Конец начала

I

Коммандер* Минору Гэнда шёл мимо центрального входа во дворец Иолани. По голубому гавайскому небу плыли легкие белесые облака. Над дворцом, построенном в поздневикторианском стиле, на пяти флагштоках развевались флаги восстановленного Гавайского королевства. Глядя на них, Гэнда улыбнулся. Гавайцы соединили в единое целое британский и американский флаги: по краям знамя обрамлял Юнион Джек, а всё остальное пространство заполняли белые, синие и красные горизонтальные полосы.

"Стоит отдать им должное", - подумал японский офицер. Белые владели гавайской экономикой задолго до того, как американцы присоединили эти земли себе.

Теперь всё иначе. Звёздно-полосатый флаг больше не развивался над дворцом Иолани, а в самом здании больше не заседала законодательная палата Гавайских территорий. Теперь это резиденция короля Стэнли Ована Лаануи - милостью божьей и Императора Японии короля Гавайев - и его рыжеволосой королевы Синтии. А пока король Стэнли царствовал, генерал Томоюки Ямасита, командующий японскими вооруженными силами на Гавайях, правил.

На вершине лестницы, ведущей во дворец, стоял караул из японских солдат. Они были невысокими, лишь двое оказались на пару сантиметров выше 160-сантиметрового Гэнды, но, благодаря надежным винтовкам "Арисака", необходимости в высоком росте не было. У подножия лестницы стояло отделение восстановленных гавайских королевских гвардейцев. Поставив высоких мужчин внизу, а низких наверху, можно было минимизировать существенную разницу в росте. Гвардейцы короля Стэнли носили пробковые шлемы и синие мундиры с белыми поясами: чисто церемониальная форма одежды для чисто церемониальной армии. Вооружены они "Спрингфилдами", которые тысячами хранились на складах армии США. К винтовкам были примкнуты штыки, однако Гэнда слышал, что патронов им не выдавали.

Когда коммандер шёл мимо них, гвардейцы вытянулись по стойке "смирно". Он кивнул им в ответ, отвечая вежливостью на их старания. Гэнда свернул за угол, затем ещё за один и оказался на заднем дворе дворца. Там тоже стоял караул из японцев и гавайцев. Внутрь дворца вела ещё одна лестница, а рядом находились ступеньки, которые вели вниз. Гэнда пошел именно туда.

В XIX веке в подвале жила прислуга. Там же находились склады, где хранились "кахили" - королевские посохи - а также серебряная посуда, вино и прочие необходимые для жизнедеятельности дворца вещи. Из-за того, что архитектор в последний момент решил обнести дворец рвом, подвалы были оборудованы полноценными окнами, поэтому в них было не так темно и мрачно.

У входа в одно из помещений стояли японские матросы, одетые в сухопутную форму: в дополнение к синим мундирам, они были в черных касках, к которым прилагались армейские разгрузки, патронташи и фляги. Как и караул у входа, вооружены они были "Арисаками".

- Слушаю, господин? Чего желаете? - спросил один их них, когда Гэнда остановился перед дверью.

Он назвал своё имя и звание и добавил:

- На 11:00 у меня назначена встреча с адмиралом Ямамото.

Смотреть на часы необходимости не было, он и так знал, что пришел на десять минут раньше. Опаздывать на встречу с главкомом объединенного Императорского флота Японии недопустимо.

- Хаи!* - одновременно воскликнули охранники и отсалютовали.

Говоривший с ним матрос, отошел в сторону и открыл дверь. Адмирал Исороку Ямамото работал, склонившись над сосновым столом. Стол этот не имел ничего общего с деревянным гигантом в библиотеке короля Дэвида Калакауа, который занимал генерал Ямасита. Гэнде это казалось несправедливым. Ямамото по званию выше Ямаситы, поэтому он должен иметь более комфортные условия для работы. Но тот сам отказался. На Гавайях адмирал ненадолго и ему не хотелось мешать постоянному командующему.

Когда вошел Гэнда, Ямамото поднялся. Они обменялись поклонами. Адмирал был совсем ненамного выше Гэнды, зато у него было широкое крепкое телосложение борца.

- Присаживайтесь, - сказал он. - Как себя чувствуете? Надеюсь, лучше? Выглядите вы бодрее и не таким бледным.

- Мне намного лучше, господин. Благодарю, - ответил Гэнда, садясь.

Когда японский флот схлестнулся с американским, пытавшимся отбить Гавайи, коммандер подхватил воспаление легких. Несмотря на болезнь, он сбежал из лазарета и во время битвы находился на мостике "Акаги", помогая японским авианосцам разгромить американцев. Нельзя сказать, что победа в сражении - это его заслуга, но он принял в ней посильное участие. Спустя месяц после битвы, он уже чувствовал себя старым, хотя, до старости ему ещё было далеко.

- Рад слышать. Я за вас беспокоился, - отрывисто произнес Ямамото. Гэнда почтительно склонил голову. Как и большинство моряков его поколения, он был учеником Ямамото. Он разработал основной план нападения на Гавайи и последующего наземного десанта. Он планировал, а адмирал Ямамото продвигал его идеи вперед, воплощая в реальность. А теперь... теперь они встречались в подвале дворца Иолани.

- Американцы притихли с последней нашей с ними встречи, - заметил Гэнда.

- Хаи, - согласился адмирал. - Надеюсь, они не вылезут ещё долго. Я намерен воспользоваться этой возможностью и вернуться в Японию. Пока на Гавайях всё спокойно, нужно совместно с армией решить, что делать дальше. Австралия... Индия... Разумеется, они хотят откусить ещё один кусок от Китая и ждут помощи от нас.

- Они её получат, - согласился Гэнда. Американцы соглашались продавать Японии нефть и металлолом, если та уберется из Китая. Война, даже такая рискованная, как война с США, намного лучше, чем подчиняться чужой воле и унижаться. Разве янки указывали англичанам убраться из Индии и африканских колоний? Вряд ли! Станут ли они сомневаться посылать своих морпехов в соседние страны, прояви те неподчинение? Ещё менее вероятно. Однако они почему-то считают, что могут приказывать Японии. Гэнда с горечью произнес:

- У нас не круглые глаза и не белая кожа.

- Верно. - Ямамото снова кивнул, следуя за мыслями Гэнды. - Но мы уже продемонстрировали всему миру, что это не имеет значения.

Он положил руки на дешевый сосновый стол. Два пальца на левой руке он потерял в Цусимском сражении во время Русско-Японской войны, когда был ещё молодым офицером. Он лишился двух пальцев, а русские лишились всего флота, который послали через весь мир на войну с японцами.

В 1905 Гэнде исполнился год. Как и другие его соотечественники, он прекрасно понимал значение Русско-Японской войны. То была первая война современного типа, в которой не-белые победили белых. А сейчас японцы били австралийцев, американцев, англичан.

- Надеюсь, что вернусь сюда ещё не скоро, - произнес Ямамото. - Судя по американским радиопередачам, бросать Гавайи они не намерены. Я надеялся, что будет наоборот. Что наши победы убедят правительство США в том, что им не победить и воцарится мир. Но этого не произошло. Карма, да? У них больше людей, больше ресурсов, больше заводов, чем у нас. Думаю, что всё это они в скором времени бросят против нас.

- Мы тоже будем готовиться, - убежденно сказал Гэнда.

- Хаи, - повторил Ямамото. Но то было лишь признание мнения коммандера, а не согласие с ним. Адмирал продолжил: - Они способны подготовиться быстрее, чем мы. Надеюсь, сделанное нами в восточном Тихом океане, даст нам время укрепиться и занять должное место в современном мире. Надеюсь... но доказать мою правоту может лишь время.

- Мы полностью реализовали наши планы в этом регионе, - произнес Гэнда.

- Верно. Но хватит ли этого? - Ямамото выглядел слишком уж мрачным. Он посмотрел на запад. - В Токио считают, что всё прекрасно. Там считают, что Соединенные Штаты на грани гибели. Они не понимают противника. Они, конечно, читали Сунь-цзы, но не считают, что написанное в его работах может относиться и к ним. Нет! Они-то намного умнее!

Его сарказм обжигал. Как фон Клаузевиц* почитался на западе, так и Сунь-цзы почитался на востоке. Причём уже более двух тысяч лет. Военный человек мог не соглашаться с мыслями китайского военачальника о тактике и стратегии лишь на свой страх и риск. Гэнда произнес:

- Уверен, всё не так уж плохо.

- Нет, всё гораздо хуже, - ответил ему Ямамото. - Радуйтесь, что вы далеко от Токио. Там сейчас царит просто отравляющая атмосфера. Природа этого яда кроется в нашем успехе, что делает его сладким, но ядом он от этого быть не перестаёт. Возможно, на длинной дистанции, он станет для нас смертельным, ибо такая отрава, как успех ослепляет.

- Если немцы победят русских... - начал Гэнда.

- Да, в армии только этого и ждут. Если северный зверь издохнет, мы набросимся на его труп и оттяпаем у него Сибирь. Если.

- Вермахт рвётся к Кавказу. Они уже на подходах к Сталинграду. После падения Ростова приказ Сталина "Ни шагу назад" звучит как вопль отчаяния.

На это Ямамото лишь пожал широкими плечами.

- Нам остается только наблюдать. Зимой немцы стояли у самой Москвы, но их отбросили. Теперь им нужна нефть. И нам тоже. Если они до своей доберутся... надеюсь, они ею поделятся. Вот и всё.

- Они также отвлекают американцев и англичан, что на руку нам, - сказал Гэнда.

Его слова вызвали у Ямамото улыбку. Он встал и поклонился коммандеру, тот поспешно ответил тем же.

- Рад, что ваш разум остался ясным. С такими людьми, как вы, Гавайи в надежных руках. - Он снова поклонился, на этот раз сильнее. Это означало, что встреча окончена.

Гэнда вышел из кабинета командующего, как по подушкам. Человек, которым он восхищался больше всего на свете, которым вся Япония восхищалась больше всего на свете, высоко его ценил! Большинство японцев знали Ямамото, точнее, знали о Ямамото лишь по газетным и журнальным статьям. Гэнда же был знаком с ним лично и считал, что адмирал полностью заслуживал восхищения.

Силясь скрыть глупую ухмылку, Гэнда поднялся из подвала. Вышел он в тот самый момент, когда из дворца выходила королева Синтия - новоявленная правительница Гавайев.

- Ваше величество, - по-английски приветствовал её Гэнда, стараясь скрыть иронию в своём голосе.

- Здравствуйте, коммандер Гэнда. Как поживаете?

Королева его узнала. Гэнда был одним из четырех офицеров - двоих от флота и двоих от армии, - кто убедил её мужа занять гавайский престол. Стэнли Ована Лаануи, отныне - король Стэнли, стал первым кандидатом, кто согласился сотрудничать с японской администрацией.

Гэнда не думал, что королева Синтия понимала, насколько простыми были критерии отбора. Однако просвещать её он не собирался.

- Мне уже лучше, благодарю, - ответил коммандер. Понимал английский Гэнда неплохо, но говорил на нём гораздо хуже, чем, например, Ямамото.

Синтия Лаануи улыбнулась. Без сомнений, она стала первой рыжеволосой королевой Гавайев за всю их историю. Улыбка её была подобна удару. На вид ей было между двадцатью пятью и тридцатью годами. У неё были зеленые глаза и веснушки, а ниже шеи она обладала всеми достоинствами, которыми должна обладать женщина.

- Хочу поблагодарить вас за всё, что вы сделали для моего мужа, - сказала она. Король Стэнли был минимум лет на двадцать старше неё. Гэнда сомневался, что она была первой его женой. Причины его выбора очевидны. А вот, чем руководствовалась она, Гэнда не понимал. По крайней мере, было заметно, что он ей небезразличен.

- Рад был помочь. Ваш муж - хороший человек, - сказал коммандер. На это он не поставил бы и пятидесяти сен, или десяти центов, в американской валюте, но Гэнда оставался вежливым, что позволяло продолжить беседу с этой очаровательной женщиной. Она была всего на пару сантиметров выше него.

Одета она была в совершенно неподобающее для королевы летнее шелковое платье. Когда она кивнула, всё остальное тоже заколыхалось, и ткань платья отлично позволяла это разглядеть. Гэнда надеялся, что пялился не слишком откровенно. Королева сказала:

- Он очень хороший человек. Гавайи нуждаются в нём. Особенно, сейчас.

Она действительно так считала или это просто вежливость? Гэнда был готов согласиться с первым. Если она столь наивна, ей придется очень трудно.

- Очень хороший, да. Делать много хорошего, - ответил на это Гэнда. Всегда лучше согласиться. К тому же, пока король Стэнли в точности выполняет все указания японцев, его действительно можно считать хорошим.

Согласие Гэнды вызвало у королевы Синтии улыбку ярче гавайского солнца. Словно у ног коммандера взорвался снаряд и разорвал его на части.

- Я очень рада, что и вы так считаете, - выдохнула она. Гэнда и представить не мог, что обычный выдох мог содержать столько благодарности.

Они ещё какое-то время поговорили. Затем королева вновь обворожительно улыбнулась и вернулась во дворец. Гэнде же нужно было возвращаться к своим обязанностям. И всё же, он проводил королеву долгим взглядом, пока та поднималась по лестнице.

Перед ветровым стеклом кабины Джо Кросетти появился "Зеро". Молодой пилот уставился в прицел "Уайлдкэта". "Нельзя вести эту тварь слишком долго, но если не буду вести, то сам промахнусь", - мелькнула и исчезла в голове мысль. Если подлететь поближе, промахнуться будет невозможно. Он дождался, пока ненавистный противник не заполнил весь вид перед ним, затем зажал большим пальцем гашетку на штурвале.

Взревел пулемет под крылом. В япошку полетели трассеры. Вражеский самолет вспыхнул факелом и рухнул в Тихий океан. У пилота не было ни единого шанса выбраться. Возможно, он всё равно, сгорел.

- Получи, тварь! - выкрикнул Джо Кросетти. Он развернул самолет обратно на авианосец. Навигация посреди океана - дело непростое, но он справился. Впереди появилась полётная палуба. Джо развернул "Уайлдкэт" носом к корме. Было сложно... Вниз! Хвостовой крюк самолета зацепился за тормозной трос, машина дёрнулась и замерла. Он сел и он цел!

- Неплохо, мистер Кросетти, - раздался в наушниках голос.

Реальность толкнула его сильнее, чем палуба при посадке. "Уайлдкэт" превратился в тыкву, подобно карете Золушки, а если точнее, в тренировочный самолет под названием "Тексан". Полётная палуба оказалась жёлтым прямоугольником, начерченным на бетоне. Впрочем, тормозной трос оказался настоящим. Джо садился с его помощью лишь во второй раз.

Его лётный инструктор, молодой лейтенант по имени Уайли Фостер, продолжал:

- Мне понравилось, как вы заходили на цель. На четвёрку.

- Благодарю, сэр, - ответил Джо.

- Рано благодарите, я ещё не закончил, - бросил Фостер. - Посадка тоже вышла неплохо, но ничего особенного. На полётную палубу вам так садиться пока рановато. Прежде чем совершать жёсткую посадку, вам нужно убедить меня, что вы умеете садиться мягко.

- Есть, сэр. Виноват, сэр.

Джо хотелось объяснить, что он садился таким образом с определенной целью, но это было не так, да и не было инструктору до этого никакого дела.

- Что же касается навигации...

Лейтенант многозначительно замолчал.

- Виноват, сэр, - повторил Джо, стараясь вложить в свои слова всю горечь, какую испытывал.

У него с самого начала были трудности с навигацией. Многие курсанты с базы ВВС в Пенсаколе закончили колледж, или нечто похожее на колледж. Джо закончил только школу, а во время нападения японцев на Перл Харбор работал в автомастерской в Сан-Франциско. В двигателях он разбирался прекрасно, однако, знаний по геометрии и тригонометрии едва хватало на то, чтобы добраться из точки А в точку В и обратно. И когда он окажется в пустынных и жестоких водах Тихого океана, шансов вернуться живым у него будет очень мало.

- Могло быть и хуже, - признал Фостер. - Я видел, как курсанты пытались добраться в Майами, Новый Орлеан или Атланту. Однако могло быть и гораздо лучше, блин. Если хотите получить назначение на авианосец, садитесь за учебники.

- Есть, сэр. Сяду, сэр, - горячо произнес Джо.

Служба на авианосце позволила бы поскорее начать бить япошек - именно поэтому Джо и записался палубную авиацию.

Лейтенант Фостер сдвинул "фонарь" кабины. Вместе с Джо они выбрались из "Тексана". Лётный инструктор был долговязым мужчиной под два метра ростом. Подобно башне он возвышался над Джо, рост которого не превышал метр семьдесят. Если бы они сражались на мечах, разница в росте играла бы существенную роль. Но, кому какое дело, какого роста пилот? Джо слыхал, как южане говорили: "Неважно, насколько велика собака, важно, как яростно она дерется". Японцы, напавшие 7 декабря, только подтверждали эти слова, однако Джо ни в чём не собирался их хвалить.

Он разглядывал "Тексан" со смешанным чувством раздражения и привязанности. Это был большой шаг вперед по сравнению со спокойным бипланом "Стирман", на котором он постигал азы лётного искусства. В тот же миг над головой прожужжал "Жёлтый псих". Дабы все пилоты знали, что перед ними курсант, флот выкрасил все "Стирманы" в ярко-жёлтый цвет.

Да, по сравнению с "Жёлтым психом", "Тексан" - это большой шаг вперёд. Это был моноплан, обитый сталью, а не лакированными тряпками, как "Стирман". В левом крыле у него был пулемет, из которого Джо подбил учебную цель, когда отрабатывал маневр атаки. Ещё у самолета были крепления для бомб. Это была отличная имитация боевой машины.

И всё же всего-навсего имитация. Двигатель "Тексана" обладал лишь половиной мощности "Уайлдкэта", а по максимальной скорости едва доставал до двух третей палубных истребителей. То, что всё это было сделано нарочно, мало волновало Джо.

Подошли техники, отцепили хвостовой крюк от троса и утащили самолет в сторону, чтобы очередной курсант смог приземлиться на жёлтой "полётной палубе".

Лейтенант Фостер спросил:

- Как считаете, когда уже будете готовы летать на "Тексане" в одиночку?

Джо моргнул. Этого вопроса он от Фостера не ожидал, особенно после высказываний инструктора о его навыках навигации. Однако ответ у него мог быть только один:

- Сэр, если прикажете, готов лететь сию же секунду.

У Фостера были светлые волосы, на лоб падала длинная чёлка, ещё у него была обворожительная улыбка, которая всем девчонкам в округе напоминала Гэри Купера. Джо же она напоминала богатеев с Ноб Хилл*, которые свысока смотрели на "макаронников" вроде него. Но офицер не унижал Джо из-за фамилии или внешнего вида. Фостер произнес:

- Ценю вашу храбрость, мистер Кросетти. Флоту нужны те, кто не испытывает сомнений. Но если ваши навыки ещё не совсем соответствую нормам, вам следует подождать. Страна, со своей стороны, тоже готова ждать.

Видимо, Джо выглядел слишком озадаченным, потому что инструктор вздохнул и пояснил:

- Сколько поминальных служб вы отстояли с момента появления здесь?

- Эм, несколько сэр, - признал Джо.

Он прекрасно понимал, что этих служб было более чем несколько, и Фостер об этом знал. Как только курсанты начинали летать, они тут же начинали падать и разбиваться. Одно столкновение в воздухе двух "Жёлтых психов" унесло жизни двоих курсантов и двоих инструкторов. Курсанты разбивались на взлётно-посадочной полосе. Падали в болота, что простирались вокруг базы ВВС в Пенсаколе. Один парень улетел на "Стирмане" в сторону Мексиканского залива и не вернулся. Его так и не нашли и объявили пропавшим без вести, а затем погибшим.

Несмотря на всё это, Джо произнес:

- Со мной подобного никогда не произойдет.

Он свято верил в собственную неуязвимость.

Лейтенант аж язык прикусил.

- Все так говорят. Иногда эти слова становятся для них последними.

Он пристально посмотрел на Джо.

- Что, не верите?

- Я удержусь, - настойчиво произнес тот.

Фостер взглянул на карточку, куда записывал оценки Джо за этот полет.

- Может, с божьей помощью, и удержитесь. В следующий раз полетите в одиночку.

- Благодарю, сэр! - как можно радостней отозвался Джо. Он действительно был рад, но вовсю демонстрировать свою радость не стал. Будь он проклят, если станет вести себя как итальянец перед лицом такого человека, как этот Уайли Фостер.

Он отправился в казарму на дальнем краю взлётной полосы. Когда он только приехал в Пенсаколу, то вместе с соседом жил в палатке. Некоторые курсанты до сих пор спали под тряпичной крышей, что было нетрудно в условиях влажного лета Пенсаколы. Однако он и Орсон Шарп уже заслужили условия получше.

Когда он добрался до двухэтажного здания казармы, то пропотел насквозь. Сан-Франциско существенно уступал Флориде по жаре и влажности. Его отец был рыбаком. Каждое лето Джо выходил вместе с ним из Рыбацкой пристани*, пока не устроился в автомастерскую Скальци. Но лишь здесь он начал понимать, что чувствует омар, которого бросили в кипяток.

Ни жара, ни влажность не помещали ему перескакивать сразу через две ступеньки. Джо пробежал по коридору и влетел в открытую дверь. Орсон Шарп сидел на стуле у своей койки и читал учебник по навигации. Курсант из Солт Лейк Сити был крупным, спокойным и уравновешенным парнем. Он не ругался матом, не пил кофе и пиво. Шарп был первым мормоном, которого Джо видел в своей жизни. Иногда Джо думал, что он слишком хорош, чтобы быть искренним, хотя вслух подобного никогда не произносил.

- Как прошло? - поинтересовался Шарп, отрывая взгляд от учебника.

Широченная ухмылка Джо должно быть говорила сама за себя, но он всё равно сказал:

- Лейтенант Фостер сказал, что в следующий раз я полечу один! Не могу дождаться!

Радость его соседа по комнате выглядела искренней.

- Это же отлично! Я знал, что ты ждал этого, но не думал, что дождёшься так скоро.

- Не. Ему понравилось, как я расстрелял мишень. Кажется, причина в этом.

Чуть запоздало Джо припомнил, что этим утром Шарп тоже летал.

- А ты-то как?

- Мой инструктор позволил мне полететь в одиночку уже сегодня.

Шарп скромно пожал плечами.

- Я выжил, - добавил он.

Джо поборол приступ зависти. На "Стирмане" его сосед в одиночку тоже полетел раньше. Шарп всё делал на "отлично" и никогда не суетился. Он был таким скромным, что с него невольно приходилось брать пример. Джо подошел к нему и протянул руку.

- Скоро полетим! Поздравляю!

- Спасибо, старик.

Ладонь у Орсона была почти в два раза больше, чем у Джо. Когда курсанты играли в футбол, Шарп стоял на позиции лайнмена, а Джо играл дифенсив бэка*. Он был быстр, но невелик.

- У нас получится, - добавил Шарп.

- Ага! - воскликнул Джо. - Нам ещё на многом предстоит полетать, сначала на наземных тренажерах, а потом и в небе. Надеюсь нам дадут время полетать на "F3F"*.

Флотский биплан-истребитель был снят с вооружения за пару месяцев до нападения на Перл Харбор. Джо попытался представить "F3F" в схватке с "Зеро". Может быть, к счастью, но воображение отказывалось рисовать такую картину. Сегодня эти самолеты использовались в качестве последней ступени тренировок.

Джо успел сказать только два слова:

- А уже потом...

- А уже потом поглядим, куда нас определят, - перебил его Шарп. - Ты же указал желаемое место прохождения службы во всех трёх строках анкеты?

- Авианосец? Конечно, бл... Ну, конечно, указал.

В присутствии соседа Джо старался не ругаться.

- А ты?

- Конечно, - ответил Шарп. - Если меня не определят туда, то мне без разницы, куда меня направят. Всё остальное - утешительный приз.

- Согласен.

Джо плевать хотел на службу в патруле или на гидросамолете (не совсем так - он ненавидел японские гидросамолёты, ведь один из них сбросил бомбу на дом, где жили его дядя, тётя и двоюродные братья и сёстры, но летать на американском самолете он совершенно не желал). Его интересовала только служба на авианосце, и желательно, на истребителе.

- Надеюсь, служить мы будем вместе, - серьезно произнес Шарп. - Из нас получится отличная команда.

- Угу, - согласился Джо. - Надо, пожалуй, подтянуть навигацию, иначе я вообще никуда не полечу.

Он поднял с сундучка собственный учебник и уселся на стул. Джо знал, что, если у него возникнут сложности, сосед ему поможет. Сам он не раз помогал Шарпу разобраться в конструкции двигателей. Из них уже получилась отличная команда. "Берегись, Хирохито", - подумал Джо и погрузился в чтение.

Лейтенант Сабуро Синдо редко чем-то восхищался. Некоторые пилоты считали, что он холоден, как рыба. Сам Синдо так не считал. По его мнению, людей в основном восхищали всякие глупости.

Лейтенант стоял на полётной палубе "Акаги" и смотрел на Перл Харбор. Выглядел порт не так, как до вторжения Японии и вступления США в войну. Тогда американские корабли стояли вплотную друг к другу, либо свободно болтались, стоя на якоре. Теперь же они превратились в почерневшие, изломанные ржавые куски металла. Из некоторых в море всё ещё вытекало топливо. Синдо разглядел на воде несколько радужных пятен. Тропический ветер доносил до него химический запах горючего.

В ходе третьей волны налета на Оаху японцам удалось уничтожить два американских эсминца и затопить их в канале, соединявшем Перл Харбор с океаном. Благодаря этому, весь остальной Тихоокеанский флот США оказался заперт в бухте, и японцы могли бомбить его в своё удовольствие. Синдо кивнул своим мыслям. Американцы могли бы попробовать выступить против японских ударных сил. Может, удачи они бы и не снискали, особенно без поддержки авианосцев, но так у них вообще не осталось никаких шансов.

Японские флотские инженеры убрали эсминцы из канала всего за несколько недель до провалившегося американского нападения. Синдо этому обрадовался. Теперь у "Акаги" было, где встать на ремонт, не боясь американских подлодок. У самого входа в канал была установлена противоторпедная сеть.

Синдо неприятно рассмеялся. Американцы в прошлом декабре даже не подумали установить такую сеть. Они даже не подумали, что кто-то решится запустить торпеды в мелководную гавань Перл Харбора. Японцы убедили их в обратном. Царящая вокруг разруха была тому свидетельством.

Такая же разруха царила и на земле. На острове Форд, там, где не было американских строений, когда-то росли деревья. Теперь там всё было завалено щебнем с торчащими пучками зелени, но вряд ли она задержится тут надолго. К северу от гавани, в Перл Сити, американцы дрались за каждый дом. В городке в основном жили военные, поэтому, гражданские, которые их обеспечивали, выглядели такими же потрёпанными, как сам остров.

В восточной части острова дела обстояли ещё хуже. Там американцы хранили топливо, а японские бомбы превратили его в дым и пламя. Синдо хорошо помнил тот пожар - то был погребальный костер американских амбиций на Тихом океане. Столб густого чёрного дыма стоял несколько недель, пока пламя, наконец, не погасло. Там ничего не росло. Синдо сомневался, что вообще вырастет. Остров Форд и Перл Сити пережили войну. Топливохранилища пережили ад.

Возле этих хранилищ и находились ремонтные доки американского флота. Поняв, что Оаху они не удержат, янки постарались разломать там всё, что можно. Японские инженеры с восхищением отнеслись к работе, проделанной их американскими противниками. Работать в этих доках японцам было непросто, ой, как непросто, однако, не невозможно.

Словно в подтверждение этому, палуба "Акаги" под ногами Синдо задрожала. Снизу послышался металлический стук и лязг. Во время битвы к северу от Гавайских островов в авианосец попал один пикировщик. Бомба пробила полётную палубу на носу и взорвалась в ангаре. К счастью, все самолеты находились в воздухе, защищая "Акаги", либо атакуя вражеские авианосцы. В противном случае, всё могло быть гораздо хуже.

Ремонтные бригады заделали полётную палубу стальными щитами, поэтому авианосец мог принимать самолёты. Этот ремонт был жизненно необходим. Всё остальное могло подождать. Экипаж мог отдыхать, насколько это возможно в гавайских водах.

"Дзуйкаку", пострадавший намного серьезнее "Акаги", уковылял на ремонт обратно в Японию. В итоге, его систершип* "Сёкаку" остался единственным неповрежденным авианосцем в восточной части Тихого океана. Синдо выругался про себя. Экипаж "Сёкаку" был менее опытен, чем экипаж "Акаги". В кризисной ситуации...

Не только лишь адмирал Ямамото ожидал развития кризиса. Американцы повредили авианосные силы Японии. Японцы разбили американцев. Два из трёх их авианосцев, вышедших с американского материка, лежали на дне Тихого океана. Третий, поврежденный, сильнее, чем "Акаги" и "Дзуйкаку" едва добрался до западного побережья. Весь остальной флот вторжения, который шёл за ними, был вынужден развернуться.

"Мы их разгромили, - самодовольно подумал Синдо. - Если они вернутся, мы снова их разгромим".

Из-под полётной палубы выбрался высокий офицер с лошадиным лицом. Увидев Синдо, он взмахнул рукой и подошёл к нему. Синдо тоже взмахнул рукой, а когда офицер подошёл ближе, отсалютовал по уставу.

- Как вы себя чувствуете, Футида-сан? - спросил он.

- С каждым днём всё лучше, благодарю, - ответил коммандер Мицуо Футида.

Во время боя с американцами он слёг с аппендицитом. Он завершил свой вылет, вернулся на "Акаги" и тут же отправился в лазарет, где ему вырезали воспаленный орган.

- Рад слышать, - сказал Синдо.

Он вёл за собой истребители с "Акаги" во время последнего авианалета на Оаху и в недавней битве с американцами на севере. Футида же командовал первым налётом и также, больной или нет, участвовал в недавнем бою.

- Всё кончено. Я справился. Меня заштопали, - сказал Футида.

Снизу снова послышался грохот. Футида улыбнулся.

- Об "Акаги" можно сказать то же самое.

- Надеюсь, это ненадолго, - пробормотал Синдо.

Будучи деловым человеком, он не обратил внимания на шутку Футиды, пока не стало слишком поздно. Всё ещё думая о деле, он посмотрел на северо-восток.

- Интересно, как американцы будут справляться со своим поврежденным авианосцем.

- Он на ремонте в Сиэтле, - ответил Футида.

- А, со десу?* Я не слышал, - сказал Синдо.

- Сам узнал несколько часов назад, - сказал Футида. - Его заметил один из наших "Н8К". Замечательный самолет.

Его лицо лучилось энтузиазмом. А эти большие гидросамолеты были великолепны. Вылетая с гавани в районе Перл Сити, где раньше находился порт клиперов ПанАм, они могли достичь западного побережья США, чтобы вести разведку или бомбить. Футида летал на одном из таких во время бомбардировки Сан-Франциско. Никаких сомнений, его энтузиазм был вызван, в том числе, и этим.

Синдо страшно ему в этом завидовал. Футида - очень умелый пилот. С этим никто не станет спорить, Синдо точно не стал бы. Именно благодаря своим умениям, он участвовал в операциях, к которым Синдо не допускали. Возможность сесть в кабину Н8К вторым пилотом, была одной из таких.

Мысли Синдо ни на секунду не отразились на его лице. Так было всегда, но в этот раз ему пришлось приложить особые усилия. Они давно служили вместе, однако такими близкими друзьями, каким для Футиды являлся Минору Гэнда, не стали. К тому же Футида находился на две ступеньки выше Синдо. Позволить командиру знать, что ты думаешь о нём - не самая удачная мысль.

Синдо лишь спросил:

- Чем ещё американцы заняты в Сиэтле?

- Работают круглые сутки, видимо, - ответил Футида. - Поэтому мы и следим за их портами. Они не сдались.

- Если они снова нападут, мы ответим, - сказал Синдо. - Преподадим им тот же урок, что и шесть недель назад.

Он замолчал, глядя на Футиду. Лицо пилота представляло собой непроницаемую маску вежливости, за которой могло скрываться всё, что угодно. Синдо решил немного надавить и посмотреть, что получится.

- Здесь у нас достаточно и самолетов и кораблей.

- В количественном отношении, да, - согласился Футида. - Считаете, прибывшие на замену погибшим лётчики, не отличаются от них в классе? А бомбардиры такие же меткие?

Вот, в чём дело. Синдо ответил:

- Чем чаще они будут летать, тем лучше станут. Недавно у меня возникли такие же мысли в отношении экипажа "Сёкаку".

- Надеюсь, - голос Футида по-прежнему звучал обеспокоенно. - У нас слишком мало топлива, чтобы позволять им летать столько, сколько захочется.

Лейтенант Синдо глухо зарычал. К сожалению, это правда. Уничтожение топливохранилищ ударило по Японии не менее сильно, чем по Америке. Хотя, скорее всего, американцы сами их подожгли, чтобы горючее не досталось японцам. Так уж вышло, японцам на Гавайях не хватало топлива, чтобы патрулировать и в небе и на воде в той мере, в какой хотелось Синдо. Перед последней битвой они хлебали керосин и солярку, словно пьяный матрос. Теперь им требовалось топлива по кораблю в день. Так дела вести нельзя, особенно, когда торговым судам тоже не хватало горючего, и когда вокруг сновали американские подлодки.

- Когда мы сможем начать пользоваться нефтью, захваченной в Голландской Ост-Индии? - поинтересовался Синдо.

- Боюсь, не имею об этом ни малейшего представления, - ответил Футида. - Возможно, коммандер Гэнда в курсе, но я нет.

- Если не скоро, зачем тогда мы вообще ввязались в эту войну? - проворчал лейтенант.

- Если бы мы не ввязались в войну, у нас бы вообще не было никакого топлива, - сказал на это Футида. - Нет смысла тревожиться о расходовании и дележе того, чего нет.

Как бы ни хотелось Синдо возразить коммандеру, никаких доводов у него не нашлось.

Джим Петерсон стоял в очереди за едой, держа в руке миску и ложку. Риса и овощей, что япошки выдавали военнопленным в трудовом лагере, не хватало ни на поддержание сил, ни на поддержание духа. Это не означало, что он не испытывал голод и не желал съесть даже такой скудный ужин. О, нет! После еды он чувствовал себя... не так паршиво.

Джим видел, что стало с теми, кто оказался слишком слаб, чтобы есть. Япошки не давали им пощады. Они гоняли этих ребят точно так же, как и остальных, и постоянно избивали. А если пленный от такого обращения умирал, что ж, не повезло. Япония не подписывала Женевскую конвенцию. Японские солдаты были убеждены, что плен - это величайший позор. Поэтому они считали, что обращались со сдавшимися американскими солдатами и матросами по-честному.

"Шлёп!". Четвертый от Петерсона человек получил скудную порцию ужина. "Шлёп!". Теперь третий. "Шлёп!". Второй. "Шлёп!". Теперь парень, что стоял перед Петерсоном. И, вот "шлёп!" - он получил свою порцию. На 10-15 секунд мир снова обрел краски. У Джима была еда! Он поспешил отойти в сторону, чтобы поесть, прижимая к груди миску, как скряга прижимает к себе мешочек с золотом.

Кучка липкого риса да неизвестные овощи размером с мяч для софтбола - вот, что было предметом его гордости. Джим это понимал и ему было стыдно. Он испытывал отвращение к самому себе. Но поделать он ничего не мог. Настолько его организм жаждал той скудной пищи, что выдавали япошки.

"И ради этого я уехал из Аннаполиса?" - горько думал Петерсон, спешно засовывая в рот еду.

Он был флотским лейтенантом, служил на "Энтерпрайзе" и возвращался в Перл Харбор после перевозки самолётов на остров Уэйк. Он взлетел с палубы авианосца, чтобы сделать с япошками то, что умел, и его быстро сбили. Джим считал, что "Уайлдкэт" - хорошая машина, пока не встретился со своим первым "Зеро". Он же стал для него и последним. Одного оказалось достаточно. Для него уж точно.

Ему удалось выпрыгнуть и приземлиться на поле для гольфа неподалеку от Эвы, рядом с аэродромом морской пехоты к западу от Перл Харбора. Петерсон сделал всё, чтобы вернуться в небо. Ни к чему хорошему его упорство не привело. Перед ним в очереди стояло множество пилотов, из морской пехоты, из армии, из флота. И всем нужны были самолеты. Япошки отлично постарались, уничтожая их прямо на земле. Их превосходство в воздухе было абсолютным.

Раз Петерсон не мог биться с япошками в воздухе, он сражался с ними на земле, как обычный солдат. Накануне полного краха его даже повысили до капрала, на рукаве истрёпанной рубашки до сих пор виднелась полоска. На земле никто не пытался привлечь его к обязанностям офицера, и это справедливо, ведь Джима никто этому не учил. Если бы он попробовал командовать ротой, она погибла бы в полном составе.

Никто в его отряде смертников не знал, что Петерсон - офицер. Но думал он не об отряде, а о Уолтере Лондоне. Он вскинул голову, словно ищейка, заметившая птицу. Где Лондон? А, вон он, сидит на валуне, ест рис, как и все прочие. Петерсон слегка расслабился. Лондон был самым слабым звеном в цепи. Если у него появится хотя бы половинка шанса, чтобы сбежать и остаться незамеченным остальными товарищами, он её использует.

Для этого и создавались отряды смертников. Придумавший это япошка должно быть находился на хорошем счету у дьявола. Если сбегал один, остальных вешали. Подобные действия нарушали все правила ведения войны, но япошкам было плевать. Любой, кто видел их в действии, не сомневался, что из-за одного сбежавшего они легко казнят девятерых.

Солнце закатилось за хребет Ваиана, западную горную цепь Оаху. Вдоль шоссе, ведущего от Колекол Пасс в казармы Скофилда, вытянулся трудовой лагерь. Зачем нужно расширять шоссе, Петерсон не понимал. Во время войны он недолго пробыл в Колекол Пасс. Желающих попасть туда было немного, и он не понимал, кому и зачем вообще туда ехать.

Однако так можно было занять военнопленных. Япошки заставляли их работать, работать до самой смерти. Петерсон рассмеялся, хотя смешного ничего не было. Загонять военнопленных до смерти, наверняка, было не единственной задумкой япошек.

Он доел рис до последней крошки. Как и всегда. Все так делали. Джим вспомнил, как иногда оставлял еду в тарелке в кают-компании "Энтерпрайза". Больше нет. Ни крошки. Он поднялся на ноги. Он был ростом под 190 см и когда-то имел крепкое ладное телосложение. Теперь же он больше походил на узел водопроводных труб, замотанных в ветошь. Он уже потерял более двадцати килограммов и продолжал худеть с каждым днём. Неизвестно, как, но продолжал.

Петерсон прошёл мимо Уолтера Лондона и сердито взглянул в его сторону. Большинство военнопленных были тощими. Лондон похудел, но тощим он не был. Он мог достать курево, мыло или аспирин и всегда небесплатно. Платить в основном приходилось едой.

Рядом с шоссе с гор стекал ручей. Пленные мыли в нём миски и ложки, стараясь по максимуму их очистить. Нельзя сказать, что здесь была распространена дизентерия, однако несколько солдат ею уже заболели. Ещё больше бойцов умирали каждый день от тяжелого труда, истощения и голода. Приходилось стараться содержать в чистоте себя и своё барахло. Но этих усилий зачастую было недостаточно.

Бараков не было. Постелей не было. Даже одеял не было. На Гавайях необходимость во всём этом отсутствовала, в отличие от других мест. Петерсон нашёл заросший травой пятачок и прилег. Неподалеку уже лежали другие. Если ночью они начинали мерзнуть, то прижимались друг к другу и таким образом сохраняли тепло.

Очнулся Петерсон под утро от удара японского сапога под тощие рёбра. Япошка не ударил его в полную силу, лишь слегка пихнул, чтобы тот поднялся. Если бы Петерсон продолжал лежать, то получил бы полноценный пинок. Довольный японец пошёл будить следующего американца.

Петерсон встал в строй на утреннее построение. Пока всех не пересчитают, завтрака никто не получит. Пленные выстраивались в ряды по десять человек, так охране было легче их пересчитать. Либо заметно упростить подсчёт. Судя по всему, некоторые япошки имели проблемы со счётом больше десяти. Может, Петерсон плохо о них думал, но ему казалось, что причина именно в этом. Большая часть охранников лагеря, судя по всему, в Японии была крестьянами. Они были грубыми и жестокими, постоянно демонстрировали свою власть над американцами.

Примерно каждое третье утро с пересчётом возникали проблемы. Это утро оказалось одним из таких. Когда охранники не смотрели в их сторону, американцы тихо переговаривались.

- Такое снилось, чуть не кончил, а сон проебался, - произнес кто-то позади Петерсона.

Сам он уже и не помнил, когда ему снились эротические сны. Когда постепенно умираешь с голода, сны о девках уносит прочь.

Руководивший лагерем японский сержант был не таким уж и плохим парнем. По крайней мере, могло быть и хуже. Очевидно, указания как кормить пленных и как нагружать их работой, он получал сверху. Как и любой другой япошка из увиденных Петерсоном, эти указания он исполнял добросовестно. Учитывая, что ему приходилось делать, он не проявлял жестокость ради самой жестокости. Он не избивал людей и не отрубал им головы, просто потому что захотелось, и своим подчиненным не позволял этого делать.

Сейчас же он был готов вот-вот взорваться.

- Смертники! - выкрикнул он одну из немногих известных ему английских фраз.

По спине Петерсона пробежал холодок. Так случалось всегда, когда он слышал эту команду. Как обычно, первым делом он начал вертеть головой в поисках Уолтера Лондона. С первого раза он его не нашёл. Убедив себя, что это ещё ничего не значит, он присоединился к товарищам по несчастью. Вместе с ними он тщательно пересчитал свой отряд: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять... Десятого нет. Где бы Лондон ни находился, здесь его не было.

- Ох, блядь, - тихо сказал кто-то за спиной.

- Как он умудрился слинять? - так же тихо и мрачно произнес Петерсон.

Они наблюдали за Лондоном всю ночь, сменяя друг друга и лишая самих себя драгоценного сна. Тому, за кем следили, этого делать, разумеется, было не нужно. Он спал как младенец. До этой ночи он спал, как младенец.

- Последней была моя смена, - сказал парень из Орегона по имени Терри.

В его широких глазах отчётливо читался страх.

- Наверное, снова вырубился, - продолжал парень. - А потом япошка утром ткнул меня в бок. Я и не думал, пока...

- Вот именно, пока, - перебил его другой. - Ты нас всех под петлю подвёл. Будь ты проклят.

- Поздно уже дергаться. Этот мудак сбежал, - более устало, чем ему самому казалось, произнес Петерсон.

По законам войны, уснувший на посту часовой, вставал перед комендантским взводом. Впрочем, своих сослуживцем он при этом не брал.

Подошли япошки. Спрятаться в другой, уже посчитанной группе, шансов не было. Может, япошки и не умели считать до одиннадцати, но они знали цифру девять, и знали, что девять - это не десять. Они начали тыкать в них пальцами, кричать и переговариваться на своём языке. Вперед выступил сержант. Он вполне мог досчитать и до девяти, и до десяти. Пленные замерли. Этот сержант, может, и неплохой парень, но сейчас он явно потерял терпение. Петерсону его даже стало немного жаль. Из-за побега он мог пойти даже на жестокий поступок.

- Дзакенайо!* - выругался сержант. - Бака яро! - добавил он.

"Идиоты!". Это слово также не предвещало ничего плохого. Но одной лишь руганью он не удовлетворился. Сержант подошёл к ближайшему военнопленному и со всей силы влепил ему оплеуху.

Возможно, он никогда раньше не бил людей как следует, однако сейчас всё казалось ненормальным. Японские младшие командиры постоянно лупили рядовых, когда начинали беситься. Военнопленные старались этого не замечать и заниматься своими делами. В противном случае, их бы просто пристрелили.

Хрясь! Хрясь! Хрясь! Сержант, может, был и не высок, зато плечи у него были, как у быка. Бил он не как девчонка. Он всегда бил на совесть. Петерсон испытал это на собственном опыте. Его голова дернулась в сторону. Джим не стал доставлять япошке удовольствие и уклоняться, хотя рот его наполнился кровью.

Чёртов япошка вернулся в начало строя и пошёл по второму кругу. Он кричал на американцев. Кричал он по-японски, однако свои слова подкреплял жестами. Он отлично изобразил расстрел, повешение и перерезание горла - последнее сопровождалось очень натуралистичными звуковыми эффектами. Затем он ткнул пальцем в пленных. "Вот, так с вами и поступят".

Петерсон решил, что всё произойдёт прямо здесь. Но не произошло. Сержант отрядил троих охранников и те повели оставшихся девятерых членов отряда смертников обратно в Опану, самую северную точку Оаху, туда, где почти сразу после окончания боев был образован лагерь для военнопленных. По пути они не получали ни еды ни воды. Если кто-нибудь останавливался по какой-то нужде, япошки гнали его вперед прикладами.

Через день Петерсон решился на ночной побег. Вряд ли он что-то потеряет, если его при этом застрелят, решил Джим. Точно так же они поступят с остальными, поэтому хуже, чем сейчас им уже не будет. Исчезнуть при малейшей возможности - его единственный шанс.

Этого шанса он так и не получил. Перед самым закатом япошки привели смертников в город Ваимеа, что располагался на северном берегу острова. Ночь парни провели в тюремной камере. Все в одной. Очевидно, что камера эта совсем не предназначалась для содержания девяти человек. Они набились туда битком, а чтобы лечь, им приходилось ложиться друг на друга.

Никто их не кормил. Но, поскольку тюрьму строили американцы, а не японцы, камеры были оборудованы краном с холодной водой и туалетом. Джим Петерсон пил, пока вода, казалось, не начнёт вытекать из ушей. Он умыл лицо и руки. Остальные сделали то же самое. А звука смываемой воды в унитазе они не слышали уже очень давно.

Когда наступило утро, япошки выгнали всех на улицу. Ожидая, что больше они воды не получат, парни заблаговременно ещё раз умылись и напились. В этом они оказались совершенно правы. Из-за того, что пленные не выглядели деморализованными и подавленными, как того хотели япошки, те гнали их без остановки на северо-восток до самой Опаны. Малейшее промедление вызывало тычок штыком в бок или удар прикладом по почкам и рёбрам.

Разумеется, из-за высокого темпа пленных охранники и сами были вынуждены идти быстро. Но всё же они хорошо питались и не изматывали себя непосильным физическим трудом. Возможно, добравшись до Опаны, они и устали. Джим же чувствовал себя вусмерть измотанным.

Япошки с радостью довели бы это дело до конца. Всех смертников поместили в камеры для приговоренных. Размеры этих камер не позволяли ни выпрямиться во весь рост, ни прилечь. В них пленники провели десять дней, получая скудную порцию риса и воды, достаточную лишь для того, чтобы едва-едва поддерживать жизнь.

Когда Петерсона, наконец, вывели из камеры, он едва мог стоять. Остальные чувствовали себя не лучше. К ним подошел офицер, рядом, как приклеенный, семенил переводчик. Это встревожило Петерсона. Если япошки собирались сказать пленным нечто такое, чтобы те поняли, ничего хорошего это не сулило.

Держа ладонь на рукояти меча, офицер пролаял что-то по-японски.

- Вы нарушили свои обязательства, - произнес переводчик. - За это нарушение вы будете наказаны. Отныне вы лишены тех привилегий, дарованных вам ранее.

Петерсон едва не рассмеялся ему в лицо. Если бы рассмеялся, офицер, без сомнений, вынул бы меч и отрубил ему голову. Джиму всё ещё хотелось жить, хотя в данный момент, он не мог объяснить, зачем.

Прозвучала ещё одна преисполненная ярости фраза на японском.

- Вас отправят строить дорогу в долине Калихи, - сказал местный япошка. - Таким будет ваше наказание.

Складывалось впечатление, будто он направлял их на Чёртов остров*.

Офицер снова прорычал. Переводчик не стал ничего говорить, видимо, и не надо было. Офицер выпрямился по стойке "смирно". Это могло бы выглядеть впечатляюще, если бы он был выше 170 сантиметров. Вместе с остальными членами отряда смертников, Петерсон поклонился. Они прекрасно знали, чего хотели япошки.

Когда офицер развернулся и ушёл вместе с переводчиком, Петерсон позволил себе вздох облегчения. Насколько он мог судить, они легко отделались. Строительство дорог - это строительство дорог. Что ещё они могли ему устроить после всего пережитого?

И где вообще, блин, эта долина Калихи?

Капрал Такео Симицу оглядел своё отделение.

- Что, парни, готовы вернуться в Гонолулу? - спросил он.

- Так точно, господин капрал! - разом выкрикнули бойцы. Разумеется, они изо всех сил кричали "Хаи!". Он младший командир, а они - его подчинённые. Если они будут ему досаждать, он мог их отхлестать или избить, и никто не посмеет даже слова сказать. Нет, не совсем так. Командир взвода лейтенант Хорино сказал бы: "Отлично! Продолжайте поддерживать дисциплину!". Но никто из вышестоящих командиров не стал бы возражать.

Только, как правило, он их не бил. Капрал чаще улыбался и ещё чаще смеялся. Капралом он стал относительно недавно. Командиры волновались, что он был слишком легкомысленным для такой должности. Но Симицу сражался, и сражался хорошо, сначала в Китае, затем, переплыв через Тихий океан, уже здесь, неподалёку от этих мест. Получив повышение, ему удавалось поддерживать дисциплину среди своих солдат без насилия, к которому зачастую прибегали другие капралы и сержанты.

- Ну, тогда, идём, - сказал Симицу.

Весь их полк перебрался из Гонолулу на побережье неподалеку от Халеивы на северном берегу Оаху, дабы оказать сопротивление возможному американскому десанту. Десант не высадился, этому поспособствовал японский флот. Теперь полк возвращался на исходные позиции.

- А здесь хорошо. Жаль будет уходить, - произнес Сиро Вакудзава.

Он был прав. В этих местах папоротник рос прямо перед вырытыми японцами окопами, на тропическом ветру качались кокосовые пальмы (те, что уцелели после японских бомбежек), океан здесь имел неописуемо прекрасный цвет, переливающийся всеми оттенками синего. Однако Вакудзава, который на момент высадки на Гавайях был зеленым новобранцем, оставался настолько легкомысленным, что на его фоне даже Симицу выглядел ворчливым брюзгой.

- А мне не жаль возвращаться в Гонолулу. Тут нет борделей, - произнес другой, более опытный боец.

Платили им скудно, поэтому бойцы не могли позволить себе ходить к шлюхам чаще, чем раз в месяц. Однако несколько солдат, у которых совсем не осталось денег, кивнули. Симицу не стал с ними спорить. Он также считал, что женщина раз в месяц гораздо лучше, чем вообще никаких женщин. Регулярные походы, всё же, лучше. "Нам всегда чего-то не хватает", - подумал он.

Он вёл отделение в расположение взвода. Все почистились. Все собрали свои вещи. Любой готов пройти самый строгий смотр - ведь их уже осмотрел сам Симицу. По пути он кивнул капралу Киёси Аисо, который командовал другим отделением их взвода. Тот кивнул в ответ. Он был худым, но жилистым и крайне суровым. Аисо больше соответствовал привычному образу капрала, чем Симицу.

Прежде чем отправиться обратно, до солдат снизошел с речью комполка, полковник Фудзикава.

- Поздравляю, бойцы. Вы отлично готовы к битве, - произнес он. - Я уверен, вы с лёгкостью выкинете американцев, едва только они попробуют вернуться на Оаху. Если они снова решат это сделать, мы будем наготове. Банзай! Слава Императору!

- Банзай! - хором выкрикнули солдаты.

Горнист протрубил сигнал выдвигаться. Солдаты выстроились в маршевые колонны.

- Крепитесь! - выкрикнул Симицу своим. - Для такого марша вы мягкие, как тофу. Я ожидал лучшего.

Служба в Гонолулу их всех расслабила. На марше в Халеиву Симицу страдал вместе с остальными, но виду перед своими подчиненными не подавал. Если он продолжит сохранять бравый вид, солдаты будут лучше его слушаться.

Поначалу всё вроде шло легко. Он смеялся при виде майн, вылетавших из зарослей риса, который сменил посевы сахарного тростника и ананасовые плантации, мимо которых они шли. До японского завоевания, Гавайи были неспособны сами себя прокормить. Теперь же, почти могли.

Среди риса копошились полосатые горлицы и голуби. Их стало гораздо меньше, чем когда Симицу впервые сошёл на берег. Они отлично годились в пищу, а люди слишком оголодали, чтобы их не замечать. К тому же полосатые горлицы оказались слишком глупы и медлительны, поэтому поймать их не составляло никакого труда.

Вскоре Вакудзава запел. У него был чудесный мелодичный голос, он легко выдерживал тональность, даже, когда остальные солдаты этого не могли. Пение помогало преодолеть расстояние. Симицу часто пел во время длительных пыльных маршей по Китаю. Походы здесь не были такими продолжительными, хвала небесам, и пыли здесь было меньше. Но пение всё равно помогало.

По крайней мере, он так думал. Когда Вакудзава вместе с парой других солдат пропел несколько популярных в Токио баллад, лейтенант Хорино произнес:

- Мы - солдаты. Если мы хотим петь, мы поём военные песни.

У военных песен был один недостаток: не считая популярных баллад, они были жутко тупыми. Воспевание службы в пехоте, смерти во славу Императора и последующей жизни в виде духа было далеко не таким же захватывающим, как песни про женщин, пьянство, желание разбогатеть и заполучить ещё больше женщин. Даже тональность у этих маршей была убогой. Это были скорее гимны, чем песни. Как можно вообще так петь?

Вскоре бойцы снова замолчали. Лейтенант Хорино выглядел довольным. По его собственному мнению, он прекратил небольшой бардак. Капрал Симицу проглотил вздох. Когда он пел, то не замечал дороги под ногами, и расстояние, измеряемое каждым его шагом. А теперь же, ничего, кроме ритмичного "топ-топ-топ" слышно не было.

Солдаты шли через Вахиаву. Как и в Халеиве на севере, здесь не было ничего особенного. Небольшой и совсем не богатый городок. Небогатый по гавайским стандартам, конечно. Однако здешние города постоянно напоминали Симицу о благополучии Америки. У обочин стояли машины, и их было так много! Ездить они не могли - топлива не хватало, но обычные люди когда-то могли их себе позволить. В Японии на машине мог ездить только обеспеченный человек.

Шины у некоторых машин оказались спущены, а с некоторых вообще сняты. Рано или поздно, из Малайи в Японию начнёт поступать резина, но сейчас её отчаянно не хватало. Толку для местных от этих шин не было никакого, особенно, когда машины, на которых они стояли, никуда не ехали. Значит, они послужат японцам.

Как и везде, в Вахиаве местные при виде японских солдат обязаны кланяться. Местные японцы делали это не только автоматически, но и правильно, демонстрируя почтение и уважение. Белые, китайцы и филиппинцы кланялись не очень хорошо, однако специального приказа следить за правильным выполнением поклонов не поступало.

Красивая блондинка, практически ровесница Симицу, почти под тридцать, поклонилась проходящим мимо солдатам. Когда взвод проходил мимо Вахиавы в прошлый раз, он уже видел красивую светловолосую женщину. Это та же самая? Как знать наверняка, спустя несколько недель?

В Китае он встречал миссионеров. Однако жители Оаху для японских солдат были первыми белыми, встреченными им за всю жизнь. Они были большими. Симицу сразу это заметил, когда они стреляли в него, как только он высадился. Но быть большим не значит, быть сильным, по крайней мере, достаточно сильным. Они дрались отчаянно, однако, всё же, в итоге сдались.

Губы Симицу искривились. Они заслужили всё, что с ними происходило. Сам он и представить не мог, как можно драться не до конца. Нельзя сдаваться врагу, чтобы он сделал с тобой всё, что захочется.

Лейтенант шагал впереди, держа ладонь на рукояти меча.

- Пусть видят, кто тут хозяин, - заявил он.

Никто в Вахиаве не выказывал японцам ни малейшего неуважения. Местных, наверное, это сильно бесит. Любой, кто проявит неуважение, будет наказан, а вместе с ним будут наказаны его родственники, друзья, соседи. Гражданских не формировали в отряды смертников, однако оккупационные власти обязательно найдут способ сделать так, чтобы никто не забывал, как себя нужно вести.

Вскоре полк покинул город. Вокруг вновь раскинулись рисовые поля, сменившие тростник и ананасы. Бойцы начали жаловаться на отсыревшие ноги. Сил петь уже ни у кого не осталось. У самого Симицу уже не было никакого желания приказывать бойцам петь военные песни. Он молча продолжал шагать, вперёд и только вперёд.

До заката полк не добрался даже до Перл Сити, не говоря уже о Гонолулу. Полковник Фудзикава выглядел недовольным. Точно таким же недовольным он был, когда они шли из Гонолулу в Халеиву.

- Вы все - слабаки, - прорычал он.

Возможно, он прав. По Оаху особо не помаршируешь, в отличие от, скажем, Китая. Там шагать можно хоть вечность. После китайской кампании, Симицу думал именно так. Здесь всё по-другому. Бойцов расселяют в казармы, они патрулируют город и всё. Если начать тут маршировать, то закончишь в Тихом океане.

Когда бойцы разбрелись вдоль дороги на привал, над их головами прогудел огромный гидросамолет. Он пролетел над Перл Харбором и сел у берега Перл Сити.

- Интересно, к чему это всё, - задумчиво произнес ефрейтор Ясуо Фурусава. Ему всегда всё было интересно.

- Ни малейшего представления, - ответил Симицу. - Если командир захочет, он скажет. Раз уж это наш самолет, спать я от этого хуже не стану.

Это точно был японский самолет, так как никто по нему не стрелял, и не грохотали зенитки. Симицу поел рис, назначил часовых и с наступлением темноты завернулся в одеяло. Он жутко устал, поэтому даже не заметил, как провалился в сон.

Джейн Армитидж видела японских солдат, маршировавших через Вахиаву. Каждый раз при встрече она им кланялась. Свои мысли она держала при себе. Если она не будет этого делать, кто-нибудь донесет япошкам и тогда с ней сделают что-нибудь нехорошее.

Ещё она постоянно хотела есть. Джейн боялась смотреть в зеркало в квартире. Лицо, которое смотрело на неё оттуда, было незнакомо: скулы, подбородок, глаза. Лишь желтые волосы напоминали о себе прежней. Когда она ходила в душ, то видела похожие на лестничные ступеньки рёбра. Руки и ноги бугрились мышцами.

Единственное, что удерживало её от полного отчаяния, так это то, что все остальные в Вахиаве выглядели точно так же. По крайней мере, все местные - оккупанты питались хорошо. Один скелет в толпе нормальных людей сразу привлечет внимание. А, если это скелет в толпе других скелетов? Говорят, страдание не любит одиночества. Господи, в этом точно есть смысл.

- Чтоб тебя, Флетч, - временами шептала она, когда рядом никого не было. Её бывший муж был офицером-артиллеристом в казармах Скофилда, находившихся по соседству. Он клялся и божился, что стоит япошкам сунуться на Гавайи, США вышвырнут их прочь, как котят. Сегодня Джейн осуждала его скорее за эти слова, нежели за то, что он чересчур много пил и напрочь забывал о её существовании, за исключением тех случаев, когда ему требовался перепихон.

Времени на размышления особо не было. Нужно было ухаживать за грядкой. Она выращивала репу и картошку. Джейн жутко злилась от того, что эта работа сделала с её руками. Они огрубели, покрылись трещинами и шрамами, под короткими ногтями постоянно копилась грязь. Впрочем, и в этом она была далеко не одинока. Если бы они сами не выращивали еду, то умерли бы от голода. Оккупационным властям не было до этого никакого дела. Наоборот, они, скорее, радостно рассмеются.

Она уже даже не вспоминала, что в прошлом работала учительницей третьих классов. Начальная школа закрыта, по всей видимости, навсегда. А директора... Джейн с силой оттолкнула эту мысль. В ушах до сих пор стоял хруст, с которым меч майора Хирабаяси перерубил шею мистера Мёрфи после того, как япошки нашли у него запрещенный радиоприёмник.

Однако этот ужасный звук постоянно возникал в памяти, даже, когда она пропалывала грядку. Джейн срубила тяпкой какой-то кустик... и голова Мёрфи скатилась с плеч, брызнула фонтаном невообразимо красная кровь, а тело забилось в судороге, правда ненадолго.

- У вас хорошая грядка.

Эти четыре слова вернули её к реальности. Какой бы эта реальность ни была, она отвлекла её от тех мыслей, что роились в голове. Она обернулась.

- Благодарю, мистер Накаяма, - сказала она.

Кланяться Ёсу Накаяме было необязательно. Это местный японец, садовник, не оккупант. Однако она всё равно общалась с ним крайне вежливо. Он был личным переводчиком майора Хирабаяси и его доверенным лицом. Оскорби его и пожалеешь. Выяснять это на собственной шкуре Джейн не собиралась.

- Благодарю, что так усердно трудитесь, - сказал ей Ёс Накаяма.

Было ему лет пятьдесят, но выглядел он гораздо старше, от постоянного воздействия солнечных лучей его кожа сморщилась и покрылась морщинами.

- Если бы все работали так же, как вы, еды было бы в достатке, - добавил он.

Он тоже похудел. Он не стал пользоваться своим положением ради получения каких-то послаблений касаемо улучшенного питания, денег или женщин. Складывалось впечатление, ему совсем не нравилось то, чем он занимался. Однако это не означало, что свою работу он выполнял недобросовестно.

Джейн заметила жука. Рефлекторно она подняла ногу и раздавила его. Накаяма одобрительно кивнул.

- Некоторые совершенно не трудятся, чтобы поступать правильно, - сказал он.

По-английски он говорил медленно, но достаточно свободно, но всё же не так, как человек, говорящий на этом языке с рождения.

- Вы не такая.

- Ну, надеюсь, нет, - сказала Джейн. - Если собираешься что-то сделать - делай правильно.

Накаяма снова кивнул и даже улыбнулся. За исключением пары золотых протезов у него были очень белые зубы.

- Да, - произнес он и, не говоря больше ни слова, отправился к следующей грядке.

"Да? - удивилась Джейн. - Тогда, почему мой брак не удался?". Разумеется, подобные вещи зависят от двоих, а Флетч совершенно не заботился выполнением своей части обязательств. Джейн было интересно, жив ли он ещё. Если жив, то, скорее всего, в плену. Стоя под ярким гавайским солнцем, Джейн вздрогнула. С военнопленными япошки обращались ещё хуже, чем с гражданскими, а это о чём-то, да говорило. Мимо Вахиавы частенько проходили отряды военнопленных, отправляясь, один бог знает, куда. Джейн старалась не думать, что среди этих одетых в рваньё скелетов был и Флетч.

На самом деле, она не желала своему бывшему мужу ничего дурного. Если она встретит его на улице или в трудовом лагере, она... Джейн не имела особого представления, что будет делать. Скорее всего, упадет и заплачет. Но если бы она делала так каждый раз, когда видела весь ужас, творящийся на Гавайях, на всё прочее у неё не осталось бы времени. Вместо этого она казнила ещё один сорняк.

Взводный сержант Лестер Диллон был несчастливым человеком. Морпехи, служившие под его началом, сказали бы, что он никогда и не был счастлив, но в обязанности взводного сержанта входило обеспечить своим бойцам такие условия, словно ад находился буквально за углом. Он хотел, чтобы подчиненные его боялись, чтобы ненавидели сильнее, чем врага.

Диллон знал, как этот механизм должен работать. В 1918 он сам был зеленым салагой и его сержант пугал молодого морпеха почище немцев. Шло время, пулеметная пуля оторвала кусок от его ноги и конец того, что политики всего мира тогда называли "войной, которая покончит с войнами", он встретил в лазарете.

Но его грусть была вызвана, скорее, личными, чем общемировыми причинами. Командир его роты, капитан Брэкстон Брэдфорд настрого запретил младшим командирам ходить пьянствовать в Сан-Диего. Логика Брэдфорда была проста.

- Будете бухать за пределами базы, нарвётесь на матросов, - сказал он.

Это был южанин до мозга костей, вплоть до собственного имени.

- Нарвётесь на матросов, - продолжал Брэдфорд, - обязательно подеретесь. Докажите, что я неправ и можете идти.

Никто из капралов и сержантов даже не попытался с ним спорить. Лес сам знал, что сломает челюсть любому встречному матросику. Его приятель, другой взводный сержант Датч Вензел сказал:

- Мы бы и не стали, если бы эти ссыкуны не просрали бой япошкам.

- И будут за это прокляты, - ответил на это Брэдфорд. - Но больше ничего не будет.

С этим тоже никто спорить не стал. Да и неважно всё это. Важно было, что транспорт, который вёз десант, после потери флота чесал обратно на материк, поджав хвост. Морпехи терпеть не могли отступать, даже если на то были очень веские причины. Между озлобленными морпехами и моряками уже вспыхнуло несколько стычек. Некоторые моряки даже не участвовали в том провальном нападении на Гавайи. Морпехи же в таких тонкостях не разбирались.

Поэтому Диллон сидел в клубе для младших командиров в Кэмп Эллиот, потягивал пиво и размышлял о несправедливости мира. Меланхолией пусть страдают рядовые и прочие низшие формы жизни. Не то, чтобы он не хотел пить с себе подобными. Совсем нет. Однако обстановка оставляла желать лучшего. К тому же шансы подцепить здесь официантку были минимальны - не было тут никаких официанток, лишь филиппинская прислуга, которая убирала пустые стаканы, да помогала бармену обновить запасы выпивки.

Когда в клуб вошёл Датч Вензел, Лес махнул ему рукой. Вензел подошёл. Они с Дилланом были практически одинаковы: здоровые, светловолосые, загорелые. Всё это говорило о том, что они немало времени проводят под солнцем. Вензел был на несколько лет моложе и по возрасту не попал на Первую Мировую. Но, как и Лес, он служил в Центральной Америке, в Китае, на нескольких боевых кораблях.

- Бурбон со льдом, - бросил он бармену.

Тот махнул рукой, показывая, что услышал. Вензел кивнул Диллону.

- Ну, разве это не полный пиздец?

- Что? Что мы пьём не в Гонолулу?

- Да ну на хер, - ответил Вензел. - Тогда бы пришлось закрыть Отель Стрит. А стоит им её закрыть, мы устроим бунт.

Спустя какое-то время он добавил:

- И армия и флот тоже.

Морпехи всегда пренебрежительно относились к солдатам.

- Мы бы устроили, - отозвался Диллон, допивая стакан и помахивая им бармену, показывая, что хочет ещё. - Если бы нам дали высадиться, мы бы япошкам жопы надвое разорвали.

- Да, уж, блин, - сказал Вензел.

Он дождался, пока бармен принесет выпивку и уселся напротив Диллона.

- Никаких сомнений. Да, они победили армию, но против нас у них нет ни шанса. Ни единого, - Диллон говорил с той же уверенностью, с какой прогнозировал завтрашний рассвет.

То, что япошки разгромили американскую армию, для него служило подтверждением, что с морпехами они не справятся.

- Интересно, сколько ещё ждать, пока мы снова созреем взяться за этих узкоглазых. - Лес задумчиво кивнул и ответил на собственный вопрос:

- Для начала нужно построить новые авианосцы. Бог его знает, сколько времени это займёт.

- Надеюсь, строить их начали ещё до того боя, - заметил его приятель. - Блин, надеюсь, их начали строить ещё до того, как на Перл Харбор упали первые бомбы.

Диллон кивнул.

- Надеюсь, строительство начато уже очень давно. Тогда нам вообще не из-за чего будет переживать.

- Ага, а потом мы проснёмся.

Вензел залпом выпил содержимое своего стакана. Затем он посмотрел на бармена и кивнул. Тот сразу налил второй.

- Половина из тех, кто пришёл в Корпус в тридцатых, записались, потому что не было работы, - продолжил он. - Не самая благородная причина.

- Они всё равно стали добротными морпехами, - сказал Диллон.

Сам он записался на волне патриотического угара. Почему в Корпус пришёл Датч, он не спрашивал. Если Вензел захочет, он сам расскажет, лезть с расспросами не нужно. Корпус морской пехоты США, конечно, не Французский Иностранный Легион, однако среди прочих родов войск, они были к нему ближе всех.