Колхозное строительство

Глава 44

– Всё Елена Цезаревна, теперь я весь ваш. Правда, без живота, – отправив Макаревича продолжать биться за процветания Краснотурьиска, подошёл к Чуковской Пётр.

– Почему без живота? – наклонила голову в бок Люша.

– Он ни о чём кроме еды думать не может. Со вчерашнего вечера ничего не ел, – погладил живот под пальто Пётр.

– Давайте я вас покормлю. У дедушки ведь квартира есть в этом доме.

– А это удобно?

– Пойдёмте. Я вас не съем. К тому же вы голодный и волноваться нужно мне, – рассмеялась Чуковская.

– Поверю на слово.

Поднялись на четвёртый этаж. Громоздкая дверь. Внутри сразу бросаются в глаза безразмерные потолки. Метра три с половиной. В коридоре шкаф дореволюционный и вешалка, как в старых кино – стойка с ножками и отростками кривыми сверху. Пётр помог женщине снять пальто и повесил своё ужасное коричневое на один из отростков. Не рассчитал, сместил центр тяжести. Сооружение начало заваливаться. Чертыхаясь, еле успел поймать рогатую конструкцию и водрузить на место. Перевесил пальто и только потом почувствовал, что его разглядывают. Люша стояла в коридоре, и чуть наклонив голову к правому плечу, наблюдала за ним.

– Дедушка тоже всё время умудрялся уронить это чудовище, – Чуковская улыбнулась.

– И тоже матерился?

– Ещё как. Не разувайтесь. Пойдёмте на кухню, посмотрим, что есть съедобного.

Они прошли по длинному коридору. Пётр по дороге заглянул в две комнаты. Одна была, скорее всего, гостиной. Коричневое древнее пианино, секретер с откинутой полкой для письма. Кожаный чёрный диван с вертикальной спинкой. Стулья, явно составляющие комплект с диваном, с вертикальными спинками и узкими сиденьями. Страшно неудобно, наверное, сидеть на них. Журнальный столик и ещё один диван, вернее канапе, с обивкой из гобелена с олешками. Книжный шкаф, забитый до отказа, да и сверху на нём книги. Ну, для СССР до войны, даже роскошно. А вот для 21 века – убогость.

Вторая комната была кабинетом. Стол под обязательным зелёным сукном. С резными тумбами. Резчик, вот только, дилетант. На столе положенная по статусу настольная лампа со стеклянным зелёным абажуром. Весь стол завален книгами и газетами. Работают люди. Опять неудобные стулья с вертикальными спинками. Огромная люстра, на медной цепи свисающая с потолка, три рожка прикрыты хрустальными, поди, плафонами. Жесть. И одна стена полностью из книжных шкафов в трёхметровый потолок. Тысячи книг. И поставлены не для красоты. Видно, что их берут и не всегда ставят на место. Богема!

– Пётр Миронович, вы, где застряли. Вот тут ванна, вам, наверное, умыться нужно. Берите зелёное полотенце. Оно чистое, – дальше по коридору за поворотом была ванна, совмещённая с туалетом и уже потом кухня. В её дверях и стояла Люша.

– Да умыться не помешает. Пока песни оформил, сто раз взмок, – согласился Пётр и зашёл в ванную.

Там он скинул пиджак и рубаху, нагнувшись над ванной, вымылся и растёрся зелёным вафельным полотенцем. Затем сполоснул и лицо, а подумав и голову под струю поставил. Полегчало. Даже живот перестал скулить. Надел назад рубашку из двадцать первого века и, потянувшись к пиджаку, передумал его надевать. Ужасный, а вот за рубаху не стыдно. Вышел, держа его через руку.

– Красота какая, – сразу отреагировала Чуковская, едва он появился на кухне, – Ну-ка дайте я вас кругом рассмотрю. Где вы такое чудо нашли, Пётр Миронович?

Что и требовалось доказать.

– Сам нарисовал. А сшили в Краснотурьинске, в ателье.

– Вы ещё и модельер. Ну, этого следовало ожидать.

– Почему? – опешил Штелле.

– Гений он гениален во всём, – Люша покрутила Петра, – Чудесно. Нужно запомнить. А вы можете заказать такую для деда?

– Нужны размеры или старая рубаха, – кивнул Пётр.

– Рубаху я вам дам. А вот роскошный ужин, увы, не получится. Есть немного сыра, четыре яйца, немного картошки и манная крупа. Да, ещё есть банка тушёнки и банка зелёных маринованных помидор, – женщина скорбно повесила голову глядя в пустой холодильник "ЗИЛ".

– Можно и я осмотрю это богатство? – заглянул в рычащее чудовище Пётр.

Нда. Сыр чуть тронут плесенью. Хлеб тоже. А это можно есть? Зато лежала бутылка вина. Хванчкара. Не плохо.

– Елена Цезаревна, – решился он, – Давайте разделим ужин на два.

– Как это? – сморщила свой большой еврейский нос.

– Я сейчас пожарю хлеб с яйцами, а вы в это время почистите картошку и поставите её вариться. Ну, а дальше, я сам, – Штелле вручил Чуковской миску с шестью большими картофелинами. Больше и не было.

– Вы специально приехали из этого чудесного города, чтобы сломать моё представление об этом мире, – рассмеялась Люша, демонстративно закатывая рукава ужасной коричневой вязаной кофты. Что ж за коричневая страна?

– Вы догадались, несносная! – воскликнул, изображая ужас, Пётр.

Он срезал корочки с хлеба и, порезав на небольшие кусочки, выложил на сковороду. В доме был газ, правда, баллонный. Растительное масло, с тремя сантиметрами осадка в зелёной бутылке, нашлось на подоконнике. Пётр специально его разболтал, пусть будет запах семечек. Слегка обжарил кусочки хлеба и залил яйцами. Пять минут и всё готово. Люша, видно съела за этот день не больше него. По крайне мере она ни на секунду не отстала в этой разминке.

– Хорошо, но мало, – сообщила она, собирая последним кусочком хлеба остатки масла и яиц.

– Это мы просто червячка заморили, а сейчас будем готовить ужин.

Пока варилась картошка, Пётр порезал несколько зелёных помидор из банки, очистил пару луковиц. Потом долго искал консервный нож. Потом его искала Люша. Исчез. Был ведь. Ладно, обойдёмся простым ножом. Вскрыл банку, высыпал на сковороду тушёнку, добавил помидор и лук. Пока искали, да вскрывали банку, закипела картошка. Пётр потыкал в неё обретённым ножом. Почти готова. Слил воду, достал картофелины и разрезал их пополам. Выскреб середину и стал накладывать туда получившийся фарш. Готово. Теперь снова на сковороду и под крышку. Через пять минут, засыпал всё это натёртым на тёрке сыром, освобождённым от заплесневелых корочек.

– Штопор есть? – Спросил он у Люши с блаженной улыбкой созерцавшей всё это.

– Был, – и не стронулась с места.

– Ох, уж эти тургеневские барышни. Елена Цезаревна, штопор есть.

– Ой, извините. Вот висит на гвоздике, – встрепенулась испуганной птичкой.

– Накрывайте стол, три тарелки, два бокала, – скомандовал Пётр, пока Чуковская снова в ступор не впала.

Люша убежала в комнату, а Штелле осмотрел остатки хлеба. Чуть чёрствый. Нанизал на вилки несколько кусков и подержал над скворчавшей сковородой. Люша принесла тарелки. На две положил по шесть половинок фаршированного картофеля, на последнюю, подогретый хлеб.

– Ну, вот, – оглядел натюрморт, – Укропа не хватает. Стоп. На подоконнике, я видел луковицу в стакане.

Точно на подоконнике в стакане была большая луковица с подросшими уже зелёными перьями. Отщипнул, порезал, посыпал тарелки. Другое дело.

Ели в тишине. Пётр пытался поддержать светскую беседу, но Чуковская уминала его нехитрую стряпню и только мычала в ответ. Даже вино просто выхлёбывала, не дожидаясь тоста. Наконец, картошка кончилось, налитое вино выпилось, а Люша откинулась на спинку неудобного стула.

– Пётр Миронович, я буду всю жизнь вспоминать этот ужин. Вы волшебник. А из топора сможете кулеш сварить? Давайте выпьем за вас, – она протянула свой бокал.

– Это просто голод и нервы, – он наполнил оба бокала.

– Нервы? Да, я нервничаю. Давайте, с вами выпьем на брудершафт. Сколько можно выкать. Да и не нравится мне обращение с отчеством, – Луша встала и подошла к Петру.

Пришлось и ему подниматься, сплелись руками, отхлебнули и поцеловались. Очнулись в постели через час.