Колонисты

Глава 12

В церкви было шумно: со стуком поднимались и опускались сиденья, по толпе волнами прокатывался шепот, время от времени раздавался чей-то кашель, слышались окрики родителей, пытавшихся приструнить расшалившихся детей. Вот-вот должно было начаться судебное разбирательство дела Присциллы Морган.

— Попрошу соблюдать тишину, — наконец возвысил свой хорошо поставленный голос Хорас Расселл. Его преподобие строго обвел глазами всех присутствующих. Но прежде чем прихожане утихомирились, ему пришлось еще несколько раз призвать их к порядку. Помимо пастора за длинным столом разместились член попечительского совета Гарварда Эдвард Чонси, дьякон Эндрю Хейл и городской судья Томас Александр. За их спиной восседали дьяконы. Присцилла сидела на передней скамье, прямо напротив своих обвинителей. Она была одна. Констанция сидела на семейной скамье вместе с Дэниэлом Коулом, который приехал в Кембридж по ее просьбе. Девушка обернулась и бросила быстрый взгляд на галерею. Скамья для молодых леди была пуста. Никто из «Дочерей Деворы» на слушание не пришел.

Присцилла расправила складки на юбке. Она старалась не придавать значения отсутствию подруг. Девора тоже была одна. Пытаясь успокоить свою уязвленную гордость, Присцилла говорила себе, что так даже лучше. Ей не нужны помощники.

— Мы собрались здесь перед лицом Господа и наших прихожан, чтобы обсудить очень серьезную проблему, — голос Хораса Расселла звучал торжественно и громко. — В соответствии с ныне действующим законом вопрос, который нам предстоит решать, является дисциплинарным. Это означает, что мы можем проводить данное разбирательство в стенах нашей церкви. Если мы выясним, что своими действиями Присцилла Морган нанесла ущерб не только нашей общине, дело будет передано в гражданский суд. В этом случае последнее слово останется за мистером Александром, прихожанином нашей церкви и одним из городских судей.

И пастор кивком головы указал на судью Александра, маленького, невзрачного человечка в очках.

Судья сдвинул очки на кончик носа и сурово глянул на Присциллу. Его плешивая голова, лицо и руки были обильно покрыты пигментными пятнами, обычными для старческой кожи. Девушка ответила ему пристальным холодным взглядом. От ее внимания не ускользнуло, что мистеру Александру стало не по себе. Присцилла мысленно улыбнулась. Если они надеются, что она струсит и начнет смиренно каяться, их ждет разочарование.

Пастор поочередно представил собравшимся не только сидящих за столом руководителей общины, но и дьяконов. Затем он обратился к Присцилле.

— Обвиняемая, встаньте.

Все голоса разом смолкли. Стало так тихо, что прихожане услышали, как шуршит юбка Присциллы.

— Присцилла Морган, вы обвиняетесь в распространении еретических взглядов, проведении тайных собраний и оскорблении руководства церкви. Признаете ли вы свою вину?

— Бог свидетель, — сказала Присцилла, — я не сделала ничего, что противоречит Его слову.

— Я бы все-таки попросил вас ответить на мой вопрос, — сказал пастор.

— Я только что сделала это.

Хорас Расселл посмотрел на нее неодобрительно и возмущенно втянул носом воздух.

— Упрямство дурно характеризует девушку, не говоря уже о том, что оно противно христианству. Это усугубляет ваше положение, Присцилла.

— Прошу прощения, ваше преподобие, если я показалась вам упрямой. Просто я хотела сказать, что я не совершила ничего противного Богу. А так как руководство церкви опирается на Слово Божье, вы можете сделать единственно возможный вывод: я не повинна ни в чем таком, что могло бы послужить основанием для моего осуждения.

— Выводы мы в состоянии делать сами, мисс, — рявкнул судья.

— Поскольку вы не смогли ответить на мой вопрос, — не отступал Хорас Расселл, — вернусь к выдвинутым обвинениям. Итак, распространяли ли вы еретические взгляды?

— Нет.

— Проводили ли вы тайные собрания?

— Нет.

— Оскорбляли ли вы руководство нашей церкви?

— Нет.

Пастор тонко улыбнулся.

— Благодарю вас, мисс Морган.

— Я рада, что вы все-таки меня поняли.

— Какая дерзость! — возопил мистер Александр и возмущенно стукнул кулаком по столу. По залу прокатился шепоток: публика была согласна с судьей. — Если вы не будете проявлять к представителю духовенства должного уважения, я засажу вас в тюрьму!

Присцилла осеклась. Она понимала, что зашла слишком далеко. Если она не сумеет придержать язык, все, что ей дорого, будет поставлено под угрозу.

— Прошу прощения, ваше преподобие.

Не обращая внимания на ее извинения, Хорас Расселл продолжил:

— Расскажите нам про «Дочерей Деворы».

— «Дочери Деворы» — это девушки, которые собираются у меня дома для молитв, изучения Библии и взаимной поддержки.

— Для молитв, изучения Библии и взаимной поддержки, — повторил пастор.

— Да, ваше преподобие.

— Значит, для ваших подруг моих проповедей и еженедельных лекций недостаточно?

— Наши занятия дополняют вашу работу.

— Мисс Морган, это означает, что в моей работе есть недостатки. В дополнении нуждается то, что несовершенно. Считаете ли вы, что наша церковь мало знакомит прихожан с Писанием и не удовлетворяет их духовные потребности?

Прежде чем ответить, Присцилла тщательно обдумала каждое слово. Ей очень хотелось сказать, что уровень духовности общины ясно показывает, что в проповедях и лекциях, которые читаются в стенах церкви, чего-то не хватает, но она понимала, что такое объяснение спровоцирует новую вспышку гнева. Поэтому она сказала:

— Полагаю, что Библия неисчерпаема. Ее можно изучать всю жизнь.

— Понимаю, — сказал пастор. — И кто же проводил эти занятия?

— Я.

— Есть ли у вас соответствующее образование?

Присцилла помедлила с ответом.

— Вы имеете ученую степень Гарвардского университета? — уточнил свой вопрос пастор.

— Нет.

— Разумеется, нет. Вы изучали теологию? Вы знаете древние языки? Вы знакомы с правилами герменевтики[24]? Вы…

— Да, — тихо сказала Присцилла.

— Да? — удивленно переспросил Хорас Расселл. — Что вы хотите этим сказать?

— Я знаю древние языки. Я изучала теологию и герменевтику.

Прихожане зашумели. Прошло несколько минут, прежде чем порядок в зале был восстановлен. Присцилла повернулась к матери. Констанция орошала слезами жилет Дэниэла Коула. Ее плечи сотрясались от рыданий. Коул сидел с непроницаемым лицом.

— Мисс Морган, — продолжил между тем пастор, — вы утверждаете, что знакомы с теологией и герменевтикой. Будьте любезны, скажите, где вы их изучали?

— В отцовском кабинете.

— Иными словами, пока вашего отца не было дома, вы читали его книги?

— Нет, этого я не говорила.

— Тогда, мисс Морган, сделайте одолжение, объясните нам, что вы имели в виду.

— Во-первых, я никогда не залезала в кабинет отца тайком. Во-вторых, меня учил один из лучших преподавателей Гарварда — мой отец.

Толпа зарокотала.

— Присцилла, ваш отец был всеми уважаемым, благочестивым человеком. Вы думаете, мы поверим, что он тайно обучал вас теологии? — отчеканил жестким тоном пастор.

— Хотите — верьте, хотите — нет, но так оно и было.

Его преподобие вопрошающе взглянул на миссис Морган.

— Констанция, — мягко произнес он, — это правда?

Констанция Морган вытерла слезы и утвердительно кивнула.

— Но для чего? — изумился пастор. — Разве она может преподавать в Гарварде? Стать священником или дьяконом? Можете ли вы, Констанция, объяснить, зачем ваш муж это делал?

— На это могу ответить я, — вмешалась Присцилла. — Он делал это, потому что он любил науку и… меня.

— Смею заметить, это была весьма неразумная любовь, — буркнул пастор. — Посмотрите, в каком затруднительном положении вы оказались из-за ваших занятий науками.

Сказав это, Хорас Расселл достал носовой платок и шумно высморкался. Затем он тяжело опустился на стул и, почесав бровь, начал совещаться с руководителями общины и дьяконами. Через несколько минут он снова встал.

— Ну что ж, продолжим. Поскольку вы изучали Библию вне стен учебного заведения, вы наивно полагали, что можете дать своим ученицам то, чего не дала им церковь. Но вы не пришли в церковь и не попросили разрешить вам проводить эти занятия. Почему?

«Так вот что их волнует! — внезапно поняла Присцилла. — Они боятся потерять власть!»

— Честно говоря, я просто об этом не подумала. Я хотела, чтобы занятия способствовали духовному развитию моих подруг. Я и предположить не могла, что кто-то сочтет мои действия оскорбительными.

— Мисс Морган, вы прекрасно знаете: Господь заботится о том, чтобы Его наставления и заповеди не искажались!

— Повторяю еще раз: «Дочери Деворы» не ставили под сомнение чей-либо авторитет. Я хотела только одного: чтобы девушки, посещающие эти занятия, могли стать настоящими христианками.

— Лгунья! — Эндрю Хейл в волнении вскочил со стула и гневно указал трясущимся пальцем в сторону Присциллы. — Эти собрания не что иное, как злонамеренная попытка подорвать авторитет семьи и церкви. Ты отравила разум моей дочери! Ты развращала своих подруг!

Присциллу потрясла злоба, с которой говорил этот человек. Он совершенно не владел собой, его лицо побагровело, глаза налились кровью, на лбу вздулись вены.

— Десять заповедей для тебя ничего не значат? — пронзительно крикнул он.

— Я не вполне понимаю… что вы хотите… — пробормотала Присцилла.

— Хочу напомнить тебе одну из них: «Почитай отца твоего и мать твою»!

— Я по-прежнему не понимаю, что вы…

— Что вы хотите сказать, Эндрю? — вмешался Хорас Расселл.

— Хорошо, я объясню! Моя Табита была такой послушной, такой любящей дочерью. Но стоило ей сблизиться с мисс Морган — и она превратилась в непокорную спорщицу и даже лгунью!

— Могу согласиться с вами только в одном, мистер Хейл, — холодно сказала Присцилла. — Табита — незаурядная, умная девушка. Но я никогда не учила ее не повиноваться вам и уж тем более лгать.

— Ловлю эту змею на слове, — хмыкнул мистер Хейл и, подавшись вперед, спросил: — Ты учила мою дочь читать?

Присцилла высоко подняла голову.

— Да.

— В какой день недели у вас были занятия?

— По средам.

— В два часа пополудни?

— В два часа пополудни мы начинали общую встречу.

— А заканчивали в половине четвертого?

— Общее занятие заканчивалось в три. После этого Табита оставалась, и я учила ее читать.

— Знаешь, что сказала мне Табита, когда я спросил, где она бывает по средам?

Присцилла промолчала.

— Так ты знаешь? — взвизгнул Эндрю Хейл.

— Нет, мистер Хейл, этого я не знаю.

— Она сказала мне, что вдова Андерхилл учит ее вышивать. Как-то раз — дело было в среду — Табита мне срочно понадобилась, и я послал за ней Джона. И что же я выяснил? Вдова Андерхилл вообще не умеет вышивать! А где же была моя Табита? Она сидела у тебя в гостиной и училась читать! Свою ложь эта дрянная девчонка объяснила так: она, видите ли, знала, что мне это не понравится! Тут она была права! Зачем вам, женщинам, уметь читать? Чтение вас только портит. У вас появляются ненужные мысли. Вы становитесь строптивыми. Все вам не по нутру. Помните жену Джоша Хоскинса? — обратился мистер Хейл к прихожанам. — И трех лет не прошло с тех пор, как она сбежала из дому с другим мужчиной. Так вот, начала она с того, что освоила грамоту, а кончила тем, что назвала Джоша невежественным ослом и оставила его! Говорю вам, чтение — это яд. И я не допущу, чтобы в моем доме появилась грамотная женщина!

— Мистер Хейл! — начала было Присцилла. — Я хотела лишь…

— Закрой рот, женщина! Я не нуждаюсь в твоих извинениях! Ты и так достаточно натворила! Ты заманила к себе в дом мою дочь, стала учить ее читать, и теперь, когда я говорю ей «хватит книг!» — она кричит, что ненавидит меня и что будет учиться читать вопреки моей воле! Это твоих рук дело!

— Мистер Хейл, вы меня неправильно поняли! — Присцилла независимо задрала подбородок. — Я не собиралась извиняться. Само собой, Табите не следовало вам лгать. Однако вашей дочери не пришлось бы прибегать к обману, если бы вы желали ей добра и действовали ей во благо.

Весь побагровев, мистер Хейл, заорал фальцетом:

— Выходит, это я во всем виноват? Это я плохой отец? Так вот, юная леди, вас нужно хорошенько выпороть. И знаете что, мисс Морган, раз уж вашего отца нет в живых, я буду рад выбить из вас дурь собственными руками!

И тут вновь вмешался пастор:

— Эндрю, успокойтесь! Сядьте и успокойтесь!

Эндрю Хейл сел на место, но успокоиться не мог.

— Достаточно ли нам того, что мы услышали, или нам нужно провести дополнительный опрос свидетелей? — Вопрос Хораса Расселла был обращен к руководителям общины. Посовещавшись, они решили приступить к обсуждению участи Присциллы Морган. Прихожане остались на своих местах, а пастор, судья, мистер Чонси и Эндрю Хейл гуськом потянулись из зала.

Присцилла села. Целый час, пока за закрытыми дверьми решалась ее судьба, она провела в полном одиночестве. Она слышала, как присутствующие громко обсуждали ее поведение. До нее доносились слова «самоуверенная», «наглая», «заносчивая», «строптивая» и фразы вроде «будь она моей дочерью, я бы…». Дьяконы не сводили с нее недобрых глаз. Все они как один скрестили руки на груди, словно говоря, что они уже вынесли ей приговор. Присцилле почти удалось убедить себя, что мнение прихожан ее не интересует. Но чем дольше она сидела в ожидании приговора, тем больше удивлялась, почему к ней не подошла мать, почему не успокоила ее, не спросила, как она. Присцилла не могла заставить себя обернуться и посмотреть на Констанцию. Она поняла: мать не хочет разделить ее позор. Девушка не осуждала ее за это. Но ей не хватало материнской поддержки.

Наконец пастор, судья, Эндрю Хейл и мистер Чонси гуськом проследовали на свои места. Присциллу вновь попросили встать. На сей раз речь держал отец Пенелопы.

— Около ста лет назад пред судом города Бостона предстала женщина. Ее звали Энн Хатчинсон[25]. Хотя тот давний судебный спор имел самое непосредственное отношение к теологии и ущерб, нанесенный церкви, был значительнее, можно провести параллель между нашим заседанием и тем знаменитым процессом. У себя дома миссис Хатчинсон устраивала собрания, на которых толковала Библию и распространяла свои подстрекательские измышления. Она была невысокого мнения о священниках и часто критиковала духовенство. Эту женщину сгубила ее гордыня. Сегодня перед нами стоит девушка, во многом похожая на Энн Хатчинсон. Не имея надлежащего образования и не получив одобрения церкви, она взялась обучать юных леди Библии. Из-за чего в нескольких семьях возникли неурядицы — то, что произошло с Табитой Хейл, случай не единичный. Упомяну лишь, что это затронуло и меня. Насколько нам известно, вредоносные занятия мисс Морган посещали только пять молодых женщин. За это мы благодарим Господа. К счастью, нам удалось уничтожить зло в зародыше. В заключение я хочу сказать, что наша комиссия на основе свидетельских показаний пришла к следующему выводу: мисс Присцилла Морган виновна в распространении еретических взглядов, проведении тайных собраний и оскорблении руководства церкви. А теперь мистер Александр огласит приговор.

Судья торжественно встал со своего места. Ожидая, пока уляжется поднявшаяся в зале сумятица, он несколько раз поправил очки. Когда прихожане успокоились, он громко зачитал приговор:

— Присцилла Морган, признанная виновной в совершении вышеперечисленных преступлений, будет посажена в колодки в ближайший день чтения лекций. Кроме того, к языку мисс Морган будет прищеплена раздвоенная палочка, напоминающая о характере совершенного Присциллой Морган преступления. Мы находим весьма прискорбным, что у мисс Морган нет отца или мужа, который мог бы присматривать за ней в дальнейшем. Учитывая данные обстоятельства, мы приняли следующее решение: после того как Присцилла Морган будет освобождена от колодок, она подлежит изгнанию из Массачусетса. Только так мы сможем оградить наших детей от ее тлетворного влияния.

Присцилла слышала за своей спиной невнятный людской говор. В общем шуме она различила голос матери. Задыхаясь, Констанция Морган воскликнула:

— О, Бенджамин! Наша девочка… наша девочка!

У Присциллы подкосились ноги. Она тяжело опустилась на скамью, ухватившись рукой за ее спинку.

— Вы позволите мне обратиться к высокому собранию? — Девушка была так взволнована, что не сразу узнала этот голос. Она обернулась. Коул! Что ему нужно? Неужели ему мало изгнания? Чего еще он хочет? Ее смерти?

— Представьтесь, пожалуйста, — сказал пастор.

— Меня зовут Дэниэл Коул. Я живу в Бостоне и занимаюсь оптовой торговлей.

— Ваше имя известно далеко за пределами Бостона, мистер Коул, — подобострастно произнес Хорас Расселл. Судя по всему, он взволновался не на шутку. — Для нас большая честь видеть вас в стенах нашей церкви! То, что вы хотите сказать, имеет отношение к судебному заседанию?

— Полагаю, что да, сэр.

— Тогда, пожалуйста, выйдите вперед, чтобы вас слышали все.

Дэниэл Коул двигался неторопливо, наслаждаясь всеобщим вниманием. Важной поступью он подошел к Присцилле и положил руку ей на плечо. Его сопровождал отвратительный запах грязных носков.

— Я хочу помочь тебе, дорогая, — произнес он пронзительным шепотом.

Затем мистер Коул выпрямился и обратился к руководителям общины:

— Хотя я не принадлежу к вашему благородному собранию, я являюсь прихожанином Северной церкви в Бостоне[26], где имею честь заседать в совете старейшин. Я хотел бы сказать несколько слов в защиту обвиняемой и остановиться на вынесенном ей приговоре. За короткий срок на семью Морган обрушилось столько несчастий! Не прошло и года, как не стало Бенджамина Моргана.

Затем бесследно пропали два его сына. Я боюсь, что если мы приговорим последнего ребенка Констанции Морган к ссылке, она этого просто не перенесет. Могу ли я предложить свое решение, которое не противоречит вердикту и духу приговора?

— Наказывая дочь, мы не желаем причинить вред ее благочестивой матери, — сказал судья. — Если у вас есть приемлемое решение, мы хотели бы о нем узнать.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, вы сказали, что вынуждены вынести такой приговор, поскольку у Присциллы нет ни отца, ни мужа?

— Именно так, сэр.

— А если я сумею найти человека, который будет опекать ее до тех пор, пока она не выйдет замуж, я смогу убедить вас смягчить приговор в той части, где упоминается об изгнании?

Судья снял очки и начал вертеть их в руках.

— Вы можете назвать такого человека? — после минутного молчания спросил он.

— Полагаю, что да, сэр, — сказал Коул, самодовольно поглядывая на Констанцию. — Возможно, сейчас не лучший момент для объявлений такого рода, но я хочу сообщить, что мы с Констанцией Морган намерены вступить в брак.

Присцилла судорожно втянула в себя воздух.

— Таким образом, я вскоре стану отчимом мисс Морган, — продолжил как ни в чем не бывало мистер Коул, — и в качестве такового я могу вас заверить: никаких тайных женских собраний больше не будет. Кроме того — я уверен, это обрадует мистера Хейла, — Присцилла покинет Кембридж. Вместе с матерью она переедет ко мне в Бостон и будет жить с нами, пока не выйдет замуж.

Сидящие за столом склонили головы, обсуждая предложение Дэниэла Коула.

— И еще, — добавил Коул, прерывая их шепот. — Я всем сердцем верю, что в случившемся нельзя винить только эту милую девушку. Здесь есть вина и ее отца, Бенджамина Моргана. Ведь это он поощрял ее сомнительные занятия. Став ее отчимом, я позабочусь о том, чтобы мисс Морган позабыла о теологии и герменевтике. Я уверен, что под моим присмотром Присцилла найдет свое место в обществе и станет послушной дочерью, а в один прекрасный день, с Божьей помощью, и покорной женой.

Руководители общины вновь зашептались. Спустя несколько минут они приняли решение, которым мистер Хейл был явно недоволен.

— Мы принимаем во внимание то, что вы благочестивый и порядочный человек, чья душа жаждет не только справедливости, но и милосердия, — торжественно произнес судья. — Мы тронуты вашей готовностью взять на себя ответственность за перевоспитание мисс Морган. Мы молимся за то, чтобы вам удалось довести это благородное дело до конца. Мы принимаем ваше великодушное предложение. — Судья обвел взглядом всех присутствующих и подытожил: — Таким образом, в лекционный день, после того как с Присциллы Морган снимут колодки, она будет передана под вашу опеку.

— Мисс Морган, — обратился он к Присциле, — вы понимаете, что сделал для вас мистер Коул?

Присцилла сидела на скамье, опустив голову. Внутри у нее все кипело. Мало того, что ее осудили за преступление, которое заключалось в преподавании Священного Писания и поощрении духовного развития женщин, так ее еще и отдают на поруки безнравственному лицемерному торгашу, которого считают праведником! Но что она может сделать? Одно лишнее слово — и она навсегда покинет Массачусетс. Куда ее могут отправить? В колонию Род-Айленд? Там она никого не знает. Как она будет там жить?

— Мисс Морган! Мы ждем вашего ответа!

Присцилла подняла голову и дерзко взглянула судье прямо в глаза.

— Я очень хорошо понимаю, что он сделал, — сказала она.

— Присцилла, — вступил в разговор пастор, — разве вам не следует поблагодарить мистера Коула?

«Господи! Неужели этому кошмару не будет конца? Они не только верят лицемерным речам Дэниэла Коула, но еще и хотят, чтобы я рассыпалась перед ним в благодарностях!»

— Присцилла?

Девушка встала с места и взглянула на Дэниэла Коула. Его лицо светилось от удовольствия. Он наслаждался представлением!

— Мистер Коул, я хочу поблагодарить вас за то, что вы за меня заступились, — произнесла она деревянным голосом.

— Позвольте поздравить вас с предстоящим вступлением в брак! — лучезарно улыбнулся пастор.

— Благодарю вас, — сказал Коул. — Я уверен, что мы будем счастливы.

Судебное заседание по предложению Хораса Расселла завершилось молитвой. Пастор благодарил Бога за то, что Он даровал им мудрость и помог сохранить святость церкви и уладить дело в согласии со Словом Божьим. Его преподобие благодарил Господа и за то, что Он послал Присцилле родственника-избавителя в лице Дэниэла Коула.

Однако Присцилла не принимала участия в общей молитве. Она больше не желала разговаривать с Богом.

Утро лекционного дня выдалось ясным и теплым. Был первый четверг мая. Время завтрака миновало, и жители Кембриджа вместо того, чтобы отправиться в свои мастерские или на службу, слонялись по улицам. Лекции начинались не раньше часа — горожане успевали даже пообедать. Тот, кто не собирался идти на лекции, мог поучаствовать в так называемой любительской охоте на волков (зверей заранее ловили в лесу опытные охотники), посмотреть на травлю волка собаками или на то, как волка, еще живого, привязывали к лошадиному хвосту и волокли по городу. Другие виды увеселений включали охоту на медведей и лис, стрельбу по мишени и метание бревна.

Публичное наказание преступников тоже входило в число обычных утренних развлечений в эти праздные дни. На сей раз осужденной была Присцилла Морган.

В сопровождении церковного старосты, который сжимал в руке жезл — символ его власти, — и четырех руководителей общины она шла к подмосткам, где стоял позорный столб. Церковный староста, он же городской глашатай, прокладывал путь среди зевак.

— Посторонись! Дорогу мисс Морган! Сейчас вы станете свидетелями торжества правосудия! Дорогу! Дорогу!

Как воды расступились перед Моисеем, так толпа расступалась перед глашатаем, за которым следовали Эдвард Чонси, Эндрю Хейл, Томас Александр, Хорас Расселл и осужденная. Еще сегодня утром Присцилла наивно полагала, что она готова предстать перед жителями Кембриджа. Ее это даже забавляло. «Интересно, что принято надевать, отправляясь к позорному столбу? — размышляла девушка, рассматривая свой гардероб. — Наверное, что-нибудь скромненькое. Ничего кричащего». И она выбрала синее платье с прилегающим лифом и широкой юбкой. На плечи она накинула белую кружевную косынку, а на голову надела соломенную шляпу с широкими полями, которую обычно носила в солнечную погоду. И только теперь, пробираясь сквозь толпу, она поняла, как была глупа. Эти люди не обращали внимания на ее платье. Оно их просто не интересовало. Их захлестывала ненависть. Конечно, она не рассчитывала на сочувствие, но и увидеть столько злобных лиц не ожидала. Горожан трясло от отвращения и презрения, словно она — разбойница или убийца. Для них существовало только черное и белое. Любой проступок они приравнивали к греху. Присцилла провинилась, и они считали своим долгом поносить ее и глумиться над ней. Так они помогали преступнице очиститься от скверны.

Кроме того, гнев, точно щит, должен был защитить от греха их самих — ибо грех заразителен по своей природе. Горожане выстроились в боевом порядке, чтобы выступить на стороне Господа против зла во всех его отвратительных проявлениях. Для жителей Кембриджа в то майское утро вся мерзость греха воплотилась в этой миниатюрной рыжеволосой девушке в синем платье.

Не только незнакомцы, но и люди, которых Присцилла знала всю жизнь, осыпали ее упреками, оскорблениями и плевками. Их лица были суровы и безжалостны, глаза прищурены, губы кривились в злой усмешке. Самые смелые норовили ударить девушку кулаком — при этом они, словно боясь подцепить заразу, старались побыстрее отдернуть руку.

Зрители окружили помост, на котором возвышался позорный столб. Присцилла, церковный староста и руководители общины поднялись по ступеням и повернулись лицом к толпе. Пока зачитывалось обвинительное заключение, Присцилла глядела поверх голов, стиснув зубы и гордо вздернув подбородок. Она не вслушивалась в невнятное бормотание этих самодовольных людей, назвавших ее злодейкой лишь потому, что она любила читать, учиться и думать и имела смелость не скрывать своего мнения. Если бы в обвинительном заключении было написано именно это, она с радостью признала бы себя виновной. Но до нее долетали совсем другие слова: «тайные собрания», «еретические взгляды», «оскорбление руководства церкви». Присцилла догадывалась: они учинили расправу не только над ней. Они боролись с тайным грехом ее отца — ведь Бенджамин Морган позволил женщине учиться. Но если бы она могла прожить жизнь заново, она поступила бы так же. Минута, проведенная с отцом, стоила часа каторги. «Папочка, — думала она, — как хорошо, что тебя здесь нет. Я переживу жалкую ярость их ничтожных душ. В тысячу раз тяжелее мне было бы видеть, как они причиняют боль тебе».

Когда глашатай дочитал приговор, Присцилла поняла, как сильно она любит своего отца за то, что он учил ее, как сильно ненавидит этих людей за то, что они осуждают его, и как она обижена на Бога за то, что Он позволил им одержать победу.

— Вы должны снять шляпу, мисс Морган.

— Шляпу?

Церковный староста указал на колодки.

— Ах да, шляпа…

Она развязала ленту, сняла шляпу и протянула ее пастору, который растерянно повертел ее в руках.

— Вы не могли бы отдать ее маме? — попросила Присцилла.

Пастор кивнул.

— Голову сюда, руки сюда, — распорядился церковный староста.

Столб стоял перед ней, точно крокодил, распахнувший пасть, и странный маленький человечек приказывал ей положить в эту пасть голову. Колодки представляли собой две грубо отесанные доски с тремя полукруглыми выемками в нижней доске и такими же выемками в верхней доске. Когда доски сдвигали вместе, получались три круглых отверстия. Центральное отверстие предназначалось для шеи, по бокам находились два маленьких отверстия для запястий. Нижняя доска крепилась к столбу, установленному на помосте, и соединялась с верхней ржавой петлей.

Присцилла шагнула к столбу.

— Приподнимите волосы, мисс, — попросил церковный староста. И он показал, как ей это следует сделать.

Жестом, исполненным достоинства, Присцилла приподняла свои огненно-рыжие волосы над головой. Она встала так, что ее шея оказалась в среднем полукруге. Стоя за спиной Присциллы, церковный староста осторожно взял ее правую руку. Волосы упали девушке на лицо.

— Сюда, — сказал он, — вставляя в колодку одно запястье, — и сюда, — добавил он, помещая в углубление второе запястье.

Петля пронзительно взвизгнула, и верхняя доска колодки опустилась. Присцилла услышала, как щелкнул, закрываясь, висячий замок. Толпа зааплодировала. Кое-кто из горожан требовал, чтобы она взглянула на них. Девушка не обращала внимания на крики.

— Это еще не все, мисс Морган.

Присцилла повернула голову и посмотрела на церковного старосту.

— Откройте рот и высуньте язык, — сказал он.

Она покорилась.

Церковный староста достал раздвоенную палочку и стал прикреплять ее к языку девушки.

— Не убирайте язык! — приказал он.

— Мне больно!

— Вам и должно быть больно, мисс Морган. Это наказание.

Присцилла страдальчески сморщилась. Прищепка мешала говорить и не давала сглотнуть слюну. Слюна текла у нее изо рта, а она даже не могла утереться. Спустя минуту-другую Присцилла поняла, что она также лишена возможности вытереть нос и слезящиеся глаза. Это было неприятно и унизительно.

Удостоверившись, что Присцилла надежно прикована к столбу, церковный староста и руководители общины сошли с помоста. Толпа начала редеть. Время от времени к позорному столбу подходили новые зрители. Среди них были и родители с детьми. Мамы и папы приседали на корточки, пытаясь понять, видят ли лицо Присциллы их малыши. Затем они показывали на девушку пальцами и говорили:

— Видишь эту леди? Ее наказали. Так поступают с дурными людьми. Ты ведь никогда не будешь такой гадкой, как она? Ну конечно, нет. Ты милая, добрая девочка. Но помни: будешь плохо себя вести, поставят к позорному столбу.

Если ребенок спрашивал, за какой проступок наказали Присциллу, родители отвечали:

— Она не слушалась пастора.

Или:

— Она учила других леди делать плохие вещи, поэтому на языке у нее палочка.

Дети, округлив глаза, в ужасе смотрели на Присциллу и обещали родителям во всем их слушаться.

Эндрю Хейл привел к помосту заплаканную Табиту.

— Полюбуйся на нее, Табита! — мистер Хейл со злорадной улыбкой оглядел Присциллу и наставительно добавил: — А ведь ты тоже могла оказаться на этом помосте. И ты могла опозориться на весь город! И это непременно случится, если ты и дальше будешь учиться читать.

Мистер Хейл наотмашь ударил Табиту по лицу.

— Ты меня слышишь? — он снова ударил ее. — Поняла, что я имею в виду? Иногда мне кажется, ты тупее мула! Я хочу, чтобы ты никогда не прикасалась к книгам, — произнес он очень медленно, разделяя каждое слово. — Слышишь, что я сказал? — и он вновь залепил дочери пощечину.

— Да, папа, — глотая слезы, тихо ответила девушка.

— Ты что-то сказала? — на несчастную Табиту вновь обрушился удар.

— Да, папа! — крикнула она.

Эндрю Хейл удовлетворенно хмыкнул и обернулся к Присцилле:

— А ты держись от нее подальше. Подойдешь — пеняй на себя. Я и тебе всыплю! — Мистер Хейл побагровел от злости, его глаза вылезли из орбит, и Присцилле показалось, что у него вот-вот начнется припадок.

— Не подходи к ней! Не подходи! Не подходи! — судорожно взвизгнул он и, дернув за руку дочь, увлек ее за собой. Табита так рыдала, что мистеру Хейлу приходилось ее поддерживать.

Присцилла стояла у позорного столба уже больше часа. Она чувствовала себя смертельно уставшей. Колодки натирали ей шею и руки, в тело впивались занозы. У девушки ломило спину, поясницу начало сводить судорогой. С каждой минутой боль нарастала.

— Смотрите-ка, кто там!

Присцилла попыталась приподнять голову, но лишь ударилась затылком о верхнюю доску колодок. Ей оставалось только ждать, когда тот, кто это сказал, подойдет к помосту. Спустя мгновение она увидела трех молодых парней. Они пригнулись, чтобы разглядеть ее получше. Присцилла их не знала.

— Ну я же говорил, это сестра Филипа! — сказал один из них.

— Уверен?

— А то! В прошлом году я видел ее в университете.

Теперь все трое сидели на корточках у помоста, глядя на девушку снизу вверх.

— Что она натворила? — спросил один.

Двое других недоуменно пожали плечами.

— А она хорошенькая. Взгляните на ее волосы!

— Да что там волосы! А фигурка?

— Видал я и получше!

— Да уж! Во сне!

— Уйдите! — попросила Присцилла.

Один из трех приятелей встал на колени и прижал руки к груди:

— О! Она заговорила! Красавица Джульетта обрела дар речи!

— Убирайтесь! — сказала девушка.

Тем временем молодой человек, изображавший из себя Ромео, воровато огляделся по сторонам и, переходя на шепот, обратился к одному из пареньков:

— Никого нет! Плачу фунт, если ты ее поцелуешь!

— Нет! — возвысила голос Присцилла.

— Как же я ее поцелую? У нее изо рта торчит палка!

— В щеку, дурачина! В щеку.

— Два фунта, если ты… — молодой человек что-то тихо сказал друзьям, те засмеялись.

— Нет! — закричала Присцилла. Она повернула голову в одну сторону, потом в другую. Поблизости никого не было.

Тот парень, которого подзадоривал приятель, тоже огляделся:

— Значит, фунт за поцелуй, по рукам?

— По рукам!

— Только давай быстрее! — вмешался их друг.

Парень вспрыгнул на помост и подошел к столбу.

— Нет! — закричала Присцилла.

Она попыталась лягнуть юного нахала ногой, но не сумела: он был недосягаем. Прямо перед собой она видела его небритое ухмыляющееся лицо.

— Тебе не будет больно, — сказал он, нагибаясь к ней. Присцилла изо всех сил затрясла головой. Она попыталась просунуть руки поглубже в отверстия колодок, чтобы достать обидчика, но у нее ничего не выходило.

— Не дергайся! — сказал паренек, придерживая ее голову. Когда он приблизил к ней свое лицо, Присцилла почувствовала запах перегара. Больше всего на свете ей хотелось исчезнуть.

— Что тут происходит? А ну отойдите от нее!

Как дикие звери, почуявшие охотника, приятели на мгновенье застыли, а потом бросились наутек.

— Проваливайте, проваливайте! — неслось им вслед.

Пытаясь разглядеть своего спасителя, Присцилла изо всех сил вытягивала шею. Однако он находился вне поля ее зрения.

— Спасибо! — сказала она.

— Не за что, — тепло и сердечно ответил ее избавитель.

— Кто вы? — спросила Присцилла.

Ответа не последовало. Тогда Присцилла скосила глаза вправо, и увидела, что невдалеке, у деревьев, стоит, прислонившись к стволу старой сосны, высокий русоволосый человек. Ей показалось, что она его где-то видела, но где?

В эту самую минуту в двух шагах от нее раздался негромкий женский голос:

— Присцилла! — От неожиданности девушка вздрогнула.

На помост поднималась Энн Пирпонт. Она шла прижав к груди руки и опустив голову.

— Наверное, ты не хочешь меня видеть, — еле слышно сказала Энн. Но она ошиблась. Это было первое приветливое лицо, которое Присцилла сегодня увидела.

— Прости, что я не пришла на суд, — покаянно сказала Энн. — Может, тебе станет легче, если ты узнаешь, что я хотела прийти?

Энн медленно приблизилась к столбу.

— Меня не пустил отец. Он запер меня в комнате. Вообще-то он и сюда меня не пустил. Но я вылезла в окно и спустилась по дереву.

— О, Энн! — увидев боль и сострадание в глазах подруги, Присцилла заплакала.

— Позволь я помогу тебе. — Энн достала носовой платок и осторожно промокнула Присцилле глаза. Потом она бережно вытерла ей губы и подбородок.

— Спасибо, — только и могла выговорить Присцилла.

— Бедняжка, как же тебе неудобно стоять! — воскликнула Энн. Мгновение спустя Присцилла почувствовала, как маленькие, нежные руки растирают ей поясницу.

Это было так приятно, что она невольно застонала от наслаждения. А ласковые руки Энн уже массировали ей плечи. Присцилле стало легче.

— Спасибо, Энн, — поблагодарила она подругу и грустно спроси — Теперь тебе попадет?

— Наверное, — тихо улыбнулась Энн. — Думаю, отец меня побьет. Но я должна была прийти. Я ведь виновата не меньше тебя.

И после короткой паузы она быстро добавила:

— Присцилла, мы же не делали ничего дурного?

Присцилла кивнула в знак согласия.

Время шло. Тени на лужайке перед помостом становились все длиннее, а Энн Пирпонт по-прежнему стояла рядом с Присциллой; она читала подруге стихи, растирала ей спину — словом, помогала, как могла, выдержать это тяжелое испытание.

На закате явился церковный староста и освободил Присциллу из колодок. Пытаясь распрямиться, Присцилла пошатнулась, и ей пришлось опереться на Энн.

Выразив надежду, что Присцилла извлекла урок из того, что случилось, церковный староста отпустил ее. Энн решила проводить подругу до дома.