Когда был Ленин мумией

Глава 14. Распальцовка по понятиям

Коридор оказался скорее шахтой, круто ведущей куда-то вниз. Настороженный Ильич сначала шарил по стене рукой, потом нащупывал пол ногой — так что продвигались они довольно медленно. Тишина вокруг царила запредельная, звенящая: такой Ленин не знавал даже ночью в Траурном зале.

— Двадцать один, двадцать два, — отсчитывал в самый его затылок Пирогов. — У вас двадцать третий шаг, дальше не ступайте, там бездонный колодец! Поворачивайте в проход.

И опять они тащились, как два беспомощных слепца, по невидимой стенке, на этот раз куда-то вверх.

— Понастроили ловушек и обманных ходов для расхитителей гробниц, а план, вообразите, за давностью веков утеряли, — жаловался Пирогов, учащенно дыша. — Вот и приходится брести почти наугад. По моим расчетам, за следующим поворотом погребальные камеры должны бы и начаться. А ну коли нет? Как будем выбираться из этих пирамидных недр?

К счастью, его опасения оказались напрасными. Едва повернув, они увидели впереди широкую щель, из которой бил свет, и услышали громкий нахрапистый голос, интонации которого показались Ильичу смутно знакомыми. Через десять шагов выяснилось, что свет исходит из щели в проеме, неплотно задернутом не первой свежести занавеской, украшенной многочисленными крестами в кругах.

— Ты на кого наехал, мудило тряпошное! — неслось из-за занавески. — Ты на папу наехал? Предъявы кидаешь, а за руку меня ловил? Играй, сявка, или на бинты расшелушу. Ходи давай…

Уголовный, — мгновенно оценил обстановку Ильич и поморщился. Уголовных он не любил. Последний раз пересекался с этой публикой в 1895-м, на пересылке. Но вот сидеть вместе — спасибо товарищам по партии! — не довелось. Как политическому со средствами, Ленину всякий раз удавалось выбить себе уютную одиночку. Он даже подумал, не стоит ли поискать на ночь другого пристанища. Это, судя по всему, было небезопасным. Но Пирогов сзади деликатно тронул за плечо, и Ленин нехотя ступил внутрь.

Погребальная камера оказалась немаленькой. С потолка низко свешивалась жарко пылающая жаровня, вдоль стен тянулись двухярусные нары с водруженными на них саркофагами. Мумий эдак на сорок, прикинул на глазок Ленин. В ближайшем ко входу углу стоял каменный сфинкс, которого он сперва ошибочно принял за парашу. В центре помещения красовался массивный, изъеденный временем гранитный стол, за которым азартно резалась в карты группа товарищей.

Верховодил ею, судя по всему, наглухо обритый гражданин в синем спортивном трико, спортивных же тапочках и похабнейшего вида малиновом пиджаке, накинутом прямо на голое тело. На шее у него болталась толстая, как ошейник, золотая цепь.

— О! Гляди, братва, это что еще за пассажиры? — заорал краснопиджачный, не дав новеньким даже рта открыть поздороваться.

— Пассажиры в поезде, товарищ. А здесь люди, — с достоинством старого сидельца произнес Ильич. После чего прошествовал к нарам, стоявшим подальше от сфинкса, и стал поочередно заглядывать в саркофаги в надежде найти два пустых.

— Не, ну ты понял, да! — Обладатель красного пиджака хлопнул по плечу сидящего рядом с ним чинчорро так, что из того взвился к потолку клуб пыли. — Эй, лысый, обзовись! Погоняло твое как?

Вопроса Ильич в точности не понял, но шкурой почувствовал — сейчас все решает демагогия и быстрота реакции. А посему он обернулся, по-петушиному выгнул грудь, привычно угнездил руки подмышками, прищурился и дерзко вопросил:

— А вы кто такой, чтобы мне вопросы задавать?

Лицо краснопиджачного начало нехорошо меняться. Ильич с холодком в груди понял, что терять больше нечего, и от осознания этого впал в то дивное состояние совершеннейшей истерики, в которой его в былые времена боялся даже сам Лев Давидович.

— Страх стоптали! Авторитетов не признаете? — брызгая слюной, кричал Ленин. — Да я на каторге кандалами звенел, когда гувернантка твоей прабабки еще не знала как турнюр пристегивать! За счастье всего прогресивного человечества! У меня пять ибисов за плечами! Погоняло мое хочешь знать? Ленин мое погоняло. Владимир Ильич. Вождь мирового пролетариата.

Из саркофагов начали с шорохом и скрипом подниматься тела потревоженных обитателей камеры. Пирогов потрясенно качал головой. Группа картежников за столом застыла, как в игре «Морская фигура, замри!» Даже краснопиджачный проникся:

— Заеба лесная! — озадаченно протянул он, — То-то я смотрю, ряха вроде знакомая. Ща мы это дело пробьем. Ну-ка, уважаемый, повернись фейсом. Да повернись, повернись, не переломишься.

Решив не обострять и без того опасно накалившуюся ситуацию, Ильич нехотя повернулся боком. Приговаривая «вот так и стой, не дергайся», краснопиджачный порылся в карманах и извлек оттуда измятую банкноту. «Сто рублей» — успел прочесть Ильич боковым зрением. Уголовный внимательно и неспешно посмотрел ее зачем-то на свет от жаровни, потом — на ленинский профиль и удовлетворенно кивнул.

— Базара нет, братва — Ленин! — возвестил он камере. — Ну что ж ты стоишь как неродной? Дуй сюда. А ты брысь, освободи место уважаемому человеку, — и он согнал с лавки фигуру, из которой во все стороны лезла пакля.

Почти сожалея о том, что дивное состояние кончилось, Ильич нехотя присел к столу.

— Шайба — представился краснопиджачный. — Коля Шайба. Не слыхал?

— Слыхал, — скупо обронил Ильич, просто чтобы поддержать разговор. И тут же понял, что не соврал, ведь действительно слыхал. Вспомнился «Ритуал», люди с такими же золотыми цепями на шее, лебезящий лаборант, заломивший за работу 12 тысяч в неделю, и загадочная фраза «чтоб наш выглядел не хуже — с Сильвестром работал».

— С Сильвестром работал? — блеснул Ленин своей осведомленностью.

— Ишь ты! — искренне удивился Шайба. — А ты, я погляжу, конкретно в теме. Интересно, откуда… Ладно — об этом позже побалакаем. Ну чо, дерябнем за знакомство?

С этими словами он нагнулся и извлек из-под стола початую бутылку водки. «Кремлевская», — с недоумением прочел этикетку Ильич. Обескуражил его даже не тот факт, что в Кремле кто-то занялся самогоноварением, а то, как бутылка здесь оказалась.

— Откуда? — спросил Ильич, не в силах сдержать любопытства.

— Да так, — отмахнулся Шайба. — Братва подогрела.

Он разлил водку по двум необожженным серым глиняным чаркам и со словами «Ну, будем!» заставил Ильича чокнуться. Машинально опрокинув водку в рот, Ленин перебирал в уме варианты, откуда в древнеегипетском некрополисе могла появиться «Кремлевская». Самым логичным объяснением являлось самое нереальное: что у Шайбы имеются некие каналы — Туда, на тот свет, в мир живых. Этот уголовный явно непрост. С ним надо по возможности быстрей нащупать контакты.

Захмелев, Шайба несколько утратил свою агрессивность.

— Правду говорят, не знаешь, где найдешь, где потеряешь — задумчиво почесывая аккуратно зашпаклеванную дырку во лбу, проронил он. — Не думал, что с самим Лениным бухнуть доведется. Ты на меня, Вовчик, не обижайся. Обнюхать никогда не мешает, верно?

Ленин не стал спорить.

— Слушай, раз уж мы тут с тобой по душам балакаем, можно одну вещь спрошу?

Я как-то со скуки в тюремной библиотечке про тебя книжку читал, так там втирали, что ты в крытке чернильницу из краюшки сделал и малявы на волю молоком писал. Правда — нет?

Ильич зарделся и кивнул. Он и подумать не мог, что широким народным массам были известны даже такие мелкие факты его богатой биографии.

— Голова у тебя варит. Да и фарт имеется. Шутка ли — с горсткой братвы страну под себя подмять. Тут не только ума палата нужна, — Шайба опять рассеянно почесал дырку, явно что-то прикидывая.

Его раздумья прервал подошедший к столу и упавший ниц то ли чинчорро, то ли чирибайя.

— Чего надо? — сразу посуровел лицом Шайба.

— О великий Шайба, подобный когтелапому Ягуару — шепеляво, но страстно заговорил индеец, — Дай мне отсрочку сроком всего в две луны и я принесу тебе столько божественных листьев, сколько уместится у тебя в руках.

— Хрена лысого, а не отсрочку, — отрезал Шайба. — Не надо гнать дешевый зехер, да у тебя только внутри коки на пять косарей захавано! Проиграл — плати. Нет — ставлю на счетчик. Ты мне сколько проиграл — три горсти? Завтра будешь должен шесть. Базар окончен.

Жалобно взывая к своим многочисленным богам, чинчорро удалился прочь.

— В очко слил, — пояснил Ильичу Шайба. И, понизив голос, поделился, — У этих лохов внутри, не поверишь, чистая кока. Ну я их и развожу помаленьку. С других-то вообще, кроме бинтов, взять нечего. А тут дело верное: с одного клок, с другого. Глядишь, на нормальную партию набралось.

— Партию? — так и вскинулся Ильич.

— Ну да, кило семь — не меньше. Интересуешься? Качество, правда, неважное — за тысячи лет малость пересушилась, однако раскумариться можно. В цене сойдемся. А поставку гарантирую: у меня тут в должниках, почитай, уже все латиносы ходят. Я их щипаю, но потихоньку, а вообще берегу — иначе кто мне в этом гадюшнике шестерить будет. Но если цену нормальную дашь, можно сотню-другую распотрошить.

— Партию… гм-гм… Партию купить, конечно, можно. Но вот только как ее переправить? — решил схитрить находчивый Ильич.

Шайба криво усмехнулся.

— Шпанюк ты идейный, базара нет, но меня за лоха держишь. Переправим — не сомневайся. — Он опять почесал свою дырку, а потом, видимо что-то решив, махнул рукой. — Эх! Ладно, Вовчик, давай по чесноку, без пурги. Есть у меня одна замутка. Верный навар. Но работать не с кем. Людей башковитых нету. Шушера одна. А с тобой можно и попробовать. Прибыля баш на баш. Согласен?

— Если дело верное, товарищ, то да, — поспешил согласиться Ильич, чувствуя на уровне своей дьявольской интуиции, что сейчас уголовный скажет ему нечто важное.

— Ну тогда выйдем, браток, в коридор, — вставая, Шайба распахнул свой революционный пиджак и глазам Ильича предстало слово ЖОПА, нарисованное синим от соска до соска. Перехватив его взгляд, Шайба хохотнул. — По малолетке наколол. Знаешь, как переводится? Жду Освобождения По Амнистии. Хочешь и тебе такую регалку накатаем?

В коридоре он притиснул Ильича к стене и жарко зашептал в самое ухо:

— Слушай и запоминай: в камере о наших делах ни слова. Есть там кто-то ссученный, который на меня козломордому стучит. А мне этот крысюк бородатый со своими кентами во где, — Шайба энергично провел рукой по горлу.

Это он о фараоне, — понял Ильич и внутренне возликовал.

— Ты прикинь, я тут как только оказался, сразу поляну пробил, кто пахан. Думаю, зайду, проявлю уважуху. Сунулся — а меня его суки прямо на входе повязали, — с обидой исповедывался уголовный. — Обступили со своими свинорезами — не рыпнешься. Три часа так продержали, чуть пошевелюсь — ногами в печенку. Потом пришел пахан, пальцы веером. Посмотрел на меня как на шестерку последнюю и сказал, что мне ибис на голову только нагадил, что у меня нет даже одного нах!

— Ах! — поправил его Ильич. — Это он ах пытался найти.

— Да пошел он со своим ах нах..! Ну я, понятное дело, за ибиса осерчал. Говорю — слышь, дед, иди-ка ты к своей египетской маме с таким базаром. Не посмотрю, что тебе сто лет в обед — врежу промеж рогов, развалю до копыт, а дальше сам распадешься.

— И что фараон?

— Да он — ничего. А вот пацаны его меня с полчаса как мячик по полу валяли, а потом в пресс-хату засунули. К этим уродам, как их там, плати… пласто… На пластит похоже.

— Пластиноидам, — подсказал Ильич.

— Точно! Только не родилось еще той твари, которая Колю Шайбу запрессовать может. Они от меня сами на третий день съехали. Вместе с конем. Ну а меня сюда — к чинчорро на нары. Мне-то по барабану где сидеть. Я привычный. Но обидно, Ильич, понимаешь. Ведь опустил меня, сука! На том свете я бы этого крысюка в асфальт закатал.

Ильич понял, что настал кульминационный момент:

— Так за чем же дело, товарищ? Давайте действовать сообща.

— Братуха, — Шайба ухватил Ильича за шею и прижал его лоб к своему. — Так об этом и базар. Прояви ленинскую смекалку. Придумай реальный план. Собьем нормальных пацанов, сковырнем тварей, а уж потом раскрутимся. Только прикинь, сколько бабла здесь поднять можно.

— Какого бабла? — удивился Ленин.

— Реального. Ты только прикинь — сколько все эти саркофаги, урны, канопы на «Сотби» потянут? А сам козлорылый?! Особенно если продавать его не куском, а расчленить на лоты. Пошурупь мозгами — ты ж башковитый.

— Владимир Ильич, — внезапно высунулся в коридор настороженный Пирогов, — с вами все в порядке? Я, знаете ли, изрядно волнуюсь.

— Иду, иду, Николай Иванович, — успокоил его Ленин.

— Я там наши саркофаги уже хорошенько проветрил, — продолжал хирург, демонстративно игнорируя присутствие Шайбы. — Гигиена, она и в Африке гигиена — нужно тщательно соблюдать. Особенно когда скарабеи по камерам заразу разносят.

Видя, что уходить без него Пирогов не собирается, Ленин подмигнул стоявшему независимо уголовному — мол, договор заключен — и проследовал за врачом обратно в камеру.

«Надо все хорошенько рассчитать, — думал он, ворочаясь в чужом тесноватом саркофаге. — Пороть горячку нельзя, можно наломать дров…»

— Владимир Ильич! Вы не спите? — вдруг тихонько позвал из соседнего саркофага Пирогов.

— Нет-нет, не сплю. Что случилось?

— Запамятовал предупредить вас. Вы как заснете, можете случайно в свое усопшее тело вернуться — так уж не пугайтесь, батенька, это нормально.

— То есть как? — приподнялся в гробу неприятно пораженный Ильич.

— Ну я ж вам объяснял: то, что мы с вами в Египте оказались — это наши ба путешествие совершили, духовные двойники, способные покидать физическую оболочку человека и передвигаться где им вздумается. Однако поскольку мы с вами мумии молодые, неопытные, то с непривычки может обратно в тело выкинуть. Особенно если задремать и утерять над сознанием контроль.

— Так я лучше вовсе спать не стану!

— Ну-ну, — успокоительно, как неразумному дитяти, сказал Пирогов, — Тут, знаете ли, как в детстве: лежишь в постели, стережешь момент, когда сон придет. А потом выясняется, что уже утро — и ты опять проворонил и не увидел, как сон тебя свалил. Все равно задремлете, чай, день был хлопотным. Потому и предупреждаю. Отдохните, сударь мой, а завтра опять увидимся. Собрание ведь не окончено.

Взбудораженный неприятной новостью, Ильич еще с полчаса возился в саркофаге, переворачиваясь то на один, то на другой бок. Тихо посапывал рядом врач, жалобно бормотали что-то неразборчивое во сне чинчорро, богатырски храпел на всю погребальную камеру Шайба. И только Ленин напряженно думал, брать ему в соратники уголовного или не брать, ввязываться в настоящую драку или не ввязываться.

«Ну да ничего, время есть. В конце концов, это у них не первое собрание и не последнее. А в моем распоряжении — вечность», — успокоился он, наконец, мыслью. И незаметно задремал.