось (к примеру, Шуйский на меч взял Друцк), а там, где его не было всё шло, как и раньше. Тот же князь Глинский всё равно оказался изменником (эх, жаль забыл он про это, а то бы был повод пораньше на глаза государя нарисоваться). И здесь, когда стала ясна окончательная расстановка сил, в помощь полкам князя Булгакова-Голицы отправился отряд воеводы Челяднина. И, как и в том прошлом, при Орше победа всё равно досталась литвинам. Андрей, когда известия о сражении достигли его, даже не знал, что и думать. Неужели поражение было запрограмированно? Или может, всё дело в том, что Острожский привёл под Оршу армию, в которой могли грамотно взаимодействовать тяжёлая и лёгкая кавалерия, пехота и полевая артиллерия. То, чему ещё предстояло научиться поместному войску. Вот и вышло, как вышло. Но тогда встаёт вопрос, а стоит ли ему что-то делать, если сама природа сопротивляется изменениям? Не получится ли так, что все его труды пропадут втуне? А может наоборот, это его усилия были слишком малы, вот и не привели к нужному результату. Гадать можно вечно, а вот времени на это у него как всегда не было. Сколько там прошло времени от победы под Оршей и до прихода литвинов под стены Смоленска? Вот и он не помнил, зато чётко осознал: если кто-то и хотел улучшить своё положение посредством предательства, то именно сейчас он и начнёт действовать!

Как говорили римляне, те самые, древние: cui prodest. Ищите кому выгодно. А вернуться обратно под руку короля выгодно было, прежде всего, боярству. Ведь, хоть элита и позаботилась о себе в первую очередь, сохранив при сдаче города основные статьи господарских привилеев, но не понимать разницы между обычаями Москвы и Вильно они не могли. Привилеи, дозволеные шляхтичу, в Москве не действуют. А за некоторые можно и вовсе головы лишиться. А ведь к хорошему привыкаешь быстро, а вот обратно отвыкать... Ну, сами знаете, мало кто может. А потому, стоило победителю оступиться, и литовская знать решительно побежала назад.

Значит и тут, в Смоленске первыми заговорщиками будут именно бояре и именитые люди. Вот и стоит к ним присмотреться повнимательнее, а особенно к клану бояр Ходыкиных. Во-первых, они занимали одно из первых мест среди смоленского боярства. А во-вторых, как уже говорилось, во главе заговора стоял сам смоленский владыка. А, как Андрей узнал уже тут, на месте, Ходыкины приходились Варсонофию родственниками. А клановость она не только в Московской Руси была. Так что, получается, сошлась задачка с ответом? Нет, был, конечно, шанс, что родичи в заговоре не участвуют, но Андрей, в это верил слабо. Специфика времени, знаете ли. А потому все наблюдатели были переориентированы на бояр Ходыкиных и их слуг. Вскоре выяснилось, что племянник епископа Васько Ходыкин уж слишком зачастил к дяде. А потом и вообще исчез из-под наблюдения, выехав из города с небольшим отрядом. Но если Андрей был прав в своих подозрениях, то это могло означать то, то заговорщики решились и владычный племяш помчался вестником во вражеский стан. А что, таким образом решалось сразу несколько задач. Во-первых, как представителя именитого клана, Васько в литовском войске обязательно кто-нибудь знал в лицо, что облегчало и пропуск к нужным людям и изначальное доверие, а во-вторых, сразу становилось ясно, кто главный почитатель короля в Смоленске и кому за возвращение города должны достаться основные плюшки. Ну а сам отъезд молодого человека со свитой тоже не вызывал никаких подозрений: мало ли зачем боярчонок в загородние поместья поехал. Скучно ему стало, вот и решил охотой развеятся. Или просто, управляющих проверить, дабы хозяйское добро берегли справно. Не он первый, однако. Жизнь ведь, с переходом под государеву руку не остановилась.

Что ж, Андрею оставалось только дождаться его возвращения и аккуратненько так расспросить. Правда, в полную силу вставал вопрос, как по-тихому изъять человека? Всё же Ходыкины в Смоленске не малая сила. Но тут на помощь пришли результаты наблюдения. Как ни мало они велись, но кое-что узнать позволили. Васько оказался тот ещё ходок. Андрей, тоже не ангел по этому делу, тогда лишь посмеялся, слушая рассказы о ночных похождениях молодого боярчонка, зато теперь понял, что это знание в его планы ложилось просто в масть. Ведь к любовнице с охраной не ходят, а замужних дам покидают до рассвета! Не знаю, как там было в иной истории, но мы пойдём своим путём! Так что оставалось только ждать нужного момента и молиться, чтобы какой иной доброхот не нестучал наместнику о готовящемся заговоре.

Ох и правы люди, когла говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять! Время неумолимо утекало, а племянник епископа всё не возвращался. Ежедневно находясь на взводе, Андрей чувствовал, что вот-вот готов сорваться. Сбросить копившееся напряжение не помогало ни вино, ни женщины. А Васько всё не было и не было. И где его только черти носят! Зато представьте себе то облегчение, которое испытал князь, когда ему принесли весть о том, что столь ожидаемый им человек наконец-то въехал в ворота города. Даже не заезжая домой, он сразу направился в дом к дяде, откуда вышел довольно не скоро. И, вот же негодяй, честные надежды, что не удержиться и в первую же ночь поспешит к одной из своих любовниц, не оправдал. Наоборот, всю ночь провёл дома. И следущую тоже. Весь третий день Андрей был как на иголках. Но в этот раз Васько решил сжалиться над ним.

Глубокая ночь накрыла город тёмным покрывалом. Над головой - россыпь звезд. Яркие, мерцающие, словно драгоценные камни. И молочно-белая полупрозрачная река Млечного Пути, которая разлилась, перечеркнув небосвод на две части. Полная луна, на которой даже с земли видны были странные рисунки, созданные рельефом ее поверхности, давала достаточно света. Но она же и мешала тем, для кого ночная тень - прибежище и спасение.

Это большинство горожан ночью предпочитают сладко спать в своих постелях, но жизнь-то в городе не замирает. А поскольку ночью обычно отдаленные звуки - будь то голоса людей, собачий лай или скрип дверей - слышны, будто они совсем рядом, то охотники, засевшие в засаду, старались шуметь как можно меньше. А попробуй, высиди без движения. Ночная прохлада уже давно превратилась в холодную сырость, и от холода челюсти засадников самопроизвольно начинали выбивать непонятно что. А ещё, блин, лето называется. Хотя какое лето, конец августа на дворе. Но вот уже и небо начало постепенно бледнеть, приглушая свет звезд, и луна испуганно попятилась за горизонт. Засадники, невыспавшиеся и злые, сыпали проклятиями на голову повесы, что беззаботно оттягивался в чужой спальне, абсолютно не думая о тех людях, что ждали его снаружи. Да где же он, в конце-то концов? Неужто проспал самым бесстыдным образом. Скоро ведь и слуги проснуться, а тогда уж сплетен не избежать. Да и на улицах ненужные свидетели появятся. Нет, ну где этот кобелино? И когда боярчонок появился, наконец, в окне, ребятки очень даже обрадовались. Хорошо хоть, что все помнили, что данного товарища нужно брать живьем...

Андрей в Смоленске разместился в пустовавшем доме одного из тех смолян, кто предпочёл отъехать к королю и чувствовал себя в нём более чем комфортно. Что тут говорить, быт литвинов был ему более привычен. Правда, сначала в доме сделали наигенеральнейшую приборку, но... Но в сторону лирику, дело прежде всего. Скоро молодого боярчонка начнут искать, а значить к наместнику он должен прибыть уже с признаниями или...

Вот во второй вариант верить не хотелось, но если он всё же ошибся, или Ходыкин окажется несговорчивым, а то и вовсе помрёт при допросе, то придётся срочно инспирировать разбойное нападение. Типа, увы, столько ещё швали по городу шатается, и зачем только молодой господин один ночью по городу ходил? Но, как уже говорилось, верить хотелось в то, что литвин будет более благоразумным.

Подвал, в котором заперли Васько, был небольшим и освещался маслянной лампой. Впрочем, других узников тут не было, а для одного места было достаточно. Сам пленник сидел связанным на лавке, изо рта его торчал кляп. Глаза молодого человека сверкали гневом. Не привык, однако, к подобному отношению. Золотая молодёжь, что ещё говорить.

Вздохнув, Андрей подошёл к нему и со всей дури въехал кулаком в челюсть. Рухнувшего от удара пленника тут же усадили обратно.

- Это пану для того, чтобы он не тратил наше время глупыми рассказами про его родню и обещаниями за всё ответить и всех найти. Мы это всё и так не раз слыхали и знаем. Потому займёмся сразу делом. Всё просто: пан подался в заговорщики и теперь вынужден будет выбирать. Первое: он добровольно пишет всё, что знает о них и остаётся жив. Второе: он играет в партизана и всё рано нам всё рассказывает, но только даже если пан и останется жив, то явно калекой и не долго, только до петли. Ведь предателей не казнят, их вешают. Теперь я вас оставлю и надеюсь, что пан будет очень разумным человеком и сделает правильный выбор.

И Андрей, потирая саднящий кулак, направился к выходу из подвала, успев шепнуть остающемуся вести допрос Лукяну:

- Не дай ему умереть...

Сказать, что Немой был зол, это не сказать ничего. Меряя широкими шагами горницу, он грозно сверлил очами племянника, словно желая прожечь в нём дырку взглядом.

- Ты понимаешь, что просишь? Ходыкины - первые люди города, а ты...

- Они замыслили заговор с целью сдать город литвинам. Дядя, твои люди ведь доносили о странном шевелении среди знатных смолян. А мои вскрыли сам гадючник. Ты же прочёл допросные листы, где Васько Ходыкин сознается, что привёз в город ответ от короля. А во главе всего этого стоит его дядя - епископ Варсонофий. И там ещё куча фамилий. Это измена, дядя. Хотя, что можно ожидать от предавшего. Только второе предательство. Зато ты теперь точно знаешь, кто твой враг и, когда литвин подойдёт к стенам, а он теперь точно подойдёт, ты не получишь удара в спину, - тут Андрей позволил себе заговорщецки усмехнуться: - Ну а имущество заговорщиков можно ведь и оприходовать. Вспомни, как разбогатели Захарьины, когда усмиряли Новгород.

Остановившийся посреди комнаты Шуйский пристально всмотрелся в племянника.

- Кхм, однако.

Он подошёл к столу, на котором лежали исписанные листы, и остановился. В задумчивости побарабанив пальцами по столешнице, наместник решительно тряхнул головой.

- Молодец, племяш. Зови сотника. Будем корчевать змеиное гнездо с корнем.

Андрей хищно улыбнулся. Только что он вывалил на свою голову проклятия всех русских историков-либералов будущего. Но, он действительно считал, что государь необдуманно легко обошёлся с захваченным городом. Его отец с Новгородом поступил умнее. Впрочем, и в той истории смоляне сами подсказали, что их зря не расселили по всей стране, как новгородцев, и Василию Ивановичу пришлось делать это уже позже, в ответ на заговор. А проклятья каких-то историков его абсолютно не волновали.

Блистая броней, подходило к Смоленску победоносное литовское войско. Ухали бубны, гудели трубы, реяли на ветру стяги. Шли налегке, далеко опередив обозы. Паны вельможные в окружении своих холопов, с отрядами вооруженных гайдуков, мелкопоместная шляхта, все конные. Шли те, кто уже почувствовал вкус победы и верил в удачу своего полководца.

Далеко опередив верных шляхтичей, степенно ехал староста брацлавский, винницкий, звенигородский и луцкий, маршалок Волынской земли, каштелян виленский и гетман великий литовский князь Константин Острожский, оршанский победитель. Вот только не радостно было на душе у полководца, одолевали его тяжёлые думы. Из под Минска выходила с ним тридцатитысячная рать, а к Смоленску он привел лишь её пятую часть. И не было с ним осадной артиллерии, способной сокрушать стены, так что вся надежда была на смоленских заговорщиков, что обещали открыть перед ним ворота. И если это случится, то это будет величайший триумф в его карьере и достойное отомщение за Ведрошь. Разом разбить вражескую армию и отвоевать такую сильную крепость как Смоленск - мало кто из нынешних полководцев Литовской державы мог похвастаться подобным. А значить имя его, и без того известное в княжестве, могло ещё больше возвыситься. А его возвышение, это усиление русской партии и, пусть и постепенное, но усиление роли православной церкви в Литве, ведь сам он, будучи верным и преданным сыном её, всегда боролся за её интересы. И был истнинным врагом процесса окатоличивания литовских земель и шляхты. Ах, Витовт, Витовт, как мог ты не понять, что держава твоя держится на плечах православных русичей. Но в погоне за миражом короны, ты сделал свой выбор и вот держава твоя рушится, а московский князь отгрызает от неё один кусок за другим. Московский князь, который почти стал твоим подручником. Ирония судьбы или месть за отказ от веры отцов и дедов? Но православие ещё не умерло на землях Литвы и, даст бог, он, князь Острожский со товарищи ещё поднимет его и крест православный осенит измученные земли, возрождая былую славу литвинов. Кто помешает ему? Ему, победителю московских орд. Оставалось лишь взять Смоленск, а он уже близок и скоро будет точно ясно, пан или пропал. Потому как ежели ворота не откроют, то не с его силами осаждать крепость.

- Дивись, княже, - голос верного гайдука выдернул князя из его дум.

Не понимая, он оглянулся на говорившего и лишь потом обратился в ту сторону, куда тот указывал. Мда, зрелище было то ещё. Прямо на стенах и башнях крепости московитами были устроены виселицы, на которых раскачивались чьи-то тела. Поскольку было ещё достаточно далеко, то точно определить, кто там развешан было невозможно, но вот сердце немолодого уже воина сжалось в предчувствии катастрофы.

- Едем, - твердым голосом бросил он, вонзая шпоры в бока верного скакуна. Следом пришпорили коней и шляхтичи свиты.

К крепостным воротам князь подъехал примерно на выстрел пищали и остановил коня. Сердце гулко ухнуло. Вот и всё, не будет великого триумфа. Раскачиваясь на ветру, висели в петлях те, кто должен был открыть ворота. Причем висели они в нарядных шубах и кафтанах, у многих на шее были привешаны дорогие кубки и чаши. Это были подарки московского государя, жалованные им за сдачу города. Глядя на покойников, Острожский лишь усмехнулся:

- Вот она, божья кара за клятвопреступление. Нельзя разом двум господам служить, - он обернулся и приказал ехавшему следом гайдуку:

- Объяви им, пускай город добром сдают.

Гайдук тронул коня и, подъехав поближе к стене, сложил ладошки трубочкой и прокричал князево предложение. Со стены в ответ раздался залихватский свист, улюлюканье и смех, а потом кто-то густым басом прокричал ответ:

- Князь-наместник предлагает тебе, клятвопреступник Костька, сложить знамёна или уходить. Города тебе не взять, а за государевой помощью уже гонцы посланы.

Услыхав оскорбительные речи, Острожский побледнел от гнева. Таким вот незамысловатым способом Шуйский напомнил ему, что и сам он, Константин, выпущенный когда-то под честное слово из узилища, куда он попал после поражения под Ведрошью, обещал честно служить московскому государю, но при первом же удобном случае бежал в Литву.

- Мы это ещё посмотрим, - выплюнул он, поворачивая коня.

Что ж, он был профессионалом и прекрасно понимал, что с его силами взять Смоленск нереально. Но и уходить сразу, не солоно хлебавши, даже не попытавшись, он тоже не мог. В конце-то концов, в городе ещё куча людей и, как знать, может среди них есть ещё желающие вернуться под руку литовского государя. А значить садимся паны в осаду, и да поможет нам бог!

Да, неприятное это ощущение, находиться в осаждённом городе, даже если знаешь, что ничего плохого не случиться. Впрочем, ничто уже не могло лишить Андрея хорошего настроения. В последнее время жизнь его только радовала. Недели следствия, аресты всё новых и новых фигурантов остались давно позади, скорый, но справедливый суд успел вынести свой вердикт и дома заговорщиков наводнили целовальники, описывающие имущество подлежащих казни. Большая часть уходила на имя государя, но кое-что досталось и воеводам. А оценив, насколько это кое-что пополнило его личные закрома, Андрей буквально впал в эйфорию. Воистинну, год выдался удачным. Теперь не нужно было латать тришкин кафтан, выжимая последние соки из своего бюджета. Оставалось лишь отбиться от войск Острожского.

Первые дни литвины забрасывали город посланиями, щедро сыпя обещаниями тому, кто поможет отворить ворота Смоленска. Но на горе им, королевских сторонников среди смолян больше не было, или, насмотревшись на участь других, они оказались более благоразумными. Андрей помнил, как в канун 500-летия Орши в сети шли баталии любителей двух княжеств. Белорусо-литвины сыпали как всегда одним штампом: как несправедливо, что победила ордынская Москва, а не свободолюбивая Литва и чтобы было, если бы не... Но один перл ему запомнился особо: как раз про повешенных Шуйским заговорщиков. Типа свободные литвины никогда не вешали людей для устрашения врагов. Дурни, их повешали не армию Острожского устрашать, а в наказание за измену, ну и для остраски тех, кто ещё колебался внутри городских стен. А армию вторжения повешенными не напугаешь. Они же не диванные юзеры. Однако спорить с национально озабоченными дело неблагодарное, потому в том сраче он участвовал редко и постольку-поскольку.

Стоя на стене, Андрей с интересом взирал с высоты на вражеский лагерь. День сегодня выдался погожим, и видимость была просто великолепной. Пестрели под сентябьским солнцем палатки знати, отливал серебром шатер гетмана Острожского. Возле него, кстати, с самого утра бурлило какое-то нездоровое движение. Неужто литвины наконец-то решились на приступ? Ну-ну, пусть попробуют.

Едва подход вражеского войска был обнаружен, наместник князь велел затворить ворота и садиться в осаду. К имеющемуся у него полку для защиты города князь добрал ещё несколько сотен посадских и даточных людей, дворян и детей боярских. Все они были распределены на отряды, каждому из которых была выделена башня и прилегающая к ней часть крепостной стены. А из оставшегося у него небольшого отряда поместной конницы Шуйский создал отряд для вылазок, который имел своего командира, подчинявшегося только ему. Разумеется, этим командиром оказался родственник воеводы, князь Барбашин. И именно этому отряду удалось первым пощипать литвинов, совершив одним ранним утром дерзкую вылазку и обстреляв ещё не проснувшийся вражеский лагерь.

Нет, воистинну, враги точно что-то задумали. Вон и отряды стали стягиваться друг к другу. Ага, вот и у пушек засуетился народ. Ну точно, созрели православные.

Словно в подтверждение его мыслей на позиции пушкарей вспухли белесые клубы, и лишь через некоторое время до ушей осаждённых донёся громовой рык. Увы, мощи лёгких пушек, что привёз с собой Острожский, с избытком хватало в поле против конницы, но крепостные стены им были не по зубам. Потому и не надеялись литвины на удачный обстрел, подхватив лестницы и щиты, они пошли на приступ, сопровождаемые музыкой боевых труб и барабанов. Это было красиво, очень красиво. Вот только красота эта была смертельная. Ведь никто не собирался просто так их подпускать. Гулко ухнули крепостные орудия, выплюнув в сторону нападающих заряд ядер и каменной дроби. Сегодня огневое превосходство было на стороне смолян, а не атакующих. Защёлкали тетивы луков, пыхнули пороховым дымом ручные пищали. Огонь защитников был плотен и точен. Но это не остановило нападавших. В некоторых местах они даже сумели подобраться к самим стенам и прислонить длинющие лестницы, но на этом всё их везение и кончилось. На головы приблизившихся полился кипяток и расплавленная смола, а сами лестницы отталкивались баграми и копьями. И крепостная артиллерия продолжала бить, бить и бить. Так что не стоит удивляться, что литвины не выдержали и, побросав всё лишнее, бросились назад. Первый приступ был отбит, и отбит достаточно легко.

Андрей же весь бой провёл не на стенах, а возле ворот, ожидая сигнала на атаку, но Шуйский решил в этот раз с вылазкой повременить. Что ж, не очень-то и хотелось. Зато, едва схлынуло боевое возбуждение, как сразу вспомнилось, что кроме лёгкого завтрака, во рту у него и маковой росинки не побывало. А, как говорится, война-войной, а обед по расписанию. Распустив бойцов, князь поспешил домой.

Теплые осенние дни пролетели незаметно. Осада шла ни шатко, ни валко. За это время литвины смогли совершить ещё несколько приступов, но стены были крепкие, гарнизон и горожане бились мужественно, а дерзкие вылазки летучего отряда заставляли осаждающих держаться в напряжении. Скоро по ночам стало ощутимо холодать. Приближалась зима, и в войске Острожского резко увеличилось число воинов отъезжающих домой. К тому же осаждающих начали косить болезни, ведь ни о какой санитарии в эти времена не было и понятия. Тут ещё, словно и без того мало было плохого, пришло известие, что от Дорогобужа, где была ставка великого князя, к Смоленску движется русское войско. И Острожский был вынужден снять осаду. Гарнизон с весельем наблюдал, как литвины сворачивают шатры, и отряд за отрядом покидают насиженный лагерь. Но просто уйти им не дали. Сигнал "на вылазку" сорвал с места не только особый отряд, но и большую часть воинов. Со свистом, гиканьем и улюлюканьем они навалились на арьергард уходящего врага. Рубка получилась кровавой, но не долгой и, бросив часть обоза на волю победителей, литовские воины спешно бежали от стен непокорённого города.

На этом боевые действия и окончились. Сигизмундово воинство возвратилось домой, где князь Острожский, за его заслуженную победу, был почтён торжественным триумфом, а великий князь Василий III Иванович, оставив для усиления смоленского гарнизона ещё один полк пищальников, увел русскую рать в Москву. Но перед тем он воспользовался сложившейся ситуацией в полной мере, приказав выселить из города всю верхушку и лучших людей. А в освободившиеся дома и городские усадьбы поселить московских детей боярских. И не прогадал. Городские верхи (те, кто остался) присмирели, а плебсу было, в общем-то, все равно, в чьем подданстве находиться. Смоленск навсегда (ну, по крайней мере, до андреева попаданства точно) вошёл в состав Московской Руси.

Ах да, Васько Ходыкин, сдавший верхушку заговора Андрею, сумел пережить всех заговорщиков, и был лично отпущен князем по окончании осады. Что стоило уговорить Шуйского не казнить парня, навсегда останется только между ними, но прежде чем отпустить боярчонка, его "уговорили" кое-что написать и подписать. Компромат, знаете ли, ещё никому не мешал. Андрей честно не знал, как там, в иной реальности сложилась судьба племянника епископа, но в этой он точно остался жить, а вот как он это будет делать с таким-то грузом на душе, это Андрея интересовало мало.

Ну и незадачливые воеводы Челяднин с Булгаковым сполна расплатились за своё поражение. Они попали в плен, и теперь томились в цепях, не зная, что и ожидать, ведь польский король наотрез отказывался обмениваться пленными, хотя русские захватывали "вязней" чаще и были готовы дать на обмен людей много больше. Что ж, за это у Андрея к полякам и литвинам был особый счёт, предъявить который он собирался в скором времени.