Кольцо Мерлина

2 Крестник Мерлина

Тем временем, под защитой скал у водопада Тира занималась незнакомцем, который, по-видимому, значил для нее гораздо больше, чем можно было бы предположить.

Она вытащила его на яркий солнечный свет, проявив неожиданную силу. Вместо подушки она положила ему под голову охапку цветущего тимьяна. Меховую одежду, которая была в кнорре, она оставила на потом. В солнечном свете есть сила, тепло и жизнь; она хотела, чтобы все это у него было.

Девушка нежно погладила его по голове и положила теплую руку ему на щеку. Щека была податлива, но ужасно холодна. Его ресницы покрывала изморозь, и пока она глядела, с них слетела снежинка. Ей показалось, что дернулось веко, но она не была в этом уверена.

"О, вернись! Вернись ко мне!" — взмолилась она и снова принялась за работу.

Колючий ветер носился по холмам. Подняв глаза, она видела, как птицы слетались с моря на свои гнездовья. В это время года не будет настоящей ночи, но будет холодно. И все же, пока не наступило утро, в ледяном сумраке она не только согреет его, но и подарит столько тепла, сколько сможет выдержать человек. Тогда он будет жить! Тогда снова будет жить она — для него! Она так страстно желала этого, что испугалась, как бы не разорвалось от тоски сердце этой девушки, и заставила себя успокоиться.

Она собрала кору, хворост и листья. Порывшись в памяти этого разума, она руками поломала дрова на кусочки помельче и сложила их небольшой кучкой на ровной площадке лавового песка. Затем поискала плавник выше отметки прилива. Плавника было много, потому что Гольфстрим приносил и выбрасывал на эти северные берега древесину из экзотических южных стран. Выстроив гору дров, она принялась собирать камни.

Лавовые камни с острыми краями, куски базальта, круглые каменные бомбы, выброшенные из древнего ревущего кратера — все эти сокровища, которые когда-то были крещены адским огнем, теперь должны были вновь познать пламя. Но где взять это пламя?

Прежняя Тира ударила бы кремнем по стали, подожгла искрой трут и за несколько мгновений разожгла бы огонь. Новая Тира знала об этом методе, но огниво было у Скегги, а его рядом не было. Она нахмурилась, обдумывая идею использовать кремневый топор со стальным мечом, и меж ее глаз появились две морщинки. Затем ее лицо просветлело.

Взяв незнакомца за правую руку, она стянула кольцо. Пока его рука была сжата в кулак, кольца никто не замечал. Теперь же рука расслабилась, и кольцо легко соскользнуло. Оно жгло ее ладонь, заставляя его перекатывать, как вдруг она вспомнила. Он говорил ей, что кольцо раскалится, если появится угроза его жизни. Значит, сейчас он в большой опасности? Ну, тогда она позаботится о том, чтобы защитить его!

Насыпав в ладонь немного тертой коры, она навела на нее кольцо. Солнце прошло сквозь украшавший кольцо камень, на порошке появилось крошечная яркая точка, но кора была слишком влажной.

На мгновение сила и властность покинули ее. Она стала похожа на маленькую, одинокую, потерянную девочку.

Если бы Фланн увидел ее в этот момент, он не мог бы представить, что она была кем-то еще, кроме Тиры Скеггисдаттер, которую он знал столько лет.

Она закрыла глаза. "О, Кецалькоатль, Повелитель ветров! Если ты когда-нибудь любил своего крестника, то помоги ему в этот час!"

Легкий ветерок, лаская, коснулся ее руки. Кольцо превратилось в сияющий круг света. Порошок у нее на ладони начал светиться и задымился. Она осторожно положила крошечный уголек на кучку хвороста и накрошенной коры и подула на нее.

Пламя вспыхнуло. Она раздула его и добавила щепочек. Огонь жадно поглотил их. Дым поднялся спиралью.

Она захлопала в ладоши и счастливо рассмеялась. Кольцо остыло, и она снова надела его на мягкую холодную руку. Прошла ли опасность? По-видимому, да.

Вдруг в брызгах у подножия водопада появилась радуга как символ обещания. Она посмотрела на радугу и смиренно склонила голову.

"Ахуни-и! Дух волны! Прости меня! Я знаю, что ты со мной. Больше я не буду сомневаться!"

И новая волна жизненных сил прокатилась по ее уставшему телу. Она разожгла высокий огонь и стала бросать в него большие куски дерева, пока жар не заставил ее отойти. Потом она стала кидать камни в центр пламени. Огонь взревел. Взлетели искры, угли засветились вокруг покрасневших камней, мерцавших малиновым, зеленым и голубым цветом от морской соли.

Наконец, она не смогла больше двигать это уставшее тело. Обессиленная, она опустилась на землю, бездумно уставившись на огонь. Такой, полусонной ее и нашли мужчины, вернувшиеся с кольями и едой.

После короткого отдыха она ожила и, хотя они тоже устали после этого трудного дня, отдала им новые приказы.

По ее указанию выкопали широкую неглубокую яму в песке. По краю наклонно врыли тонкие столбы, чтобы они смотрели в центр. Затем свели их вместе и обвязали сверху. Люди хотели понять, что из этого получится, но она снова была под действием волшебства, и у нее снова был этот странный взгляд. Только Фланн осмелился задать вопрос, и, возможно, никто другой не получил бы ответа. В конце концов, именно он первым последовал за ней в ледяной туннель — очевидно, она не заметила двух других.

"Хижина?" Слово казалось ей незнакомым. "Нет, не хижина — зачем хижина? Это будет парильня Абенаков — Людей рассвета! Спешите, люди!"

И они спешили. Накрыли столбы парусом; по периметру получившегося шатра набросали вынутый из ямы песок. Закатили в яму раскаленные камни, выровняли их, засыпали горячим песком, вырытым из-под костра, а сверху по всей поверхности расстелили мягкий вереск. Когда края навеса сомкнулись, холщовый парус со всех сторон поднялся пузырем от жара.

На вереск уложили одежду меховой стороной вверх. Только после этого человека из ледника перенесли и положили на шкуры посреди парильни.

Вошла девушка и жестом отослала остальных наружу. Она опустила край крыши, и шатер снова стал закупорен. Когда она легла рядом с ним, появился Скегги. Он пристально посмотрел на дочь.

Она возмутилась было, но потом улыбнулась и протянула руку. Он взял ее и присел рядом. Молча, они некоторое время смотрели друг на друга.

Скегги не знал, что и думать. Была ли эта заколдованная девушка его дочерью? Если нет, то кем или чем она была? Странные вещи случаются в незнакомых странах, как рассказывают путешественники. Он и приготовился к странным вещам, когда ветер изгнал их из родных вод. Но такое чудо, как это! О таком никогда раньше не рассказывал ни один скальд и ни один сказитель саг.

Только когда она улыбнулась, он узнал любимую дочь. Все же он восхищался ее силой и волей, которые она показала сегодня. Она так хорошо знала, куда идти и что делать в этой странной пустынной земле, которая была совершенно незнакомой для них всех. Как будто она была здесь много раз; почти как если бы она наблюдала и ждала подходящего момента, чтобы вытащить изо льда мужчину, который сейчас лежал рядом с ней.

Но как это было возможно? Он всегда был рядом с дочерью, они не разлучались ни в Норвегии, ни на Фарерских островах, ни разу с тех пор, как она родилась. И все же теперь она использовала странно звучащие слова и имена, говоря о народах и землях, о которых он, Скегги, никогда раньше не слышал, раздавала приказы, как будто была королевой или даже богиней!

Скегги был простоват, но честен и добросердечен. Все, что Тира делала раньше, в его глазах всегда было хорошо и правильно. То, что она делала сейчас, тоже должно было быть правильным, потому что она была его дочерью, когда улыбалась, а она все еще улыбалась. Он поцеловал ее, она вернула поцелуй. Скегги отпустил ее руку, лег с другой стороны от человека, глубоко вздохнул и через мгновение уже спал, устав от трудов этого удивительного дня.

Никто из них ничего не ел, разве что Скегги сорвал несколько ягод голубики по дороге. Тем не менее, девушка не была голодна. Возбуждение пересилило потребности тела. И теперь, когда она лежала в одуряющем тепле и спешить уже никуда не надо было, она едва была в силах держать глаза открытыми.

Словно издалека она слышала, как Бьярки и Фланн переругиваются в холоде ночи. Она знала, что они чистят птицу и рыбу. Может быть, они будут ужинать. Поев, они, наверное, отправятся спать под перевернутой лодкой. Все это было ей так безразлично в этот момент! Сейчас у нее было то, чего она хотела, а она хотела этого так безнадежно и так долго! И вот теперь он здесь! Он принадлежит ей, и она может, наконец, обнять его!

Дрожащими руками она перекатила его из стороны в сторону, снимая с него жилет. Его тело стало как будто уже немного теплее. Стянула через голову его мягкую кожаную рубашку. Ей показалось, что на его висках пульсирует кровь, но сердце еще не билось.

Она гладила его мускулистые руки, скользила пальцами по хорошо знакомым шрамам на его теле. Вот длинная царапина на ребрах — копье ударило глубоко, но полого. Следы от когтей на спине — на память от пумы, когда они жили среди Людей рассвета, названных так потому, что солнце поднималось над ними раньше всех других северных народов красных людей на континенте Алата.

Ах, Ахуни-и! А ведь они могли бы никогда больше не встретиться, если бы его магия не была такой сильной, а ее богиня милосердной.

При этой мысли дрожь пробежала по ее телу. Тира снова обняла его. Что это? Не пошевелился ли он? Чуть-чуть? Один раз? Она нежно поцеловала его в затылок, и ее глаза увлажнились. Так вот как люди плачут! Она почти забыла.

Он был такой холодный, такой холодный!

Она расстегнула ворот своей шерстяной рубашки и развязала шнурки, которые скрепляли ее платье спереди. Широко распахнув, она накинула платье на них обоих и прижалась горячим обнаженным телом к его голой спине. Затем обняла его, приложила ладони к его безмолвному сердцу, щеку к его щеке… Они лежали неподвижно, слившись в одно целое.

Больше она ничего не могла сделать. Единственной магией, которой она владела, была ее любовь. У нее не было волшебного зелья. Она могла только молиться богине, которой поклонялись на континенте, давно утонувшем в пучине, и которую никто не помнил, кроме нее. Холод мужчины медленно проникал в тело Тиры, которое больше не принадлежало одной только Тире, пробирался до самых костей. Сердце ее билось все медленнее, температура тела упала, и телесные процессы почти прекратились. Когда, наконец, разум утратил связь с телом, она не поняла, погрузилась ли она в сон или в милосердную, но одинокую смерть.

В этот момент проснулась настоящая Тира Скеггисдаттер, которая до этого насыщенного событиями дня не делила тело ни с кем другим. Она очнулась как будто ото сна, в котором была заключена. Страшно было сознавать, что тело, которое ты всегда считал своим, в конце концов, является лишь средством передвижения для внутренней сущности.

Ей чудилось, что она не более чем отчаянно трепещущая бабочка, беспомощно бьющаяся о непроницаемую стену. Тира знала, не зная, откуда она это знает, что эта дрожащая пленница была ее истинным "я", той самой сущностью, которую люди за неимением лучшего слова называют душой.

Ее взяли в плен и отодвинули в сторону. Она была арестована в собственном теле, как хозяин замка, которого захватчик ярл-викинг бросил в темницу и теперь решает, что с ним делать.

Она была очень напугана. Каким-то образом она поняла, что новый обитатель ее тела почувствовал ее страх и был удивлен. Спокойный, успокаивающий голос говорил с ее душой. Маленькое, дрожащее нечто, бывшее ею, почувствовало теплое объятие. Она ощутила покой и поддержку.

Она поняла, что непрошеный гость также был женщиной, потому что между ними возникла странная взаимосвязь и родство душ, и понимание, для которого не было никакого другого объяснения. Она начала чувствовать доверие, и вместо гнева появилась острая жалость, почти сродни внезапной привязанности.

Единственное, что сказал ей голос — или, вернее, пролился трелью, потому что это было похоже на звук серебристых колокольчиков: "Прости меня, сестренка!"

В голосе были усталость и отчаяние, от которого хотелось выть. Это было полное опустошение, охватывающее душу, которая чувствует, что мучения не прекратятся, пока не падет Асгард, и белая зима не успокоит все, что движется и существует, до тех пор, пока не будет построена новая земля для богов-асов⁶.

Столько лет ожидания пришло и ушло, и наконец, вспыхнула искра надежды, и она тоже погасла. Теперь для этой странной гостьи, которая один день была Тирой, не осталось ничего, навсегда.

Тире так захотелось утешить свою похитительницу, но она не знала как. Тем не менее, оказалось, что самой этой мысли, желания было уже достаточно.

Возможно, именно сострадание, которое она предложила, заставило ее забыть о собственном несчастье и страхе перед лицом еще большего страдания духа и безнадежности, с которыми, как она почувствовала, другая должна каким-то образом сразиться или окончательно потерпеть неудачу. Она сама должна была это решить.

Тира получила силу из этой другой "я". Теперь она вернула эту силу. Их души объединились, и, хотя они все еще были отдельными сущностями, больше не было ни похитительницы, ни пленницы, а были, как гостья назвала Тиру в своей мольбе, сестры.

Чудесное чувство единства, подъема воскресило обе эти души, которые так странно сроднились.

Немного тепла вернулось в измученное тело. Сердце забилось сильнее. Теперь Тира знала, что другая преодолела свою боль. Они успокоили и поддержали друг друга. Их общее тело будет жить. Они смогут оставаться в нем вместе, пока это будет необходимо, и между ними больше не будет борьбы.

И снова как будто зазвенели маленькие колокольчики. Тира внимательно слушала, как другая говорила с ее разумом. Теперь они были так близки, что это уже не удивляло ее; она как будто вспоминала смутно знакомую, полузабытую древнюю сказку, дремавшую в глубине ее сознания. Слушая, она видела перед собой то, что видела другая.

"Давным-давно, далеко отсюда, в водах Юга была земля, окруженная морем, и называлась она Атлантида…", — начал голос, и Тира увидела эту картину с высоты птичьего полета. Страна под ужасным проклятием черной магии и войны, Атлантида готовила ужасные бедствия всему миру, и боги узнали об этом. Они любили эту землю, но ради милосердия и справедливости решили погрузить ее в воды океана.

Только один человек смог избежать катастрофы. Живой, но уже не настоящий человек. Молодая девушка, чья душа была волшебным образом помещена в точную копию ее тела, сделанную из красновато-золотистого металла под названием орихальк, который был знаком только жителям Атлантиды.

Запертая в металлическом теле, неспособная сама запустить механизм активации, девушка была вынуждена ждать, когда кто-нибудь придет и спасет ее. Много тысяч лет на борту одного из поврежденных кораблей-лебедей Атлантиды она дрейфовала над затонувшим континентом и ждала. Живой корабль, построенный также из орихалька, поглощал энергию солнца, поддерживал свой уровень разума и видимость самостоятельной жизни.

В конце концов, ее освободил человек, чей деревянный корабль был пойман водорослями, которые держали и ее судно, и вместе они договорились помочь каждому из них выполнить свою клятву. Ее миссия с его помощью успешно завершилась, но она не смогла выполнить обещание, данное ему, так как и металл лебедя, и ее собственное металлическое тело распались от времени.

Так они расстались, познав любовь, и мучаясь от разлуки. Он стал пленником вечного льда, но, надеялась она, не совсем умер, потому что был крестным сыном великого мага и выпил эликсир жизни. Она, благодаря достижениям Атлантиды, сохранила свою сущность, так как имела способность на некоторое время отодвигать жизненный дух других живых существ и существовать в чужом теле; однако потом это тело приходилось покидать, чтобы его хозяин не погиб.

Так она и жила, занимая ненадолго тела рыб и тюленей, или воздушные обиталища разума соколов и чаек. Позже ей случалось испытывать радость посещать людей, нечастых гостей этих северных берегов, и некоторое время участвовать в их жизни. Все эти годы она не упускала из виду свою потерянную любовь и ждала момента, когда медленно движущийся ледник освободит его.

Долгие, долгие годы ожидания! Тревога, страх, что, в конце концов, все может пойти прахом. Ведь вблизи может не оказаться людей, когда придет пора действовать. Люди приходили и уходили. Как легко может случиться, что, когда ледник, наконец, освободит его, она будет лишь беспомощно наблюдать за тем, как его тело свалится в море и он будет потерян навсегда!

Ибо что может сделать человеческая душа, какой она все еще себя считала, чтобы помочь ему, если она заключена в теле без рук?

А потом — еще до того, как действительно настало время — вулкан, дрожащая земля — и нет времени, чтобы достичь других людей! В отчаянии она взглянула на волны глазами ворона и увидела маленькую лодку, идущую именно туда, где была нужна.

И — новое тело — и счастье — и усилия — и отчаяние.

Они лежали и ждали. Ночь прошла, но настоящей тьмы не было. Был закат, потом краткие, бледные сумерки, затем восход, подкрасивший красным ледяные шапки на вершинах гор — и вот свет ударил в стену шатра, просочился через холщовый купол, тускло осветил внутреннее пространство.

Когда наступило полное утро, закопанные камни еще держали жар. Песок под шкурами был теплым и уютным, а вереск источал сладкий аромат. Земля под ними все еще подрагивала, и поначалу Тира и ее почти родная сестра чувствовали только эту, отдаленную дрожь земли. И тут тело Тиры, все еще крепко державшее спасенного человека, ощутило легкий толчок, пришедший от него.

Затаив дыхание, боясь надеяться, девушка высвободилась и перевернула мужчину на спину. Приложив дрожащую руку к его сердцу, она почувствовала слабый удар, еще один, более сильный — и еще один, неуверенно набирающийся сил. Наконец, сердце принялось за работу.

Тело мужчины стало теплым, пепельная бледность исчезла с его темной кожи, он сделал глубокий вдох, прозвучавший почти как вздох. Она бросилась на него, покрыв его лицо поцелуями.

Но он не проснулся.

Тира ощутила, как ее толкают обратно на задний план. Она уже не была равной, другая снова вышла вперед. На этот раз, зная, что происходит, Тира не испугалась. Она не возражала, что снова теряет контроль над телом.

Почему-то она была рада помочь другой девушке, которая так в этом нуждалась. Она была полна уверенности в ее честности и знала, что ее тело не будет поругано.

Прежде чем погрузиться в мирный сон забвения, Тира почувствовала, что на ее лице формируются новые черты. Должно быть, она принимает вид другой девушки. Увидит ли он в ней сходство? Все еще размышляя, она погрузилась в подобие сна.

Скегги очнулся от того, что его кто-то тряс. Открыв глаза, он едва узнал свою дочь. Он видел ее словно сквозь туман. Когда он полностью проснулся, и его голова прояснилась, в тусклом свете он разглядел, что это действительно была Тира, но слегка изменившаяся.

Тем временем она завязала рубашку на груди и надела кожаную куртку. Изо всех сил она массировала голую грудь незнакомца. Его голова безвольно перекатывалась из стороны в сторону.

Скегги позвал остальных. Они выползли из-под лодки, где провели ночь, и были рады погреться в шатре, присев на корточки рядом с незнакомцем.

Казалось, он спит. Дыхание было сильным и ритмичным. Несмотря на длительное заключение во льду, он не потерял мышц. Широкими лентами они тянулись по его торсу, а бицепсы и бедра были твердыми.

Девушка перестала массировать и вгляделась в его лицо. Он лежал спокойно, но под веками его глаза двигались, как будто наблюдая за чем-то.

"Я часто думал, — прошептал Фланн, — что в стране снов человек видит то, чего не может вспомнить проснувшись. Я наблюдал за спящими и видел, что у многих глаза двигались".

В стране снов или в видениях разума, незнакомец, несомненно, увидел то, чего боялся. Его лицо вдруг исказилось, он рывком развел руки, словно пытаясь не упасть. При этом он отшвырнул массивного Скегги в сторону, как ребенка.

Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дочери Скегги. Он сел с радостным криком: "Кореника!" И она тут же оказалась в его объятьях.

Эта внезапная сцена ошеломила трех рыбаков. Их реакция была разной. Фланн развернулся и выбежал; горе и ужас были ясно написаны на его лице. Двое других не обратили на него внимания. Тугодум Бьярки сначала ничего не понял, ему потребовалось время, чтобы осознать, как события касаются лично его, но затем в нем поднялся гнев. Тем временем, Скегги схватил парочку своими ручищами и развел их в стороны.

Каждый из троих видел только Тиру. Однако, когда пылающая яростью девушка повернулась к ним, стало ясно, что она не похожа на Тиру ни характером, ни лицом. Это была девушка, которой они никогда раньше не видели.

За несколько часов в шатре свершилось преображение. Оно началось в лодке, продолжалось с течением времени и теперь завершилось. Это лицо было гораздо красивее, чем лицо Тиры, и в нем было властное выражение, которое подавило гнев Бьярки.

Это могла быть только другая личность, и она внушала благоговение.

Это была Кореника, а Кореники они не знали!

Кореника-Тира уставилась на Бьярки и, не сказав ни слова, он покинул шатер. Затем она протянула руку Скегги, и после небольшого колебания он взял ее. Кореника поднялась.

"Это Гвальхмай — мой возлюбленный. Его имя означает Орел, он сын царя. Я знаю, что ты не можешь понять, что произошло, отец Тиры. Но поверь мне, я все тебе объясню. Никто из вас не пострадает и ничего, кроме добра не будет от этого ни тебе, ни твоей дочери. Клянусь твоими и моими богами! Но ты должен и будешь мне повиноваться!"

У Скегги не было никаких сомнений в том, что с этим делом должны были разбираться боги. Он даже не пытался, для него это было слишком сложно.

"Я сделаю все, что пожелаешь, госпожа Кореника, ведь ты была моей дочерью. Но я хочу, чтобы ты вернула мне дочь такой, какой она была до того, как ее забрали у меня. Иначе я буду проклинать и отвергать богов, отобравших ее, пока они не убьют меня! Тор, шутник, ты сделал это? Локи, обманщик, вредитель, это ты?"

Кореника улыбнулась ему. Что-то в ее улыбке все еще напоминало ему о любимой дочери, но в ней была и другая красота, а еще бесконечная материнская мудрость.

Сердце Скегги выскочило из груди. Он упал перед ней на колени как перед богиней, спустившейся на землю, и опустил голову. Если бы кто-то сказал ему, что это Фрейя или Сиф, жена Тора, та, с волосами из золота, он бы и в это поверил.

Девушка нежно провела рукой по его седым кудрям. "Тогда помоги моему возлюбленному, он очень болен".

Гвальхмай снова закрыл глаза. Он не был полностью без сознания, но не чувствовал земли, на которой лежал. Он как будто плыл. Его дыхание стало поверхностным и неуверенным.

Кореника села рядом и нежно приложила его голову к груди. Он скорее чувствовал, чем слышал, как ее сердце ровно, успокаивающе стучит у его виска, накрывая покоем.

Как и ночью, он снова черпал силы в юной энергии девушки. Ее близость успокаивала, исцеляла. Пульс стал сильнее, дыхание выровнялось. Он чувствовал, что рядом есть люди, ему казалось, что он снова среди Людей рассвета, что он выздоравливает от болезни в деревне Абенаков. Он открыл глаза и понял, что это не так.

Он вспомнил, как Кореника говорила ему: "По золоту узнаешь меня!" И ее обещание: "Мы встретимся, снова будем жить и любить, пусть даже через двести лет!"

Его руки сомкнулись вокруг талии этой прекрасной девушки с золотыми волосами. Ее тело больше не было металлическим — она была мягкой и нежной. Да, это Кореника! Она вернулась, вопреки всем ожиданиям!

Нежно она гладила его лицо. Счастливая, она наслаждалась его пробуждающейся силой. Затем она подняла голову и спокойно посмотрела на все еще стоящего на коленях Скегги.

"Теперь принеси нам еду. Мой супруг будет жить!"

Перед сном Бьярки и Фланн приготовили на костре и съели форель. Угли все еще тлели под золой.

Когда Скегги вышел из шатра, все еще не придя в себя от случившегося, Фланн угрюмо раздувал пламя. Никогда прежде раб так остро не ощущал своего подневольного состояния, как сейчас.

Бьярки почистил куропаток и порезал их на куски. Маленький медный котелок, их единственная кухонная утварь, был готов начать варить похлебку. Овощей не было, но Бьярки вспомнил, что видел на лугу люпин. Может быть, его маленькие плоские бобы уже достаточно вызрели на еду. Еще он нашел много одуванчика, хотя лето здесь только начиналось, и набил карманы бледно-зелеными гагачьими яйцами.

Яйца отправились запекаться в горячий пепел, а зелень одуванчика — тушиться вместе с птицей. Стряпня выглядела неаппетитно, но пахла приятно. С вершины утеса на них глядела лиса и назойливо жалобно тявкала.

Когда все было готово, Фланн расставил деревянные чашки и наполнил их горячим варевом. Выдал каждому по половинке ржаного сухаря. В этом вынужденном путешествии сухари им уже однажды пригодились. Теперь они как будто стали вкуснее, хотя Гвальхмай так и не смог проглотить доставшийся ему твердый, как камень, кусок.

Он выпил немного бульона и слегка откинулся, отдыхая. Кореника нежно ухаживала за ним, отбирала мягкие кусочки мяса роговой ложкой и клала ему в рот. Он пожевал немного зелени, поморщился от горечи, а затем вдруг набросился на еду и сумел опустошить всю миску.

Поев, он почувствовал себя намного сильнее. Он задавал вопросы Коренице и, наблюдая за ней, пока она объясняла, как его спасли, видел, что она и была, и не была той, кого он любил и на чьей стороне сражался. Он узнал, что она сделала, чтобы защитить и спасти его, и понял, что от него теперь требовалось.

Пошатываясь, он встал и вышел из шатра. Шум водопада, дым костра, блеск солнечного света заставили его прищуриться. Холодный ветер оживил его. Он вернулся и рассмотрел лица уставившихся на него людей.

Глаза Бьярки сверкали, в них были ненависть и угроза.

Выражение лица Фланна было трудно описать; он был сдержан, отстранен, почти безразличен, но в нем было не только отрешение. Ну, конечно! Фланн тоже любил эту девушку, но не ту, которую Гвальхмай знал так хорошо. За его безразличием скрывалась глубоко спрятанная печаль.

Третьим был Скегги, отец девушки. С ним было проще. В его взгляде было ожидание исполнения обещания. Как хорошо Гвальхмай знал этот взгляд! С болью он понял, что обещание, которое он сам когда-то дал, давно пережило того, кому он его давал. Объяснить это окружавшим его людям было равносильно тому, чтобы вскрыть глубокую рану.

"Меня зовут Гвальхмай. Это британское имя, данное мне отцом, который тоже был британцем, хотя считал себя римлянином. У него был могущественный друг по имени Мерлин. Народ Британии называл его чародеем.

Эти двое, вместе с другими, давным-давно отправились из Британии в плавание и обнаружили землю к западу отсюда. Там мой отец стал царем, а Мерлину поклонялись, как богу. Его прозвали Пернатым змеем — Кецалькоатлем, Повелителем ветров. Я его крестный сын. Это кольцо, которое вы видите, и с помощью которого, как мне рассказали, был разведен огонь, я ношу по праву его наследника. Будьте осторожны, не трогайте его. Только я могу невредимым носить его.

Были те, кто говорил, что Мерлин не умер, хотя мой отец присутствовал при погребении. Я знаю только, что, когда его гробницу вскрыли, чтобы покончить со спорами, тела там не было. Я видел это сам. Возможно, он поспал некоторое время и сейчас посещает Землю мертвых, которую долго искал, и, может быть, однажды он вернется. Как и мой отец, он хотел, чтобы земля Алаты была передана под власть императора Рима.

Вот почему мне было поручено стать посланником моего отца. И хотя само послание я потерял, я намерен отправиться к императору Рима, поскольку поклялся священной клятвой на рукояти меча моего отца.

Может быть, Рим находится в смертельной опасности. Тогда Алата станет убежищем для его народа. Я обязан предоставить это убежище тем, кто нуждается в нем. На их кораблях я вернусь домой.

Я прошу вас помочь мне добраться до Рима. Я немного владею магией, которую почерпнул из книг моего крестного отца. Мы можем быть полезны друг другу".

Он взглянул на каждого из них. Поначалу все молчали, но он легко читал их мысли.

Кореника-Тира сияла любовью и гордостью. В ней он не сомневался, хотя теперь было видно, что эта красивая девушка с золотыми волосами во многом отличалась от той, которую он когда-то повстречал. Этого следовало ожидать. Тем не менее, Кореника доминировала над телом. Пока она не оставила его ради другого вместилища души, она была Кореницей.

В глазах других пылала ненависть. Лицо Фланна теперь было открыто. Он мог бы стать хорошим другом при других обстоятельствах, но он не пытался скрыть свои чувства из-за очевидной потери девушки. Его ненависть была не так сильна, как чувство облегчения от мысли, что опасный соперник скоро может исчезнуть.

Бьярки был не так прост. Гвальхмай видел зависть и, как он подозревал, жадность, а может быть, еще и ревность. Придется присматривать за Бьярки.

Однако важнее был Скегги. Хотя рыбак смутно осознавал, что случилось с его дочерью, поймет ли он, что это было необходимо? Могло быть, его возмутило, что с ним никто не посчитался, и он боялся, что может произойти что-нибудь плохое. Очевидно, он очень любил свою дочь.

Гвальхмай попытался успокоить их всех улыбкой, но никто не смотрел ему прямо в глаза. Тем не менее, все трое пообещали помочь поскорее добраться до Рима, каждый по своей причине.

Кнорр пропорол бок о плавающий лед. В то утро они не покинули залив. Пока Бьярки и Флайн конопатили лодку мхом и смолой из запасов, Гвальхмай и девушка отправились искать яйца на верхнем лугу.

Скегги пошел с ними. Ему не хотелось надолго выпускать дочь из виду. Втроем они собрали много гагачьих яиц, больше, чем было нужно, но яйца можно легко сохранить, если опускать их в кипяток порция за порцией на несколько мгновений. Внутренняя часть оказывается хорошо изолированной от воздуха и останется сырой, но свежей в течение довольно долгого времени.

Когда все дела были сделаны, день почти закончился. К сожалению, до сих пор не попадалась дичь. Однако они зажарили пару уток и теперь благородно пировали, несмотря на отсутствие красного мяса. Один Бьярки был недоволен.

Теперь, когда ему было хорошо, сухо, тепло, потому что все ели в шатре, защищавшем от постоянного ветра, он жаждал эля, которого не было. Чем больше он думал о пиве, тем сильнее ему хотелось выпить. Закрыв глаза, он видел кувшины и бочки, кожаные бутылки и рога, наполненные вкусным, пьянящим, пенистым элем.

Еда — это хорошо, тепло — тоже хорошо. Эль был и тем, и другим. Кроме того, мысли о пиве навеяли мечты, роскошные видения, которые обострили его медленный ум.

Он облизнул губы и нахмурился. Если они направятся на запад, завтра или послезавтра, они придут к тому месту, где с холма он видел дым. А там, где были люди, было пиво.

Везде, где было пиво, были те, кто его пил, а когда люди вместе пьют, они легко заводят друзей. Друзья думают одинаково. Они помогают друг другу. Вполне возможно, что хороший друг может помочь уничтожить врага.

В эту ночь Бьярки спалось намного лучше, чем в предыдущую.