Когда был Ленин мумией

Глава 7. Дети подземелья

Зима выдалась тихой. Кремлевский завхоз — явный ворюга и замаскировавшаяся контрреволюционная сволочь, распорядился провести внеплановую дератизацию помещений. После чего в мавзолее, к величайшему сожалению Ильича, пропали не только тараканы, но и мухи. Весь декабрь Ильич маялся, решительно не зная, чем себя занять. То пытался от нечего делать, скосив глаза к переносице, рассмотреть свой заострившийся нос, то восстанавливал по памяти апрельские тезисы, то взялся самому себе сочинять письмо от имени ренегата Каутского. Выходило порой презабавно…

В канун Нового года произошло нечто странное. Очнувшись поутру, Ильич ощутил смутное беспокойство. Вскоре оно настолько усилилось, что даже перешло в зуд весьма материального свойства. Поначалу Ильич предположил, что в саркофаг пробралась чудом уцелевшая блоха. Однако хорошенько поразмыслив, отверг эту мысль как заведомо ложную. Во-первых, блохе нужно чем-то питаться, и в этом смысле тело Ленина не представляло для нее никакого интереса. Ну и потом, даже пробравшись невесть как в гереметичный гроб, она бы просто издохла от паров химикалий, насквозь пропитавших ленинскую усыпальницу.

Беспричинная тревога не проходила. Сосало под ложечкой и что-то внутри подсказывало близость перемен. А ведь интуиция никогда не обманывала вождя: именно благодаря ей Ильичу в свое время удавалось мастерски обрубать хвосты, а однажды даже выбраться из Питера в Хельсинки, прыгая со льдины на льдину по Финскому заливу.

Не соврало предчувствие и на сей раз. Ровно в полночь, когда кремлевские куранты начали отсчитывать последнюю минуту уходящего года, по телу побежали холодные, колкие мурашки. Ленин понял — началось! Окинув свое недвижимое туловище сквозь щели из-под пристроченных век, Ильич обнаружил, что по костюму и даже по пошлому галстуку в горох пробегают голубые шарообразные искры. Такие электроразряды ему доводилось видеть в прошлой своей жизни, в гимназии, на уроке естествознания. Их выдавала динамомашина, которую, к восторгу гимназистов, крутил своей толстой холеной рукой папа Керенского.

Искр становилось все больше, а сияние — все ярче. «Да это шаровая молния», — успел было подумать Ленин, как его тело потряс грандиозный по своей мощности электроразряд, и он лишился фантомных чувств.

В себя пришел в конусообразном гигантском помещении. В отполированных глыбах отражались отблески тысяч воткнутых по периметру факелов. Зал поражал размерами. Даже Нотр Дам де Пари, в который Ленин как-то наведался от скуки, когда ему пришлось эмигрантом прозябать в скверной дыре — Париже, не мог сравниться масштабом. И зал этот был полон народу. На Ильича со всех сторон тек звук, по которому, чего греха таить — изнылось, истосковалось, истомилось его ухо. Гул многотысячной толпы.

Что это — стачка? забастовка? митинг? А быть может (чем черт не шутит) — даже и съезд! Ленин оживился. И только тут понял, что в данном случае слово «оживился» не было преувеличением. Он стоял! Пусть на высохших почти до кости, но на своих ногах. И мог смотреть вокруг не так, как привык — лежа, из-под щелки между веками, а нормально, широко раскрыв глаза. Какое счастье было ощущать себя вертикально — совсем как в ту пору, когда его ноги вышагивали по свинцово-серой брусчатке Питера.

Пестрая разноязыкая толпа тянула к себе, словно новогодняя игрушка. Посмотрев вниз, на свои начищенные до зеркального блеска ботинки, Ильич решился и сделал осторожный шаг. Суставы противно захрустели, но выдержали. Он шагнул шире, почти как встарь — и едва не упал.

— Что ж вы, батенька! — раздался сзади негромкий басок, сопровождаемый деликатным покашливаньем. — Новенький? Куда так разбежались? Аккуратней надо, шажок за шажком, как в детстве. Иначе травмы неизбежны. Пока обвыкнетесь, лучше идти по стеночке. Или же извольте — возьмите мою трость…

Ильич обернулся. Перед ним стояло тело изрядной сохранности с пышными бакенбардами, облаченное в черный парадный мундир тайного советника.

— Пирогов Николай Иванович, — представился незнакомец.

— Уж не тот ли самый прославленный хирург? — изумился Ленин. — И, ухватив руку эскулапа, радостно затряс ее так, словно перед ним был революционный матрос.

— Аккуратней, — поморщился Пирогов и, отняв кисть с красивыми, необыкновенно длинными и тонкими пальцами, внимательно ее осмотрел. — Все же эластичность тканей давно не та. На будущее попрошу учесть.

— Извините, — смутился Ильич. — Просто так приятно встретить соотечественника в этой, в этом…

— Некрополисе, — подсказал Пирогов.

— Некрополисе?

— Да-да. Видите ли, дорогой земляк, простите, не знаю, как вас величать…

— Ульянов. Владимир Ильич Ульянов.

— Видите ли, дорогой Владимир Ильич, — продолжил профессор, — мы с вами находимся в одной из тайных гробниц, сокрытых от глаз смертных песками Сахары.

— То есть, в Египте? — уточнил Ленин, во всем любящий предельную ясность.

— Именно.

Ильич переваривал эту информацию не больше секунды, после чего высыпал на собеседника ворох вопросов.

— И кто же здесь собирается? Какова цель собраний? Как часто они проходят? Каков кворум?

— Ба-ба-ба! Ну зачастили, — улыбнулся восковыми губами Пирогов, и принялся отвечать обстоятельно и неспешно. — Собираются здесь только те, кто подвергся процессу мумификации и бальзамирования. Что характерно — не суть важно, стало ли тело мумией по воле создателя или является рукотворным произведением человека.

Пирогов неожиданно замолчал, пристально глядя на руки Ильича.

— Простите, милейший, только не обижайтесь — сугубо профессиональное любопытство. Вас когда набальзамировали?

— В 1924-м, — не обиделся Ильич.

— Поразительно. Насколько могу судить по великолепной сохранности кожи, работали специалисты экстра-класса.

— Профессоры Воробьев и Збарский, — сухо ответил Ильич.

— Жаль, не имел чести. Но сохранность, повторюсь, изумительная. — Пирогов погладил Ленина по руке и очнулся. — Извините. Так вот, собираемся мы примерно раз в сто лет. Цель наших собраний… — он замялся — ну, в общем, благая. Поставить живых смертных на путь истинный и коллегиально решить, куда и какими средствами вести человечество дальше.

— Архиинтересно! И что? — Ленин встрепенулся и устремил на Пирогова свой фирменный взгляд с хитринкой. — Много ли мнений? Случаются ли прения?

— Ну, естественно, не без этого. Бывают и прения, и кое-что похуже… — Пирогов явно недоговаривал.

— Но как забальзамированные оказывают влияние на исторические процессы? — не унимался Ильич. — Каким образом манипулируют массами?

— Сами все, батенька мой, увидите, — прервал его хирург, печально улыбнувшись. — Пойдемте. Если позволите, буду вашим провожатым, этаким Хароном в царстве мертвых.

— Да-да, пойдемте! — с воодушевлением сказал Ильич, сдирая с шеи ненавистный галстук в горох и засовывая его в карман брюк. — Познакомите меня с товарищами.

Глянув на Ленина с некоторым недоумением, Пирогов пожал плечами и повел его по залу.