Кольцо Мерлина

16 Через волшебную дверь

Гвальхмай впал в самое глубокое отчаяние за все время своих долгих странствий. На необъятных просторах пустыни, которая лежала за его спиной, ничего не двигалось. Даже ветер прекратился.

Миражи не тревожили его обманчивыми видениями, и, несмотря на жажду и голод, у него не было бреда, который мог бы создать иллюзию жизни в этой смертельной пустыне.

Бессмысленность его бесконечного скитания поразила его. В чем цель его поисков? К какой гибели или радости вела его эта бесконечная миссия, без надежды, без награды? Была ли цель в его существовании, для чего нужна эта упорная борьба?

Он уткнулся головой в песок и застонал. Он был очень близок к тому, чтобы разорвать тонкую нить, соединяющую душу с телом. Готовясь произнести слова, которые исполнят это безвозвратное действие, он услышал тонкий голосок. Прозвучал ли он в его голове, или в сердце, или в памяти?

Да! Эти строки он слышал, когда Фланн читал Тире из потрепанной книги кулди, наставляя ее в своей вере. Он услышал, как голос повторяет с интонациями Фланна:

"Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю".

Он поднял голову и бессмысленно уставился на горы. Они были слепящим пятном, ярким от солнца и снега. Он моргнул и вытер песок с лица и плачущих глаз.

На фоне этого блеска появилось черное пятнышко, которое описывало круги по расширяющейся спирали. Пятнышко постепенно приближалось и вдруг, словно найдя того, кого искало, полетело прямо к нему. Это был ворон.

Посланник Тора? Кореника, в одном из ее любимых обличий? Когда птица приблизилась, Гвальхмай притворился мертвым и ощупал ее разум. В красных мыслях ворона не было ничего, кроме дикого голода. Не было присутствия другого существа, ощущения милосердия или сопереживания. Ворон приземлился рядом и торопливо поскакал к нему, чтобы выклевать глаза.

Это был смертельно голодный падальщик.

Гвальхмай подождал, пока он не подойдет поближе, а затем, как учила Кореника, захватил разум ворона и подчинил его тело себе.

Сразу же крылья подняли Гвальхмая в воздух. Все выше и выше он поднимался, оглядывая пустынную землю под собой, все выше в холодную, грозную синеву безоблачного неба. Он увидел собственное тело глазами птицы. Беспомощный, он лежал на спине на тысячи футов ниже, раскинув руки. Слабый ветер взъерошил перья, когда Гвальхмай поднялся выше величественных горных вершин. Голод ворона мучал его, он ощущал его усталость. Заглянув за эти зазубренные горные барьеры, Гвальхмай увидел зеленые долины, через которые параллельно стене гор вилась дорога, похожая на коричневый шнур, пропущенный сквозь изумруды, и по этой дороге шли люди!

Караванная тропа! Здесь проходили, покачиваясь, верблюды с погонщиками на спине. Ехали потные люди с повозками под маленькими парусами, которые помогали ветру толкать их тяжелый груз. Он видел под собой терпеливых ослов, тяжело груженых тюками шелка, трусящих по древнему пути к Персии и рынкам Запада. С ними двигались и охранники.

Солдаты, погонщики скота, носильщики, странники, священники, сказочники, мандарины и наложницы в занавешенных сидячих и лежачих паланкинах — яркая жизнь восточного мира проходила под его глазами. И эта дорога означает жизнь и для него самого, если он сумеет пересечь горы и добраться до нее!

Управляемый ворон быстро спустился обратно к необитаемому телу. Прежде чем ворон успел моргнуть, отскочить или осознать, что с ним произошло, Гвальхмай вернулся к себе. Он резко схватил ошеломленную птицу и коротким рывком свернул ей шею.

Не удосужившись ощипать птицу, он вскрыл ее от горла до хвоста одним ударом своего кремневого топора, содрал кожу и перья и стал пожирать мерзкую, сырую плоть. Он задыхался, давился от рвоты, но сумел удержать в желудке животворную пищу. Слегка оживший, шатаясь он двинулся к предгорьям и к увиденному перевалу.

Из тающих снегов бежали тоненькие ручейки, а по краям пробивались зеленые побеги, сочные и питательные. В его сердце росла надежда, она толкала его вперед, а смелость у него была всегда. Он не умер, как думал, а только немного подремал.

Он прошел перевал. Ни одна лавина не пронеслась рядом с ним, никакое другое несчастье не постигло его, и, наконец, изможденный, усталый, призрак самого себя он вышел на эту дорогу. Всего через полдня его подобрал караван, шедший на восток с нефритом и изюмом, лошадьми и рабами.

Дети, мимо которых он проходил, показывали пальцем на человека с воспаленными от дорожной пыли глазами, который шел, цепляясь за край грузовой тележки, чтобы не упасть. Они глядели на его красно-коричневую кожу, изодранные войлочные сапоги, рваную овчину и кричали: "Та! Та!", потому что принимали его за кочевника с севера, против которых была построена Великая стена.

Так он добрался до Катая и через Нефритовые ворота вошел в легендарную империю монгольского завоевателя Хубилая, которого называли Великим ханом.

Начался новый период жизни Гвальхмая. Если бы не чувство ожидания, которое в любой момент могло реализоваться каким-то необычным образом, он был бы счастлив в Катае. Он хорошо вписался в схему той жизни, в которой оказался.

Возвращавшиеся на родину купцы, которые подобрали его на дороге, сначала помогали ему только из милосердия. Когда они уверились, что он не разбойник и не пытается каким-либо образом завести их в ловушку, они стали относиться к нему лучше.

Мерлин когда-то знал китайского странника из Скифии, который подарил ему рыбный компас, и Мерлин изучил его язык. Гвальхмай, носивший кольцо Мерлина, обнаружил, что знает достаточно слов, чтобы объясниться с торговцами, хотя их диалект в целом значительно отклонялся от китайского. И все же, с таким началом общаться постепенно становилось все легче, тем более что Гвальхмай неплохо знал персидский язык, а также немного выучил турецкий и арабский за три года путешествия из Рима.

Когда купцы поняли, что он не варвар, а приехал из Европы, они предложили ему остаться с ними.

Он проявил себя полезным человеком во многих отношениях, пока они ехали до Нижнего царства, но больше всего их привлекали его рассказы о далеких землях, через которые прошел, поскольку эти люди были одержимы почти детским любопытством в отношении всего странного и необычного.

Караванщики шли медленно, а слухи о Гвальхмае бежали быстро, и в итоге рассказы о нем достигли города Хан-Балык. Так монголы назвали новую столицу, недавно построенную на месте старой, разрушенной одну жизнь назад Чингиз-ханом, дедом Хубилая.

В этот великолепный город, поразивший воображение Марко Поло, который произносил его имя как "Камбалук", пришел Гвальхмай, чтобы вскоре по стечению обстоятельств занять в нем видное место.

Сразу после прибытия каравана в город, хан вызвал к себе Гвальхмая, так как тоже хотел услышать рассказы о западных странах.

Их встреча могла бы оказаться не более чем формальностью, если бы монголы не вооружались в то время для вторжения в Японию, которую они знали как страну Нихон. Хан с большим удовольствием изучал чужие страны, их обычаи и особенности. Он был деловитым, энергичным правителем, имел много интересов и планов.

Проходя через ханство, Гвальхмай держал глаза открытыми и поэтому сходу предложил некоторые улучшения для катапульт, сооружаемых для флота, поскольку видел усовершенствованные конструкции, которые использовались повсеместно в Европе, и знал кое-что о сложных механизмах, предназначенных для разрушения сильных укреплений.

Ему предложили должность инспектора второго класса или комиссара при императорском совете, отвечающего за артиллерию, и он с готовностью принял предложение.

Для этого были две причины. Во-первых, где бы человек ни жил, чтобы есть, он должен либо работать, либо воровать. Во-вторых, Гвальхмай понимал, что если он займет положение даже незначительной важности, то Коренице будет легче найти его, если она возродится в этой части мира.

Он не испытывал угрызений совести в связи с тем, что вносит вклад в войну Катая против жителей Нихона, которых монголы презрительно называли собачьими дьяволами. Он не видел ни одного японца раньше и не думал, что ему это когда-нибудь доведется.

Он не терял возможности заявить о себе. Чем больше становились известны его имя и репутация, чем больше о нем говорили, тем сильнее он надеялся на то, что вскоре снова встретит свою любовь.

Слава о высоком краснокожем человеке, с короткими каштановыми волосами, слегка присыпанными сединой, в великолепной одежде, в квадратной шапочке с ярко-красными пуговицами, который излучал столько достоинства, презирал паланкин и ходил пешком как простые люди, распространилась на удивление быстро, хотя и совершенно стихийно.

Несмотря на его кажущуюся молодость, многие искали его совета. Люди восхищались тем, насколько он умен, тем, как быстро он овладел их сложной, почтительной манерой речи.

Однажды, когда Гвальхмай проводил осмотр артиллерийского склада, к нему приблизился, подобострастно тряся головой, человек низкого звания.

"О всеведающее, благодетельное великолепие, пусть на вашем пути никогда не будет камней", — заговорил он искренним тоном, кланяясь почти до земли.

"Чрезвычайно приятная мысль, достойная усердного труда престарелого родителя, который, несомненно, гордится превосходными качествами своего благородного сына", — ответил Гвальхмай. "Я надеюсь, он здоров и наслаждается своим рисом?"

"Увы! Пониженный в чине отец этого скромного человека поспешил оседлать дракона много лет назад и вознесся к своим предкам".

"Такое событие, хотя и неизбежное для всех, глубоко огорчает нас", — посочувствовал Гвальхмай, готовясь к отъезду. "Тем не менее, если этот прискорбный факт, который, несомненно, навеет ауру меланхолии на оставшуюся часть дня, не имеет отношения к нашей текущей работе, которая ждет каждого из нас, то я должен уехать, так как неотложные вопросы требуют моего непосредственного внимания".

"Однако его дело действительно стоит внимания, Ваше высокопревосходительство, в силу того, что манера его воссоединения с любезными предками была поистине необычной, а предмет долгих и неудачных изысканий стоящего перед вами незначительного и недостойного человека оказался, в конце концов, плодотворным.

Единственная надежда этого недостойного человека заключается в том, что благодаря вашему милосердию, о Возвышенный, наше нетленное Величество, усыпанное похвалами, наш Хан узнает об этой утомительной погоне за знанием, и, тем самым, несколько крошек богатства сможет просыпаться на нас обоих из переполненных сундуков ханской казны".

"Продолжайте!" — воскликнул удивленный Гвальхмай. "Естественно, заслуживает внимания любой план, который позволит добавить хотя бы одну связку монет в хронически худой кошелек²⁵. Тем не менее, я должен предупредить вас, что, если это знание окажется бесполезным, вы обнаружите, что гнев Хана будет иметь серьезные последствия".

"Тогда, если высокочтимый советник последует за этим невежественным и неприметным мастером по имени By, он мгновенно даст все требуемые разъяснения без дальнейшего ненужного пустословия".

С этими словами он повел Гвальхмая, зацепив грязным пальцем край длинного шелкового рукава своего предполагаемого покровителя, в шумный сарай, оборудованный как литейная мастерская.

В густом удушливом дыму люди трудились у печей и форм, в которые изливалась жидкая бронза. В дальнем конце сарая стояли ряды бронзовых цилиндров разных размеров. Они варьировались по высоте и диаметру от чего-то, похожего на куски больших бамбуковых трубок длиной с руку, до огромных предметов, затейливо украшенных изображениями богов, демонов и мифических животных, в основном выше роста высокого человека и со значительным внутренним объемом.

Гвальхмай заметил, что на появление By работники мгновенно отреагировали рвением и видимым усердием при выполнении своих обязанностей. Было очевидно, что, как бы уничижительно ни отзывался By о своей персоне, его работники не питали иллюзий относительно его нрава и авторитета.

Гвальхмай огляделся с плохо скрываемым интересом. "Может ли этот, по общему признанию, глупый, медленно соображающий посетитель узнать, какой цели служат эти великолепные произведения искусства, которые с таким усердием и мастерством созданы умелыми рабочими мудрого мастера-литейщика By, которому, без сомнения, улыбнулись боги?"

"Возможно, поначалу боги улыбались, учитывая ничтожность любых человеческих усилий, но в последнее время они сосредоточили свое внимание исключительно на том, чтобы свести на нет незначительные планы этого недостойного человека", — с сожалением признался By, озабоченно морща лоб. "Наверное, сейчас они от души смеются. Если этот необразованный человек не сможет в скором времени получить аудиенцию у его Императорского высочества, тогда вся работа будет прекращена, поскольку сейчас у него нет ни сырья, с помощью которого можно продолжать производство, ни басен, с помощью которых можно было бы его купить.

Если произойдет это печальное событие, то оно будет сопровождаться рыданиями, и может случиться так, что Безграничный будет лишен мощного оружия против оскорбительных собачонок Нихона, в наказание которых готовится флот возмездия". Так литейщик намекал на запланированное вторжение в Японию, которое вскоре должно было начаться.

Пока Гвальхмай спал в катакомбах, 25 тысяч монголов во время предыдущей вылазки в Японию высадились на острове Цусима, уничтожили небольшой гарнизон и двинулись веером вглубь острова, пока разъяренные самураи местных феодалов не вышвырнули их обратно на корабли. Высокомерный Хубилай, который недавно принял титул "Сына Неба", не мог стерпеть такой неудачи.

Хан приказал построить так много кораблей для следующего похода, что горы оплакивали вырубленные на них леса.

Этот флот, уже почти законченный, стоял во всех северных гаванях, готовый принять и перевезти войска. Там были гигантские джонки, вмещающие по 2000 человек. В их средней части располагались высокие боевые башни, оснащенные катапультами, способными метать разрывные бомбы.

Были корабли-разведчики всех видов, более быстрые, чем что-либо движущееся в море. Их задачей было очистить море от всего, что могло передать новость о надвигающемся вторжении. Было много кораблей снабжения, а также были медлительные бочкообразные суда, такие огромные, что кавалерия — главное монгольское оружие — могла тренироваться на их палубе.

Все 35 сотен кораблей смотрели своими нарисованными глазами только в одном направлении — на место за горизонтом, где лежали берега Японии.

Представить, что такой армаде, планировавшейся и готовившейся в течение 7 лет, не хватало чего-то для победы, казалось Гвальхмаю невообразимым, но By не соглашался.

Гвальхмай не видел никакой пользы для себя в продолжении разговора. Он вежливо поклонился и сложил руки.

"Боюсь, я должен умолять вас сдержать поток вашего изящного красноречия. Было чрезвычайно приятно осмотреть ваше продуктивное производство и отметить изысканное мастерство, с которым изготовлены эти великолепные бронзовые отливки, что несомненно вдохновлено единодушным интересом богов к вашей работе.

Однако, как я упоминал ранее, важные вопросы ждут моего безраздельного внимания, и, поскольку я не могу осознать, какую ценность для его Верховного всемогущества могут представлять такие изделия, я должен с уважением попрощаться с вами".

By поспешно бросился ниц перед дверью мастерской.

"Останьтесь, всего на дюжину капель воды в часах, уважаемый советник, и ваши хорошо продуманные слова будут пересмотрены с определенной выгодой для нас обоих, если таковые будут направлены в уши, украшающие невыразимого совершенства голову Божественного наследника седьмого круга!"

Так как Гвальхмай не пошевелился, чтобы перешагнуть через него и уйти, By быстро, но повелительно махнул рукой ближайшему работнику. Тот нервно выгреб деревянным совком черный состав из маленького бамбукового бочонка и разом высыпал его в открытый конец одного из стволов.

Он положил бронзовую трубку набок в точно подходящее углубление деревянной рамы. Затем засунул в отверстие мягкой бумаги, натолкал две горсти камней и набил еще бумаги.

Другой рабочий приставил большой гонг к мешку с песком, уложенным у дальней стены, и поспешно отошел в сторону.

"Внимательно наблюдайте, проницательный господин, которому все вещи уже известны, и ваша прозорливость относительно этого малозначимого изобретения будет подтверждена".

By дал знак первому рабочему, который поднес пылающий уголёк к задней части бронзовой трубки. К сожалению, в спешке ее не закрепили на раме, в результате чего она подпрыгнула и в сопровождении громового раската и облака дыма исторгла камни в неправильном направлении, едва не попав в одну из печей и напуганных рабочих рядом с ней.

Камни пробили большую рваную дыру в стене мастерской, и, если бы за дело не отвечали дружественные демоны, By обменялся бы соболезнованиями в связи с событиями дня со своими почитаемыми предками, потому что примитивная пушка выстрелила прямо над его головой, пока он все еще лежал на земле.

"Ах ты, безрукая бестолочь!" — By с криками набросился на своего неуклюжего помощника и принялся жестоко лупить его торопливо схваченной бамбуковой палкой. "Вон, безмозглый клоун, не задерживайся в моей мастерской! Ты так же глуп, как кошка, которая думала растолстеть, поедая апельсины! Вон! Если вернешься, то я с помощью горящей серы успокою боль от ран, на которые теперь ты так горько жалуешься!"

"Прошу вас, перестаньте, уважаемый литейщик!" — притворно воскликнул Гвальхмай, схватив его за руку. "Небеса уже достаточно наказали этого шута, наделив его глупостью. Излишне навлекать на себя гнев богов, убивая его и отправляя туда, где он, несомненно, будет самым нежеланным гостем. Скорее всего, призрак одного из ваших обеспокоенных предков сам направит его шаги в глубокий колодец".

By обдумал эту интересную мысль и неохотно опустил бамбуковую палку. Рабочий выскочил из мастерской, словно им выстрелили из трубки, и больше они его не видели. В спешке он даже забыл попросить выплатить ему денег за работу.

By, присев на корточки, раскачивался взад-вперёд, завывая и посыпая золой с пола голову и плечи.

"Это, безусловно, самое страшное несчастье, которое постигло этого неблагородного человека, чья ничтожная жизнь была цепью разрушительных бедствий. Удивительно, Ваше нерушимое благородие, что я еще не отошел к своим предкам до того, как ваш оправданный гнев обрушится на меня".

"Нет, нет, уважаемый поставщик пожирающего огня! Я умоляю вас подняться и поискать для нас укромное место, где за миской лапши мы сможем обсудить практические стороны этого поразительно нового способа использования порошка земного грома. Возможно, мы найдем выгодное решение вашей проблемы. Может даже случиться, что этот очевидно неуклюже проведенный показ можно превратить в успех, организовав более тщательно выполненную демонстрацию, чтобы привлечь интерес Премудрого хана".

"Такое желанное событие, несомненно, снимет тяжелейший надгробный камень со спины этого заслуженно раздавленного человека", — заявил By, с готовностью вскочив на ноги. "Следуйте за мной, несравненный, в заведение "Семь добродетельных дев", где вас будут потчевать самыми богатыми яствами, исключительно за счет этого недостойного попрошайки".

По всему свету мудрецы справедливо замечают, что из того, что мужчина счастливо женат, вовсе не следует, что он в браке слепнет и не замечает красоты других женщин. Именно поэтому Гвальхмай с некоторым любопытством и предвкушением вслед за ожившим хозяином литейной мастерской подошел к гостинице, которая носила такое интригующее название.

Он ожидал, что не только гостиница будет переполнена восхищенными посетителями, но и на улице будет стоять длинная очередь бездельников, с нетерпением ожидающих места, не столько ради покупки лапши, сколько для проверки предполагаемых высоких достоинств, столь явно объявленных на алой лакированной вывеске. Поэтому Гвальхмай предположил, что они нескоро смогут сесть за стол.

Он был приятно удивлен, что они не встретили таких препятствий. На самом деле, те, кто шел по этой стороне улицы, обычно смотрели вверх и заметно ускоряли шаг, проходя под нависающими окнами заведения. Причину их беспокойства Гвальхмай понял, когда на улицу без предупреждения выплеснули содержимое помойного ведра.

У них не было затруднений с поиском подходящего стола. В заведении царила мирная тишина; по-видимому, большинство открытых кабинетов пустовало. Причина этого умиротворения стала ясна, когда их заказ приняла жеманная беззубая старая карга, чью мать, очевидно, сильно напугал очень злой дракон, по крайней мере, сто лет назад. Она высказала рекомендации относительно доступных деликатесов.

Гвальхмай колебался. By предложил: "Если вам не нравятся мыши, консервированные в мёде, или яйца столетней давности, позвольте мне порекомендовать утку под прессом. Это фирменное блюдо дома и необыкновенное лакомство". Гвальхмай отказался, сославшись на слабый аппетит.

Вскоре их чай, лапшу и соленые огурцы, которые они наконец-то выбрали, принесла вторая дряхлая девица, чье семейное сходство с первой было несомненным. Когда она ушла, Гвальхмай заметил двух других, явно не моложе, которые обслуживали несколько кабинетов на другой стороне зала. Он предположил, что остальные сестры заняты на кухне или убираются в верхних комнатах.

Он мог только догадываться о сомнительной привлекательности тех двух, что обслуживали гостей с другой стороны, потому что полумрак гостиницы "Семь добродетельных дев" не только обеспечивал уединение посетителям, но и защищал их от шока и потери аппетита, если человек вдруг неожиданно поднимал глаза и, таким образом, неожиданно сталкивался лицом к лицу с одной из официанток.

Гвальхмай вежливо воздержался от выражения разочарования, пока эти дамы скрипели рядом с ними. Но когда они, наконец, оказались вне пределов слышимости, он деликатно намекнул By, что, если гостиница встретится с денежными неудачами, или если бог огня жадно ухватится за ее поеденную червями древесину, сестрам можно не бояться остаться без работы.

"Почему же, уважаемый советник?" — поинтересовался By набитым лапшой ртом.

"Ну, я думаю, что Камбалук, хотя этот город и построен недавно, должен быть окружен большим пространством пахотной земли, где имеются заброшенные фермы?"

"Это бесспорно так", — согласился By, внимательно слушая, и даже на мгновение прервал безостановочное движение своих палочек.

"Тогда не должно ли из этого следовать, что на некоторых из этих ферм есть пустующие здания, которые находятся в печальном ветхом состоянии⁹"

"Это также верно".

"Учитывая этот прискорбный факт, было бы крайне благородно предложить этим престарелым сестрам, если их постигнет какое-то худшее несчастье, чем те, что уже принесли их годы (хотя я, честно говоря, не могу представить, что же это могло бы быть), они смогли бы в любой момент поработать привидениями в тех полуразрушенных зданиях, которые, несомненно, моложе, чем они".

By смотрел на него с удивлением, обдумывая эту мысль, но он был сообразительным малым и вскоре разразился смехом.

"А, вы думаете о вывеске! Ваш намек поначалу был неясен, как безлунная ночь. Вы, наверное, ожидали красоту душистых цветков сливы, нежно колышущихся на сладком весеннем ветру? Позвольте мне заверить вас, милостивый государь, что вывеска не лжет. Добродетель этих семи девиц никогда не подвергалась сомнению, поскольку она никогда не подвергалась испытанию. Как вы можете видеть по состоянию этой потрепанной временем вывески, она уже очень давно качается над входом".

"Я ни на мгновение не сомневаюсь ни в одном из утверждений", — пробормотал Гвальхмай несколько отстраненным голосом, потому что ему вдруг стало плохо, и его состояние не улучшилось от запоздалого открытия, что он только что проглотил протухший огурчик.

Хозяин литейной мастерской собирался перевести разговор в сторону обсуждения деловых вопросов, но момент был упущен, так как в эту минуту началось обещанное развлечение.

В комнату вбежал мальчик, который прошелся "колесом" под аккомпанемент длинной череды взрывов петард. За ним последовал ласково улыбающийся человек в шелковых одеждах, расшитых драконами, фон-онхангами (фениксами) и знаками зодиака. Из вместительного рукава он ярд за ярдом вытянул разноцветные шелка, которыми накрыл запыхавшегося ребенка. Когда мальчика уже не стало видно, он вытащил нож и воткнул его глубоко в груду шелка.

Куча заколыхалась, увеличилась в объеме и затихла. Из другого рукава фокусник вытащил волшебную палочку и осторожно стукнул по куче шелка. В одно мгновение тряпки отлетели в сторону, и появилась красивая девушка, одетая в очень короткое платье.

Она начала танцевать, легко как перышко. Все глаза были обращены на нее, когда она трижды протанцевала по комнате, но ее взгляд, игривый и зовущий, был обращен только на Гвальхмая. Она вернулась к своему хозяину, накинула на себя шелковую вуаль и грациозно опустилась на пол.

Маг снова ударил палочкой по ткани, и когда она упала в сторону, на месте танцовщицы, скрестив ноги, сидел мальчик, держа на коленях большую чашу до краев наполненную водой, в которой плавала золотая рыбка.

Маг взял чашу и осторожно поставил ее на ближайший стол. Как только она коснулась деревянной столешницы, в его руках она превратилась в бамбуковую клетку с поющими сверчками.

Маг остановился в ожидании аплодисментов. Несколько человек похлопало, кое-кто швырнул медные деньги. Пьяный посетитель попытался схватить мальчика, который бегал за монетами, возможно, надеясь, что тот снова превратится в более желанную танцовщицу. Когда фокусник поклонился, Гвальхмай рассмеялся.

Маг выпрямился. Его лицо было спокойно, но его жесткая осанка свидетельствовала о гневе. Он подошел к кабинету, где обедали Гвальхмай и By, и снова поклонился.

"Источником невыразимого удовлетворения является то, что скромные усилия неуклюжего и неумелого Шан Чо доставили радость благородным господам", — отметил он учтиво. "Судя по одежде, они, несомненно, замаскированы. Наверное, маскировку можно было бы улучшить для большего удовлетворения присутствующих и для еще большего веселья многих других, если бы они покинули это место на четырех ногах вместо двух — например, в виде шелудивого уличного кота и покусанного блохами пса, чтобы веселым дуэтом выть на беззаботную луну".

Когда палочка слегка дернулась в его руке, лицо By стало болезненно желтым. Он наверняка убежал бы, но для этого ему пришлось бы оттолкнуть фокусника в сторону, поэтому он продолжал сидеть, дрожа и умоляюще переводя взгляд с одного на другого.

Гвальхмай положил обе руки на стол, чтобы показать, что у него нет ни злой воли, ни оружия. "Всемогущий и неоценимо умелый мастер Шан Чо, малейшие движения которого свидетельствуют о долгих годах напряженной учебы в искусстве, я, глупый ученик и скромный последователь древней премудрости Лёгреса, Хеми и Данаана, не имел ни малейшего намерения своими неприличными звуками критиковать ваши, несомненно, высшие таланты. Скорее, эти несвоевременные звуки необдуманно вырвались в связи с тем, что странно видеть такое необычное и достойное похвалы мастерство перед группой неотесанных бесчувственных едоков. Возможно ли, что маг такого очевидного совершенства и бесконечных способностей обречен злыми демонами на такой прискорбный способ зарабатывать на жизнь?"

"Увы, это действительно так", — с горечью признал смягчившийся фокусник, который украдкой оценивал кольцо Гвальхмая. "Кажется, нигде в этом трижды проклятом городе с его огромным населением и безграничным богатством нет места для последователя мистического искусства. Уверен, что благородные господа с этим согласятся. К несчастью, способности этого недальновидного человека были настолько хорошо спрятаны, что поначалу не были очевидны.

Поскольку ясно, что, судя по кольцу у вас на руке, этот туповатый практик мешает великим делам, он с уважением уйдет, чтобы благородные господа могли продолжить утонченную и поучительную беседу".

Он сунул грозную палочку обратно в рукав и теперь потихоньку отходил назад, не отводя взгляда от руки Гвальхмая, на которой опал с выгравированной монограммой Мерлина дымно вспыхнул, как налитый кровью глаз. Фокусник нервно замер, когда Гвальхмай поднял эту руку и поманил его.

"Можем ли мы предположить, что наиболее желательным способом урегулировать это досадное недоразумение будет, если вы, уважаемый Мастер, и ваши помощники перекусите с нами за нашим столом и предадитесь поучительной беседе к нашему возможно общему удовольствию?"

By вздрогнул, обдумывая вероятные расходы, и изобразил ужас, в котором не выражалось никакого приглашения, однако ничего не сказал.

Тем временем, к мальчику присоединилась девушка-танцовщица, которая незаметно проскользнула через заднюю дверь, и оба энергично закивали своему хозяину, убеждая принять предложение, пока его не отозвали.

Шан Чо колебался. "К нашему глубочайшему сожалению, нам еще не удалось собрать полную цепочку монет, и, безусловно, не в традициях этого старинного заведения предоставлять кредиты".

Гвальхмай жестом указал на хозяина литейного цеха.

"Совершенно не беспокойтесь о ничтожной сумме, связанной с созданием приятного чувства сытости. Будьте уверены, что мой чрезвычайно богатый друг будет только рад пережить незначительное похудение своего переполненного кошелька. Он — человек такого огромного достатка и такого необычайного великодушия, что его предки до седьмого колена будут огорчены, если вы отвергнете его замечательную щедрость. Он уже является единственной опорой, благодаря сожжению похоронных денег, огромной толпы голодных и бездомных духов. Не правда ли, о благотворительный Ву?"

"Все, что выражено в таких ярких, как жемчуг, словах, должно быть вне всякого сомнения", — согласился Ву без явного энтузиазма.

Его и без того обеспокоенное выражение сразу же стало еще более серьезным, когда гости жадно поглотили по двойной лапше. Когда исчез галлон чая, он с грустью рассматривал пустые чашки, но, когда не хватило большого кувшина рисового вина и был принесен второй, страдания по поводу событий дня явно переполнили его.

Он поспешно вскочил. "Уважаемый советник, наш дальнейший разговор необходимо отложить до более благоприятного случая. Судьба настолько последовательно обрекает этого человека нанимать некомпетентных безголовых обалдуев, что он должен немедленно вернуться, чтобы побудить их выполнять свои обязанности. Если мастерская еще не разрушена вследствие их неконтролируемых действий, то это только потому, что работников одолела лень, и только применение чего-то весомого к их нечувствительным головам убедит их в том, что они должны упорно работать, чтобы заслужить в какой-то степени свое щедрое вознаграждение".

Сказав это, он ушел так поспешно, что совершенно забыл бы расплатиться по счету, если бы не три добродетельные девы, которые, как оказалось, привыкли к таким внезапным приступам забывчивости со стороны своих клиентов и случайно перехватили его таким образом, что он не смог уйти, пока он не исторг надлежащее количество монет.

Глубоко вздохнув, он вышел, оставив остальных потихоньку допивать остаток рисового вина.

Чем чаще девушка-танцовщица опустошала свою чашку, тем более соблазнительные взгляды она бросала на Гвальхмая. Со своей стороны, он не мог не заметить, что ее красота становилась все более очевидной с каждым разом, как он сгибал свой локоть. Он проницательно решил, что это замечательное совпадение может привести только к сожалению в будущем и к слабым и неубедительным объяснениям, когда однажды он снова встретит свою Коренику.

Поэтому он адресовал свои замечания исключительно фокуснику и испытал большое облегчение, когда девушка убежала, обидевшись, а следом за ней ушел хорошо округлившийся мальчик, который радостно отрыгнул, вставая из-за стола.

Оставшись наедине, Гвальхмай и Шан Чо окольными путями пришли, в конце концов, к полному и безусловному уважению способностей друг друга. В ходе беседы была случайно поднята тема гадания И-Цзин.

Гвальхмай никогда не слышал ни о "Книге ритуалов", ни о мистической "Книге перемен" Вэнь Вана, но он знал, что существует магия и волшебство восточного происхождения, не связанная ни с европейским, ни с ацтланским учениями. Он попросил рассказать ему больше.

Шан Чо вытащил из-за пазухи своего халата бамбуковый пенал. Сняв крышку, он вытряхнул из него шесть черных бамбуковых палочек. Каждая была помечена на одной стороне белой полоской; однако на каждой палочке метки были в разных местах. Он взял их в руку, поставил их на стол и разжал ладонь. Палочки рассыпались по столу, некоторые упали круглой стороной вверх без белой полосы. Он сложил палочки вместе, и линии образовали узор — одну из 64 гексаграмм, перечисленных в "Книге перемен".

"Это Ли Чи, неудачный знак", — нахмурился он. "Он может дать искателю нежелательные знания, но, если этот человек все-таки должен использовать его, он не будет смотреть на этот символ, а исключит из сознания все отвлекающие звуки или мысли.

Как только гексаграмма твердо войдет в его разум, он закроет глаза и представит себе дверь, на которой отчетливо виден символ. Эта дверь не имеет ни ручки, ни защелки, ни какого-либо замка.

Ее нельзя открыть, но, если человек сильно сосредоточится на своем желании, дверь широко распахнется к нему. Тогда он должен поверить, что он без колебаний встает и идет прямо через открытую дверь. По другую сторону двери он получит ответ на свои вопросы и решение своих проблем.

Однако я должен честно сказать вам, что сам никогда не буду использовать знак Ли Чи. Известны случаи, когда дверь не открывалась или когда путешественник не возвращался.

Есть вопросы, на которые лучше не знать ответа, а некоторые проблемы может решить только смерть".

"У меня есть проблема", — взволнованно произнес Гвальхмай, опуская привычные формы вежливой речи. "Позвольте мне попробовать палочки!"

Шан Чо колебался. "Помните об опасностях, чистосердечный советник Могущественного хана, хвала его имени. Вы можете пожалеть об этом".

Гвальхмай протянул руку. Видя его глубокую решимость, маг неохотно отдал ему раскрашенные палочки. Гвальхмай сжал их в кулак и позволил им упасть. Четыре упали лицом вниз; две других имели метки, но были разделены пустыми палочками, которые лежали между ними, когда шесть были собраны параллельно.

Лицо Шан Чо просветлело. "A-а! Это намного лучше. Третья из пяти перемен — абсолютный знак счастья. Он должен принести удачу, встречу с далеким другом или ответ на важный вопрос".

Гвальхмай прикрыл глаза руками и сосредоточился на гексаграмме. Звуки комнаты пропали, лицо человека напротив него исчезло, жесткая скамья внизу больше не чувствовалась.

Знак стал более заметным, когда он уставился на него, не моргая. Линии дрожали от его дыхания, затем успокоились, стали все ярче, и вот они запылали, как будто раскаленные добела. Он закрыл заболевшие глаза, чтобы не видеть блеска, и внутренним зрением увидел, как перед ним обретает форму дверь.

Он уставился на нее. Это была тяжелая дверь, достаточная только для одного человека. Она была установлена внутри огромных ворот, предназначенных для конных всадников или экипажей. С каждой из сторон ворота были обрамлены высокой каменной стеной, которая терялась далеко в дымке.

Он не смел смотреть на стены, кроме как краем глаза, чтобы не разрушить заклинание. Он смотрел прямо перед собой, как было велено.

Контуры двери стали более четкими. Он видел на древесине отметины тесла, которым ровняли доски. На серой поверхности двери пылал знак. Без предупреждения дверь распахнулась к нему, шире и шире, открывая взору еще одну дверь в нескольких футах, уже открытую, сквозь которую можно было видеть, как в его направлении катится облако.

Ему показалось, что он встал и без колебаний прошел через дверь гексаграммы. Он видел не больше, чем если бы был в густом тумане, но этот туман был теплым, пах цветами и обнимал его как благословение. Это было необъяснимое чувство счастья.

Где-то вблизи, скрытые туманом, были люди. Он осторожно сделал еще несколько шагов и нащупал руками что-то твердое.

Вдруг из тумана появилось бородатое лицо и прижалось к его щеке, он услышал шорох ткани, и сильные руки обхватили его.

Он сразу понял, кто это. Мерлин! Значит, его допустили в Страну мертвых?

Стояла тишина. Гвальхмай чувствовал, что, если будет сказано хоть одно слово, тонкая нить, связывающая его с собственным миром, разорвется, как паутинка. Руки выпустили его. Крестный отец исчез.

Он снова почувствовал объятье, на этот раз более нежное, хотя и более крепкое. Оно было таким ласковым, что он никогда не захотел бы освободиться от него. Гвальхмай попытался сам обнять так хорошо известную и любимую фигуру. Он сразу узнал ее.

"Кореника!" — прошептал он.

В этот момент узнавания все прошло. Двери исчезли, ворота и стены пропали, туман рассеялся. Осталось только мимолетное прикосновение поцелуя любимой к его щеке — и воспоминание.

В ту крошечную долю мгновения, когда разошелся туман, он увидел ясную, четкую картину, которую невозможно было забыть.

Изящная девушка, одетая как принцесса, в шелках и драгоценностях, ножки в крошечных туфельках, детская фигурка с тонкими пальчиками, украшенными жемчугом. Это она ласкала его. Только однажды он видел такую. Ее кожа была золотой; золотой была и тяжелая вышивка на ее шелковом халате. Это была самая красивая девушка, которую он когда-либо знал.

Румянец на ее щеках был как легкая пыль на только что открывшемся цветке персика. Ее волосы были черными и блестящими. На ее лице была та же ожидающая, приветливая улыбка, которую дарила ему Тира, и которую он видел на лице смуглой валлийской девушки, звавшейся Никки, до того, как они по-настоящему поженились в ограде расплавленной крепости в Британии.

Он не сомневался, что она — никто иная, как его потерянная любовь и что они скоро встретятся, потому что в крошечное мгновение, когда он открыл глаза и увидел напротив себя улыбающиеся черты Шан Чо, на его фоне он продолжал видеть сцену, которую разглядел через плечо девушки и которую все еще хранил его разум.

За второй дверью, двором и за другой стеной он увидел далекие, но знакомые очертания пологих холмов и заснеженных вершин, среди которых так счастливо бродили они с Кореницей — эта была Страна снов!