Князь Федор. Русь и Орда

Глава 14

Грудень 1381 года от Рождества Христова. Москва, великокняжеский терем.

Царевич Ак-Хозя ссутулился, съежился, словно стараясь быть незаметным. Но все одно взгляды великого князя Владимирского, хозяина Москвы, ровно, как и его «Храброго» брата, как и великой княгини порой останавливаются на нем, волнуя итак едва ли не трясущегося царевича! Впрочем, в этих взглядах нет ненависти или ярости, что даёт надежду на благополучный исход. И порой даже сам Ак-Хозя позволяет себе поднять голову и тайком взглянуть на Дмитрия Иоанновича и его супругу!

Лишь только на Владимира Андреевича, чьи глаза буквально заполыхали воинственным пламенем, Ак-Хозя старается не смотреть… Уж больно близка его правая рука к рукояти клинка — а ну как в порыве чувств захочет опробовать его остроту на булгарине⁈

Что же мог бы сказать царевич о великокняжеской чете? Пожалуй, только то, что в его понимание именно так и должны выглядеть князь и княгиня… Дмитрий Иоаннович статен, широкоплеч, а руки его крепки и весьма развиты упражнениями с тяжелым клинком и иным оружием. Чуть выпирающий живот не портит общего впечатление сильного, даже могучего мужа, скорее уж добавляет ему некой солидности — ровно как и густая, окладистая чёрная борода. А вот от пронзительного, внимательного взгляда голубых очей князя становится как-то неуютно, страшновато… Вроде царевич и пленник, вроде Федор Елецкий и обещал ему жизнь. А все одно мучает Ак-Хозю потаенный страх: ну как великий князь, услышав наконец, что именно царевич привёл на Русь ханскую полутьму, выхватит меч из ножен, да одним ударом располовинит булгарина, от шеи и до пояса⁈

Этот урусский полумедведь сможет…

Потому все же чаще царевич жалобно, виновато посматривает на великую княгиню, словно прося её о защите. Ну, а что? У князей урусов жены имеют куда больше влияния и власти, чем женщины из ханских гаремов! Да и просто взглянуть на супругу Дмитрия Иоанновича приятно — не очень высокая, но женственно-ладная, пусть и без девичьего изящества… Так ведь сколько детей уж мужу принесла? Она и сейчас, как кажется, непраздна! Черты лица княгини правильные, морщин не видать — но на пленника Евдокия Дмитриевна посматривает отрешенно, прохладно. Можно подумать, что от излишней гордости… Но даже Ак-Хозя слышал, что великая княгиня любима своим народом. Ещё будучи совсем юной девушкой, она как могла помогала жителям Москвы после большого пожара. Раздавала голодным еду, творила милостыню на строительство новых домов взамен сгоревших, подбирала детей, оставшихся без родителей… И даже продала свои украшения, лишь бы помочь погорельцам!

Нет, эта женщина милостива. Она может заступиться, потушить гнев великого князя, коли сейчас разжалобить её грустными, повинными взглядами! Вот и кидает их украдкой Ак-Хозя на княгиню в надежде, что Евдокия Дмитриевна заступиться в случае чего, защитит…

А между тем, лик великого князя действительно темнеет с каждым словом Феодора Елецкого — и взгляд его наливается гневом! Наконец, в очередной раз возвысив голос, Дмитрий Иоаннович обратился напрямую к царевичу — а знакомый толмач перевёл его вопрос:

— Правда ли, что хан Тохтамыш готовит поход следующим летом на Русь, надеясь ударить изгоном?

Заколебался от неожиданности Ак-Хозя, едва не сказав «я не знаю» — или и вовсе «нет»! Но поймал он короткий, обжигающий взгляд Елецкого князя, острый как бритва, вспомнил про расправу за «ложь»… И поспешно ответил — не особо впрочем, кривя сердцем:

— Доподлинно я знаю, великий князь, что хан Тохтамыш не простил тебе отказа платить дань. И что упрямство твоё обернётся бранью с Ордой… Ударит ли хан внезапно, изгоном, или же будет собирать войско со всей своей земли — то мне неведомо. Знаю лишь, что темник Мамай в своём последнем походе желал обрушится на твою землю изгоном, надеясь разорить её прежде, чем князья соберут войско…

Дмитрий Иоаннович перевел свой взгляд с царевича на Фёдора Елецкого, после чего строго вопросил:

— Полоненный царевич не подтверждает твоих слов, Федор Иоаннович. И с казачьих земель не пришло подтверждения тому, о чем говорил ты с Яковом Ерофеевым… Никто не слышал, чтобы казаков собирали следующим летом в Булгаре!

Ак-Хозя, впрочем, не понял вопроса Дмитрия Иоанновича — как и ответа своего пленителя:

— Может, хан и передумал собирать казаков, боясь, что наши братья по вере и крови выдадут его замысел. Может, он и мурз своих, и эмиров соберёт под предлогом праздненств и совместных охот, не оглашая своей истинной цели… Но брани быть — царевич сказал о главном. Или ты вновь платишь выход Орде, княже — или же готовься вновь биться с ворогом, защищая Русь!

Дмитрий Иоаннович нахмурил брови, а взгляд его, обращенный на Фёдора Елецкого, потяжелел. С каких это пор мелкий удельный князек указывает, что делать Ему, Великому князю Владимирскому и Московскому⁈ Однако Федор вовсе не смутился — а лишь устало выдохнул:

— Об одном лишь молю тебя, княже — коли не веришь моим словам, так хоть собери летом дружину, да держи рати свои под рукой, поближе к бродам через Оку… Да выбери заранее крепкого воеводу, способного удержать Москву в случае осады. Воеводу, не доверяющего слову татар, кто не откроет городские ворота, купившись на лживые посулы ордынцев…

Великий князь невольно смутился последним словам Федора Елецкого. Но тут-то наконец заговорил брат его, Владимир Андреевич, доселе молчавший, да еле сдерживающийся!

— Брат, да что тут думать-то⁈ Вот, стоит перед тобой спаситель наших раненых воев, в одиночку воздавший фрязям за помощь Мамаю, за наёмников с самострелами на Куликовом поле! И он же всего с тысячей ратников побил целую татарскую полутьму! Так чего же МЫ теперь ждём⁈ Когда Тохтамыш налетит изгоном, покуда мы рати свои не собрали? Иль пока вновь стянется вся ордынская сила в Булгаре, ещё большая, чем на Куликах⁈ Правильно, правильно говорит князь Елецкий: Тохтамыш не смирится с отсутствием дани. А ворога нужно бить первыми, покуда тот не набрал силу!

Задумался, ох как тяжело задумался великий князь Владимирский и Московский… Мир — именно мир нужен его изможденной земле, а вовсе не брань! Мир и тишина нужны его обескровленному народу, там много мужей потерявшему на Куликовом поле… Подождать бы хоть десять лет, пока подрастут отроки, заведут семьи, народят новое поколение детишек! Да выучатся, переймут ратное искусство у матерых, опытных воев, бивших поганых на Куликах! Вот тогда можно и в новую брань…

Но прав и младший брат: без Фёдора Елецкого потери были бы куда больше. Прав, в конечном итоге прав и удельный князь — брани с новым ханом не избежать, коли не платить дани… Так может, ну её, эту гордость великокняжескую? Ударить перед Тохтамышем челом, принять награду за разгром мятежного темника Мамая! Наверняка ведь тогда за Москвой оставит хан ярлык на великое княжения. Злато не дороже людских жизней…

Однако же что теперь скажет сам народ, давший Димитрию войско со всех концов русской земли? За что же дрались тогда на Воже и Куликовом поле, за что УЖЕ пролили реки своей и чужой крови? Чтобы вот так вот, без всякой борьбы, по одному лишь ханскому слову вновь платить дань⁈

И к слову, как будут собирать тот же «выход» семьи, оставшиеся без кормильцев, павших на Куликах⁈

Впрочем, злато и ранее не было дороже людских жизней. Но так ведь не только же в дани дело! А ну как новый хан, уже успевший заключить союз с фрязями, подобно Мамаю затребует пустить их на Русь⁈ Открыть их торговые дворы, разрешить латинянам проповедовать… Заодно отдав им на откуп всю торговлю мехами! Вон, ромеи в свое время пустили к себе фрязей, дали купеческие привелегии… В итоге последние взяли под контроль всю торговлю в Царьграде, задавили производство местных мастеров и разорили империю!

Когда в прошлый от лица фрязей говорил Мамай, первым, кто воспротивился присутствию их на русской земле, стал Сергий Радонежский. Хорошо бы и сейчас спросить совета у игумена земли Русской, унять мятущееся сердце его мудрым, честным словом — да взять благословение, коли уж действительно идти на брань!

Князь коротко переглянулся с непраздной, нежно любимой супругой. И та без всяких слов поняла мужа, мягко кивнула в ответ, коснувшись руки Дмитрия, да едва слышно произнесла:

— Поезжай в Троицкий монастырь к игумену Сергию. Он все верно подскажет и укрепит на верном пути…

Грудень 1381 года от Рождества Христова. Троицкий монастырь.

Не так далеко добираться от стольного града княжества до обители игумена Сергия, за день верхами можно доехать, особенно без обоза… Глубоко в подмосковных лесах, на Маковецком холме спрятался Троицкий монастырь, в глуши сосновых боров и дубрав. Впрочем, дорога к нему, некогда бывшая едва протоптанной тропкой, уже расширилась до полноценной тележкой колеи, не зарастающей травой… Вот и сегодня, выехав из Москвы лишь с малой дружиной, Дмитрий Иоаннович добрался в обитель до заката.

Конечно, монастырь кажется великому князю чересчур бедным: невысокий частокол, окружающий её, защищает монахов лишь от диких животных, не имея перед собой цели уберечь братию от злых людей. И невысокие срубы келий один в один похожи друг на друга, не делая разницы для простого монаха или игумена… И лишь один единственный пока большой сруб возвышается над прочими, что украшен маковкой деревянного купола — то есть Троицкий храм, один из двух храмов обители. Второй же, освящённый в честь великомученника Дмитрия Солунского, святого воина, является крошечной надвратной церковью…

И все же этот монастырь, не так давно основанный действующим игуменом, прославился на всю Святую Русь! И с каждым годом принимая под свой кров все больше богомольцев и паломников… Убеждён великий князь: придёт день, и крошечные деревянные церкви сменят просторные каменные храмы. А однорядный тын превратится в мощные каменные стены — не хуже, чем у Московского крома!

Лишь на мгновение прикрыл глаза Димитрий Иоаннович, представив во всей красе и славе будущий монастырь — защищённый неприступной крепостью, и уже издали ослепляющий золотом куполов многочисленных храмов… А если посадить в монастырь постоянный гарнизон из проверенных ратников, да прибавить к ним тех иноков, кто в миру был славным воином, подобно павшим на Куликах Пересвету и Ослябе! Вот тогда ни один враг не сможет его взять — и будет монастырь защищать стольный град великого княжества не только духовно, но и силой оружия, и крепостью своих стен…

Несбыточные мечты. Несбыточные при жизни великого князя Димитрия Иоанновича… Но кто сказал, что в будущем они не воплотятся в жизнь⁈ При внуках или даже правнуках, быть может и праправнуках — но ведь воплотятся же…

Воспоминание об иноках, павших на Куликовом поле, смутило сердце великого князя, заставив того остро пожалеть о потерях сечи, да в короткой молитве помянуть погибших в тот памятный день воев. А заодно и всех, кто положил живот свой за други своя за всю историю земли Русской… После чего, покинув седло и подав поводья боярину из личной стражи, князь вошёл в заранее открытые перед ним ворота, бегло кивнув незнакомому иноку.

Ширится слава Троицкой обители — постепенно растёт и её братия…

Князь, явившийся в монастырь уже после службы и трапезы, тотчас направился к хорошо знакомой ему келье игумена… Налетевший вдруг порыв ветра зашумел в кронах пожелтевших берёз, обступивших обитель, срывая с них последние листья… И принёся с собой сладко-пряный аромат осеннего леса, самой глубокой его чащи. Глубоко вдохнув его, Дмитрий Иоаннович на мгновение замер на пороге кельи, приводя чувства в порядок — после чего решительно шагнул внутрь:

— Благослови, отче!

— Бог благословит…

Игумен с явным трудом поднялся с колен — перед приходом князя Сергий совершал молитву перед образом Пресвятой Богородицы, Заступницы и Покровительницы земли русской… Князь также перекрестился и глубоко, в пояс поклонился святому образу, после чего обратился уже к старцу:

— Совет твой нужен, отче!

Среднего роста, седой как лунь игумен поманил Димитрия к себе широкой, натруженной за годы плотницкой работы ладонью. Ведь на пустом месте, собственными руками возводил Троицкую обитель Сергий вместе с братом Стефаном! Да и не её одну… Храмы, кельи, в том числе и кельи братии, стены — все это поднималось во многом благодаря посильному труду будущего игумена. Скромного, чурающегося любой роскоши и удобств как в зрелом возрасте, так и в старости…

— Помолимся, княже. Как сказано в Евангелие, «ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»… Господь милостив, положит нам на сердце правильное решение…

Князь послушно приблизился к игумену, и уже вместе они встали на колени пред иконой Спасителя — после чего Сергий принялся торжественно читать неожиданно сильным для его возраста, но в тоже время мягким, умиротворяюще спокойным голосом:

— О́тче наш, И́же еси́ на небесе́х! Да святи́тся имя Твое́…

Дмитрий Иоаннович тотчас подхватил слова древней молитвы, впервые прозвучавшей из уст Иисуса Христа. И в тоже время мысленно он взмолился к Спасителю всем сердцем, всем жаром своей души:

— Вразуми Господи, раба Твоего Дмитрия! Укажи мне верный путь, подскажи правильный и верный выбор, как мне ныне поступить! Не для славы моей и не по воли моей, но по Твоей… Как сохранить мне землю мою, жизни моих людей⁈

Когда совместная молитва была закончена, великий князь помог старцу подняться с колен, после чего они вместе сели на широкую деревянную лавку.

— Ну что же, княже, поведай, какие думы тебя смущают, какие печали тебя волнуют.

Димитрий Иоаннович, успевший немного успокоится и привести свои мысли в порядок во время молитвы, заговорил неторопливо — и в тоже время вдумчиво, словно взвешивая каждое свое слово:

— Неспокойно нынче, отче. В орде новый хан, требует дани. Да союз с фрязями заключил — боюсь, коли признаю себя его данником и начну вновь платить выход, так затребует и фрязей пустить на Русь!

Сергий молча кивнул, и князь продолжил:

— Да ещё успел послать хан Тохтамыш на Русь карательной отряд под началом булгарского царевича Ак-Хозя. Только князь Елецкий Федор разбил ханскую полутьму под стенами своего града, захватил царевича и доставил в Москву. Булгарин же поведал, что Тохтамыш отказ от выплата дани нам не простил…

И вновь молчаливый кивок игумена.

— Елецкий князь упреждает о возможном летнем набеге, говорит, что татары могут ударить изгоном, надеясь упредить сбор наших ратей… Но сам Фёдор в прошлом году напал с ушкуйниками на Азак и пограбил его, вот и ответный удар обрушился именно на Елец! Боюсь, что князь подспудно желает стравить нас с ханом, предлагая самим ударить зимой на Булгар, пока враг ещё не в силе… Задумка ладная — но крови вновь прольётся немало! И даже если возьмём мы верх, даже если сгинет Тохтамыш — так все одно брань не закончится, и новый хан начнёт бороться за власть в орде, и вновь двинет татарские рати на Русь… А ежели врет Федор? Ежели боится он за своё княжество — и тем самым отводит от него удар⁈

Вновь разволновался Дмитрий Иоаннович, понимая, какой тяжёлой выбор стоит перед ним! Глубоко выдохнул и игумен, всерьёз задумавшись над словами великого князя… Наконец, он заговорил:

— Выбор твой тяжек — как и крест, что несёшь, княже… Но коли брань неизбежна — стоит ли ждать, покуда ворог наберет силу? Покуда он не ударит первым в тот миг, когда мы сами неготовы? В свое время князь Владимир Мономах первым вышел в степи, чтобы поразить становища и города половцев, терзавших Русь набегами! И тем самым он отвадил язычников от разбоя на многие годы…

На мгновение прервавшись, игумен продолжил:

— Я уже благославлял тебя княже, на брань с погаными. И когда пять лет назад ты отправил на Булгар свою рать, и на сечу у Вожи, и на брань на Куликовом поле… Благославлю тебя и вновь. Ибо свято дело защиты родной земли и православной веры от инородцев и иноверцов, откуда бы они не явились! Хоть с восхода, хоть с заката…

И вновь короткая пауза, после чего келью в очередной раз огласил голос Сергия:

— А то, что прольётся кровь русичей — так ежели брань неизбежна, ей все одно обагрить нашу землю. Но ведь сколько её было пролито в братоубийственных усобицах? И на твоём веку, княже, немало… У Скорнищева с рязанцами, в походах на Тверь… Вот где великая скорбь — когда льётся братская кровь, кровь единоверцев! Мыслю я, что коли вновь бы враждовали русичи после сечи с Мамаем, хоть те же москвичи с рязанцами, Господь мог отвернуться от нас… Но коли Русь вновь едино выступит против орды, мыслю я, что и на сей раз поможет нам Господь, дарует славную победу!

Взволнованный словами старца, Димитрий задал свой последний вопрос:

— Отче, но как понять, врет ли Фёдор Елецкий и его пленник, или нет? Действительно ли готовится Тохтамыш к брани — или все же можно избежать её, не опустив и фрязей на Русь?

Вновь глубоко задумался игумен — после чего задумчиво произнёс:

— Не просто так молимся мы, чтобы принять важные решения — и о том просим, чтобы Господь указал нам верный путь, положил на сердце правильные мысли… Думаю, что Фёдор Елецкий может лукавить и схитрить в мелочах, преследуя свою выгоду. Но в главном — в главном он вряд ли врет. Не пришло ещё время окончиться брани с татарами, и не скоро оно придёт…