Когда был Ленин мумией

Глава 27. Броневичок для вождя

— Оба-на! Рыжье, в натуре рыжье, — Шайба пробовал на зуб посмертную маску Тутанхамона.

Вокруг прямо на пыльном сером полу грудой лежало вытряхнутое из двух мешков экспроприированное добро: похожие на георгиевские кресты золотые анкхи, украшенные кобрами диадемы фараонов, инкрустированные бирюзой и лазуритом нагрудные украшения древнеегипетской знати, серьги с эмалью и сердоликом и еще много всяких предметов, о назначении которых можно было только догадываться.

— Отличная работа, товарищ Шайба! — заслуженно оценил деятельность соратника Ленин.

— Да уж, подфартило! — признал тот, с любопытством рассматривая затейливое широкое — на всю длину шеи — колье Нефертити, застежкой которому служили две соколиные головы. — Хотя попотеть пришлось. — Он небрежно откинул ожерелье в сторону и выхватил из кучи ножной браслет, исполненный в виде ряда сцепленных друг с другом солнечных дисков, тут же пустивших по стенам веселые блики.

— Как же вы с охраной справились? — не скрывал Ильич своего любопытства.

Шайба, чувствуя себя героем дня, отложил браслет, не торопясь извлек из кармана окурок, чиркнул спичкой. Ленин терпеливо ждал. А уголовный глубоко затянулся, картинно выпустил колечко дыма и лишь тогда начал излагать:

— Значит, так было дело, пацаны. Покумекал я, что без маскировки не обойтись и прихватил у одного палермского рясу. Лучше плащ-палатки, ей-богу! Капюшон на репу натянул — мама родная сына не признает. Ну вот, пру по коридоре, в правой руке заточка, в левой канопа — до третьего сфинкса, как Ассириец объяснял. Свернул направо, точно — дверь, а перед ней вертухай. Здоровый, падла, перед входом шоркается: туда-сюда, туда-сюда. Ну я дождался, пока он «туда», со спины подскочил, отоварил канопой по чайнику. И заточку в затылок — пригвоздил сцуку к полу, как бабочку. Пока не опомнился, связал веревкой от рясы, чтоб лежал носом в землю и не рыпался. Дальше дело техники. Замок скрепкой вскрыл — и порядок.

— Но там, поговаривают, был еще один сдерживающий фактор: поповские штучки, древнеегипетская, как они утверждают, магия, — вспомнил Ильич.

— Не было там никакой магии! — удивился Шайба. — Я когда через порог переступал, обо что-то зацепился — чуть не упал. Ну и высказался от души: «Нимрод тебе в рот!», и по матери разное. Оно сразу отцепилось и я спокойно вошел. А внутри бардак, как в Эрмитаже. От пола до потолка все забито: маски, цацки, статуи — прикинь, сколько они за века у своих же накрысятничали! В два мешка покидал чего с краю лежало — и ходу…

— История подтвердит нашу правоту, товарищ Шайба! — с чувством сказал Ленин и, встав, пожал уголовному руку.

— Да я че, мне не впадлу, — даже сконфузился тот. И снова по локоть закопался в экспроприированное добро. — О! А это что за мумовина? — Шайба с усилием вытащил погребальную лодку из золота, в которой сидели искусно выточенные миниатюрные гребцы из нефрита. — Моделька? Радиоуправляемая?.. А вот и хер! Ни одной кнопки. Литье. Но тяжелая, сука. Кило на шесть, не меньше. Сам удивляюсь, как допер. Ого, демократизатор! — теперь Шайба извлек из груды тускло отсвечивающего металла искусно изукрашенный жезл с головой кобры и помахал им в воздухе. — Хорошо в руке лежит! Как приклеенный. Надо бы петельку сбоку присобачить и можно под пиджаком носить. Кого отоваришь — не жилец. Вот, помню, меня однажды таким дубиналом…

Но Ильич решительно прервал накатившие на уголовного воспоминания.

— Весь этот золотой запас, товарищ Шайба — достояние нашей молодой и еще не сформировавшейся Загробной Республики Советов. И все это золото пойдет на закупку вооружения для окончательного решения фараоновского вопроса.

— Базара нет! Хотя вот этот болт с собачкой я бы себе за труды оставил, — он повертел в руках перстень с головой шакала, подышал на крохотные глаза из рубина и начал полировать их рукавом пиджака. — Ишь, как играют!

— Это не собака, это Анубис.

— Да хоть Мухтар! Прикольно смотрится. Жаль, братва не видит — обзавидовалась бы. О, а это зачем? Фараонам в носу ковыряться? — и он зачерпнул полную пригоршню золотых напалечников, напоминающих ампутированные фаланги. — Слышь, Ильич! — не мог угомониться уголовный. — Ты у нас голован, не знаешь, может у твоих египтян якудза были?

— Кто?

— Ну воры в законе такие. У них знаешь как, у якудза, — оседлал Шайба любимую кровавую тему. — Если накосячил, то по понятиям обязан перед паханом себе палец свинорезом шваркнуть, иначе запарафинят. Вот эти, египетские, видать, немало накосячили.

«Надо бы опись ценностей составить, — подумал Ленин. — Так ведь поручить некому. Разве что Пирогову?» При всей интеллигентской вшивости честность медика не оставляла сомнений.

— У тебя случайно мыла нету? — прервал его размышления Шайба, и выяснилось, что уголовный успел нацепить напалечники на свою внушительную пятерню, а теперь с красным от натуги лицом безуспешно пытается стянуть их обратно.

— Нету, — не без злорадства отозвался Ильич. — Да вы, батенька, оставьте как есть. Чтобы все видели, что у вас, товарищ Шайба, золотые руки.

Уголовный тонкого ленинского сарказма не уловил, но понял, что мыла не будет. Смачно плюнув себе на руку, он с ревом сорвал золотые украшения. и начал растирать распухшие пальцы.

— Вот ведь суки, их египетскую маму! Понаделали на лилипутов, а нормальные пацаны страдают! — и, выдержав паузу, с нажимом добавил. — Слышь, Ильич, я свое дело сделал, бабла у нас теперь немеряно. Как там насчет братвы «с возможностями»? Ты свести обещал…

— Раз обещал, товарищ Шайба, значит сделаю! — несколько нервно ответил Ленин.

— Ну так делай, родной, чего тянешь. А то впустую базарить мы все мастера.

Не очень понимая, что именно он должен делать для вызова махатм, Ильич вышел на середину просторного зала, выделенного им Табией для хранения сокровищ. Помявшись там немного, он выставив правую ногу вперед, как обычно поступал на митингах, и простер перед собой ребром ладонь:

— Товарищи махатмы, — наугад начал он. — Революция в опасности! Прошу вас срочно явиться для заседа…

Опасения, что его не услышат, оказались напрасными. Правый угол камеры с поразительной готовностью подернулся маревом — и в нем один за другим материализовались старцы в оранжевых простынях.

— Ни хрена себе, — вырвалось у Шайбы. — Кришнаиты в натуре! Да у тебя, Вовчик, не хуже Ассирийца получается.

Ленин был польщен, он и сам не ожидал такого эффекта. Старцы дружно опустились на колени и поползли к Ленину, выкрикивая цветистые приветствия, словно солдаты на перекличке.

— Привет тебе, повелитель Первого Луча Божественной Воли! Привет тебе, венец Планетарной Ирерахии! Привет тебе, преуспевший в деле распространения своих работ! Привет тебе, толкователь учений других учителей мудрости! Ты звал — и мы явились на твой зов.

— Спасибо, что не подвели, товарищи! — с трудом воскликнул Ильич, ибо к горлу его вдруг подступил благодарный комок. — Спасибо, что ради общего дела и строительства светлого завтра вы сумели пройти сквозь пространство и время. Партия этого не забудет!

— Ради блага человечества, о Учитель, мы готовы принять и большие тяготы, — возопили махатмы. — Прими от нас дары, чтобы помыслы твои были чисты, как горный поток, а намеренья тверды, подобно алмазу.

Махатмы расползлись и дали проход тому самому дряхлому старцу, что в прошлый раз преподносил Ильичу ларец на его могилу. Сбившаяся набок шапочка с ушками, напоминающая треух, делала его похожим на подгулявшего колхозного деда. Покопавшись у себя под простынями, под восхищенные «ом мани падми хум» старец извлек безупречно выполненный, с анатомической точки зрения, и оттого особенно пошлый бронзовый член с крыльями, как у голубицы, и вложил его в руки Ильича.

— Возьми, о Учитель, этот лингам — символ оплодотворяющего начала! — продребезжал он.

Шайба за спиной Ильича глухо хрюкнул и предположил, что это конец Пегаса.

Место старика занял распираемый гордостью от возложенной на него высокой миссии самый молодой из махатм, в руках у которого красовался миниатюрный золотой ковчежец. Усевшись перед Ильичом в позе лотоса, он принялся живо разбирать подарок как матрешку, всякий раз извлекая ковчежец поменьше. На шестом матрешка кончилась, зато обнаружился чей-то нечищенный изогнутый клык размером с мизинец. Старцы опять дружно залопотали «ом мани падми хум», а молодой махатма переложил клык на полотенечко и благоговейно протянул его Ильичу.

— Прими, о Знак чуткости космоса, священный зуб Будды!.

— Ишь ты, а я думал — Дракулы, — опять раздалось за ленинской спиной.

— Созерцай его ежедневно, — продолжил молодой, — ибо такое созерцание дарует человеку возможность видеть низкое и благородное, проникать в грубые и нежные уровни существования, а также предвидеть последствия мыслей и действий не только своих собственных, но и других существ вселенной…

Бросив на Шайбу испепеляющий взгляд, Ленин обернулся к тибетцам.

— Спасибо, ходоки! При первой же возможности я передам ваши подарки в дома культуры, музеи, школы… А теперь давайте перейдем к делу.

— К делу, к делу, о Уничтоживший рассадник лжи и суеверий, — загомонили махатмы. — Мы выполним любое твое приказание, облачившись в кольчугу личной ответственности и не ведая сомнений.

— Товарищи махатмы, — посуровел лицом Ленин. — Светлый час не за горами. Но чтобы приблизить его наступление, нам требуется в кратчайшие сроки наладить поставки новейшего вооружения.

Махатмы недоуменно переглянулись.

Шайба, посчитав, что Ильич не слишком конкретен, взял инициативу в свои руки и выступил из-за спины напарника.

— Слушайте сюда! Нам с Вованом, мля, не нравится, что в этом мире у одних до шиша, а у других от шиша краешек. Нужны перья и стволы! Чем больше, тем лучше. Башляем по полной программе, уяснили? — и он мотнул головой в сторону сокровищ.

— Твои чакры мутны, а аура одноцветна, — после длительной паузы ответил ему самый дряхлый махатма, пристально вглядываясь в зашпаклеванную дырку на шайбиной голове. — В следующей жизни ты будешь тараканом…

— Блохой, — почтительно перебил его самый молодой махатма. И что-то показал над шайбиным левым плечом.

— Базар фильтруйте! — вскипел Шайба. — А то я вам третий глаз обратно закрою и мандалы отобью.

— Товарищи! Товарищи! — вклинился между ними Ильич. — Сейчас не время для беспредметных прений. Революционный момент назрел как никогда — и теперь все зависит от того, сумеем ли мы коллективными усилиями раздобыть необходимую амуницию.

— Мы готовы, о Учитель, сделать все, что ты хочешь, — хором завопили старцы. — Но мы не знаем, что такое стволы и амуниция.

— Нужны ножи, топоры, пики, ружья. Все, что стреляет, режет и колет. Все, что взрывается, — терпеливо пояснил Ильич. — Сгодятся даже булыжники. Это грозное оружие в руках пролетариата.

— Но пластит лучше, — вставил свои пять копеек обиженный Шайба.

— Мы все поняли, о Венец планетарной иерархии, — просияли махатмы. — Тебе нужны орудия разрушения. Помыслы твои высоки, как вершина Джомолунгмы — и ты можешь на нас рассчитывать. Пусть меч карающего правосудия в твоей руке рассечет вредоносные завесы! Жди тридцать ударов сердца — и мы принесем все, что сможем найти…

И они исчезли.

— А как же бабло? — растерянно спросил Шайба.

Ильич не ответил: он нетерпеливо мерял помещение ногами, считая удары своего фантомного сердца. И примерно через полминуты началось…

Первым материализовался тот самый старец, что пообещал Шайбе неудачную реинкарнацию. В руках он сжимал нечто вроде самоварной трубы, отливающей слепящей медью с приделанной к ней мехами.

— Это для чифиря, что ли? — тупо спросил Шайба.

— Греческий огонь, — пояснил старец. — Стоит залить вот сюда смесь нефти, серы и масла, а потом раздуть меха, как всепожирающая огненная струя Агни понесется вперед на двадцать пять шагов, испепеляя и…

— С дуба рухнул? На хрена нам твой баян. Лучше я в бубен тебе постучу. Вот ведь приволок — ну из чего мы твой напалм мастерить будем? Где серу и масло возьмем? А нефть — у «Бритиш Петролеум» одолжим?

Старик поджал губы и исчез вместе с самоварной трубом, но уже через пару секунду объявился вновь с увесистым бревном.

— Баран, — сказал он Шайбе.

— Кто баран? Я баран? Ну все, молись своему Кришне, сейчас я тебе чакры отрывать буду.

— Возьми баран, — упрямо повторил махатма. — Ломает стены. Выбивает двери.

Только сейчас Шайба заметил, что бревно увенчано бронзовой бараньей головой.

— А-а-а… — протянул он, соображая. — Таран значит. Ну за это спасибо — может пригодиться. Прости, отец, погорячился…

Еще двое махатм появились почти одновременно, притащив с собой ворох то ли аркебуз, то ли кулеврин, а может и пищалей, которые Шайба в принципе одобрил, но велел притаранить также к ним пыжей, запальных фитилей, свинца и пороху.

— Дрянь, конечно, — покрутив в руках тяжеленное оружие, сказал он. — Но для чинчорро сойдет.

Следующим приобретением заговорщиков стала древняя баллиста, которую даже в просторном зале, можно было уложить только набок, а также полный доспех римского центуриона. Баллисту Шайба обозвал говном, а вот от доспеха пришел в восторг. Скинув красный пиджак, он напялил панцирь прямо на голое тело, нахлобучил шлем, украшенный поперек чем-то вроде половой щетки, повесил через плечо ножны с коротким гладиусом и гоголем прошелся перед Ильичом. Особенно забавно это смотрелось в сочетании со спортивными тапочками, которые уголовный не захотел менять на ременные сандалии.

Новый поставщик в простыне приволок два длиноствольных кольта сорок пятого калибра с широким поясом и кобурами из буйволиной кожи, украшенными бахромой. Кольты Шайба тоже присвоил. Нацепив их поверх легионерского облачения, он добрых полчаса развлекался тем, что резко выхватывал оружие из кобуры, целился в лоб Ильича, называя его Старым Джо, и пытался вертеть револьверы на пальце.

Очередной улов не заставил себя ждать. Один из махатм не без труда возник и тяжело плюхнул на пол перед ними ваджру — увесистую булаву, торжественно возвестив, что это орудие самого Индры, символизирующее его непоколебимую твердость. Но ваджра оказалась так неподъемна, что Шайба ее забраковал. А вот бронзовый шар на цепи утыканный длинными стальными шипами, который тот же самый махатма назвал моргенштерном или утренней звездой, пришелся ему по душе.

— Реальная вещь!

Обнадеженный успехом старец тут же пропал и появился с сундуком, доверху полным дисками с остро заточенными краями. В них всезнающий Шайба узнал сюрикены и начал спорить с добытчиком, уверявшим, что это старинное индийское оружие чакры. В качестве последнего аргумента старец всадил пару-тройку дисков в каменную колонну. Это произвело впечатление — решили взять.

Дальше пошло веселее. Трое махатм в течение часа приволокли двадцать автоматов «Узи», пять штурмовых винтовок «Галиль» в заводской смазке, столько же винтовок «Тавор» калибра 5.56 мм, присовокупив к ним пять полных цинков. А один, видимо специализируясь на Второй мировой, притащил несколько ППШ, три шмайсера и немецкие гранаты с длинной деревянной ручкой, напоминавшие толкушки для пюре. Все это Шайба одобрил, но попросил махатму поднапрячься и не в падлу доставить ему десять грантометов «Муха», полкило пластита и два ящика ребристых осколочных гранат Ф1, которые он именовал «лимонками».

Все требуемое было послушно принесено, включая и «лимонки», которые Ильичу показались гораздо больше похожими на небольшие ананасы. В этой же партии оказалась и здоровенная хромированная Beretta 98, неожиданно навеявшая на Шайбу приступ тоски. Смахнув с наглых глаз непрошенную слезу, уголовный признался, что пуля, так рано оборвавшая его буйную молодую жизнь, была выпущена точь в точь из такой игрушки, и убрал ее подальше.

К анансам прибавились знакомые Ильичу трехлинейки Мосина с длинными трехгранными штыками, в количестве десяти штук, и устрашающего вида штуковины кастетного хвата, которые старик уважительно назвал джамадахарами и багнакхами. За ними в количестве, не поддающемся счету, были доставлены клевцы, пики, эстоки, дротики и даже пяток арбалетов с сотней увесистых боевых болтов. Вспомнив о Македонском, Ильич хлопнул себя по лбу и высказал личную просьбу о копьях подлинее. Их он получил штук сто, а вдобавок четыре пожарных багра, которые после некоторых споров с Шайбой были все же приняты на вооружение.

Впрочем, холодного оружия и без того уже хватало. В стремительно растущей на полу куче вперемешку со щитами всех форм и размеров, размалеванных львами и грифонами, лежали причудливо изогнутые балийские крисы, непальские кхукри, турецкие ятаганы, двуручные мечи и напоминающие молодой месяц арабские сабли дамасской стали. Была даже зазубренная казачья шашка с надписью «За царя и отечество!», но ее Ильич с негодованием забраковал как политически вредную.

С пулеметами тоже был полный порядок. Через каких-то два часа в их арсенале имелось три «Максима», два немецких МГ-42, один советский «Дегтярев» и неуклюжий, стоящий на тележных колесах, пулемет Гатлинга, у которого сзади было приделано что-то вроде ручки от мясорубки. Этот раритет времен гражданской войны в США Шайба решил испытать лично, для чего откатил его в дальний угол камеры и принялся рьяно крутить рукоять, словно наворачивая фарш на котлеты. Выпущенная пробная пара очередей в каменного сфинкса обратили цель в пыль — и Гатлинга одобрили.

Тут махатмы временно перестали возникать — и Шайба даже предположил, что они ушли на перекур. Но через четверть часа старцы объявились всей бригадой и стала ясна причина заминки. Обливаясь потом, они выкатили из воздуха в зал боевую колесницу, утыканную по бокам серпами для подрезания сухожилий, а за ней — реактивную систему залпового огня «Град». При виде этой мощи Шайба лично расцеловал каждого из махатм, включая бригадира, сулившего ему судьбу таракана, но ни колесницу, ни реактивную систему все же не взял, потому что протащить такую махину по узким коридорам гробницы было решительно невозможно.

Та же судьба и по той же причине постигла танк Т-34 и пятнистый закамуфлированый БТР, хотя Ильич и устроил скандал, безуспешно пытаясь убедить уголовного, что броневичок может очень даже пригодиться.

Но больше всех учудил самый молодой махатма, приволокший в погребальную камеру спящего человека в военной форме с прикованным к руке небольшим стальным саквояжем. Человек сладко храпел, но даже во сне изо всех сил прижимал саквояж к груди обеими руками. С секунду поковырявшись жеванной спичкой в замке, Шайба ловко отомкнул наручники и открыл металлическую крышку. Внутри оказались кнопки. Много кнопок. Озадаченно почесав подбородок, Шайба опасливо нажал одну из них и внутренняя стенка саквояжа засветилась, а по ней побежала ярко-красная надпись непонятного для Ильича содержания. «Автоматизированная система управления стратегическими ядерными силами „Казбек“ к работе готова, — прочел он. И дальше еще более непонятное, — Введите код для приведения системы в действие». Шайба присвистнул, выматерился и очень аккуратно, без резких движений, закрыл саквояж.

— Ты это, родной, — удивительно ласково сказал он молодому махатме, — Будь другом, отнеси все туда, где взял. Вместе с этим сурком, — он кивнул на офицера. — Только не разбуди его, а главное, ничего не трогай! А то светлое завтра никогда не наступит…

И, когда махатма растворился в воздухе, добавил севшим голосом:

— Прикинь, этот недоумок ядерный чемоданчик спер.

Ильичу это ничего не прояснило, но он решил поверить на слово, что такая штука в их ситуации бесполезна.

Для себя он выбрал из кучи на полу простое, но надежное оружие, памятное еще по гражданской — маузер в деревянной кобуре, почти новый револьвер системы «наган» — и прихватил до кучи кинжал, выполненный в черно-серебристой гамме. Последний понравился Ленину двумя красивыми буковицами на рукояти SS и отполированным лезвием, на котором готическим шрифтом было выгравировано «Meine Ehre Heisst Treue».

— «Моя честь зовется верность», — перевел Ленин и отложил в сторонку также пяток начиненных гвоздями самодельных круглых бомб с торчащими из них наподобие яблочных хвостиков запальными шнурами. Штуки эти относились ко временам его юности — именно такими эссеры-макималисты любили расправляться с генералами, сатрапами и прочими душителями свободы.

Куча оружия на полу продолжала пополняться все новыми и новыми экземплярами орудий убийств и вскоре стало ясно, что больше в помещение ничего не влезет. Придя к выводу, что на первое время им хватит, заговорщики рассыпались перед махатмами в благодарностях и попытались наконец расплатиться. Но старцы наотрез отказались от вознаграждения и даже не взяли, как со свойственной ему грубостью выразился Шайба, «хотя бы по золотой цепи на рыло». Еще раз пав перед Лениным на колени и выцарапав из него обещание при первой же надобности обращаться еще, махатмы отбыли в свой оранжевый туман.