Когда был Ленин мумией

Глава 30. И ад следовал за ним

Шайба, уже облаченный в полюбившийся ему римский доспех, с автоматом за плечом, стоял перед разношерстным переминающимся строем и, как полагается отцу-командиру, давал последние наставления.

— Ну что, орлы! Очко играет?! У кого играет — выдам памперс. Стрелка, братва, намечается серьезная, поэтому себя не жалеть и о папе помнить. А папа — он все видит… — и, оборотившись к подошедшему Ленину с хохотком добавил. — Ну что, Ильич, покропим себя красненьким?

— Несерьезное выступление, товарищ Шайба, — одернул его Ленин. — Массам надо дать понимание, за что они идут в бой, за какие идеалы готовятся отдать свою загробную жизнь. Шуточки тут неуместны. И еще: не надо народу угрожать. Народ вам пустых угроз не простит. Драчка намечается серьезная — и если бы вы поставили сзади атакующих нескольких пулеметчиков, это было бы гораздо большим подтверждением нашей боеспособности, чем ваш мифический «папа».

— Ты сам понял, чего сказал? — спросил бандит. — Я своим в спину не стреляю. Про идеалы лечи их как хочешь. А про пулеметчиков — считай, я не слышал, — и он стал хмуро засовывать за широкий пояс, украшенный бляхами с изображением римского орла, немецкие гранаты.

Пришлось Ленину организовывать все для выступления самостоятельно. Четыре дюжих капуцина подняли его на щит и вознесли таким образом над притихшей толпой. Неумело балансируя на столь шатком пастаменте и рубя перед собой воздух рукой на манер шаолиньского монаха, колющего кирпичи, Ильич закричал:

— Товарищи! Настал решительный час! В один кровавый комок спутано все забальзамированное человечество и выхода из него поодиночке быть не может. Вам досталась завидная роль — отстоять, отвоевать наше вечное будущее штыком и и гранатой, не жалея собственных… — Ильич замялся, но тут же нашелся, — не жалея собственных тел, товарищи! Надо путем отчаянного прыжка выскочить из-под ига рабовладелия и одним решительным пинком навсегда отправить Хуфу Кровавого на свалку истории. Пусть тотчас же организуются отряды от трех до десяти и тридцати мумий. Пусть тотчас же те, кому не досталось оружия, вооружаются сами, кто палками, кто каменными горшками. Даже и без оружия эти отряды могут сыграть серьезнейшую роль, срывая с приспешников фараона бинты, разбрасывая и топча содержимое их каноп. Ни шагу назад! Только — вперед! Вся власть — загробным советам! Ура, товарищи!

И, вполне удовлетворенный своей речью, Ильич слез со щита. Следующим пожелал выступить Александр Македонский. Его выступление был кратким и, к немалому огорчению Ленина, совершенно аполитичным. Пройдясь перед строем, Македонский заехал одному из пластиноидов в ухо, посчитав, что тот держит щит неподобающим образом, и вернулся на середину. Стукнув себя на манер Кинг-конга в пластинчатый нагрудник и яростно вращая единственным выпученным глазом, Александр проревел:

— Воины! Вы разуты и раздеты. Плевать! Сапоги мы снимем с убитых! Арес с нами! Помните, все, что мы делаем, отдается эхом в вечности!

— Арес с нами! Арес с нами! — подхватила толпа, в знак одобрения громко стуча копьями о щиты. Этот грохот немедленно прокатился эхом по коридору, и наверняка достиг ушей стражи. Но таиться уже не было смысла: теперь или пан или пропал.

— Первая фаланга, строиться! — чинчорро встали ровной шеренгой. — Вторая — строиться! Третья — строиться. Вперед, марш!

Александр махнул мечом. Фаланга, ощетинившаяся копьями, напоминала огромного ежа, который медленно полз вперед.

— Щиты плотнее! Держать строй, — прогремел Македонский и дал пинка флейтисту, который тут же стал выдувать монотонную мелодию, задававшую ритм древнегреческой военной машине.

Вслед за греками Шайба в качестве вспомогательных войск отправил бойцов Веласкеса, вооруженных шпагами и дагами. А потом двинул своих аркебузеров. Стрелковое подразделение, вооруженное новейшим оружием, и конницу в количестве трех всадников-пластиноидов оставили в арьегарде в качестве резерва. С ними же двинулся и обоз — телега, груженная боеприпасами.

— Товарищ Шайба, — зашептал уголовному Ильич. — Вы вперед не рвитесь и огня сразу не открывайте.

— Это еще почему?

— Пусть противник недооценивает наши силы. Пусть фаланги товарища Македонского примут на себя первый удар и вымотают силы противника. Ну а уж когда их сомнут, тогда ударим по врагам всем, что имеется в нашем распоряжении.

Шайба неприязненно кивнул и поспешил вперед, к своим чинчорро. Ленин же ловко запрыгнул в телегу, решив обосновать временный штаб здесь. Кинжал он сунул за ремень брюк, кобуру с маузером перекинул через плечо, а бобы рассовал по карманам брюк. Это придало некоторую уверенность. Метров пятьсот армия будущей Загробной Республики Советов спокойно шествовала по коридору, не встречая ни души. Ильич, рассчитывавший на быстрое столкновение, беспрестанно тянул шею, пытаясь разглядеть что впереди, и маялся неизвестностью.

Но уже за первым поворотом началось. Плотно сомкнув щиты, дорогу перегородила стража, число которой было невозможно подсчитать: головы в маленьких круглых шлемах с набалдашниками уходили в сумрак коридора.

При виде противника Македонский издал торжествующий вопль и взмахом меча отдал команду о наступлении. Ощетинившаяся копьями фаланга неудержимой лавиной понеслась вперед. Шеренга египтян мигом расступилась в стороны, открыв взору атакующих стройный ряд лучников. Выпустив в противника рой стрел, лучники поспешно сделали шаг влево и назад, уступив место следующим.

— Ускорить шаг! — проорал Македонский, ловко приняв на щит сразу пять стрел. Фаланга побежала, стремительно сокращая расстояние. Пять или шесть чинчорро, остановленные градом стрел, упали, но строй тотчас же сомкнулся и фаланга продолжила свое неумолимое движение, перемолов их тела в труху. — Держать строй! — громогласно командовал Александр. — Копья вперед!

Египтяне сомкнулись, но успевшее набрать скорость воинство Македонского вломилось в их ряды и принялось теснить. Треск копий, крики, грохот щитов и визг надрывающейся боевой флейты заполнил коридор. Каждую минуту кто-нибудь из бойцов с одной и другой стороны падал на пол от удара копья или стрелы, и тут же превращался в пыль под ногами своей и вражеской пехоты.

Египтяне дрогнули и стали отступать.

— Усильте натиск, товарищи! Враг деморализован! — подбодрил Ильич атакующих, предусмотрительно пригнувшись за бортиком телеги. Но его не услышали.

Неожиданно коридор кончился и восставшие вслед за египтянами, огрызающимися градом дротиков и стрел, ворвались в тронный зал. Ильич словно увидел его новыми глазами и подумал, что размерами он не уступает римскому Коллизею. И сразу стало жарко. Воспользовавшись открытым пространством, египтяне обтекли фалангу Александра, зайдя с флангов. Македонский отрывистыми командами попытался перестроить воинов в каре, но не успел. Строй дрогнул, смешался и вскоре в беспорядочном мельтешении клинков, копий и щитов было уже не разобрать, кто свой, кто чужой. Спасти ситуацию попытался отважный Веласкес, который с криком «Сант Яго!» бросил свой отряд на выручку. Однако численный перевес явно был на стороне противника. Да и шпаги его «испанцев» наносили куда меньший урон, чем мечи и копья «македонцев».

Число распотрошенных чинчорро стремительно росло, фаланга таяла на глаза. Вскоре Македонского взяли в кольцо пять здоровенных нубийцев, очевидно рассчитывая пленить целым. Дико рыча и выкрикивая грязные ругательства, полководец какое-то время сдерживал их натиск, яростно и умело отбиваясь от наседавших. Однако силы были неравны. Скоро щит полководца разлетелся в щепы, а от меча остался лишь жалкий скошенный обломок. С криком: «Тебе, Арес!» — полководец всадил его в горло ближайшего стражника, и в тот же момент огромный двойной топор в руках черного гиганта рассек великого полководца от макушки до паха. Тело осело на пол двумя несимметричными половинами, которые подоспевшие стражники с хлюпаньем иссекли в кашу серповидными лезвиями. Сладко и сильно запахло то ли медом, то ли мертвечиной. Завоевавший полмира пал…

Ленин привстал на телеге.

— Товарищ Шайба! — прокричал он. — Срочно подтягивайте артиллерию! — и, привлекая к себе внимание, замахал белым платком, который приберег на случай похабного мира во внутреннем крамане пиджака.

Но Шайба все отлично понял и без Ильича. Выстроив на входе в зал сорок мумий-аркебузеров с тлеющими фитилями, он взмахнул рукой и проорал «Пли!». Грянул залп. И это было явной ошибкой, так как пороховым дымом помещение заволокло столь плотно, что Ильич полностью утратил картину происходящего. Однако Шайба, пользуясь дымом как завесой, матерясь и чертыхаясь, вкатил в зал «Гатлинга». Рукоять смертельной мясорубки загрутилась, от грохота заложило уши, и египтяне, теряя одного воина за другим, поспешили нырнуть в следующий коридор. Зал был взят!

— Владимир Ильич, — вдруг прозвучало у Ленина над ухом, — Прошу вас, немедленно освободите санитарный обоз! Что за безобразие!

Ленин, вскочивший в пылу битвы на телеге на ноги, обернулся, и увидел Пирогова, с усилием тащившего за плечи истерзанного чирибайя. На боку у хирурга висела импровизированная аптечка из куска занавеса с нашитым красным крестом. Ильич поспешно спрыгнул с повозки.

— Ну-ну, потерпи, голубчик, — приговаривал Пирогов, прилаживая к туловищу раненого с помощью бинтов полуоторванную руку. — Сейчас, братец, полегчает!

— Что же вы, Николай Иванович, под стрелы лезете, себя не бережете, — заботливо сказал Ленин. — А вдруг зацепит? Вас-то кто соберет?!

— Я, милостивый государь, врач, — не прекращая перевязки, ответил Пирогов. — Клятву Гиппократа приносил. К тому же не одну войну прошел, и франко-прусскую, и русско-турецкую. Да и весь Кавказ с госпитальными телегами пешком исходил, так что не привыкать, — и он решительно направился в зал за новыми ранеными.

Шайба с черным от пороховой гари лицом использовал временную передышку, чтобы раздать бойцам автоматы и гранаты. Выстроив шеренгу уцелевших македонцев со щитами, он повел своих гранатометчиков под их прикрытием в коридор. Там ждал сюрприз: мощная баррикада, сложенная из обломков статуй и гранитных колон. Из щелей полетел град стрел.

Однако Шайба не растерялся. Выскочив перед строем, он зубами вырвал из гранаты кольцо, размахнулся и запустил ее в самый центр заграждения. Метнулся столб пламени. «Та-та-та!» — заработал в руках Шайбы «Дегтярев» и остановившиеся было чинчорро с обезумевшими лицами вновь качнулась вперед. «Даешь! Даешь, тудыть твою в душу мать! Вперед, суки! Сокрушу!» — орал Шайба, выпуская веером очередь за очередью. Однако взять баррикаду с ходу не удалось. Египтяне дрались с отчанием обреченных. Нападавшие были отброшены с помощью пик и кувшинов с горящим маслом, от которых в коридоре стало светло как днем и которые они метали поразительно метко.

Несколько чирибайя вспыхнули факелами и своими воплями тут же внесли панику в ряды атакующих. Восставшие дрогнули и побежали. Понимая, что их не остановить, Шайба выпустил в сторону египтян еще две очереди и, отшвырнув в сторону опустевший диск, отполз за телегу.

— Дрянь дело, Ильич, — прохрипел он. — Если сейчас бойцов не поднимем и эту хрень не возьмем — конец! Надо бы грантометом… Гранатометом! Вот я мудак! У нас же «Мухи» в загашнике спрятаны.

Обламывая ногти, уголовный сорвал крышку с длинного зеленого ящика и извлек из него кусок трубы. Ильич настороженно выжидал, что будет дальше. А Шайба положил трубу на плечо, направил на противника, что-то подрегулировал, куда-то прищурился — и и нажал на спуск. Рвануло так, что заложило уши. А Шайба уже брал следующую «Муху». После пятого выстрела, когда пыль в коридоре осела, стало видно, что в середине баррикады образовалась широкая брешь. Стрелы, правда, еще летели, но реже гораздо, реже, — удовлетворенно отметил Ленин.

— Вперед! — проорал Шайба и, подхватив с пола чей-то топор, врубился в строй египтян, пытавшихся загородить пролом щитами. Вслед за ним хлынули пластиноиды. Лошадь одного из них, самого ободранного, воруженного двуручным мечом, встала на дыбы. В отблесках огня, отражающегося от полированных каменных стен, это напомнило Ильичу картину «Купание красного коня», с той лишь разницей, что и конь, и всадник словно только что вышли с живодерни.

Впереди опять рвануло. Да так сильно, что Ильич на мгновение совершенно оглох. Обернувшись, он увидел Пирогова — в одной руке его был чей-то череп, в другой позвоночник, согнутый пополам, губы врача шевелились, но звука не было, словно все происходило в немом кино. Сильно растерев уши, Ленин вернул слух, увидел прямо рядом гарцующего пластиноида, играющего связками мышц, и услышал голос эскулапа:

— И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными… — шептал Пирогов трясущимися губами, пока руки его, словно отдельно от разума, продолжали бинтовать и бинтовать.

«Пора!» — решил Ильич. Переложив маузер в карман, он пошел обратно по коридору, пропахшему гарью и раскаленным железом от перегревшихся стволов винтовок и автоматов. Грохот сражения, перемежавшийся криками, с каждым шагом становился ощутимо тише — видимо, бой все же шел к концу. Ускорив шаг, Ленин вступил в зал и начал осторожно пробираться к трону, за которым еле угадывались в полумраке знакомые нарисованные двери. Дело это было пренеприятнейшее: приходилось ступать по хрусткой трухе из развеянных тел, а то и по целым частям, вроде рук, ноги или обрубленных туловищ, некоторые из которых дергались, а некоторые — стонали и несли всякую чушь на самых разных языках.

В самом центре зала по кругу механической игрушкой бродил чинчорро с оторванной головой, сослепу натыкаясь на сфинксов и павших. Распахнутся или не распахнутся, — напряженно гадал Ильич, приближаясь к заветным дверям. Распахнулись! Ильич бегом одолел расстояние до покоев фараона, прислушался — ни звука! — и скользнул под портьеру с Изидой.

Нимрод оказался на месте. Он даже не был прикрыт тканью и на его блестящих металлических шарах играли отблески факелов со стен. Отчетливо ощущая удары фантомного пульса в висках, Ленин протянул к нему руку — и тут сзади раздались громкие шаги. Поспешно вытащив маузер и неловко выставив его перед собой, Ленин повернулся. Откинув портьеру, посреди покоев фараона в помятом римском доспехе, с немецкой гранатой за поясом и топором в руке стоял Шайба и устало улыбался.

— Победа, Ильич! Победа! Мои последних добивают, — сообщил он — Погибших пацанов только жалко и грека, хоть он и пиндос. — Тут глаза его расширились: Шайба заметил нимрод. — Ого! Это та хрень, про которую Табия базарил? — он тоже подошел к столику вплотную и протянул руку. — Почему ты не сказал, что его наш…?

У Ильича словно замкнуло в голове. Повернувшись к соратнику с протянутой словно для рукопожатия ладонью, он положил ее на гранату за римским поясом Шайбы, резко выдернул кольцо — и опрометью ринулся за ближайшую колонну. Жуткой силы взрыв тряханул покои, колонна шатнулась, но устояла и Ильича густо обсыпало гранитной крошкой, сильно посекшей лицо. Выждав паузу и страдальчески мигая пыльными ресницами, Ленин выглянул из своего укрытия. От Шайбы осталась лишь изуродованная голова, зато на нимроде не было ни царапины. Скинув пиджак, Ленин начал быстро упаковывать ценный аппарат.

— Ну ты и с-с-сука! — раздалось с пола.

Шайба смотрел на него снизу блестящими от ненависти глазами. Его некогда зашпаклеванное пулевое отверстие в голове открыло взрывом и оттуда бесцветной кровью толчками хлестал формалин. Поморщившись, Ленин сунул импровизированный пакет подмышку, аккуратно обошел то, что осталось от временного союзника, и двинулся к выходу.

И только он шагнул за порог, как внезапно нога его, а затем и весь Ильич провалились в темноту…