Князь Федор. Русь и Орда

Глава 11 Сеча под Ельцом!

Конец листопада 1381 года от Рождества Христова. Елецкий кром.

Зябко. Ой, как же зябко стоять на самой вершине Набатной вежи, ютясь в крошечной стороже — к тому же продуваемой всеми ветрами! Спуститься что ли вниз, встать у бойницы облама? Так ведь для того наверх и поднялся, чтобы лучший обзор был, чтобы точно не проглядеть сигнал со следующих по Сосне ушкуев…

Должны ведь уже, должны появится! Уговор был на третий день, незадолго до рассвета… От Паниковца, коий впадают в Сосну (Быструю Сосну), где ротники и спрятали свои корабли от татарских дозоров, не более двадцати километров — а река течет как раз с запада. Так что ушкуйники следуют по течению, и двигаются куда быстрее, чем два дня назад, когда уходили от Ельца…

Неужто натолкнулись на еще один сильный отряд татар? Сбежали? Проспали⁈

Невольно накручивая себя и все сильнее волнуясь, оборачиваюсь на восточную сторону, где полоса горизонта уже начала сереть…

— Господи, помоги, чтобы успели! Пожалуйста, помоги!

И вновь в момент смятения, когда контролировать чувства уже не получается, с губ сама собой срывается отчаянная мольба, обращенная к Небесам. Услышат ли ее? Ответят? Остается только надеяться — да уповать на Божью милость…

Ну, где же вы, братцы?

Ладно, успокоимся. Время еще есть, немного — но есть…

Минуты томительного выжидания тянуться невыносимо медленно — и пытаясь хоть как-то отвлечься, пробую хотя бы навскидку прикинуть, сколько татар вчера погибло — от стрел и болтов, да сулиц защитников града, сколько от картечи, и сколько во время давки… Ну по всему видать, самые большие потери ордынцев пришлись во момент бегства — это и задавленные, и жертвы второго и третьего залпов бомбард, «проводивших» поганых картечью. Признаться, артиллерия произвела на врага куда больший эффект, чем я ожидал…

Конечно, ударившая накоротке картечь, да еще и в гущу спешенных татар, произвела ошеломляющий эффект: каждый выстрел отнял по паре десятков жизней, не меньше. Правда, третьим залпом до поганых дотянулись только три орудия из пяти… Но и так не менее двух с половиной сотен ордынцев сгинуло от артиллерийского огня!

Ещё большее число нукеров пало от обстрела со стен — учитывая потери врага при штурме тына, когда сверху на татар летели сулицы. Тут погибло примерно три с половиной сотни вражин — и больше всего тел лежит как раз у северной и западной стен. Правда, и потери новоиспеченных ротников несоизмеримо больше, чем у стрельцов: сорок шесть убитых и тяжелораненых, да еще человек двадцать татарские срезни зацепили вскользь, нанеся более легкие раны. Но, учитывая реалии средневековья, даже легкораненый воин не имеет стопроцентных гарантий на выживание…

И, наконец, задавленные во время бегства. Сотни полторы мертвых ордынцев усеяли восточный склон Кошкиной горы в пределах досягаемости арбалетов — и еще сколько-то татары собрали чуть ниже. Плюс раненые, получившие растяжения, переломы… Думаю, войско врага, насчитывающее чуть более четырех тысяч человек на начало штурма, сократилось не менее, чем на четверть. Отличный результат! И размен явно в нашу пользу…

Н-да, приманка сработала в полной мере. Ведь как только татары начали карабкаться на недостроенные городни, я подал сигнал натасканным лично мной пушкарям — и для врага начался настоящий ад… Причем многие татары, незнакомые с тюфенгами, так и восприняли происходящее! По крайней мере, в действие пушек они наверняка уловили что-то мистическое…

Повторится второй штурм с тем же разгромным результатом? Крайне сомнительно — по крайней мере, враг уже знает о наличии у нас артиллерии и сделает выводы. Так что на месте татар я бы или ушел, или начал осаждать город по всем правилам, запросив пороки да собственную артиллерию в Булгаре… Или попытался бы хитростью выманить нас из Ельца. Нет, ну а что? Прокатило у Тохтамыша с москвичами в реальной истории? Случай не единичный, Батый при необходимости поступал также — как, например, с Колодяжином. Да и на Калке киевлян из все того же «вагенбурга» (тогда уж гуляй-города!) монголы выманили именно хитростью…

Погрузившись в размышления, я едва не пропустил один, и другой раз словно бы подмигнувший мне огонек — подмигнувший на реке с западной стороны, у самого изгиба русла! Испытав невероятное облегчение, я тотчас нырнул вниз, на лестницу, ведущую к обламу:

— Факел мне, быстро!

Всего несколько секунд проходит прежде, чем я вновь поднялся в сторожу Набатной вежи (ещё ее называют «смотрильней» или «караульней») — и, развернувшись спиной к восходу, аккуратно так поднял горящий факел верх-вниз, верх-вниз… Очень аккуратно, чтобы татарскому дозору мой огонь не был виден — ну как насторожатся раньше времени⁈ Наконец, с реки мне вновь коротко подмигнул огонек — и я заспешил вниз, уже на ходу крикнув:

— Скачем к Московской вежи!!!

Ближники покидают башню следом за мной — молчаливые, собранные; все давно обговорено, теперь осталось лишь воплотить в жизнь дерзкий, рисковый план. И уцелеть при этом… Запрыгнув в седло, я уверенно повел Бурана вдоль южной, а после и восточной стены — пока не поравнялся с воротной вежей. И уже построившимися подле нее конными дружинниками да пешцами…

— Подайте сигнал казакам!

По моему приказу в стороже Московской башни единственный раз махнули факелом — и спустя пару мгновений сверху донесся негромкий оклик:

— Ответили.

Все. Пора.

— Открывайте ворота… Ну братцы, с Богом!

Я немногословен — все «мотивационные» речи уже давно отзвучали, план действий доведен до каждого головы и воя. Да, меня самого не покидают сомнения, ещё и растущие с каждым мгновением — стоит ли идти на вылазку и рисковать своим воинством, когда татары итак не смогут взять крепость⁈ Но копыта Бурана уже застучали по толстым доскам, уложенным прямо на рассыпанный в воротах чеснок… Нет, поздно уже что-то менять, ушкуйники и казаки будут действовать по заранее обговоренному плану. Не выйти из крепости и не выполнить свою задачу — это предать, подставить соратников…

Да и татар мало отбить во время штурма — их нужно разгромить, чтобы не учинили иного какого зла на моей земле или в Рязанщине.

…Мягко ступают копыта верного жеребца среди лежащих на косогоре тел ордынцев. Вот еще одна причина идти на вылазку — враг не пытается убрать своих павших, а значит, в город могут запросто проникнуть болезни, вызванные трупным разложением. Это не говоря о смердящей вони, заметной уже сейчас, на следующее утро после штурма…

Особенно густая она у ворот, в зоне поражения картечи — поскорее бы это место проскочить!

Но вот уже и относительно свободный участок дороги, ведущий к мосту через Ельчик. Справа, с Печур, также слышен явственный перестук копыт казачьих скакунов — конечно, можно было бы обмотать копыта тряпками, по примеру конокрадов… Но мы не так, чтобы особенно таимся. В ночной тьме атаковать конными просто невозможно, да и в сереющих сумерках пока можно следовать лишь шагом. Но ведь татарские дозоры не смогут не разглядеть в сумерках две многочисленные колонны русичей, идущих на вылазку — да пристающие к берегу ушкуи повольников! Особенно, когда мы приблизимся к окруженной возами стоянке…

Правда, одно дело увидеть, поднять тревогу — и другое дело успеть среагировать. Надеюсь, что последнего у поганых как раз и не выйдет! И потом, в настоящий момент лагерь ордынцев все еще сонно молчит — значит, дозоры нас пока не заметили…

А вот и короткий мост, связывающий два весьма высоких берега — ушкуй под ним проходит запросто! Правда, без мачты… И прямо сейчас я воочию наблюдаю, как первые суда повольников уже вошли в устье Ельчика, и следуют к мосту… Все, нужно ускоряться!

Чуть пришпорив Бурана, молча перехожу на легкую рысь, подав пример соратникам — и проскочив мост, заворачиваю влево, на дорогу, ведущую к Каменной горе. До лагеря ордынцев остается всего с сотню метров — но пока по-прежнему тишина… Хотя ночь стремительно сдает позиции — и следовать по утоптанной еще повольниками дорожке к острогу можно вполне себе бодрой рысью!

Наконец, когда я уже практически поравнялся с оконечностью окруженной сцепленными возами стоянки татар, со стороны врага раздались вначале удивленные, после испуганные, а там и тревожные возгласы. Вскоре ударил сигнальный барабан, поднимая ордынцев — а я, обернувшись назад, с удовлетворением отметил, что первые ушкуи уже проходят под мостом. И на противоположном берегу Ельчика уже строятся мои арбалетчики, да разворачиваются четыре телеги с бомбардами! Не полноценный лафет, конечно — и не артиллерийский передок; но для мелкокалиберной, короткоствольной пушки служит и тем, и другим.

Тем более, что телеги гружены не только орудиями и зарядными пороховыми картузами, но и обтесанными каменными ядрами…

Наконец, обернувшись назад, я сумел разглядеть и крупный отряд казаков, уже заворачивающий вправо, огибая степную крепость. Три с половиной сотни донцов спешат к выпасам — ордынцы ведь держат лошадей не в кольце гуляй-города, а, стреножив, дают им возможность спокойно пощипать чуть пожухлой травки, ободрать уцелевшие листья кустарника, да и просто отдохнуть… Конечно, лошадей охраняют — но охрана эта не столь многочисленна, не особо верили поганые, что мы действительно решимся на вылазку, да еще и попробуем отбить их табуны! Там скорее вооруженные пастухи, в количестве не более двух сотен…

Но казаков заметили — и разноголосица отчаянных, встревоженных и гневных воплей и окриков вскоре заполонила весь ордынский лагерь… А в моих дружинников полетели первые стрелы! Но это ничего — перевесив щиты на правую руку, мои гриди минимизировали потери от татарских срезней, пока еще редких, одиночных… Вот если бы били сразу несколько сотен, залпами, вот тогда бы пришлось туго!

Но не успеют организоваться — мы уже практически миновали лагерь, выйдя на подъем в гору, набрали ход. Ветер бьет в лицо, выжимая слезу из глаз, а грудь сполна наполняется свежим, пахнущим рекой воздухом с каждым вдохом…

Хорошо!

Царевича Ак-Хозя всю ночь мучили кошмары. И снились ему вовсе не урусы, нет — отчего-то привиделась сеча на Самарской Луке, где предок Алтын-бек вел восставших булгар в роковой бой с монголами… Где монголы, превосходя противника числом и качеством воинов (ведь лучшие батыры пали, обороняя Булгар тремя годами ранее), вначале окружили повстанцев — а после истребили их всех до единого! Под мерные удары барабанов разя скученных, бездоспешных булгарских нукеров стрелами, рубя их саблями…

Но именно в тот миг, когда над самим царевичем воздели саблю, Ак-Хозя наконец-то вырвался из цепких лап кошмара!

Вырвался, чтобы услышать заполошный крик за пологом шатра:

— Урусы! Урусы!!!

Пытаясь прийти в себя — и еще не до конца разобравшись, проснулся ли он, или кошмар просто перетек в иную ипостась! — царевич лишь спешно запахнул на груди расшитый золотыми нитями халат из дорогущего китайского шелка, да подхватив булатный клинок, выскочил из шатра…

После чего замер соляным столбом, окончательно осознав, что это точно не сон! И что к воротам острога со всех ног бегут нукеры его личной сотни, в большинстве своем успевшие подхватить лишь свое оружие. И то не все… Часть ордынцев также спешно поднимаются на стены, вооружившись луками — остальные же, сжимая в руках кто сабли и щиты, кто копья, пытаются пробиться к сцепленным промеж собой телегам, перекрывшим вход в острог.

Точнее, перекрывавшим… Ибо разрубив постромки, возы прямо на глазах царевича растащили в стороны рослые воины, с ног до головы закованные в броню. Царевич успел также разглядеть тела стражей ворот — беспомощными, сломанными куклами валяющихся на земле… А после в толпу пеших нукеров, бегущих навстречу урусам со всех концов острога, врезался кулак панцирных всадников!

Когда Михаил и гриди его десятка, срубив немногочисленную стражу, растащили телеги, до спешащих навстречу нам ордынцев осталось не более дюжины шагов. Но и этого расстояния хватило Бурану, чтобы перейти на бег — и буквально снести с ног первого татарина, замершего с луком в руках!

Пущенный в упор срезень не смог пробить «дощатой брони» на груди жеребца — а протараненный конем ворог буквально взлетел в воздух! Его швырнуло на бегущего следом ордынца, сбив последнего с ног — да и меня изрядно тряхнуло в седле… Но все одно я сумел выбросить правую руку в длинном выпаде, направив его точно в цель! И граненый наконечник пики легко в грудь поганого, нацелившего собственное копье в беззащитную шею Бурушки… Рывок древка назад — и снова короткий укол! И еще один вражеский копейщик валится наземь с пробитой грудиной…

Хотя наконечник его чжиды также дотянулся до стальных пластин моего панциря — не сумев, впрочем, их пробить.

Но толчок вышел знатным!

Справа и слева меня тотчас обогнули рвущиеся в бой гриди, полностью закрыв нас с Бураном от татар… И одним ударом пронзив толпу ворогов практически насквозь! А все потому, что пешие ордынцы, в большинстве своем бездоспешные, подхваченные хаосом внезапной схватки и брошенные им в самое пекло, не могут толком противостоять старшим дружинникам, закованным в лучшую русскую броню.

Впрочем, даже если поганые и успели бы облачиться в свои куяки (да-да, хатангу дегель), и встретили нас верхом… Я бы все одно поставил на копейный таран своих витязей!

Просто наши потери были бы больше…

Сильный толчок в спину бросил меня на холку жеребца — и я даже почуял резкое жжение у правой лопатки, не переросшее, впрочем, в настоящую боль. Оборачиваюсь назад — и замечаю на полатях острога татарских лучников, успевших подняться на стену и теперь разящих нас с тыла!

— Щиты за спины! Поганые с тына стрелами бьют!

Не успевшие вступить в сечу ратники спешно выполняют мой приказ — а на стену уже спешат гриди Михаила, ведомые ближником, и вои младшей дружины… Поняв, что с новой угрозой вскоре будет покончено, я чуть пришпорил Бурана, вновь посылая его вперед, в сечу!

Не сразу мы протолкнулись сквозь замедлившихся дружинников, медленно, но верно теснящих пеших ордынцев. И ведь на каждом шаге жеребцов гриди колют поганых пиками — да крушат булавами их черепа в ближнем бою! Н-да, тяжко приходится ордынцам, попавшим под удар тяжелой русской дружины…

Мне самому довелось еще дважды коротко уколоть копьем — прежде, чем путь вперед оказался полностью расчищен от ворогов. И, недолго думая, я пришпорил жеребца, вырываясь из толчеи сечи!

Несколько секунд короткого бега меж хаотично стоящих шатров — и я замечаю двух полностью закованных в броню татар, сжимающих в руках тугие составные луки. Не знаю, почему именно сейчас — но спину обдало смертным холодком; подчинившись извечному инстинкту «бей или беги», я послал разгоряченного Бурана на ворогов, подтянув павезу к голове, к самым глазам…

Вовремя!

Две стрелы ударили в щит практически одновременно — ударили на уровне лица, пробив прочную защиту узкими, гранеными наконечниками! Крутые ребята, бьют очень точно — и стрелы у них дельные… Хорошо, что стреляли в меня, а не в коня — быть может, в надежде его затрофеить?

В любом случае стрелы, пробив павезу, все же застряли в ней древками, не причинив мне особого вреда — и от страха я вновь пришпорил Бурана, бросив его в тяжелый, яростный галоп!

Как кажется, под копытами жеребца дрогнула сама земля…

Поняв, что не достали меня, татары вновь наложили стрелы на тетивы — и в этот раз направили их в грудь коня, рассчитывая поразить его сердце… Осознание последнего яркой вспышкой озарило мой мозг — и, раззявив рот в яростном крике, на одних инстинктах я перехватил пику, швырнув ее вперед!

Конечно, копье не дротик, и в цель я не попал — но летящая в татар пика заставила ордынцев отпрянуть назад, промедлить с очередным выстрелом…

А уж там я успел направить коня влево, огибая степной шатер — и заходя поганым за спину!

— Се-е-евер!!!

Буран врезался в ордынца, успевшего развернуться ко мне боком, снеся его с ног… А мгновением спустя я с силой вонзил острие капетинга в открытое лицо второго нукера! Трофейный меч с потертой, невзрачной рукоятью, но прочным клинком принадлежал атаману Усу — а теперь с легкостью вошел во вражью плоть… И тотчас вышел из нее, окрасившись красным!

Тяжелый удар конских копыт добил лежащего на земле лучника — а я бешено обернулся в седле, в поисках новых противников… И заметил одного — в нерешительности замершего в стороне, у богато украшенного шатра! Молодой татарин в шелковом халате с ужасом взирает на меня, держа в руках ножны с саблей — но клинок он так и не оголил…

Я бросил Бурана в сторону ворога, занеся капетинг для удара — успев при этом разглядеть плещущийся в глазах ордынца смертный ужас… И уже опуская клинок на его голову, в последний миг развернул меч плашмя!

Мамлек-бей с яростью стиснул зубы и скривил лицо, выслушав доклад сотника-джагуна. Последний упал ему в ноги, не обращая внимания на торчащую из плеча казачью стрелу — и забрызгав сапоги мурзы кровью из рассеченной молодецким ударом щеки:

— О милостивый Мамлек-бей, казаки напали на выпасы и отогнали лошадей! Мы не могли ничего сделать, враг превосходил нас числом…

— И ударил внезапно⁈

Кюган стиснул рукоять сабли так, что пальцы побелели от напряжения — в то время как джагун аж весь сжался, ожидая расправы… Но все же сотник получил обе раны не в спину, он принял бой — это его и спасло. К тому же охрана лагеря, организованная самим Мамлек-беем, также проворонила вылазку урусов… Хотя и гонял дозоры мурза, пугал смертной казнью за сон на посту! Но враг очень умело выбрал время для вылазки — в самую, что ни на есть, «собачью пору»… Когда хочется спать сильнее всего, когда притупляется внимание — и в тоже время веришь, что ночь заканчивается и опасность уже не грозит…

А потому вместо наказания джагуна, вырвавшегося из сечи с горсткой всадников, Мамлек-бей лишь пнул его для острастки, после чего яростно воскликнул:

— Мои верные нукеры! Вы пришли со мной из Синей Орды, из родных кипчакских степей! Вы не дрогнете перед врагом! Вы опрокинете урусов и столкнете их в реку даже пешими! А после мы ворвемся в град на плечах бегущих — и вы получите все, что пожелаете: захваченное в Азаке золото и серебро, драгоценные ткани и самоцветы, самых красивых женщин!

— Ал-ла-а-а!!!

Восторженный крик обступивших кюгана воинов, успевших облачиться в полную броню и приготовить оружие, стал ему ответом! И Мамлек-бей, явственно ощутив, как отпускает его недавняя растерянность, хищно оскалился, указав в сторону реки:

— Сбросим урусов в воду!!!

Тысяча опытных татарских нукеров, среди которых особо выделяется сотня отборных батыров, облаченных в прочные хатангу-дегель, двинулась на врага, взяв в руки тугие составные луки и стрелы. Терять своих людей в рукопашной схватке с урусами кюган не собирается — достаточно будет булгар и татар Тагая… А нукеры Мамлек-бея обрушат на противника ливень стрел, закрыв неиссякаемым потоком их восходящее солнце!

Тогда дрогнут сердца даже самых храбрых орусутов…

Но не успели еще нукеры Мамлек-бея приблизиться к стене возов, как с противоположной стороны реки оглушительно грянул гром! Даже мурза, знакомый с тюфенгами, замер в нерешительности, силясь понять — отчего так громко⁈ И только разглядев сразу четыре дымных облачка, он понял, что урусы бьют слитным залпом четырех «тюфяков».

— Не бойтесь, стреляйте во врага! Здесь тюфенги нас не достанут!

Уверенный в своей правоте, Мамлек-бей даже продвинулся вперед, поднявшись на вершину пологой насыпи. Отсюда ему открылся лучший вид на кипящую за кольцом телег сечу — от вида которой в его душе вновь проснулись нехорошие сомнения…

Во-первых, мурзу неприятно удивило число судов урусов, уже приставших к берегу — и все еще пристающих! Во-вторых, Мамлек-бею стало не по себе от организованности врага — вот они гуртом повалили с носа корабля, ткнувшегося в берег, заученно держа щиты над головами. А вот уже мгновенно строят «черепаху», сомкнув круглые щиты внахлест — ни одна стрела ее не пробьет!

Вот немногочисленная «черепаха» десятка в три воев — увы, всего лишь одна из многих! — медленно, но неотвратимо приближается на двадцать шагов к булгарам, все еще обстреливающим урусов… И, переждав очередной залп, строй щитов распадается — а в нукеров летит настоящий град сулиц! Булгары во множестве падают, пронзенные ими насквозь — а урусы уже кидаются вперед, на ходу перестроившись клином, при этом отчаянно вопя:

— Сарынь на кичку!!!

И некоторые, особо впечатлительные булгары тут же бросаются бежать… Другие честно принимают бой — и падают наземь, сраженные яростно мелькающими секирами урусов, умело прикрывающих друг друга в ближнем бою!

После чего уцелевшие нукеры также спасаются бегством…

О, урусы знали, что делают — только теперь Мамлек-бей понял это, осознал хитрый план врага. Выходит, что сотня наглецов, галопом проскакавших мимо ордынского лагеря к Каменной горе, послужила приманкой! И ведь враг знал, что в детинце хватит места лишь на сотню нукеров, и что займет ее военачальник татар… Да заранее сняли ворота!

Булгары же, разбуженные дозором и предупрежденные о малочисленности врага, поспешили вслед за урусами, поспешили на выручку своему царевичу… Пешими. Потому как лошади на выпасах… И только покинув кольцо телег (частично разрушив степную стену!), они лоб в лоб столкнулись с причалившими к берегу ушкуйниками!

Ибо «сарынь на кичку!» — это как раз боевой клич ушкуйников… Коих булгары хорошо знают и откровенно боятся! И к слову, не зря боятся, как оказалось… Потому что спешенными, прижатыми к возам, булгары совершенно не могут тягаться с речными разбойниками урусов.

А теперь выходит, что еще одним дерзким ударом урусы и вовсе отбили татарских скакунов…

Однако и это лишь полбеды! Потому как на подъеме горы, нависающей над лагерем ордынцев, также встали урусы. Четыре тюфенга — немалая сила! Пусть и урон от них не столь велик, как при штурме крепости… Но с очередным залпом каменное ядро разбило один из возов, ударив в стоящих позади него лучников прямо на глазах мурзы! И сразу трое поломанных нукеров рухнули наземь, заливая все вокруг кровью из огромных, жутких ран… Одному так и вовсе разом оторвало ногу, с силой швырнув ее в сторону на несколько сажень! Да еще и деревянная щепа, брызнувшая во все стороны из борта воза, также поранила пару стоящих вблизи булгар.

Мало того — помимо расчетов тюфенгов, на том берегу встало и с полсотни орусутов с самострелами! Кто сказал, что из самострела нельзя бить через головы соратников? Конечно можно! Если разить в цель, возвышающуюся над стоящими впереди пешцами — например, в накатывающих на них всадников… Или же бить вот так вот, сверху вниз — разя замерших у возов лучников! В то время как ушкуйники вырубают на берегу их соратников…

Да, самострелы бьют не столь часто — но мурза с чисто физической болью осознал, что достать урусов на том берегу реки никак не удастся. Ведь даже если какая стрела и долетит до врага — урусы прикрылись ростовыми червлеными щитами, установив их на подпорки, чуть склонив к земле! Никогда не видел подобного Мамлек-бей — хоть и слышал, что арбалетчики фрязей именно так сражаются с врагом в поле…

Чуйкой опытного, бывалого воина он понял, что несмотря на свою многочисленность, татары проигрывают. Нужен натиск! Решительный натиск его тысячи, что прямо сейчас переломит ход боя!

— Отложите ваши луки в сторону, мои верные нукеры! Сейчас — или никогда! Вы победите урусов в сече, заставите их дрогнуть, сломаете их в рубке! Вас больше, вы храбрее и искуснее покоренных! Вперед!!!

Всадники Синей Орды, лишившись лошадей, замерли в нерешительности, оглядываясь друг на друга и на своего кюгана, погнавшего их в самое пекло… Но миг нерешительности был недолог — сотня верных батыров ринулась вперед, увлекая за собой прочих ордынцев!

Мамлек-бей верно все рассчитал — контратака свежей тысячи ордынцев остановила натиск уже уставших ушкуйников, потерявших немало сил еще на веслах… И даже залпы тюфенгов и самострелов урусов не смогли смутить верных нукеров! Увлекших за собой и струсивших булгар, и замешкавшихся татар Тагая…

Но когда мурза позволил себе облегченно выдохнуть, он почуял вдруг легкую дрожь под ногами — словно кто-то приближается к нему на легких степных лошадях, но в большом количестве! А, обернувшись, он с ужасом увидел сотни казаков, проникших в опустевшую стоянку с восхода, где уже никто не защищал стену из телег… И словно этого было мало, с вершины горы вдруг раздался яростный рев турьего рога — и сверху ее на татар, уже потеснивших ушкуйников к реке, полетели тяжелые дружинники! Полетели, склонив копья для тарана…

Мамлек-бей тотчас ринуться к своим нукерам, надеясь криком предупредить их об опасности с тыла. Он надеялся успеть развернуть лучников — и встретить казаков залпом сотен срезней! А там все еще можно отбиться…

— Мои…нукхх…кхх…

Крик мурзы застыл на губах, а бег его оборвался на втором шаге — в спину кюгану угодила одна, а потом и вторая стрела, бросив его наземь.

Впрочем, Мамлек-бею казалось, что он все еще бежит, что у него еще есть шанс встретить казаков и удержать победу в своих руках…

Может быть и хорошо, что он не увидел, как град стрел ударил в спины его нукерам — каждая нашла свою цель… Не увидел, как донцы с разгона врезаются в тыл ордынцев, разом сломав их волю к сопротивлению, посеяв панику и страх смерти… Не видел, как дружина князя Елецкого Федора опрокинула правое крыло татар одним ударом в копье!

А потом началась бойня поганых… Действительно хорошо, что Мамлей-бей успел уйти до этого мгновения.

Пусть стрелы и поразили его в спину…