Комната, чтобы умереть

Глава IV

Когда Энн наконец добралась до дома, квартира, которая так часто была для нее прибежищем покоя, показалась ей бедной и унылой. Солнце, склоняясь к западу, осветило ее жилище каким-то странным, разбавленным светом — цвета жидкого чая. Энн ощутила усталость и обиду.

Она смешала себе коктейль и, рухнув на кушетку, уставилась в окно. Она уже почти жалела, что не приняла приглашение Тарра. Хотя, учитывая обстоятельства... инспектор Томас Тарр — Энн закусила губу, наполовину в изумлении, наполовину презрительно — в роли ловеласа, преследуемого вульгарной блондинкой... А впрочем, эта роль могла предназначаться для того, чтобы усыпить бдительность потенциальной преступницы. Подозреваемой. Не стоит обольщаться. Пока не найдена правда о смерти ее отца, она находится под подозрением — по меньшей мере как шантажистка.

Она размышляла над событиями дня. Тарр отказался рассматривать другие версии, кроме версии самоубийства. Энн должна была признать, что эта версия выглядела наиболее правдоподобно. И все же было бы неплохо доказать, что он неправ или, по крайней мере, что самоубийство было не единственной возможной версией. Она мысленно перебрала все варианты с запертыми комнатами, о которых когда-то читала. Ни одно из орудий или трюков не казалось подходящим и данном случае. С дверью и окном снаружи ничего нельзя было сделать. Стены, дверь и потолок были, несомненно, прочными. В комнатах никто спрятаться, чтобы выйти вслед за Тарром, не мог. Камин? Энн попыталась представить механическую руку, которую каким-то гениальным способом могли бы пропустить по трубе, потом протолкнуть в комнату и с ее помощью выстрелить в голову Роланда Нельсона. Чушь какая-то... У нее возникла невероятная версия: инспектор Тарр, сержант Райан и Mартин Джоунз сговорились убить Роланда Нельсона! Как говаривал Шерлок Холмс, когда исключены все варианты, то, что осталось, как бы невероятно это ни выглядело, и должно быть правдой. И все же — с сожалением призналась себе Энн — самоубийство выглядело самым вероятным ответом. Несчастный случай?.. Конечно, такая возможность всегда существует.

Энн оставила свои беспочвенные догадки. Пусть у Тарра болит об этом голова, ему за это платят. Правда, Тарр был слишком любвеобильным, чтобы у него могла болеть о чем-то голова, в чем он является противоположностью Мартину Джоунзу. Интересно, женат ли Джоунз? Если да — господи, помилуй его жену!

Она мысленно перенеслась к собственной семейной жизни со сверхранимым Ларри. Нежное создание... Но если уж начистоту — это ее мать сумела пробудить в нем все самое худшее. Настоящий мужчина, например Мартин Джоунз, быстро поставил бы Элэйн на место.

Она потянулась к телефону, чтобы позвонить матери, набрала номер оператора и заказала разговор с миссис Харви Глюк, Северный Голливуд, Пембертон авеню, 828. Ответил раздраженный голос: миссис Харви Глюк больше здесь не проживает. Она уехала несколько месяцев назад, не оставив нового адреса.

Энн заказала разговор с г-ном Харви Глюком в Глендэйл. Ее соединили: она услышала длинные гудки. Никто не взял трубку.

Энн снова уставилась в окно. Солнце пропало из виду, облако, за которым оно скрылось, вспыхнуло по краям золотом, потом стало оранжево-красным. Постепенно в комнате воцарились сумерки. Энн встала, включила свет и сделала еще один коктейль.

Она подумывала об ужине, но мысль о плите, о кухне была неприятна. Теперь, когда она — женщина с достатком, она могла бы вызвать такси и поужинать в любом из городских ресторанов, если ей этого захочется. Ей не захотелось. Богатство свалилось на нее в результате смерти отца.

Отца она никогда по-настоящему не любила, всегда сознавая, что в глубине его души таится жестокость. Слово «жестокость» было бы не совсем удачным. «Толстокожий», может быть, вернее, хотя и этим словом не вполне можно было описать Роланда Нельсона и его «катись ко всем чертям» отношение к жизни. Он ничего не просил от жизни и ничего ей не давал; циничный, с издевкой, человек, суровый, экстравагантный, вызывающий неприязнь у одних женщин, полное неприятие у других...

Джиэйн Сайприано. Подсознание Энн услужливо подбросило ей это имя. Она задумчиво потягивала коктейль. Да, Роланду Нельсону такая женщина пришлась бы по душе. Но ведь у нее был муж, по виду — настоящий тиран. А сама Джиэйн?

Зазвонил телефон. Явно не обошлось без телепатии, так как, подняв трубку, Энн ожидала услышать именно голос Джиэйн Сайприано.

— Да?

— Энн Нельсон?—Она была права!—Это Джиэйн Сайприано. Я вам не помешала?

— Нет-нет. Я как раз думаю о вас.

— Мне не удалось сегодня переговорить с вами. Известие о смерти вашего отца меня поразило.

— Я тоже не ожидала этого, миссис Сайприано. Особенно того, что он покончил с собой.

— Все это так странно. А не мог это быть несчастный случай?

— Инспектор Тарр, по-видимому, не склонен так думать.

— А как считаете вы?

— Не знаю. Полагаю, это было самоубийство. Хотя мне до сих пор трудно в это поверить.

— Мне тоже.

Джиэйн продолжала довольно поспешно:

— Не пообедать ли нам завтра вместе? О стольком нужно поговорить, Александру тоже очень хотелось бы с нами увидеться.

У Энн не было веских причин для отказа, хотя она и сознавала, что желание встретиться продиктовано отнюдь не обаянием ее личности. Она сказала:

— Буду рада встретиться с вами.

— Вот и хорошо. Как насчет двенадцати часов? Теперь послушайте, как до нас добраться: вблизи Блу Хилл Роуд, Мельбурн-драйв, дом 32.

Она объяснила дорогу, и Энн записала в блокноте, как доехать. На этом разговор закончился.

Энн пошла на кухню, поджарила бекон и яйца. Поела и попыталась читать; убедившись, что не может сосредоточиться, приняла горячий душ и пошла спать.

За последние дни столько всего произошло. Смерть отца, внезапное изменение ее благосостояния. Томас Тарр со своим непринужденным обаянием, его сомнительная подруга в красном пальто. Лютер? Ему больше подошло бы имя Лотарио, фыркнув, сказала себе Энн. И, наконец, этот одиозный Мартин Джоунз; как и Тарр, физически привлекательный — помимо ее воли,— в каждом слове которого, в каждом жесте чувствовались cкрытая враждебность, вызов...

Она заснула.

В девять тридцать на следующий день ей позвонил инспектор Тарр. В голосе его не было и тени смущения, он звучал официально.

— Я не могу выяснить местожительства вашей матери, мисс Нельсон. По тому адресу, что вы мне дали, она уже несколько месяцев не проживает. Не могли бы вы подсказать, куда еще обратиться?

— Остается только ее муж. Он живет в Глендэйле, дрессирует собак.

— Я попытаюсь связаться с ним.

— Между прочим,— сказала Энн,— вчера вечером мне звонила Джиэйн Сайприано.

— И что же?

— Она пригласила меня на обед.

— И вы идете?

— Конечно. А почему бы нет?

— Действительно. Но после позвоните мне, хорошо? Мне надо знать все, что происходит. Я буду в офисе часов до трех-четырех.

Энн согласилась, придав голосу сдержанное достоинство.

Она оделась более тщательно, чем обычно: белое платье без рукавов и светло-серое пальто и в одиннадцать часов выехала. День был солнечный, радостный; прохладный ветерок доносил до города соленое дыхание океана. Энн почувствовала внезапный подъем сил.

Она проехала вверх по Линкольн-Вэй, на 19-ю авеню, повернула налево на парк Президио Бульвар, который шел до Голден Гейт Парк; потом — по району Ричмонд, мрачному лесу Президио, к Голден Гейт Бридж. По заливу скользили парусные лодки, на горизонте вставал Сан- Франциско, и изломанная линия домов была похожа на белую сахарную глазурь; налево простиралась небесно- голубая гладь океана, почти зеркально гладкая, лишь кое-где вспыхивали барашки волн. Впереди вырисовывались горы Мартин Каунти; шоссе нырнуло в тоннель и начало спускаться мимо Саусалито к Сан-Рафаэлю, где Энн свернула на запад, к Инисфэйлу.

Как раз перед бревенчатым мостом она увидела Блу Хилл Роуд, узкую дорогу, виляющую по холму, поросшему елями. Возле металлического почтового ящика с надписью «Сайприано» Энн свернула на дорожку, ведущую к дому, и остановилась на площадке для машин, посыпанной гравием, перед высоким домом, который был построен из темного дерева и стекла.

Она приехала рано, было еще без десяти двенадцать.

Джиэйн Сайприано вышла на террасу, помахала рукой, потом спустилась по широким каменным ступеням. На ней были черные брюки и бежевый свитер с короткими рукавами, походка оказалась неожиданно легкой, девичьей.

Похоже было, что она искренне рада видеть Энн.

— Вы легко нас нашли?

— Да, ваше описание было точным.

Джиэйн повела Энн вверх на террасу, которую не то расширяли, не то чинили. На запад открывался чудесный вид: невысокие холмы, долины, поросшие деревьями, дальше, по серому блеску, угадывался океан. Они вошли в дом, открыв тяжелую дубовую дверь, и оказались в просторной комнате с высоким потолком, построенной в трех уровнях. Нижний служил холлом, или фойе, средний — гостиной, а самый высокий столовой. Ротонда в форме половины восьмиугольника, располагающаяся справа, позволяла любоваться видом. Стены были обшиты панелями из темного дерева: украшения, драпировки и ковры имели необычные цвета: черный, красный, лиловый, пурпурный. черно-зеленый.

В пышней степени необычный дом, подумала Энн, не похожий на другие.

Так она и сказала, и, кажется, угодила Джиэйн.

— Я проектировала его сама, для друзей. Потом, два тому назад, мы купили его.

— Я думаю, что дом прекрасный.

Джиэйн сказала:

— Когда я была маленькой, я хотела стать архитектором. Смешно, конечно, ведь не бывает женщин-архитекторов. Но я, тем не менее, закончила курс архитектуры. И вот результат.

— Дом просто чудесный!—сказала Энн.— В нем есть что-то романтическое, далекое от повседневности. Как волшебный замок. Я не имею в виду,— поспешила заметить она,— что он мало пригоден для жизни.

— Ну, что вы, вероятно, так оно и есть. Я, действительно, и романтична, и непрактична. Да и кому нужен скучный дом? Дело в том, что я проектировала его для Рекса и Перл Орр. Они тоже были и романтичными, и непрактичными. Когда Рекс умер, Перл не захотела больше здесь жить... Но позвольте сделать вам коктейль. Я недавно купила новый электрический прибор, чтобы крошить лед, и я обожаю с ним играть.

Энн прошла вслед за ней на самый верхний уровень, затем на кухню.

— Александр еще в постели,— сказала Джиэйн.— Иногда он встает до рассвета, иногда спит до двух дня. Он никогда не встает в обычное время.

Послышался слабый звук смываемой воды. Джиэйн прислушалась, по-птичьи склонив голову.

— А вот и Александр проснулся. Сейчас он будет здесь.

Свежий лайм-джус, куандро, ром последовали друг за другом в шейкер вместе с чашкой мелко наструганного льда. Джиэйн смешала все и подала в бокалах для шампанского.

— М-м-м,— сказала Энн,— теперь я вижу, что мне просто необходимо обзавестись этим прибором.

— До смешного дорогое устройство. Но доставляет массу удовольствия.

— Такие вот дурацкие устройства и доставляют больше всего удовольствия,— заметила Энн.

— Да, о чем я в своей жизни больше всего жалею, так это о мудрых поступках, которые я совершила.

Помолчав, Энн спросила:

— Перл Орр — это та самая Перл, на которой был женат мой отец?

Джиэйн кивнула.

— Роланд встретил ее здесь после того, как Перл продала нам этот дом. Думаю, в глубине души она жалела об этом — я имею в виду продажу дома, а не то, что она встретила Роланда.

— Я ее понимаю. Если я когда-нибудь захочу построить дом, вы сможете быть моим архитектором.

Джиэйн покачала головой и засмеялась.

— Боюсь, что я никогда больше не буду строить дома. С этим столько хлопот — сплошная головная боль. Тут и инспекторы по строительству, и тупоголовые подрядчики — и бог знает что еще.

Энн внезапно осенило.

— Вашим подрядчиком был Мартин Джоунз?

— Да. Как вы узнали?

— Я не узнавала. Просто вчера, когда он появился, вы довольно внезапно ушли.

Джиэйн медленно кивнула.

— Дом строил он.

— Грубое животное. Хотя и привлекателен на вид.— Джиэйн неопределенно махнула рукой.

— Он прямо-таки ощетинивается, когда видит привлекательных женщин.

— Он, по-видимому, не женат?

Джиэйн покачала головой.

— Что касается Мартина, тут долгая история. Он был помолвлен с девушкой из Инисфэйла, думаю, они дружили еще со школы. Мартин построил дом — где жил ваш отец — для себя и своей невесты. В прошлом году зимой девушка полетела в Сан-Диего, к сестре, встретила там морского офицера и буквально на следующий же день с ним обвенчалась. Сестра сообщила Мартину эту новость по телефону. И теперь он презирает всех женщин. Чем они привлекательней, тем больше он их ненавидит.

— Я могу гордиться,— сказала Энн.— Он прямо-таки рычал, когда обращался ко мне. Хотя, с другой стороны, я могу его понять.

Джиэйн пожала плечами.

— Александр терпеть его не может.

Она подняла голову. Энн, насторожившись, услышала шаги.

— А вот и Александр,— сказала Джиэйн.

Александр вошел в комнату: массивный в плечах, узкий в талии, коротконогий, с большой головой и великолепной шевелюрой. Волосы его были густые и седые до белизны, глаза большие, черные, нос небольшой и тонкий, как воробьиный клюв. Надеты на нем были темно-серые брюки и габардиновая рубашка цвета бордо.

Такого мужчину с первого взгляда не полюбишь, подумала Энн. Она подивилась выбору Джиэйн. И тем не менее, эта пара была не более странной, чем десятки других, которые вызывали удивление окружающих.

Джиэйн кратко представила их друг другу, потом сказала:

— Думаю, самое время позаботиться об обеде.

Александр кивнул.

— Отлично. Денек, кажется, выдался хороший. Мисс Нельсон и я пройдем на веранду.

Голос его был глубоким, звучным, неторопливым.

— Неплохо бы что-нибудь выпить.

Он провел Энн через французское окно на веранду, расположенную во втором уровне; веранда, поддерживаемая консолями, опасно нависала над скалистым обрывом.

— Тут совершенно безопасно,— покровительственно заметил Александр.— Но согласен, что первое впечатление не совсем приятное.

Он подвинул Энн стул, сам сел на другой. Вид отсюда был еще более захватывающим, чем с террасы, с громадами гор, уходящих к югу.

— Вы курите? — спросил Александр.

— Увы, я из тех несносных людей, которые никак не могут приобрести эту привычку.

Александр вставил сигарету в длинный мундштук.

— Джиэйн тоже не курит. Надо признаться, я испытываю низменное удовлетворение всякий раз, когда слышу, что некурящий подцепил рак легких... Я думаю, ваш отец никогда не курил.

— Не замечала.

— Своеобразный был человек. Во многом достойный восхищения. За эти годы я неплохо узнал его.

— Он рассказывал о вас. Знаете, пять лет назад, на турнире мастеров в Калифорнии...— Александр усмехнулся. послышался звук, похожий на кваканье.

— Этот турнир я помню очень хорошо. Ваш отец сделал там одну ошибку — одну маленькую ошибочку. И этого было достаточно. Через шесть ходов он сдался. Игра была не из легких, хотя, сказать откровенно, я не испытывал особых затруднений.

В его тоне чувствуется самодовольство, подумала Энн, даже напыщенность.

— Я перестал участвовать в соревнованиях. Фактически, я сейчас вообще играю редко. Шахматы — игра молодых, хотя, конечно же, бывает, что и люди зрелого возраста играют превосходно. Ласкер, например. Вы сами играете?

Внезапный вопрос застал Энн врасплох. Она с запинкой сказала:

— Я знаю, как ходят фигуры. Да, я играю. Я несколько раз играла в шахматы с отцом. Естественно, выигрывал он.

— Ваш отец был весьма незаурядным игроком, великолепным тактиком. Он играл находчиво там, где обычно играют слабо. Мыс ним играем в финале равноценно, что же касается дебютов, тут у меня позиции значительно надежней, чем у вашего отца. Когда мы с ним играли, выигрывал обычно я.

Он выразительно взглянул на Энн.

— Надеюсь, я не кажусь вам тщеславным?

— Нисколько, — ответила Энн, про себя думая обратное.

— Иногда нелегко провести грань между тщеславием и честностью. Мы сыграли не одну интересную партию с вашим отцом. У него три характерных ошибки. Первая — он не стал изучать дебюты. И в результате оказывался в таких ситуациях, которых можно было бы избежать при более тщательном изучении теории. Второе — он любил эффектные комбинации, любил огорошить — например, поставить своего короля в рискованную ситуацию. Подобная тактика, вероятно, раздражает и приводит в замешательство игроков со средними способностями, но тот, кто держит в уме общий план действий, не поддается на такую гасконаду. Третья его ошибка — самая уникальная и, я бы сказал, парадоксальная. Не знаю, какие подобрать слова. Нерешительность? В самый критический момент, когда дело доходило до развязки, он вдруг начинал медлить, спотыкаться, менять тактику. Необъяснимо. Он проигрывал таким образом самые блестящие партии. Между прочим, ваш отец не отличался мягкосердечием. Я бы скорее назвал Роланда человеком хладнокровным и безжалостным, когда речь шла о том, что затрагивало его интересы.

Энн, слушая вполуха и удивляясь про себя, зачем им понадобилось приглашать ее на обед, вернулась к окружающей действительности, так как голос Александра Сайприано приобрел странную жесткость.

Поднявшись, тот подошел к самому краю веранды. Медленно сделал глоток коктейля, который незаметно принесла на подносе Джиэйн, и посмотрел вдаль, на серый блеск океана.

Энн не нашлась, что ему ответить.

Александр обернулся к ней.

— Ну, хватит о шахматах. Я понимаю — для того, кто в них не играет, слушать разглагольствования шахматного маньяка просто невыносимо.

— Мне интересно все, что связано с моим отцом,— вежливо сказала Энн.— Мы не были особенно близки, но теперь, когда он умер...— Она смущенно улыбнулась.— Я не чувствую раскаяния — прохладное отношение исходило от него, не от меня, но, в конце концов, именно меня он сделал своей наследницей.

— Значит, он написал завещание? Странно.

— По-моему, помимо практических соображений, у него был и другой мотив.

Александр был явно заинтригован.

— Что заставляет вас так думать?

По неясной для нее самой причине Энн предпочла уклониться от прямого ответа. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, что побудило Сайприано пригласить ее к обеду.

—— Да знаете ли, сам тон завещания...

Александр шутливо осведомился:

— Боюсь, что обо мне в завещании не упомянули?

— Нет.

Он поджал губы.

— Как я понимаю, вы хорошо знали вторую жену моего отца,- помолчав, сказала Энн.

— Да, она была давней приятельницей Джиэйн. Импульсивная, сердечная женщина.

— И мне так показалось, хотя я видела ее всего один раз. Я до сих пор не знаю, при каких обстоятельствах она умерла, кроме того, что была автомобильная катастрофа.

— Если начистоту, она вела машину будучи пьяной и попросту вылетела за ограждение Блу Хилл Роуд.

— Да что вы! — Энн поколебалась.— Мой вопрос может показаться вам странным. И все же — допускаете ли вы, что в этом как-то был замешан мой отец?

— Отец? — Александр пристально взглянул на нее.

Энн быстро закончила:

— Говоря точнее, повинен ли в ее смерти мой отец?

— Я не стал бы полностью это отрицать,— с живостью отозвался Александр.— Но не вижу, как он мог это сделать. Прежде всего Роланд мог и не знать, что Перл была здесь. А почему этот вопрос пришел вам в голову?

Энн подумала, прежде чем ему ответить. Александр Сайприано, очевидно, считал Роланда Нельсона своим соперником — и, возможно, не только в шахматах — и склонен был интерпретировать любую информацию не в пользу Роланда, даже после его смерти. Но если она хотела что-то узнать у этого человека, необходимо было раскрыть карты. И она нехотя сказала:

— Говоря откровенно, есть некоторые признаки того, что его шантажировали.

— Шантажировали! — изумлению Александра не было предела. Он повернулся к Джиэйн, которая вышла на веранду пригласить их к обеду.

— Мисс Нельсон говорит, что Роланда шантажировали.

Джиэйн остановилась как вкопанная.

— В это трудно поверить. Какая же могла быть причина?

— Все не без греха,—сказал Александр.—Да и в моей жизни было два-три момента, о которых я бы не хотел никому рассказывать. И не забывай, Джиэйн, что мы не виделись с ним несколько месяцев. Могло случиться все, что угодно.

— Глупости,— резко сказала его жена.— Давайте сядем за стол.

Она накрыла стол на прохладной восточной террасе, на зеленой клетчатой скатерти, на тарелках был узор из зеленых листьев. В центре стояла высокая зеленая бутылка сухого вина.

Обед был таким, каким и ожидала Энн: простым, обильным, прекрасно приготовленным. Салат из креветок с авокадо; куриные грудки в небольших металлических кастрюльках, плавающие в пикантном маслянистом соусе, с гарниром из небольших круглых картофелин и кресс-салата; десерт из клубники с ванильным мороженым и черный кофе. Разговор за столом был бессвязным. Александр извинился за то, что кругом беспорядок — доски, козлы, арматурные прутья... Он отметил размеры новой террасы и показал место в фундаменте, которое нуждалось в ремонте.

— Если бы подрядчик для начала выполнил работу как полагается,— ворчливо заметил он,— всего этого беспорядка можно было бы избежать.

«Камешек в огород Мартина Джоунза»,— подумала Энн.

После второй чашки кофе Александр хлопнул ладонями по столу.

— Поскольку вы интересуетесь шахматами, вам было бы небезынтересно взглянуть на мою берлогу.

Энн посмотрела на Джиэйн, но не смогла ничего прочесть на ее лице.

— Я в некотором роде коллекционер,— продолжал Александр.— Думаю, что моя коллекция портретов шахматистов и шахмат—одна из лучших.

Энн послушно встала из-за стола. Александр кивнул Джиэйн:

— Восхитительный обед, дорогая.

Энн поспешила со своими комплиментами. Джиэйн слегка улыбнулась.

Сайприано повел Энн в свою берлогу — большую комнату в задней части дома. Одна стена была сплошь завешана рисунками и фотографиями гроссмейстеров всех возрастов и народов. Там был Сэмми Решевски, водруженный на высокий стул; Пол Морфи, в томной позе у фортепиано — как молодой Оскар Уайльд; Капабланка, любезный и красивый, соседствовал с задумчивым Алехиным, Фрэнк Маршалл смотрел влево, Чигорин уставился вправо. Висели там и десятки групповых фото, в том числе в несколько раз увеличенный снимок участников великого шахматного турнира мастеров с автографами.

Александр сновал взад и вперед, показывал, декламировал, разъяснял. Когда закончились настенные фотографии, он вытащил альбомы с автографами участников соревнований. В отдельном шкафу находились призы — кубки и медали. «Мои скромные достижения»,— охарактеризовал их оратор. В другом шкафу хранились книги на шести языках.

— И все это вы можете прочитать? — с удивлением спросила Энн.

— О да; я знаю немецкий, русский, французский, итальянский, испанский и португальский, а также греческий, сербский и, поверхностно, китайский и арабский. Я, знаете ли, что называется, прирожденный лингвист.

Энн еще раз выразила свое изумление, и Александр с удовольствием кивнул массивной головой.

— Меня готовили в бармены,— сказал он,— но я всегда предпочитал музыку и шахматы. И вот, — он развел руками, —что из меня получилось. Не нищий, но и никоим образом не богач. К счастью, у меня достает ума, чтобы удачно вкладывать свои небольшие средства.

Он подвел Энн к очередному шкафу, где были выставлены по крайней мере два десятка наборов шахмат, разнообразных по стилю и материалам, из которых они изготовлены: дерево, камень, слоновая кость, олово.

— Обратите внимание на эти вот,— сказал Александр,— Индия, восемнадцатый век. И вот эти, ими некогда пользовался сам Лопец. Да, чуть не забыл. Среди вещей, оставшихся после вашего отца, вы найдете красивый шахматный набор, который некогда принадлежал мне и который он приобрел при обстоятельствах не суть важных. Мне хотелось бы вернуть этот набор, и я думаю, что ваш отец не стал бы возражать. Естественно, я буду готов заплатить любую назначенную вами цену — в пределах разумного.

Не это ли было действительной причиной, по которой ее пригласили? Больше причин не было. Энн помедлила с ответом.

— Я еще не вправе распоряжаться имуществом отца.

Взгляд его буквально обжег Энн.

— Ваш отец получил эти шахматы в результате розыгрыша.

— Но я действительно не могу пока брать на себя никаких обязательств,— сказала Энн.— Извините, г-н Сайприано, но пока у меня не было времени обдумать ваше предложение.

Он зашагал к выходу из своей берлоги; экскурсия закончилась.

Было ясно, что он надеялся на положительный ответ. Проводив Энн в гостиную, он извинился, что вынужден ее оставить, так как должен написать важное письмо.

Даже после его ухода атмосфера в гостиной осталась натянутой. Хотя Энн не взялась бы определить, что изменилось. Джиэйн была так же очаровательна, но сердечность в обращении исчезла. Энн не замедлила откланяться. Хозяйка проводила ее до машины и выразила надежду на то, что они видятся не в последний раз. Энн предложила Джиэйн позвонить ей, когда та в очередной раз окажется в Сан-Франциско. Джиэйн пообещала это сделать, Энн уехала.

В зеркало заднего вида Энн в последний раз увидела женщину, которая смотрела ей вслед: задумчивую, хрупкую, одинокую.

Энн медленно спускалась с холма. На развилке дорог она задержалась, повернула вправо и поехала в Инисфэйл, не имея особых причин, кроме смутного убеждения, что по поводу смерти ее отца еще во многом придется разбираться.

Она свернула на Невилль-Роуд. Ближайшие соседи ее отца, как она заметила, занимали старый белый оштукатуренный дом в цветущем виноградном саду. На почтовом ящике она прочла фамилию Саварини. Энн подумала, не навестить ли ей этих людей. Но что они могли сказать ей? Что ее отец был недружелюбным, эксцентричным отшельником, без видимых средств существования, сомнительных моральных качеств и политических убеждений? Все это она знала и без них.

Возле дома отца стояла машина. Подъехав ближе, она увидела, что это зеленый пикап. Мартин Джоунз рыхлил землю во дворе перед домом при помощи культиватора с мотором. Энн повернула к дому. Джоунз никак на это не прореагировал. Он завел свой тарахтящий агрегат и начал прокладывать новую борозду.

Энн прыснула со смеху.

— Мистер Джоунз! — позвала она.

— Ну? Что у вас там? И что, черт побери, забавного вы нашли в моей работе?

Энн пожала плечами.

— Вы работаете с таким ожесточением...

— Ну и что?

— Вовсе не обязательно кричать теперь, когда культиватор не работает.

Мартин Джоунз поморгал глазами.

— Если вы пришли за вещами отца, я открою вам дом.

— Я еще не думала об этом.

— Я сказал вам вчера: чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

— Мне придется подождать официального разрешения.

— Когда вы его получите?

— Не знаю. В понедельник я встречаюсь с поверенным, который, надеюсь, утвердит завещание. Я не очень во всем этом разбираюсь.

Строитель хмыкнул и хотел было снова завести свою машину.

— Я только что обедала у Сайприано,— сказала Энн.

— И что из этого? — Его рука застыла на полпути, не дотянувшись до культиватора.

— Раз уж я оказалась поблизости, решила сюда заглянуть.

Он испытующе на нее посмотрел, играя желваками.

— Вы знали их раньше?

— Впервые вчера увидела.

— И что вы о них думаете? — Тон его был саркастическим.

Энн подумала.

— Не знаю. Просто не знаешь, что о них и думать.

Мартин Джоунз кивнул и мрачно усмехнулся. И опять сделал движение, чтобы завести мотор.

Энн выпалила:

— Я просто не могу поверить, что мой отец покончил с собой.

В этот раз он облокотился на рукоятку машины.

— А что же еще, по-вашему, с ним случилось, мисс Нельсон?

— Не знаю. Но самоубийство было совсем не в его характере. Для этого у него было слишком много жизненной энергии.

Джоунз фыркнул от удивления.

— Это с какой стороны посмотреть!

— Что вы имеете в виду?

— Этот сад, например. Нельсон дал мне понять, что он самый энергичный садовод в мире. Он нарисовал радужную картину будущего сада — цветы, кусты, живая изгородь, газон...

— Ну и ну! — рассмеялась Энн.— Я уверена, что он не мог всего этого обещать.

У Джоунза хватило такта милостиво улыбнуться.

— Каюсь, он просто сказал, что разобьет здесь сад. Иначе я взял бы с него за аренду дороже. Я с легкостью мог бы запросить за такой дом сто тридцать в месяц.

— Как получилось, что вы вообще сдали ему этот дом?

— Он у меня работал, ему негде было жить. Я разрешил ему поселиться в старой развалине, ниже по дороге.

— Он работал на вас?

— Совершенно верно.

— В качестве кого?

— Рабочего. Профсоюз добился для них зарплаты по доллару с небольшим в час. В прошлом году даже мне не удавалось столько заработать.

Он выпрямился, нетерпеливо взглянул на культиватор.

— Роланд Нельсон и здесь работал не очень-то усердно. Ему не хватало для этого «жизненной энергии». Я его уволил.

Он потянулся к шнуру мотора и дернул его. Мотор взревел. Лопасти завертелись, взметнув комья грязи. Энн отскочила, негодующе вскрикнув. Но Мартин Джоунз или не расслышал, или не счел нужным услышать.

Энн ехала обратно в Сан-Рафаэль, кипя от возмущения. Какой мерзкий тип! Неудивительно, что его невеста при первой же возможности поспешила выйти замуж за другого.