Кому на Руси жить

Глава тридцать первая

Удивление плавно сменяется сомнением.

Не может быть такого, чтобы задолго до появления различных школ и направлений, за тысячу лет до всенародно любимых экстрасенсов Кашпировского и Чумака тощий фраерок с проницательным взором смог овладеть техникой гипноза да еще в таком совершенстве. Эдак никаких детекторов лжи не надо, пальцами щелкнул и подозреваемый все свои секреты тебе на блюдечко выложил. Если сейчас так умеют, в наше время на всю Москву понадобилось бы три-четыре мастеровитых следака со статистикой раскрываемости стремящейся к ста процентам. А копья и стрелы убойной энергией “зарядить”вообще тема…

Нет, лажа все это. Туфта полная…

— Ну ты даешь, Старый! — вдруг начинает возмущаться опять подсевший за стол напротив меня Рваный. Его толстая нижняя губа обиженно подрагивает.

— Не понял…

— Чего ты не понял? — начинает сильнее распаляться Миша. — К тебе важный человек пришел, а ты рыло воротишь в наглую! Не мог потом поспать? Охренел, в натуре?

Рваный подаётся грудью вперёд, точно желает дотянуться и укусить меня.

— Я и не спал, — говорю, все еще не въезжая в суть обвинений. — С чего ты взял?

— Не спал? У тебя такая рожа была, мама не горюй, как у сраного, ненормального наркоши, хватившего дозу. Я вообще впервые вижу, чтобы с открытыми глазами спали. Потом ты и глаза закрыл. Растекся по стене как кальмар, осталось захрапеть. Дрозд у тебя перед носом пальцами щелкал, чтоб разбудить, минут десять ждал авось очухаешься, затем попросил тебя не трогать и засобирался.

— Не гони, — говорю, совсем мало чего понимая. — Он же сам меня усыпил… ты же сам сказал, что это был гипноз… сеанс… повязку на лоб напялил.

— Надо меньше бухать, Андрюша, — уставшим голосом говорит Миша. Когда его широкое седалище возвращается на место, под ним жалобно стонет лавка. — И по ночам в постели нужно спать, а не днем в вертикальном положении как лошадь. Гипноз если уже и придумали, то еще не развили до той степени, какую ты себе нарисовал…

Тяжелым чернильным облаком наплывает воспоминания, ползут по спине липкие, противные мураши, щекоча по нервам острыми лапками. Становится жутко как ребенку в темной комнате.

— Сморило, наверно. Вторую ночь не сплю и, кстати, совсем не от бухла. Сны дурацкие одолели, башка болит, я уж и ложиться побаиваюсь.

В качестве оправдания звучит жалко и как то по-детски. Рваного аж перекосило, он вытаращивает вперед свою аккуратно подстриженную мушкетерскую бороденку и издевательским тоном выдает:

— А я тебе не доктор, чтоб ты мне тут ныл, успокоительных и снотворных выписать не смогу, уж извини, рецепта у тебя нету. От дурной головной боли здесь лекарство одно — топор.

Немного успокоившись, Миша скидывает обороты.

— Ты что, до сих пор не понял куда попал? Неужели всех пережитых приключений тебе мало, чтобы вбить в мозг — мы в совершенно другом мире со своими понятиями, законами и укладом. Тут твои выходки мало кто поймет и оценит, держи свои шутки юмора при себе, Андрей, будь уж так добр. Запомни: эти люди воспринимают все буквально, до тошноты серьезно. Ценят силу, ум, хитрость, удачливость. Все остальное лишнее, никому не нужный шлак. Если хочешь выжить, постарайся соответствовать, ведь всеми основными качествами ты обладаешь, недаром же в бригадирах у самого Фрола ходил.

Упоминание имени знаменитого авторитета выводит меня из задумчивости. Мишину болтовню я слушал вполуха, еще раз прокручивая в голове свой странный сон словно видеокассету в плеере. Заметив кисляк на моей вывеске, Миша с язвительным участием интересуется чего мне такого приснилось эдакого, раз сломало полчаса посидеть, нормально с человеком потереть.

— Не что, а — кто, — говорю значительно. — Фрол снился. С дыркой в башке. Две ночи подряд, примерно в одно и то же время — сразу после полуночи. В холодном поту вскакиваю, колотит всего, дальше уснуть не могу хоть вешайся.

— И? — подгоняет мою мысль Рваный.

— Убили его, вот тебе и.

— Тебе приснился мертвый Фрол? — переспрашивает Миша, сужая глаза.

— Не мертвый, а убитый, — уточняю для непонятливых.

Горло предательски перехватывает спазмом, голос вздрагивает от подкатившего кашля.

— Это просто сон, Андрюх, — пожимает плечом Рваный. — Обычное же дело, ночной кошмар, чего ты распереживался как обгадившийся шестилетка?

— В том-то и дело, что не простой это сон, я точно знаю. Прижмурился наш Фрол. В переносице дырочка маленькая, а сзади полчерепа нету. Понимаешь? Нету затылка, блин! Я такого реализма давно не видел, будто рядом стоял, а в душе холод такое могильный, будто я сам окочурился.

— Кто его завалил?

— Понятия не имею, видел труп на полу бильярдной “Полюса”. Никого больше нет. Мозги кровяные на ковролине. Волына с глушителем в метре лежит. “Глок”. В упор шмаляли.

— Так может это ты его?

— Ага, может…

Гляжу на рожу Рваного разъехавшейся в широкой ухмылке и представляю, что началось там после убийства Фрола. Хорошо, если закончится мирным переделом без крупной войны, иначе много честных пацанов поляжет не за чих. Кому как не Мише это знать. И тут мрачным облаком наползает на меня осознание произошедшего на свидании с Дроздом. Не уснул я — вырубился. Потерялся на время, за которое хитрый мозг вдолбил в податливую память то, чего не происходило. Человек я по сути не сильно доверчивый, но чудесное появление нас с Мишей в далеком прошлом заставило меня пересмотреть свои взгляды. Отныне я готов всем сердцем поверить в существование машины времени, инопланетян, гномов и в оборотней с вампирами. Докатился, что называется. Кратковременную потерю сознания без проявления клинических признаков я тоже допускаю. Не знаю что там во Вселенной перещелкнуло, когда мы с Рваным в тачке летели в мутную речную воду, но сдается мне из одной это все оперы, списывать на банальный недосып как-то наивно, ведь с недавних пор в моей жизни не происходит ничего обыденного. Кто-то слишком грубо коснулся струны пронзающую века и соединяющую мое существо с прошлой жизнью. Хуже всего, что этот ступор, этот чертов сон наяву может накрыть меня где и когда угодно. Если эта штука не разовый глюк мозгов, то теоретически я могу отключиться купаясь в речке на глубине, скача во весь опор верхом или в бою пред лицом беспощадного противника.

До состояния человека на приме у врача впервые узнавшего про злую болезнь, пожирающую его жизнь, мне далековато, но осадок остаётся.

Сон этот ещё, будь он неладен… Заслужил или нет Фрол такую смерть, мне от этого ни холодно ни горячо даже если это и правда. Зачем он мне вообще снился, что мне хотели этим сказать?

Эх, потолковать бы по душам с всевышним кукловодом, уверен, парень он веселый…

Вот Рваному ни хрена не снится. Сидит, нагло пялится, думает крыша у Старого потекла.

— Что там Дрозд бубнил тебе у двери перед уходом?

— Спрашивал что такое сержант и что такое отдельный разведывательный батальон.

— Ты объяснил?

— В общих чертах.

— И что, он понял?

— Не дурней паровоза — понял. Это у тебя понималка что-то барахлит.

— Чего ты до меня докопался? — наконец не выдерживаю я. — Это не так, то не эдак, за сявку меня держишь? Опух что ли, Мишаня?

Рваный медленно качает головой и смотрит на меня с оттенком жалости как на ущербного.

— Не опух я — говорит. — И, давай-ка, начальника больше не включай, Андрюша, здесь ты мне не бригадир, усекаешь? Да и там не был, я всегда напрямую Слону подчинялся, все ему докладывал, сам знаешь, наверно. Другом тоже ты мне не стал. Даже когда у меня на хате приживался. Ты — волк. Одиночка. Таким друзей не надо. Никак не поймешь, что мы здесь навсегда? Все грезишь домой вернуться, колдунами бредишь? Здесь наш дом теперь, здесь, пойми ты наконец! Я выжить хочу и прижиться нормально. Не надо меня за собой на дно тянуть. Знаю, что трудно. Возьми себя в руки, будь мужиком, привыкай. Люди за тебя поручились. Разбойники батькой называют, в огонь и воду за тобой… Дрозд не пытать тебя приходил — поглядеть, оценить. Рогволд дружину будет набирать, ему настоящие бойцы нужны, а не увальни деревенские. С другой стороны, может ты и прав, чуешь подспудно, что не потянешь…

Рваный затыкается и смотрит в глаза с сомнением. Не знаю почему я в этот момент не бросился его душить, скорее всего адское любопытство пересилило жажду крови…

— Да не трави ты душу, говори толком, раз начал. В чем прав? Чего я там чую?

Еще немного поломавшись, Рваный выкладывает, бадуто на завтрашнее утро князь объявил набор добровольцев в свою младшую дружину, приниматься будет всякий, кто покажет сносное умение обращаться с оружием. Ему, дескать, по весне на бунтующую земиголу идти, а идти не с кем. Налицо острейший дефицит солдат и командиров. Старший сын Рагдай все со Святославом где-то носится, теперь, вот в Дунайскую Болгарию за каким-то лядом их потянуло. Головача нету, младшенький отпрыск Ольдар еще слишком юн, средний Ингорь сможет пойти да Змеебой. Добрая дружина есть только у последнего и этого князю, понятно, мало — земиголы народец недобрый, с малым войском к ним соваться все равно, что без дыма в улей. Нехорошо может закончиться. Святославов папка Великий князь Игорь вот так опрометчиво с малой дружиной к древлянам полез, возжелал повторно дань с них получить. Ну те, понятное дело, на князя за произвол да беззаконие обиделись и двумя берёзами как тряпку напополам его разорвали. Собирать многочисленное ополчение Рогволд по каким-то причинам не желает. Времени на обучение всего ничего, потому и брать будут только опытных, не меньше полусотни, по деревням уже гонцов разослали и на обратном пути в Полоцк тоже желающих звать будут.

Сижу я и смекаю, что не просто так Миша погрел где-то уши. Полоцкому князю деревенский племянник мертвого боярина как бедный родственник из под Барнаула для московского министра. Значит вхож Мишаня…

— Так это тебя Дрозд обозвал боярином или это мне тоже приснилось?

— Хм, не обозвал, а величал, — погасив самодовольную ухмылку, важно отвечает Миша. — Да, меня. Очень уж я заинтриговал Рогволда батьковича своими замечаниями насчет его возможного будущего, вот и захотел, чтоб был я при нем навроде советника. Миная, кстати, он тоже с собой забирает, так что Бур остается здесь полновластным хозяином.

— Даже так? — я уважительно присвистываю. — Значит, вы все теперь уважаемые люди, один я под колпаком у следствия. Крайнего дурачка нашли, да? Стрелочника?

— Нет, почему? Ты совершенно свободен, можешь топать куда хочешь и делать что вздумается. За причиненный ущерб князь забрал штраф-виру в виде найденного в сгоревшем подвале серебра, никаких претензий ни к тебе, ни к твоим людям нет, их уже отпустили.

Ловко! Ай да князь, ай да сукин сын, как все обтяпал! Ни разу не в накладе, еще и подзаработал. Красавчик, управленец от бога, мне бы такую хватку.

— Ясно, — говорю, решительно поднимаясь с лавки. — Меч мой где?

— Сейчас распоряжусь — отдадут.

— Да уж, будь добр, распорядись. Одежду и сапоги пусть принесут поприличнее.

— Ты чего затеял?

— В дружину наниматься пойду, а ты что подумал?

— Э-э, не горячись, Старый, — всполошился Миша. — Там умение показать нужно. Настоящее, на настоящем оружии. Тебя любой селянин сделает, не говоря уж о дружинных десятниках. Не позорься, подожди, я тебя в свою свиту пристрою, через недельку вместе в Полоцк поедем, десятником у меня будешь.

— Да ладно, Миш! Будем считать, что я твой крючок проглотил, ты мог мне ничего не говорить. А потом, ну какой из меня десятник Мишань? Так… пороть подтаскивать да поротых оттаскивать. Тупой гопник, с которым в одном поле гадить не сядешь. Так что не стоит утруждаться, товарищ боярин, мы уж как-нибудь сами. Я во дворе подожду, ага?

На свежем после дождя воздухе окончательно прихожу в себя, пытаюсь доосмыслить произошедшее. Получается из рук вон хреново, мешают отголоски подавленной обиды и ощущение недосказанности. Кроме того меня здорово взбудоражило известие о наборе в дружину. Вот тебе отличный шанс за казенный счёт отправиться в большой, настоящий город, где всяких разных возможностей не в пример больше нежели в этом Пердянске. Свое нынешнее положение я все еще расцениваю как огромное бедствие, несмотря на то, что живой, ем, сплю, двигаюсь, дерусь. Какая-такая во мне здесь надобность раз понадобилось тащить мертвого из воды? А может и не мертвого? Вдруг мы там с Мишей выжили? Тогда вообще скотство получается, я же ни индус, чтоб в переселение душ верить. Короче, Полоцк я рассматриваю как ступень вверх по лесенке разрешения моего вопроса. Буду стучаться в любые двери, постараюсь выяснить природу нашего появления в прошлом и приложу все силы вернуться обратно.

Вот неспроста мне Фрол снился, к переменам, не иначе. Ногу для нового шага я уже занёс, осталось опустить в правильном месте, не нажать в очередной раз на дерьмо.

Оставаться до завтра в доме у Миши нет никакого желания, скучный он какой-то, потопаю, пожалуй, ближе к городку, может разбойничков своих отыщу, может еще чего совершу на подъеме моральных сил, коих ощущается во мне небывалый прилив.

В ожидании обещанного оружия и одежды брожу по двору, ловко обходя еще не просохшие лужи. Кто там в песне хотел босиком по росе пробежаться? Харю бы ему расквасить, ни хрена в этом кайфового нету, у меня даже ногти на ногах посинели, не говоря о коже.

Примерно через четверть часа моего гордого променада Миша с парнишкой помощником выносят для меня кипу шмотья и даже полотенчико захватили ноги мне насухо вытереть. Одежонка была подобрана щедрой рукой, ничуть не хуже, чем на нынешнем хозяине дома, видать его прототип был не прочь щегольнуть в добротных шмотках. Четких размеров тут не существует, все слегка мешковатое и объемное, рукава в пору большего и не надо.

Оделся я прямо на крылечке и сам на себя красивого пораженно ахнул. Сапожки мягкие, свободные, порты удобные, рубаха с круглым расшитым воротом, пояс кожаный, пиджачок длиннополый, не малиновый, правда, темно-серый, но тоже ничего. Князь да и только. На худой конец боярин иль зажиточный купец.

Цепляю к поясному ремню оба меча безвременно усопшего Харана. Рваный говорит, что почти все собранное в тереме оружие он свёз к себе и эти клинки по его мнению лучшие из обретенных трофеев, им хозяина бы умелого, вообще цены не будет. Пару метательных ножей сую за голенища ещё один ножик в чехле вешаю с левого бока в горизонтальном положении на специальные зацепы в поясе.

Рваный больше не отговаривает меня уходить. Он, похоже фишку просек, видит, что обличье у меня получилось супербравое и провалить отбор в дружину будет трудновато, главное наколотить побольше понтов, если попросят помахать мечиком, ножик в цель швырнуть, вывернусь, не валенок поди, а повезёт, так и за красивые глаза возьмут.

— Помнишь как Слон учил?

— Рожу кирпичом и ничего не бойся?

— Совершенно верно.

— Именно так я и поступлю, спасибо, что напомнил.

В нагрузку к одежде и оружию Миша вручает мне пухлый кожаный мешочек с серебряными дирхемами. Весьма неожиданно и очень своевременно.

— С возвратом, — предупреждает Миша.

— Ясен пень, — говорю. — Разбогатею — верну.

Вид у Рваного как у любящей мамаши, провожающей отпрыска в армию, того и гляди всплакнёт. На прощанье я с силой хлопаю его по плечу.

— Счастливо оставаться!

Пока я с воодушевлением топтал прибитую дождем пыль по дороге из деревни в Виров, живот мой зажил отдельной жизнью и под конец пути громким урчанием стал подавать сигналы к немедленному принятию пищи. Совсем оборзел, думаю, недавно ведь кидал в нутро калории! Всему виной стресс и душевные потрясения, которые так любят заедать мясистые дамы. Ну, положим, мы с голодом далеко не тетки, нам лишний раз пожрать не возбраняется, тем более, что без доброго ужина до завтра точно не дотяну, решаю я и отдаю на нейронном уровне приказ ногам срочно нести меня в корчму к Кулею.

— Живой? — спрашиваю хозяина общепитовского заведения, как только он появился передо мной в заляпанном жиром льняном фартуке.

— Насилу, — отвечает Кулей, потирая ладонью лоб в фиолетовых разводах. — Твои дружки мне чуть всю корчму не развалили, резались не на шутку, руды два ведра напустили. Так я и не понял чего хотели.

— Да не бери в голову, каждый из них нашел чего искал.

Я вкладываю в узкую ладонь корчмаря мешочек с серебром. В счет возмещения ущерба, стало быть…

— Ты б накормил меня, — прошу слегка обалдевшего Кулея. — Да и пойду я дальше, дел невпроворот.

Из корчмы я едва выползаю. Давненько так не наедался, пузо выпирает точно я на сносях месяцев уже как семь. Прогулялся до причалов, поглазел на пришвартованные княжеские суденышки. Парус на каждом убран, аккуратными складками подвязан к перекладине, весла вытащены из гнезд, сложены вдоль бортов, открытые трюмы за исключением нескольких ящиков и канатных бухт пусты. Шесть человек вооруженной охраны лениво расположились на берегу возле шалаша.

Однако, вечер близится, надо искать куда кости кинуть. Мне бы у Кулея где-нибудь притулиться, да душевное беспокойство тянет в город, авось удастся кого знакомого найти, лучше, конечно, Гольца и остальных пацанов.

Почапал я знакомой тропой до боярского терема так глупо и некрасиво не дотянувшего каких-то тысячу лет до ранга памятника архитектурного зодчества. Дошел почти до самой усадебной ограды и остановился. В том месте где раньше темнела крыша верхнего этажа боярского терема быстрый ветер гонит рваные облака по розовеющему небу. На дворе слышны выкрики, стуканье топоров, гулкий звук сталкивающихся бревен, тявкает собачонка, гогочут гуси. Кипит жизнь на пепелище.

М-да, однако, рожу свою мне туда совать совсем не резон как ни хочется взглянуть хотя бы вскользь. С другой стороны вдруг Голец с парнями там на исправительных работах? Нет, не пойду, чтобы хуже никому не сделать, и так проторчал непозволительно долго. Мне поначалу надо в дружину трудоустроиться, легализоваться, так сказать и только потом поиском корешей заниматься.

Разворачиваюсь я и дую прямиком к хижине где выросла Шепетова жинка. Рискованно, но идти больше некуда, избушка Чурка самое то скоротать ночку да и спать уже охота спасу нет.

— Здорово, старый хрыч! — кричу с порога, в полумраке различив скрученную замысловатым кренделем, похрапывающую во сне человеческую фигуру на обширном хозяйском сундуке. — Кому спишь, дедуля?

Пройдя в хату, подвергаюсь наплыву воспоминаний из недалекого прошлого когда еще были живы Липан и Рыкуй…

От легкого прикосновения к плечу дед Чурок подорвался с лежанки, словно работяга при звуках будильника, зенки со сна невидящие вытаращил. Проморгавшись, узнал меня, заулыбался впалым, беззубым ртом, закивал, приглашая. Вот простецкая душа, а вдруг я грабить его явился!

Чурку, чтобы услышал, надо говорить очень громко, почти кричать.

— Шепет заходит? — ору ему в ухо. — Нет? Я подожду его до завтра, лады?! Ты лежи, не вставай, я тут возле выхода устроюсь!

Брякаю на стол узелок с остатками стряпни из корчмы Кулея.

— Пошамаешь с утреца, дед! Слышь? Сюда кладу! Вот!

Я устраиваюсь на своем прежнем месте у низенькой печурки. Топчан, похоже, еще с прошлого раза застелен стеганой дерюгой, в ногах лежит сложенное шерстяное одеяло. Пояс с мечами сую под лежанку, под рукой на всякий случай оставляю нож. Ума не приложу что я буду делать если и в самом деле сюда заглянет Шепет. Говорить с ним по душам, взывая к совести бесполезно, у него своя сермяжная правда. Мочить тоже не вариант, за него могут спросить как за путного, кол у Миная ради такого случая наверняка наготове. А вот одноглазый в свою очередь может здорово осерчать, обнаружив в доме своего тестя мою скромную персону, так что ножик лишним точно не будет.

Многочисленные соседи Чурка по холостяцкому логовищу с наступлением темноты немедленно вступают в активную фазу своего существования. К этому времени Чурок уже наладил громкость своего могучего храпа на максимум, загрузив помещение привычной для его обитателей шумовой завесой. Посовещавшись, паучья диаспора отправляет на знакомство со мной особо крупную и наглую особь, которая ловко свалившись с потолка мне на щеку, принялась хаотично вытаптывать поверхность моего лица быстрыми лапками. Пока я в состоянии близком к панике, запутавшись в одеяле, принимал сидячую позу, паршивец успел забраться за шиворот, где и был пойман в кулак и сильным броском отправлен в полет до дальнего угла избушки. “Чтоб ты там себе копыта переломал, гад!” — думаю вослед мстительно.

Очень скоро парочка мышей обнаружила опрометчиво оставленную на столе снедь и стала методично выгрызать в мешочке дырки. Весьма, как оказалось, не располагающее ко сну действо. Шум, наделанный запущенным в том направлении сапогом продержал грызунов на расстоянии минут пятнадцать, не успеваю заснуть, как пляска вокруг узелка продолжилась с удвоенной интенсивностью. Пришлось вставать и в темноте подвешивать мешочек к крюку на потолочной балке. Едва лег — снова скребутся уже где-то у входа и довольно сильно, с большим знанием дела. Ни одна мышь не способна наделать столько шума. Вот только крыс мне для полной нирваны не хватало! Нарочно что ли? Сна как не бывало. Второй сапог с глухим стуком ударяется в дверной косяк, падает на пол. Не поможет если, вынесу за дверь этот чертов узелок, пусть там с ним разбираются.

После выжидающей паузы шкрябанье у двери становится настойчивее, превращается в ритмичное постукивание. Крысюк там, видать, с хорошего енота. Если разобраться, по сравнению с громовым храпом Чурка звуки эти сущие пустяки, но нервы уже не выдерживают терпеть эту какафонию. Снимаю с крюка для детской люльки узелок, несу к выходу — подавитесь вы, сволочи!

Давлю изнутри на дверь, чтобы приоткрыть, и тут же в образовавшуюся щель внутрь избушки настырно протискивается чье-то тело.

— Опа! — выскакивает у меня от неожиданности. Делая шаг назад и вбок, с тоской вспоминаю оставленный на топчане ножик. Самое время вломить по незваному гостю свободной рукой, но меня останавливает миролюбивое поведение ночного пришельца. Стоит он на пороге, громко дышит и ничего противоправного вроде бы не делает.

— Ты кто? — спрашиваю осторожно.

— Я это, Стяр, Младина!

Подхожу ближе. Голос ее, чернавкин, хоть и придавленный.

— Как нашла?

— Видела в городе, подождала пока в доме стихнет и пришла.

Ее горячий шепот обжигает мне ноздри сладким медвяным духом. Втягиваю ее за талию в дом, быстро закрываю дверь на засов. Адский храп старика мешает выявить за дверью посторонние звуки. Одна она пришла или еще с кем не понятно. Тяну ее за руку под оконце в длинной стене.

— Садись, тут лавка.

Она послушно усаживается.

Не видно ни зги, но я попросту не знаю где тут у Чурка лучины и кресало да и есть ли. Придется в темноте сидеть как тысячелетним вампирам. Брякаюсь рядом с ней.

— Говоришь, случайно меня увидела? Почему сразу не подошла?

— Гадала ты или не ты.

Ну да, я сам себя в таком виде с трудом узнаю, тут не подкопаешься. Проследить, значит, решила, молодец, соображает…

— А чего одна, где наш общий друг Голец?

— Прогнал он меня, — говорит с оттенком злости в голосе. — Сказал — в жены брать не станет.

— Что, так и сказал, стервец?

— Так и сказал.

Младина обиженно вздыхает и вдруг совершенно для меня неожиданно заявляет:

— Ты меня возьми! Не нужна я никому, сирота я! Боярыне к себе не зовет, она сама не на месте. Нас как выпустили ходила к ней, просилась. Отослала прочь. А мне идти некуда, чаяла с Гольцом буду, как ты советовал да он как услыхал, что убили тебя, совсем злой стал, рычит на всех как зверь. А я в городе глядь — вроде бы и живой ты, сейчас вот трогаю и верно — живой. Возьми меня в жены, я хорошая, детишек тебе нарожаю! Хочешь, прямо сейчас возьми! Ты мне люб, а не Голец твой! Возьми иль не хороша тебе?

Она порывисто встает. Слышу что-то быстро прошуршало и к моим ногам валится комом серая Младинина юбка. В темноте под срезом длинной рубахи светлеют голые девичьи коленки. Торопливые руки тут же подхватывают подол и тянут рубаху к голове, постепенно обнажая все, что находится у дам выше коленей.

“Эк ее скрутило сердечную!” — думаю. Чтобы себя первому встречному предлагать, действительно, надо основательно помыкаться. В натуре…

— Стоп! — командую, сбрасывая оторопь и за локти ее хватаю. Силой заставляю Младину опустить рубаху на прежнее место. — Ты, мать, давай со стриптизом завязывай, тут тебе не пип-шоу для нищих! Что за детский сад в самом деле! Я ведь тебе уже объяснял почему не могу сейчас жениться и думал, что мы договорились. Ладная ты девка, Млада, спору никакого нету, но поверь, нельзя мне бабу. То есть бабу можно, жену нельзя, понимаешь? В дружину полоцкого князя собираюсь проситься, а как только возьмут — уйду. На новое место уйду, без кола и двора жить буду сам не знаю где и как. Не потащу я с собой никого, не имею права!

Младина молча нагнулась, подобрала с пола юбку и споро приладила на талии. Снова опустившись на лавку, после продолжительного вздоха горько изрекла:

— Вот и Голец так же самое говорит.

— Что права не имеет?

— Что в дружину к князю проситься будет.

— Когда?

— Завтра в полдень на купеческом дворе.

— Знаешь где это?

— Конечно знаю. Боярыня Любослава теперь там живет. Бадай ее своими девками окружил, любую прихоть исполняет, вот я и не нужна стала. Никому не нужна…

Она совсем по-детски всхлипывает и, чувствую, намеревается решительно встать, чтобы громко хлопнуть дверью и раствориться в ночи. Я быстренько соображаю, что подобные мысли и действия молодую девку до добра довести вряд ли смогут, пристраивать ее надо, иначе пропадет, времечко вон какое неспокойное.

Подсаживаюсь к Младе, сильно обнимаю за плечи, прижимаю к себе чисто по-дружески.

— Отставить нытье! — провозглашаю жизнеутверждающим тоном. — Давай спать ложиться, а завтра со мной пойдешь.

— Куда? Зачем?

— Увидишь.

Я уступаю заинтригованной сироте свое место на топчане, сам укладываюсь на лавку под сдвижным оконцем и немедленно проваливаюсь в беспробудный сон, в котором не было ни Фрола, ни Гранита, ни мышей с крысами.