Конец начала

III

Хиро Такахаси нёс лучшего ахи по Нууану-авеню в японское консульство. Над его зданием всегда развевалось Восходящее солнце, напоминая о родине, которую Хиро покинул в возрасте Кензо и Хироси. Сегодня Восходящее солнце развевалось над дворцом Иолани и по всем Гавайям. Хиро гордился им, хотя сыновей знамя пугало.

Хиро носил рыбу консулу ещё до войны. Те, кто служат Японии, заслуживают самого лучшего, разговаривая с ними, старый рыбак чувствовал себя как дома, поэтому он носил рыбу с радостью. Хиро было приятно думать, что, благодаря его рыбе, консул Кита и советник Моримура не будут голодать.

У ворот консульства стояли одетые в хаки часовые. Помимо дворца и контроля территориальных вод Гавайев, это было ещё одно свидетельство превосходства Японии. Один из часовых указал на Хиро.

- Вон, Рыбак идёт! - воскликнул он.

То, как он это сказал, означало, что именем "Рыбак" он назвал Такахаси. Все часовые звали Хиро Рыбаком. Когда старик подошёл ближе, они поклонились.

- Конитива*, Рыбак-сама, - произнес один из них.

Это уже было удивительно. Рыбак, Рыбак-сан, мистер Рыбак - это ещё нормально. Но, Рыбак-сама... Хиро поклонился и произнес:

- Вы, ребята, наверное, очень голодны, раз зовёте меня "господин Рыбак".

Часовые рассмеялись.

- Мы очень голодны, Рыбак-сама, - сказал тот, кто назвал его так первым.

Видимо, так и было. Японские солдаты питались лучше, чем гражданские, но ели они, в основном, только рис и больше ничего. Часовые были того же происхождения, что и Хиро, и родом они были тоже из окрестностей Хиросимы. При случае, он и им что-нибудь приносил. Но сегодня он ещё раз поклонился, на этот раз, извиняясь.

- Прошу простить, друзья. В следующий раз, если получится. Возможно, люди внутри поделятся ахи с вами.

Он показал рыбу.

- Едва ли! - одновременно сказали сразу двое. Один ещё добавил:

- Эти жадные твари даже не понимают, как им повезло, что у них есть такой друг, как вы.

- Нет, мне кажется, это мне повезло, - сказал Хиро.

Часовые лишь посмеялись. Старик пояснил:

- Это важные люди с родных островов и они рады меня видеть. Разумеется, это мне повезло.

- Ещё больше они рады видеть вашу рыбу, - ответил на это часовой.

- Не будем его убеждать, - сказал другой. - Пусть проходит. Скоро сам всё поймёт.

Они расступились. Хиро прошёл внутрь и оказался в здании консульства.

К нему подошёл клерк.

- Здравствуйте, Такахаси-сан. Как поживаете?

- Неплохо, спасибо. Я бы хотел увидеться с консулом Китой, если можно.

В качестве объяснения причины визита, он снова поднял ахи.

- Мне очень жаль, но консула сейчас нет, - сказал клерк. - Он играет в гольф и до вечера не вернется.

- В гольф, - пробормотал Хиро.

Он слышал, что Ките нравится эта западная игра, но никак не мог взять в толк, почему. Бить клюшкой по мячу, пока тот не закатится в лунку? Какой в этом смысл, помимо бессмысленной траты времени?

- Но советник Моримура здесь, - обнадёживающе произнес клерк. - Уверен, он будет рад повидаться с вами.

При этом смотрел клерк на тунца, а не на Хиро. Возможно, часовые знали, о чём говорили.

Когда клерк провёл Хиро в кабинет, Тадаси Моримура изучал карту Перл Харбора. Это был высокий мужчина приятной наружности с длинным лицом, аристократическими скулами и бровями. Лет ему было явно больше тридцати.

- Рад тебя видеть, Такахаси-сан, - сказал он, поднявшись и поклонившись. - Какая милая у тебя рыбка. Хочешь, я присмотрю за ней, пока консул не вернется?

- Да, пожалуйста, - ответил рыбак.

Моримура не стал брать рыбу сам (его ладони имели примечательную особенность: на указательном пальце левой руки не хватало одной фаланги). Он позвал клерка и тот отнёс рыбу в холодильник. Если бы после этого Моримура прогнал Хиро, рыбак бы решил, что сотрудники консульства терпят его исключительно из-за рыбы. Однако советник, чей титул, хоть и звучал пафосно, на самом деле, мог ничего и не значить, произнес:

- Прошу, присаживайся, Такахаси-сан. Рад тебя видеть. Если честно, я тебя сегодня уже вспоминал.

- Меня? - удивился Хиро, усаживаясь в кресле.

- Хаи, тебя, - кивнул Моримура. - Ты знаешь Осами Мурату?

Хиро помотал головой.

- Гомен насаи*, боюсь, что нет. Скажите, кто это?

- Это ведущий. Радиоведущий, - пояснил Моримура. - Обычно он работает из Токио, где и живёт, но сейчас он на Гавайях. С тех пор, как мы отняли эти острова у американцев, он уже сделал о них несколько выпусков. Ты отлично подойдёшь ему для интервью. Ты расскажешь ему, расскажешь всей Японии, как тут всё устроено.

- Меня услышат в Японии? - спросил Хиро.

- Совершенно верно.

Моримура улыбнулся и кивнул. У него была очень обворожительная улыбка, благодаря ей, его голубые глаза блестели ещё ярче.

- По правде сказать, тебя услышат по всему миру. Именно так работают коротковолновые радиостанции, - добавил он.

- Меня? По всему миру?

Хиро засмеялся.

- У меня не получается даже привлечь внимание собственных сыновей.

- Они обратили внимание на твоё интервью в "Японском вестнике"? - хитро спросил Моримура.

- Ну... немного.

Такахаси не хотелось объяснять, какого рода внимание обратили на него Хироси и Кензо, после того, как прочли его интервью в японоязычной газете. Они обозвали его коллаборационистом. "Какой я коллаборационист? Япония - это моя родина", - подумал Такахаси. Однако сыновья считали иначе.

- Устроим интервью, - сказал советник Моримура. - Ты свободен завтра днём, Такахаси-сан?

- Я буду на рыбалке, - неуверенно произнес Хиро.

Моримура подмигнул ему. Хиро моргнул. Неужели не показалось? Советник сказал:

- Твои сыновья смогут денёк поработать на "Осима-мару" самостоятельно?

Хиро был шокирован тем, что сотрудник консульства знал название его сампана. Он удивился настолько, что начал кашлять и заикаться, словно школяр.

- Смогут, наверное, - сказал он, понимая, что смогут.

Кензо и Хироси ошалеют, когда узнают, что он не отправится в море с ними. Он никогда не уклонялся от работы, и что бы сыновья о нём не думали, в этом они его обвинить не смогут. Но они никогда не были счастливы в его компании. Если они отправятся рыбачить без него, то не расстроятся. Если они вернутся с хорошим уловом, то постоянно будут напоминать об этом отцу.

Рыбак пожал широкими плечами. Бывало и похуже.

- Когда мне прийти, Моримура-сан? - спросил он.

- Походи к двум, - ответил тот. - Но не сюда. Иди к зданию радиостанции KGMB. Интервью пройдёт там. Ты знаешь адрес?

- Простите, но нет.

Хиро не имел ни малейшего представления, где находилась англоязычная музыкальная радиостанция KGMB. Моримура записал адрес. Оказалось, что та находится довольно недалеко от консульства.

- Я приду, - пообещал Хиро.

И он выполнил своё обещание. Когда он сказал сыновьям, что те выйдут в море в одиночку, они удивленно уставились на него. Однако ни спорить, ни задавать лишних вопросов они не стали. Этот факт слегка опечалил Хиро.

Рядом с Осами Муратой долго оставаться в печали не получалось.

- Что, мне рыбы не будет? - воскликнул он, когда Моримура представил ему Хиро. - Какой ужас. Пойду совершу сеппуку.

Он изобразил, что вскрывает живот, затем захохотал.

- Ну, Такахаси-сан, перед тем, как сесть к микрофону, давайте, для начала, обсудим, о чём будем говорить.

Этот человек был полон шуток и энергии. Хиро ничего не смог бы поделать, если бы его сампан попал в шторм. Он даже не нервничал, когда Мурата усадил его на стул в комнате, каких он никогда прежде не видел. Потолок, три стены и даже внутренняя сторона двери были отделаны чем-то, напоминающим картонку для яиц.

Мурата заметил его взгляд и пояснил:

- Это чтобы звук глушить.

Он указал на четвертую стену, на месте которой стояло огромное окно, и позволил Хиро заглянуть в соседнее помещение.

- Там работают звукорежиссёры. Если они будут работать хорошо, когда передача закончится, мы позволим им выйти.

Неужели он говорил правду? Возможно. Ведь несколько человек за стеклом были хоули, которые, вероятно, работали здесь ещё до прихода японцев. Либо он снова дурачится, разыгрывает Хиро.

- Нервничаете? - спросил Мурата.

Когда Хиро кивнул, радиоведущий пихнул его в бок и состроил гримасу. Хоули постоянно дурачились. Хиро не мог взять в толк, зачем японец вёл себя точно так же. Мурата сделал несколько пометок в блокноте, затем указал на неработающую лампу.

- Когда лампа загорится - начнём. Понятно?

- Хаи.

Хиро не был уверен, понял он или нет. Не знал он и когда всё начнётся.

Лампа загорелась красным светом.

- С вами Осами Мурата, - быстро произнес ведущий, наклонившись к микрофону. - Я проделал долгий путь и, вот, я здесь, в Гонолулу, столице Гавайского королевства. Рядом со мной Хиро Такахаси, который живёт здесь уже очень давно. Поздоровайтесь со слушателями на родине, Такахаси-сан.

- Здравствуйте, - тихо произнес Хиро.

Здесь, на Гавайях, его хиросимский акцент ничем не выделялся. На островах жило немало японцев из этого региона. Элегантный голос Мураты свидетельствовал о том, что он родом из Токио. Хиро вдруг застеснялся.

Мурата ему подмигнул. Помогло слабо.

- Для чего вы столько лет назад перебрались на Гавайи? - спросил ведущий.

- Работать в полях, - ответил Хиро. - Здесь можно было заработать больше денег, чем дома, вот, я и перебрался.

- И как? Понравилось?

- Непростая работёнка! - воскликнул Хиро и Мурата от неожиданности рассмеялся.

Такахаси продолжал:

- При первой же возможности я бросил собирать ананасы и тростник. Я взял в аренду лодку, а потом сумел заработать столько, чтобы купить собственную. Короче говоря, я всё сделал правильно.

- Тот, кто хорошо трудится, всегда всё делает правильно - сказал Мурата.

Хиро кивнул. Молодой человек задал следующий вопрос:

- Вы когда-нибудь думали, чтобы вернуться на родину?

- Конечно, думал, но потом я женился, родил двоих сыновей и осел здесь, - пожав плечами, ответил Хиро. - Раз уж я здесь, значит, всё хорошо. Карма, так ведь?

- Хаи, - согласился Мурата. - Но Япония пришла к вам и вы снова в лучах Восходящего солнца. Что об этом думаете?

Он имел в виду Гавайское королевство, однако ведущий даже не стал скрывать, что острова находятся под японским протекторатом.

- Я рад, - просто ответил Хиро. - Япония - моя родина. Я желаю ей только блага.

- Это хорошо. Это я и хотел услышать, - радостно произнес Мурата. - Ваша семья с вами согласна?

- Супруга погибла во время войны, но я уверен, она бы со мной согласилась, - сказал Хиро.

Так и было. Реико тоже была старой закалки, его поколения. Разумеется, она была бы счастлива, узнав, что Япония победила Соединенные Штаты.

- Скорблю по вашей утрате, Такахаси-сан, - со всей серьезностью произнес Осами Мурата. - А сыновья?

Хиро должен был догадаться, что он о них спросит. И он знал, что ответить. Впрочем, ответ дался ему нелегко. Со всей осторожностью Такахаси произнес:

- Я всегда старался воспитать их настоящими японцами. После американской школы они по вечерам ходили в японскую. Они научились читать и писать, и разговаривают они с меньшим акцентом, чем, к сожалению, я.

- Всё у вас в порядке с акцентом, Такахаси-сан, - сказал на это Мурата.

Если он и заметил, что Хиро уклонился от ответа об отношении сыновей к оккупации Гавайев, то виду не подал. Человек за стеклом подал ему какой-то сигнал. Ведущий кивнул, давая знать, что понял, затем вернулся к Хиро.

- Не желаете что-нибудь передать соотечественникам на родине?

- Только Банзай Императору! Я горжусь снова вернуться в лоно родины! - ответил Хиро.

- Огромное спасибо, Хиро Такахаси! - сказал Мурата.

Красная лампа погасла. Ведущий откинулся на стуле.

- Вот и всё. Кажется, неплохо получилось. Аригато*.

- Пожалуйста, - автоматически ответил Хиро. - Меня, что, правда, услышали в Японии?

- Услышали, если погода не подвела. Я рад, что советник Моримура настоял на знакомстве с вами. Вы именно тот, кто нам нужен.

Никто прежде не говорил Хиро таких слов.

- Моя речь... - начал он.

Мурата махнул рукой.

- Не переживайте. Не все родом из Токио. Так даже лучше. Так люди будут знать, что страна едина.

Вся страна... Лицо Хиро озарилось лёгкой улыбкой.

- Приятно снова стать частью Японии.

Мурата тоже улыбнулся.

- Так и должно быть, - сказал он и положил ладонь на плечо Хиро. - Вы же не хотите стать американцем, правда?

- Надеюсь, нет, - спешно произнес Хиро.

Хироси и Кензо считали иначе, но, по крайней мере, они не пришли сюда и не сообщили об этом по радио.

Когда Джим Петерсон издалека смотрел на джунгли на хребте Кулау, он всегда думал, что они красивы.

Теперь же, оказавшись в долине Калихи на строительстве туннеля сквозь эти горы, он относился к джунглям иначе.

Зелёный ад.

Раньше он представлял себе джунгли полные деревьев, на которых росли сочные фрукты и животных, настолько миролюбивых, что они легко давались в руки. Его представления и то, с чем он столкнулся в долине Калихи, представляло собой две противоположности. До того, как япошки решили проложить здесь дорогу и прорубить в горах туннель, сюда никто особо не совался. Почти все деревья на Оаху были местными и никаких фруктов на них не росло.

Что же касается животных, то пару раз он встречал в зарослях папоротника мангустов. Иногда в кронах деревьев вспархивала птичка. Он и его товарищи по несчастью, не могли ничем заменить скудный рацион из риса, который выдавала охрана. Приходилось либо есть то, что дают, либо сдохнуть.

Точнее, есть то, что дают и сдохнуть. Ни один человек неспособен так тяжело трудиться на том, что выдавали япошки. По крайней мере, долго. Разумеется, если человек не трудился изо всех сил на этой пище, его убивали. Военнопленные в долине Калихи оказались в интересном положении.

Точно, зелёный ад.

В горах часто шёл дождь. Когда дождь не шёл, вода лилась с деревьев. Одежда Петерсона начала гнить и разваливаться гораздо быстрее, чем, когда он жил в менее влажном месте. Некоторые парни, с которыми он работал, и которые находились здесь чуть дольше, уже были практически голыми. Можно ли было получить что-то от япошек? Два варианта: удар или ничего.

Пленные ночевали в бамбуковых шалашах, крыши которых были завалены всевозможными листьями и ветками. Внутри было так же сыро, как и снаружи. Лежанки немного отличались от луж грязи, но лишь немного.

- Господи, - пробормотал Петерсон, глядя на свои руки, когда в небе появилось солнце. Они покрылись мозолями и царапинами ещё до того, как он попал сюда. Теперь стало ещё хуже. Здесь с военнопленными япошки обращались жёстче, чем в других местах. Такими работами они наказывали, когда вдруг решали не убивать провинившегося. Вопрос милосердия в данном случае оставался открытым.

Кто-то поднялся со своего места и направился к выгребной яме. Почти все здесь страдали от дизентерии. Несколько новичков тоже успели её подхватить. Петерсон пока не успел, но понимал, что это вопрос времени.

- Господи, - повторил он и добавил: - Будь ты проклят и гори в аду, Уолтер Лондон.

- Аминь, - отозвался Горди Брэддон, парень из его отряда смертников. - Если эта падла будет в аду просить воды, я плесну ему бензина. Этилированного, не меньше.

- Ага - зло согласился Петерсон. - Если бы не он, мы бы...

Его голос внезапно стих. Даже без побега Лондона, их будущее не предвещало ничего хорошего. Но оно было бы немного лучше, чем сейчас. Всё могло быть лучше, чем сейчас.

Петерсон уже не единожды обдумывал эту мысль. А, если считать с момента капитуляции, то многократно. Будь он проклят, как же он ошибся. Если он снова ошибётся... "Тогда я покойник", - подумал он.

Петерсон мог легко стать покойником, даже если бы хуже этого ничего не было. Это он тоже понимал. По крайней мере, когда он укладывался на лежанке и закрывал глаза, спал он мертвецким сном.

Следующим утром япошка ударил молотком по снарядной гильзе и Петерсон открыл глаза. Со всех сторон в шалаше послышалось раздраженное ворчание. Несмотря на грохот железа о медь, поднялись не все. Подошли япошки и начали пинать тех, кто не встал. Большинство пленных, всё-таки, поднялись и пошли. Один тощий парень остался лежать. Охранник принялся на него орать и бить ногами. Затем он присел рядом с ним, а спустя полминуты поднялся.

- Синде иру* - сказал он и указал большим пальцем в сторону выхода, словно добавляя: "Убрать эту падаль".

- Бедный Джонси, - произнес кто-то позади Петерсона. - Он был неплохим парнем.

Несмотря на то, что мёртвый Джонси не весил более сорока пяти килограммов, нести его пришлось вчетвером. Одним из них был Петерсон. Все они представляли собой бледные тени самих себя прежних. На кладбище трупы складывали не в индивидуальные могилы, а в вырытые канавы. Не обращая внимания на негашеную известь, которую япошки высыпали на каждый новый труп, вокруг роились мухи.

Тело Джонси швырнули в канаву. Они постарались не швырять его поверх остальных, но яма была уже переполнена. Несмотря на известь, стояла жуткая вонь.

- Следующим может быть один из нас, - сказал кто-то из могильщиков.

Петерсон уверенно помотал головой.

- Пока мы ещё способны таскать остальных, нам до них ещё далеко. Я собираюсь дождаться возвращения американцев.

- Ну и когда оно, по-твоему, состоится? - поинтересовался другой. Он не спросил "состоится ли оно вообще?", а это уже что-то да значило.

Петерсон пожал плечами.

- Чёрт его знает. Но собираюсь это выяснить. Япошки загоняют нас в могилы, но я намерен плюнуть на их собственную.

Даже говорить о подобных вещах означало рисковать. Если один из трёх оставшихся могильщиков донесёт на него япошкам, те его шлёпнут. Но это вряд ли. Ничего поделать с ними Петерсон не мог, что бы он ни говорил. Скорее, они изобьют его, а потом заставят работать до самой смерти.

- Пора возвращаться, - произнес он. - Если опоздаем на перекличку - еды не получим.

Эти слова заставили его товарищей по несчастью шевелиться. Хуже всего здесь - остаться без еды, хуже даже, чем побои. Еда позволяла двигаться. Это хорошо, если человек планировал здесь выжить. На обратном пути Петерсону и остальным встретилась четверка из другого шалаша, которая тащила ещё более тощее тело, чем Джонси. За спиной Петерсона раздался глухой звук удара тел друг о друга.

Оборачиваться он не стал.

Как всегда бывает, когда выносят трупы, перекличка затянулась. Япошки всегда злились и горячились, когда видели меньше народу, чем ожидали. Они знали, что Джонси умер, но их, кажется, это совершенно не волновало. Они суетились, орали и размахивали руками до тех пор, пока не понимали, что количество живых людей минус один мёртвый равняется тому количеству, какое они видели в данный момент перед собой.

Когда пленные, наконец, отправились за порцией риса, пошёл дождь. Это не был привычный "жидкий рассвет". Дождь в горах, если и шёл, то шёл от всей души. Ботинки Петерсона чавкали по грязи. Сквозь дыры в подошве протекала жижа. Очень скоро ботинки совсем развалятся. Что делать потом, он не знал. Впрочем знал: он будет ходить босиком.

Первые несколько минут после еды, Петерсон вновь ощутил себя нормальным человеком. Он направился к тоннелю.

Рабочие из других бригад подвели к горе дорогу. Вымащивать её не стали, вместо этого её посыпали гравием. Так она сохранится при любой погоде. Если тоннель удастся закончить, то в восточной части Оаху у япошек появится короткий путь между Гонолулу и Канеохе.

Был ли в этом смысл? Пленные здесь работали ради какой-то цели или лишь ради того, чтобы уморить себя работой? Одно из двух, решил Петерсон. С его точки зрения, разницы никакой. Нужен ли япошкам этот тоннель или нет, пленные будут вкалывать до самой смерти.

Охрана не носила кирки и лопаты. У них были винтовки, а у некоторых ручные топорики. Если им не нравилось, с какой скоростью идёт пленный, его били тем или другим, а иногда валили на землю и пинали ногами. Ответить пленный ничем не мог. Если отвечал, охранники закалывали его штыками и бросали медленно умирать. Они прекрасно знали, какие раны несут быструю смерть, поэтому старались их не наносить.

Охранников было не очень много. Иногда Петерсон думал, что внезапный бунт может увенчаться успехом. Но, даже если увенчается, что с того? Пленные останутся сидеть в этой глуши в долине Калихи, япошки просто их блокируют... после чего они все перемрут от голода, когда есть станет совсем нечего. "Что бы мы ни делали - мы обречены", - подумал Петерсон.

Обреченные пленные принялись за работу. Петерсон схватил кирку и закинул её за плечо, словно винтовку "Спрингфилд". Единственными источниками света, освещавшими тьму тоннеля, были факелы и свечи. Дергающееся пламя отбрасывало на стены тени шевелящихся людей. Римские рабы, трудившиеся на шахтах, должно быть, отлично знали эту обстановку. Петерсон гадал, помнил ли её кто-нибудь ещё с тех времен.

Звук кирок, вгрызавшихся в вулканическую породу, вынудил его двинуться вперёд. Люди с лопатами нагружали породой плетёные корзины. Заполненные корзины выносили наружу носильщики. Пленные часто спорили - какая работа хуже всего. Эти споры помогали отвлечься.

Раскопки только начались. Петерсон вскинул кирку и опустил её перед собой. Когда он выдернул её обратно, отвалился кусок базальта, или гранита, или как его там. Человек с лопатой откатил кусок камня в сторону. Петерсон вновь вскинул кирку.

Как и во время строительства дороги, работа здесь шла небыстро. Тех, кто торопился, одёргивали. В этом был определенный резон: если кто-то работал быстро, япошки думали, что и остальные смогут. Зачем давать этим узкоглазым макакам возможность морить людей ради этого сраного тоннеля? Пленные и так делали больше того, что могли. Если заставлять их работать усерднее, они просто раньше умрут.

Вверх. Вперед. Скол. Вытащить. Пауза. Вверх. Вперёд. Скол... В конечном итоге, в любой работе, даже в самой тяжёлой, появлялся свой ритм. Петерсон работал настолько бездумно, насколько позволял этот бесконечно повторяющийся труд. Лучше всего вообще не думать. В таком случае, он не задумывался, насколько сильно он устал, как сильно проголодался или насколько грязным стал.

Дошло до того, что он внезапно чуть не ударил киркой по собственной ноге. Помимо нестерпимой боли, эта травма привлекла бы внимание охраны. По их мнению, любой, кто наносил себе травму - уклонялся от работы, поэтому все уклонисты жалели о содеянном.

Но, если япошки всерьез задумали проложить в этих горах тоннель, почему они не привезли динамит и отбойные молотки, вместо того, чтобы пользоваться примитивным устаревшим ручным трудом? Разумеется, они могли бы. Любой человек в здравом уме так бы и поступил. Собственных бульдозеров у япошек было немного, но они уже пользовались захваченными для выравнивания взлётных полос и строительства укреплений. Они, конечно, твари ещё те, но далеко не идиоты.

Значит, тоннель этот нужен исключительно для того, чтобы уморить пленных до смерти. Тоже разумно, и если бы Петерсон не так сильно устал и не так сильно хотел есть, он бы оценил этот замысел по достоинству.

Впрочем, в его положении разницы никакой не было. Воздух пах потом, каменной пылью и горелым жиром. Обломки на земле больно кусали ноги под подошвами ботинок. Что будет, когда обувь прикажет долго жить? Станет ещё больнее, вот и всё.

Вверх. Вперед. Скол. Вытащить. Расколоть. Пауза. Вверх. Вперёд...

Лейтенант Сабуро Синдо оглядел окрестности аэродрома в Халеиве. Здесь красиво, без сомнения: зелёная трава, кремового цвета пляж, а за ним синева Тихого океана. Лейтенанта тревожило именно, то, что таилось в этой синеве.

Он забыл о красотах вокруг и обратил своё внимание на собравшихся механиков.

- Не надо рассказывать мне, что эта модификация невозможна, - бросил он. - Мне нужны крепления для бомб на этом "Зеро" и на всех остальных на всём аэродроме. Вакаримасу-ка?

- Да, мы всё понимаем, лейтенант-сан, - ответил один техник. - Но нас тревожат недостатки подобной конструкции. Что будет, если вы ввяжетесь в бой с американским истребителем? Подумайте о том, как дополнительный вес скажется на манёвренности.

- Если я увижу американца, то сброшу бомбу, - сказал Синдо. - Однако мне нужно хоть что-нибудь, что позволит бить по подлодкам и кораблям. Если, конечно, янки посмеют ещё хоть раз сунуться в эти воды. Вы же не станете мне рассказывать, что крепление тоже меня замедлит?

Всем своим видом он показывал механикам, что тем лучше бы ничего подобного не говорить.

Старший механик помотал головой.

- Нет, конечно, нет, господин. Но если случится неисправность? Как вы будете садиться на авианосец с прикрепленной бомбой?

- Полагаю, очень аккуратно, - сухо произнес Синдо.

Если бы механик был офицером, ему, наверняка, нашлось бы что сказать. Выражение его лица не оставляло в этом никаких сомнений. Но, так как он был ниже его по званию, то он сказал лишь одно:

- Это не смешно, господин.

- А я и не шутил, - ответил Синдо. - Как, по-вашему, мне ещё садиться при таких условиях? И как только я сяду - а я обязательно сяду - я сразу же пойду искать того криворукого идиота, который установил на мой самолёт неисправное оборудование. Так что, вам же лучше, чтобы на всех самолётах всё работало исправно. Вам всё понятно?

Говорливый механик поклонился. Следом за ним поклонились и его товарищи. Они понимали, что Синдо не шутил. Если с креплением для бомбы что-то будет не так, он обязательно явится к ним, возможно, даже с мечом в руках. Ни один японский суд не станет привлекать к ответственности офицера за то, что тот мог сделать с подчинёнными.

- Хорошо, - холодно кивнул Синдо. - Не надо говорить мне, что для этой работы у вас недостаточно металлолома. На Гавайях его больше, чем блох на собаке.

Техники снова поклонились. Их лица совсем ничего не выражали. Синдо понимал, что это означало. Они ненавидели его всей душой, но дисциплина не позволяла им это демонстрировать. Какое-то мгновение он наслаждался этим, но лишь мгновение. Если механику не нравился какой-либо пилот, у него была тысяча способов ему отомстить. Самолёты постоянно ломались. Если случайность оказывалась не совсем случайностью... Как узнать наверняка? Как узнать, когда все доказательства, если они были, лежали на дне Тихого океана?

Синдо поклонился в ответ. Он не хотел этого делать, но всё же поклонился. Механики начали переглядываться.

- Домо оригато, - сказал он.

Их брови вскинулись, словно напуганные олени. Не в привычках командиров было так тепло благодарить подчинённых. Лейтенант продолжал:

- Все мы служим Японской Империи, и должны оказывать ей максимальную поддержку.

- Хаи, - ответили несколько самых смелых. Это слово могло быть лишь принятием его мнения, однако самому Синдо казалось, что они согласны с ним. Что бы они ни думали о нём самом, Империю они любили. Поэтому они должны знать, что он разделяет их чувства.

- Хорошо, - сказал он. - Очень хорошо. Сделайте всё возможное. Никогда не знаешь, когда американцы снова к нам подкрадутся.

Механики сделали всё, как он сказал. Если они старались ради Японии, а не ради него, то лейтенанта это не волновало. Если они старались ради Японии, значит, на него они будут злиться меньше.

Однако через пару дней ему позвонил коммандер Футида.

- Что это за крепления для бомб вы там ставите на свои самолёты? - поинтересовался он.

Синдо медленно кивнул сам себе. "Нужно было догадаться", - подумал он. Чтобы выразить недовольство рабочие могли не только устроить саботаж. Слухи могут оказаться не менее опасными.

- Это так, господин, - ответил Синдо старшему офицеру. - Если я замечу подлодку, я хочу быть готов её подбить. Пикировать как "Аити" я не могу, но я справлюсь.

Он замер в ожидании. Если Футида ответит отказом, к кому тогда обращаться? К коммандеру Гэнде? Маловероятно, Гэнда и Футида - два сапога пара. К капитану Тоде? Неужели он согласиться пойти против правил, установленных его же собственными специалистами? Опять же, маловероятно. К адмиралу Ямамото? Синдо был храбрым человеком, но от одной этой мысли у него тряслись поджилки. К тому же Ямамото вернулся в Японию и, наверняка, будет полагаться на своих людей на местах.

Однако Футида сказал:

- Хорошо, Синдо-сан, работайте. Чем более универсальными будут наши самолёты, тем лучше.

- Благодарю вас, господин! - радостно воскликнул Синдо. - Я и сам об этом подумал.

Вообще-то, не подумал. Его голова была занята поиском способов больнее бить врага. Согласиться с мнением руководства нетрудно, особенно, когда оно даёт всё, что нужно.

- Я и сам охотился на подлодки, но успеха не снискал. Никто не снискал, поэтому в армии растёт недовольство, - сказал Футида. - Я считаю, что нам на руку всё, что поможет самолёту затопить обнаруженную подлодку.

- Мы полностью согласны.

На этот раз Синдо говорил правду. Они ещё какое-то время поговорили, затем старший офицер повесил трубку.

Когда Синдо сам повесил трубку, на его лице появилась довольная улыбка. Он отправился сообщить эту новость механикам. Значит, решили, что могут действовать за его спиной? Ну, пусть подумают получше!

Сделав пару шагов, Синдо замер и неприятно рассмеялся. Лучше держать рот на замке. Пусть они сами узнают, что Футида на его стороне. И они скоро узнают. После этого механики начнут беспокоиться, знает ли он сам, что они натворили, и что намерен делать. Синдо снова рассмеялся. Да, будет лучше, если они останутся в неведении.

Можно было легко понять, что механики узнали о словах Футиды. Прежде они работали над креплениями вполсилы. Теперь же они взялись за дело со всей серьёзностью. То, что, по идее, должно делаться медленно, внезапно стало выполняться очень быстро. Всего через несколько дней каждый "Зеро" в Халеиве был оснащён креплениями.

Первым тестировать новинку отправился Синдо. Ему не хотелось, чтобы люди, которых он вёл в бой, думали, будто он не способен что-то выполнить самостоятельно. Оружейники прицепили к фюзеляжу "Зеро" учебную болванку и тот взлетел в небо. С бомбой на борту, самолёт летел немного медленнее, техники оказались правы. Но проблема оказалась не такой уж серьезной.

Синдо выбрал цель неподалеку от аэродрома, ею оказался большой валун, выполнявший роль вражеской подводной лодки. Синдо нажал новую кнопку, которую механики установили на приборной панели. Бомба ушла вниз.

В камень Синдо не попал, но он и не собирался. Подлодка представляла собой более крупную мишень, а на борту у него окажется бомба побольше. Если она упадёт рядом с подлодкой, то, без сомнений, пробьёт её корпус.

Синдо вернулся на аэродром - топлива для тренировок было немного. На земле механики укатили самолёт в скрытый ангар. Несмотря на ограниченность в топливе, лейтенант сказал подчинённым:

- Тренируйтесь столько, сколько потребуется. Это очень важно. Чем чаще у вас не будет получаться на тренировке, тем вероятнее, что у вас получится в бою.

Пилоты закивали. Почти все они были опытными ветеранами, участвовавшими в налете на Перл Харбор в самом начале войны на Тихом океане. Они прекрасно понимали, что тщательная подготовка и тренировки стоили затраченных усилий.

"Дайте мне найти подлодку, - думал Синдо. - Дайте мне найти её и я им такое устрою!".

Интересно, на луне такие же кратеры? Этого Джо Кросетти не знал, однако дальность бомбардировки была чертовски большой. Он направил "Тексан" вниз, глядя, как стрелка на альтиметре поползла в обратную сторону. Когда он опустился до 750 метров, то выпустил расположенную под фюзеляжем самолёта бомбу.

"Тексан" не был пикировщиком, как и не являлся истребителем. Но он вполне мог заменить обоих. Джо потянул штурвал на себя и поднял нос самолёта, выводя его из пике. Когда с огромной скоростью приближаешься к земле, возможности ошибиться не остаётся совсем, несмотря на то, что самолёт, в котором ты сидишь, более управляем, чем тот, на котором предстоит отправиться в бой.

- Неплохо, мистер Кросетти, - сказал инструктор чуть более восхищённо, чем обычно. - Возвращайтесь на базу и садитесь.

- Есть, сэр.

Джо огляделся, чтобы понять, где находится и в какой стороне расположена база ВВС Пенсакола. Здесь, на земле, было достаточно привязок к местности, поэтому сделать это было нетрудно. Однако в море найти авианосец будет сложнее.

У некоторых ребят в голове, казалось, был спрятан компас. Они всегда знали, где находятся и как добраться до нужного места без сомнений, метаний и дополнительных расчётов. Джо подозревал, что именно таким человеком был Орсон Шарп. Его сосед был странным парнем, но очень умелым. Джо очень хотелось находить дорогу домой так же легко, как сунуть руку в карман и извлечь монету в половину доллара. Однако навигация давалась ему очень непросто.

Это не значит, что он совсем не разбирался в навигации, но дорогу молодой пилот всегда находил с трудом. Посадкой "Тексана" можно было бы гордиться. Жаль, так не получалось, когда он летал один... Но сейчас он стал намного опытнее. И чем опытнее он становился, тем лучше понимал, насколько этот опыт важен.

- Я знаю, вы хотите стать истребителем, - сказал инструктор, выбираясь из "Тексана".

- Так точно, сэр, - согласился Джо.

- Это хорошо. Однако если вы не получите желаемое, вам придётся бить врага и на пикировщиках. Более того, бить вам придётся сильнее. Истребители сражаются с другими самолётами. Пикировщики же воюют против авианосцев.

- Так точно, сэр, - повторил Джо.

Не то, чтобы офицер был неправ, совсем нет. Но Джо мечтал сесть за штурвал истребителя с тех самых пор, как записался в палубную авиацию. Конечно, "Донтлесс" может очень сильно огорчить японский линкор или авианосец, но по сравнению с "Уайлдкэтом" - это просто неуклюжий хряк!

- Ладно, - не без иронии в голосе произнес инструктор. Без сомнений, он прекрасно знал, о чём думал Джо. Лётчики-истребители овеяны ореолом славы, а слава - это именно то, о чём мечтает молодой парень, выпускающийся из лётной школы.

Джо вернулся в общежитие, чтобы заняться решением задач по тригонометрии. Нет, навигация давалась ему непросто. Гранит этой науки он грыз с большим трудом.

Распахнулась входная дверь и в комнату влетел Орсон Шарп. Джо удивлённо уставился на него. От неожиданности он даже карандаш уронил. Его сосед выглядел взволнованным, хотя человека, холоднее и спокойнее Орсона Шарпа, нужно было ещё поискать.

- Что случилось? - спросил Джо.

- Ты не слышал? - удивился Шарп.

- Неа. - Джо помотал головой. - Если бы слышал, стал бы спрашивать?

- Полагаю, нет.

Парень из Юты кивнул сам себе.

- Короче, днём к нам приедет один из пилотов с "Йорктауна"!

- Ого!

Джо тут же забыл о тригонометрии. Эта новость была поважнее решения задач по навигации. "Йорктаун" лежал на дне Тихого океана где-то к северу от Гавайев. Япошки его потопили в ходе провалившегося нападения на острова.

- Их же совсем мало осталось.

Орсон Шарп кивнул.

- Очень мало. Им приходилось садиться на воду и надеяться, что их подберет эсминец.

Впрочем, с "Йорктауна" осталось мало пилотов не только по этой причине. Японские пилоты здорово их потрепали. Об этом Шарп говорить не стал, а Джо и не настаивал.

Курсанты не привыкли бросать занятия, однако зал, где выступал пилот, оказался набит людьми плотнее, чем трамвай туристами в разгар сезона. Преподавал навигацию строгий лейтенант-коммандер* по имени Отис Джонс. Он пользовался каждой возможностью, чтобы обучить курсантов морской науке, но пришёл даже он. От этого он казался ещё строже. И всё же Джо был убежден, что совершил какое-то нарушение.

Лейтенант-коммандер произнес:

- Джентльмены, рад представить вам лейтенанта Джека Хедли - бывшего пилота с авианосца "Йорктаун", ожидающего назначения на новый, пока ещё строящийся корабль. Прошу вас, лейтенант Хедли!

Вышел Хедли и отсалютовал Джонсу. Курсанты приветствовали лейтенанта стоячей овацией. Тот посмотрел на них и ухмыльнулся. Лейтенант оказался ненамного старше большинства присутствующих. Некоторые, вероятно, даже были старше, чем он.

- Спасибо, ребята, - сказал он.

Как и его внешний вид, его акцент говорил о том, что родом Хедли был откуда-то со Среднего запада. Прожив уже какое-то время среди курсантов со всей страны, Джо намного лучше разбирался в акцентах, чем, когда жил в Сан-Франциско. Хедли продолжал:

- Может, сядете уже? Я и сам присяду, если позволите.

Что бы там ни утверждал лейтенант-коммандер Джонс, Хедли пока не собирался возвращаться в море. Передвигался он, заметно хромая, и пользовался тростью. Из-под манжеты его рубашки виднелся уродливый шрам от ожога. Интересно, как далеко по руке он тянулся, и какие ещё раны скрывал этот летний костюм. Джонс принёс стул, и лейтенант медленно сел, выставив перед собой травмированную левую ногу.

- Благодарю, сэр, - сказал он Джонсу.

Тот коротко кивнул и сам сел за чистый стол с самодельной табличкой "Зарезервировано". Джек Хедли вновь оглядел собравшуюся толпу.

- Не забывайте, джентльмены: у меня не такой уж и богатый опыт в войне против япошек. Но его у меня больше, чем у большинства американцев, и похоже оно вот на что. Во-первых, важно помнить, что япошки - это серьёзно. Если забудете об этом, мигом погибнете. Все шутки, что мы шутили о них, представляя их зубастыми смешными очкариками, которые летают на самолётах из фольги и металлолома - это всё ахинея. Они все, конечно, паршивые трусы и всё такое, но со своей работой они справляются прекрасно. Постоянно кружили над нами.

Лейтенант замолчал, вспоминая. Джо очень хотелось бы знать, что в этот момент он видел в своих воспоминаниях. Что бы это ни было, приятным это зрелище не являлось. Левая рука Хедли слегка дёрнулась. Возможно, это что-то значило, а возможно и нет. Наверняка сказать мог лишь раненый лётчик.

После слегка затянувшейся тишины, Хедли продолжил:

- Япошки - это не шутки, их самолёты - тоже далеко не шутки. Вы, наверное, кое-что слыхали о машинах под названием "Зеро" и том, на что те способны.

Он снова замолчал, ожидая кивков.

Когда несколько человек кивнули, лейтенант сказал:

- В общем, всё, что вы слышали - это правда. Это очень мощный самолёт. Он быстрее "Уайлдкэта", быстрее набирает высоту, может заходить на атаку под таким углом, каких вы никогда не видали, а ведь "Уайлдкэт" - очень манёвренная машина. Если попытаетесь ввязаться в схватку с "Зеро", очень быстро окажетесь в гробу. Не надо этого делать. Больше одного шанса вам никто не даст.

И вновь, складывалось впечатление, будто он видел что-то ещё. На этот раз лейтенант снизошёл до объяснений:

- Мне рассказывали то же самое, что я рассказываю вам. Я никого не слушал. Я решил, что меня-то япошки никогда не собьют. Решил показать всё, что умею.

Он собрался с мыслями.

- Не связывайтесь с "Зеро", - повторил он. - Если записываете - запишите. Если не записываете - всё равно, запишите.

Хедли вновь ухмыльнулся. Ухмылка вышла натянутой.

- Вариантов у вас только два. "Уайлдкэт" лучше выходит из пике. Их можно обстреливать сверху и сзади. Если же у вас возникли проблемы, можно уйти в пике и, таким образом, выйти из боя.

Джо жаждал услышать второй вариант. В ожидании он несколько раз подчеркнул записанные им слова о том, что нельзя ввязываться в схватку с "Зеро". Однако у Хедли, кажется, закончились силы. Лейтенант-коммандеру Джонсу даже пришлось толкнуть его.

- Лейтенант..?

- А?

Джек Хедли вернулся из какого-то своего мира.

- О, виноват, сэр. Я задумался... о боевых повреждениях, если можно так сказать. Ага. О боевых повреждениях.

Говорил ли он о себе, о своём самолёте или обо всём флоте США, отправленном к берегам Гавайев?

Но, разве это важно?

Хедли вновь собрался.

- Есть лишь один способ избавиться от этих обезьян. Его придумал один пилот, по имени Джимми Тах, и "манёвр Таха" неплохо себя зарекомендовал.

Лейтенант вкратце описал схему того, как резкий манёвр атакуемого самолёта может предупредить о противнике сдвоенную пару других самолётов и позволить им зайти под удобным углом атаки.

- Манёвр, конечно, не идеален, - заключил он. - Для его выполнения требуется очень слаженная командная работа и постоянные тренировки. Однако он даёт нам определенное превосходство над более маневренным противником.

Далее пошли вопросы. Несколько человек, в их числе и Джо, заинтересовались "манёвром Таха". Хедли с трудом поднялся на ноги и начертил на доске диаграммы. Стало понятнее. Джо с трудом воспринимал тактические приёмы только лишь на словах. Круги и стрелки лучше помогали понять, что нужно делать. Сможет ли он его выполнить, да ещё в связке с другими пилотами - это уже совсем другой вопрос. Но Джо уже тренировался летать в строю, так, что, наверное, у него всё получится.

Орсон Шарп спросил:

- Сэр, не расскажете о том, как вас сбили?

Прежде чем ответить, Хедли снова сел, выставив вперёд больную ногу. Он потянулся и коснулся колена.

- К тому моменту меня уже ранило. Пуля прилетела откуда-то сбоку. Броня за сиденьем крепкая, чего не скажешь о кабине. Сказать по правде, япошка меня всего изрешетил. Движок начал кипеть. Хорошо, что у радиальных двигателей воздушное охлаждение. Если бы охлаждение было жидкостным, движок дал бы клина, и я бы утонул где-нибудь очень далеко от дома. Поэтому я направил самолёт туда, где были наши корабли. Надеялся, что останется хоть один рабочий авианосец. Не повезло. Каждый раз, когда в кабину прорывалось пламя, я пользовался огнетушителем.

Лейтенант посмотрел на обожженную руку. Джо не был уверен, что он осознаёт, что делает.

- Я посадил самолёт на воду настолько аккуратно, насколько мог, - произнес Хедли. - Затем я выбрался из кабины и, несмотря на все раны, даже сумел раскрыть спасательный плот. Потом меня подобрал эсминец и, вот, я здесь.

Он снова лучезарно улыбнулся. По его словам, у него всё вышло легко. Но сколько страха и боли крылось за этой улыбкой? Достаточно для того, чтобы всё это увидел, даже такой парень, как Джо Кросетти, ни разу не бывавший в бою. Но раз Джек Хедли притворялся, что ничего не было, то и остальные не должны ничего замечать.

"Смогу ли я, вот, так?" - задался вопросом Джо. Он надеялся, что сможет, но был вынужден признаться сам себе, что до конца уверен он не был.

Джейн Армитидж стояла в очереди за ужином у общественной кухни Вахиавы. По поводу подаваемой еды ей вспоминалась шутка из комиксов "Кэтскилл": "Еда здесь отвратная, зато её немного". Ей выдали вареную картошку, величиной чуть больше шарика для пинг-понга, но меньше теннисного мяча, какую-то зелень, которая в равной степени могла оказаться ботвой от репы и сорняками и кусок рыбы, размером не более спичечного коробка.

Судя по запаху, рыбу поймали вчера или даже позавчера. Но Джейн не жаловалась. Вахиава находилась почти в самой середине Оаху. До океана, конечно, недалеко, как и из любой точки острова, но рыба редко покидала берег. В Гонолулу очень много голодных.

Впрочем, как и сама Джейн, многие были рады такому разнообразию. "Разве не замечательно?" - тут и там слышала она. Женщина села за стол, установленный на школьной игровой площадке, и принялась есть.

У рыбы был привкус нашатыря и такой же запах. Если бы ей подали такую рыбу в ресторане до войны, она бы с гневом потребовала замены. Теперь же она съела каждый кусочек, каждую щепотку зелени, всю картошку без остатка. Тарелку Джейн облизывать не стала, хотя многие так и делали.

Хоули обычно держались вместе. Как и местные японцы. И китайцы. И филиппинцы. Даже небольшая группка корейцев - те старались держаться как можно дальше от японцев. Некоторые местные японцы сотрудничали с майором Хирабаяси и оккупантами, однако остальные старались по возможности, не иметь с ними никаких дел.

Джейн сидела и слушала болтовню вокруг, в основном, на английском, но звучали и другие языки. Было бы несправедливо винить во всех бедах жителей Вахиавы только местных японцев. Некоторые, в самом деле, считали Японию, а не США, своей родиной. В чём они виноваты, когда множество хоули изо всех сил показывали им, что те намного хуже них самих?

К тому же, с оккупантами сотрудничали не только японцы. Через стол от Джейн сидел Сэмми Литл, по прозвищу Лыба. До войны он торговал подержанными машинами с военными из казарм Скофилда. Крупным воротилой он не являлся, но его процентные ставки находились на верхней границе, дозволенной законом, а машины оставляли желать лучшего. Он продолжал улыбаться и в эти дни. Так как бензин кончился, машины он больше не продавал. Однако продолжал успешно торговать с япошками всем подряд.

Его Джейн ненавидела сильнее, чем Ёса Накаяму. Сэмми Лыба напрочь забыл о том, что он - американец. Если бы Гавайи захватили русские, эфиопы или аргентинцы, он торговал бы и с ними.

- Египет... Неподалеку от Александрии... Монтгомери, - доносились до Джейн обрывки разговоров за соседним столом. Она прислушалась, но старалась делать это так, чтобы это не выглядело слишком уж откровенно.

У кого-то за тем столом было незаконное радио, либо он знал такого человека. Новости, отличные от японской пропаганды, продолжали циркулировать по городу, как бы оккупанты ни старались.

Джейн беззвучно выругалась. Люди переговаривались слишком тихо, и она почти ничего не слышала. Что там в Александрии? Немцы, наконец, прорвались? Или Монтгомери удалось всё-таки их сдержать? Выяснить это она не могла.

Джейн посмотрела на кастрюли и чайники, среди которых повара готовили ужин. Она в тайне надеялась на десерт, хотя понимала, что именно она получит. Если весь этот кошмар когда-нибудь закончится, она пообещала себе, что больше никогда в жизни не притронется к рисовому пудингу. На Гавайях рос сахар и рос рис, но всё это вместе превращалось в клейкую массу, и ела она её лишь потому, что ничего другого не было.

Джейн взглянула на руки. С каждым разом ей казалось, что они становились всё тоньше. Как скоро от неё ничего не останется? Недолго, и она прекрасно об этом знала. Поэтому она и не отказывалась от бумажного клея под названием рисовый пудинг. Калории - есть калории, и неважно, откуда они поступают.

Однако повара не собирались сегодня подавать никакого десерта. Джейн снова выругалась, довольно грубо. Она уже устала постоянно голодать. Настолько устала, что...

Неужели она всего год назад ходила в ресторан и заказывала мясо на косточке, которое не могла доесть? Она об этом даже не задумалась. Даже не взяла пакет, чтобы забрать остатки с собой. "Господи, какой же дурой я была!". Пробовала ли она говядину с тех пор, как япошки оккупировали Вахиаву? Вроде, нет.

Джейн отнесла тарелку и ложку в посудомойку. Все обернулись на неё. Одна женщина что-то говорила другой, но как только Джейн встала, та сразу замолчала. Когда она прошла мимо и отошла достаточно далеко, женщины продолжили разговор.

Желудок скрутило, словно она ничего и не ела. Обсуждали ли они её? Или того, кого она знала, и они об этом знали? Или о том, что творилось на окраинах Александрии?

Что бы это ни было, Джейн об этом не узнает. Женщины ей не до конца доверяли, чтобы посвятить в свои тайны. До войны она обсуждала с третьеклассниками разницу между свободой и диктатурой. Она рассказывала, но сама тогда ничего не понимала. Разница заключалась в том, что люди говорили друг другу и в том, чего они друг другу не говорили, когда боялись, что кто-то может их услышать. Дело в доверии.

А доверие в Вахиаве закончилось вместе с американским правлением на Гавайях. Если американцы вернутся, если звёздно-полосатый флаг будет вновь развеваться над школой, почтовым отделением и казармами Скофилда, вернется вместе с ними это доверие? И сможет ли оно вернуться, будучи разрушенным?

И если не вернется, станут ли эти острова по-настоящему свободными?

Флетч Армитидж уже устал рыть. Он устал бы рыть, даже если бы не страдал от голода. Выглядел он как скелет с кривыми угловатыми руками. Япошкам было плевать. Если он ослабеет настолько, что не сможет копать, они явно не отнесут его в лазарет, чтобы отдохнуть. Они просто пнут его по голове, как люди пинают сбитую машиной собаку. Затем они передадут его лопату другому бедолаге и высосут все соки уже из него.

Почему, нет? По их собственным убеждениям, они обращались с пленными справедливо. Им их досталось несколько десятков тысяч. Если япошки загонят военнопленных до смерти, им не придётся переживать насчёт их кормежки и вероятности побега. Скелеты с мозолистыми руками неспособны на какие-то радикальные поступки. Все их силы направлены на банальное выживание, а вся энергия уходила на работу. Если пленные не будут работать, младшие командиры японской армии быстро заставят их об этом пожалеть.

Они работали над сооружением огневой позиции. Располагалась она в удачном месте: на южной стороне виднелся невысокий холм, поэтому с севера - самого вероятного направления атаки - заметить её будет трудно. А на самом холме будет сидеть наводчик и корректировать огонь орудия. Его заметить тоже будет непросто, особенно, когда позиция будет надёжно спрятана, а соединить проводной связью две точки будет легче лёгкого. Флетч по профессиональному высоко оценил старания япошек.

Однако свой труд на них он не ценил ни капли. Принуждение Флетча к работам - это нарушение Женевской конвенции. Япошки даже гордились, что её не подписали. Любой, кто начинал жаловаться на нарушения, оказывался в аду, или даже хуже, чем в аду.

Судя по всему, телефонный провод, который тянули с холма и орудие, которое япошки собирались тут поставить, были захвачены у американцев. Они очень активно использовали всё, до чего могли дотянуться.

Разумеется, они укрепляли весь Оаху. Соединённые Штаты тоже вкладывали в оборону множество людских и материальных ресурсов, нагнали к Гавайям тучу кораблей. После чего, американцы решили, что ни у кого не хватит духу на них напасть. "И, вот, к чему это привело", - думал Флетч, откидывая очередной ком грунта.

Япошки подобными иллюзиями не страдали. Они прекрасно знали, что США хотят вернуть Гавайи обратно. Если американцы решатся высадиться на островах, им придётся биться за каждую пядь этой земли, пробиваться через заграждения, выстроенные их собственными соотечественниками. С каждым взмахом лопаты Флетч помогал укрепиться своим врагам.

Ощущать себя предателем ему не хотелось. Но и что с этим делать, он не знал. Если он перестанет делать то, что говорят япошки, те его убьют. И смерть его будет небыстрой, вроде удара ногой по голове. Они заставят его страдать так, что он и представить не сможет.

- Исоги!* - выкрикнул стоявший рядом японский сержант. Как и все те, кто услышал команду, какое-то время Флетч и в самом деле работал чуть быстрее. Не нужно было оглядываться, чтобы выяснять, что длинноногий гад обращался именно к нему, он просто работал интенсивнее. Оглядываться означало, что ты чувствуешь за собой вину. Это, в свою очередь, позволяло найти япошкам повод тебя побить, если бы им вообще нужны были какие-то оправдания.

Через десять минут Флетч оглянулся. Япошка стоял спиной к пленным, широко расставив ноги, и мочился. Флетч сразу же замедлился. И не он единственный.

Одним из членов его отряда смертников был высокий парень с песчаного цвета волосами из Миссисипи по имени Клайд Ньюкомб.

- Господь всемогущий, - одними губами произнес он, вытирая со лба пот грязным рукавом. - Теперь я понимаю, каково быть ниггером на хлопковых плантациях.

Флетч откинул очередной ком земли.

- Я бы всё сейчас отдал, чтобы стать ниггером на хлопковых плантациях, - сказал он. - Если только они будут на материке.

- Глядя на эту работу, я бы тоже не отказался, - сказал Ньюкомб. - И ни цента бы за это не попросил. Только я не об этом. Пока я не бросил винтовку и не сдался, со мной никто не обращался, как с ниггером. Для япошек мы просто грязь, причём, самая низкопробная.

- Значит, у вас на юге ниггеров считают грязью?

Флетчу не было до этого никакого дела, но разговоры помогали тянуть время, а это уже хорошо.

- Ты меня провоцируешь, - без злобы произнес Ньюкомб. - Но, если без шуток, ниггеры должны знать, кто главный. Если этого не делать, они быстро начинают думать, что ничем не отличаются от белых.

- Типа, как гавайские япошки начали думать, что они хоули? - поинтересовался Флетч.

Белые на Гавайях не линчевали местных японцев, как поступали с неграми в Миссисипи. Они пользовались иными, не такими жестокими способами, указать им на своё место. Но даже если так, сейчас они все расплачивались за свои дела. Если бы с японцами обращались лучше, с оккупантами сотрудничало бы меньше народу.

Клайд Ньюкомб весело посмотрел на Флетча.

- Ну, да, только ниггеры, на самом деле, ниже нас.

Флетч не стал развивать эту тему. Какой смысл? Ньюкомб, очевидно, многого не понимал, даже не осознавал, что что-то не понимает. "И мы должны были победить в этой войне? Святый боже!". Неужели и среди япошек есть такие же олухи, как Ньюкомб? Наверное, есть. Если горячие головы с одной стороны не перебьют точно таких же с другой, нас всех ждут крупные неприятности.

Очередная горсть земли оказалась на лопате, за ней ещё одна, и ещё. Скоро сержант снова начнёт требовать от пленных торопиться. И они поторопятся... какое-то время, пока он снова не отвернётся. Даже если Ньюкомб никогда не вынимал собственной головы из задницы, таково было правило хлопковых плантаций, правда, тех, что существовали во времена рабства ещё до Гражданской войны. Никто не работал активней, чем должен был.

Надсмотрщики понимали это точно так же, как и рабы. Они устраивали показательную порку тех, кто двигался совсем уж медленно, или выбирали первого попавшегося. А ещё они были более жестокими, чем надсмотрщики на американском юге. Чернокожие рабы являлись весьма дорогостоящей собственностью; в те времена за слишком жестокое обращение с ними, надсмотрщик мог и сам пострадать. Япошкам не было до военнопленных никакого дела. Чем больше их дохло, тем счастливее они выглядели.

На закате солнца просвистел свисток. Рабочие бригады выстроились за скудными порциями риса и зелени, которых совершенно не хватало, чтобы поддерживать силы, если только вы не бездельничали. Затем они отправились спать. Из-за усталости голая земля казалась прекрасным матрасом. Флетч прикрыл глаза и провалился в сон.

Ему снилась Джейн. Давненько уже она ему не снилась. Но то был не такой сон, где она голая лежала на кровати, как в первые дни после расставания. Флетч уже и забыл, когда она, или какая-нибудь шлюха с Отель-стрит, снилась ему в таком виде.

Этот сон был наполнен чувствами и оставил после себя лишь более сильное чувство утраты. Джейн снилась ему голой... на кухне. Она готовила самый лучший завтрак из всех. Полдюжины яиц средней прожарки на масле - всё, как он любил. Дюжина прожаренных кусочков бекона с каплями расплавленного сала на них. Стопка оладий толщиной с ладонь, обильно смазанные маслом, жёлтые, словно тигры, политые настоящим вермонтским кленовым сиропом. Тост из пшеничного хлеба намазанный домашним клубничным вареньем. Кофе столько, сколько он сможет выпить. Сливки. Сахар.

- О, боже!

Желудок урчал так громко, что Флетч проснулся. Он посмотрел вниз, чтобы узнать, не наделал ли он штаны. Не наделал. Один лишь бог знает, почему.

Капрал Такео Симицу вёл отделение в патруле по Кинг-стрит. Японские солдаты шагали прямо посередине улицы. За исключением рикш, велоколясок и случайных повозок, запряжённых лошадьми, иного дорожного движения не было. Ещё один прекрасный день в Гонолулу, не слишком жаркий, не слишком душный - в самый раз.

Взгляд Сиро Вакудзавы скользнул вправо.

- Я всё ещё считаю, это самая смешная вещь, что я видел, - сказал он.

- В зеркало давно смотрел? - поинтересовался Симицу.

Всё отделение засмеялось над Вакудзавой. Но это был не злой смех, как в большинстве других подразделений. Симицу не старался задеть рядового. Он просто пошутил, и бойцы его так и поняли.

К тому же, Вакудзава был не так уж и неправ. Водонапорная башня, обитая листовым железом, похожая на гигантский ананас, была самой смешной вещью, что и сам Симицу видел в своей жизни. Всегда задумчивый ефрейтор Ясуо Фурусава сказал:

- Самое забавное, что она выстояла даже во время боёв.

Он тоже был прав. После бомбардировки Перл Харбора, японская авиация также бомбила портовый район Гонолулу. Башня Алоха, расположенная чуть ближе к берегу, лежала разрушенной. Однако водонапорная башня - самое уродливое строение во всём городе - устояла.

Патрулирование продолжалось. Японские солдаты и матросы в увольнении, расступались у них на пути. Так как Симицу был на службе, он мог бы потребовать у них документы, если бы захотел. У некоторых, вероятно, никаких нужных бумаг не было. Если бы капрал хотел поднять настроение своему командиру, следовало бы поймать пару таких "самовольщиков". Но Симицу был далёк от подобного поведения и не желал подлизываться к начальству. Он наслаждался моментом, почему остальным нельзя?

Гражданские кланялись. Симицу вёл отделение через один из стихийных рынков Гонолулу. Формально, такие рынки незаконны. Если бы он хотел создать проблемы продавцам и покупателям, то мог легко задержать и тех и других. Но, опять же, зачем? Всё должно идти своим чередом, к тому же капрал не понимал, каким образом торговля рыбой, рисом и кокосами, может кому-то навредить.

К тому же рынок располагался неподалёку от дворца Иолани. Если бы охрана имела что-то против, его быстро бы прикрыли. Симицу хихикнул. Японские солдаты и матросы стоявшие в карауле у дворца были точно такими же церемониальными подразделениями, как гавайцы, с которыми они служили. Для настоящей службы они, вероятно, не годились.

- Интересно, капрал-сан, винтовки этих гавайцев снаряжены боевыми патронами? - спросил рядовой Вакудзава.

- По идее, не должны, но я слышал, что их им всё-таки выдали, - ответил ему Симицу. - Мы притворяемся, будто у них настоящее королевство, поэтому не выдать им патроны будет оскорблением, разве нет?

- Полагаю, да, - сказал Вакудзава. - А им можно доверять?

Симицу опередил ефрейтор Фурусава:

- Пока мы превосходим их числом, можно.

Всё отделение, включая Симицу, рассмеялось. Он и сам так считал.

- Здесь, как в Манчжоу-Го, только лучше, - сказал он.

Бойцы закивали, все прекрасно понимали, о чём он говорил. В Манчжоу-Го была своя настоящая армия и авиация, а не игрушечная, которую завёл себе король Гавайев. Однако солдаты и лётчики той армии подчинялись японскому командованию, а не марионеточному правителю Манчжурии. А если бы они раздумали подчиняться, у японцев там было достаточно собственных войск, чтобы раскатать их в блин.

Гавайцы выглядели внушительно. Многие были на голову выше своих японских коллег. Однако защищавшие Оаху американцы, были намного выше, чем Симицу и его боевые товарищи. "И что им это дало?", - подумал о них капрал.

Отделение Симицу продолжало движение. Сам он постоянно оглядывался на бойцов, чтобы убедиться, что те выглядят соответствующе. Ему ни разу не удавалось застать их за каким-то неподобающим занятием. Они постоянно смотрели впёред, а их лица ничего не выражали. Если их глаза и скользили то вправо, то влево, то лишь за тем, чтобы оценить какую-нибудь красотку в прозрачном летнем платье или короткой блузке. Симицу тоже на них смотрел. Ни одна женщина в Японии не позволит себе одеваться - или, скорее, раздеваться - подобным образом.

На улице появился японский капитан.

- Приветствие! - воскликнул Симицу и шустро вскинул правую руку.

Если кто-то из солдат приветствовал офицера недостаточно чётко или недостаточно своевременно, то проблемы могли возникнуть у всего отделения. Если бы Симицу его не заметил и всё отделение прошло мимо, не поприветствовав офицера... О том, что будет дальше, он постарался не думать. Помимо того, что их всех изобьют, командир их роты, скорее всего, разжалует Симицу в рядовые. Как потом жить с таким позором?

Впрочем, этого не произошло. Капитан заметил их приветствие. Видимо, он счёл его приемлемым, поскольку направился своим путём и не стал останавливать Симицу.

- Смотрите по сторонам, - предупредил бойцов капрал. - Скоро выйдем на Отель-стрит. Там, у борделей и баров будет полно офицеров. И большинству из них будет плевать, что они в увольнении. Если вы их не заметите, и не поприветствуете, как следует - пожалеете. Вакаримасу-ка?

- Хаи! - хором ответили бойцы.

Это был риторический вопрос. К этому моменту они уже прекрасно изучили все капризы, тщеславие и раздражительный характер офицеров, под началом которых служили. А так как офицеры имели над ними поистине безграничную власть, одного понимания было недостаточно. Офицеров они должны умасливать и ублажать, как любых других злобных богов.

Отыгрывались бойцы обычно на тех, кто находился у них в подчинении. Фурусава указал на одного хоули.

- Господин капрал, он не поклонился!

- Не поклонился? - переспросил Симицу. - Сейчас пожалеет.

Затем он крикнул:

- Ты! - и указал на белого мужчину.

Парень замер. Было видно, что ему хотелось сорваться с места, но он боялся, что японцы сделают с ним что-нибудь ужасное. И был абсолютно прав. Он и сам понял, что сделал. Парень поклонился и быстро залепетал по-английски. Японского он, очевидно, не знал.

Всё равно, его это не спасло. Симицу подлетел к нему и потребовал:

- Документы!

Говорил он, разумеется, по-японски - других языков капрал не знал. Но тон его голоса и вытянутая рука говорили сами за себя. Местный парень вытащил бумажник и показал Симицу водительское удостоверение. Там была его фотография.

Симицу сурово на него посмотрел. Белый извлёк купюру в десять долларов. Та исчезла в одно мгновение - это было почти двухмесячное жалование капрала. Несмотря на взятку, он ударил белого по лицу, как бил кого-нибудь из подчинённых, когда тот вытворял какую-нибудь глупость. От неожиданности и боли парень вскрикнул, однако наказание перенёс, как солдат. Удовлетворившись, Симицу холодно кивнул и вернулся к своим.

- Идём дальше, - приказал он.

Они пошли дальше по улице. Капрал снова обернулся через плечо. Белый парень смотрел им вслед, его широкие глаза ярко блестели на бледном лице.

Отель-стрит сочилась развратом и похотью. Впрочем, как всегда. Симицу очень хотелось бы оказаться здесь в увольнении, а не в патруле. Из открытых дверей неслась музыка. Частично японская, частично приторная западная. Симицу слышал, что американцы считали японскую музыку своеобразной. Он же считал западную музыку странной.

Взмыленные военные полицейские пытались установить какое-то подобие порядка. Пьяные солдаты и матросы этому яростно сопротивлялись. То там, то тут военные полицейские уже разбили пару голов. Но толку от этого всё равно было мало.

- Американцы зря нападают на наши корабли, - произнес ефрейтор Фурусава. - Если бы они бомбили Отель-стрит, то быстро разогнали бы всю нашу армию.

Всё отделение, включая Симицу, снова рассмеялось, но смех быстро стих, потому как в словах ефрейтора было слишком много правды.

- Эй! Вы! - один из военных полицейских указал на Симицу. - А, ну, идите сюда и разберитесь с ним.

Он встряхнул пьяного вусмерть матроса, который стоял и глупо хихикал.

- Прошу простить, сержант-сан, но мы в патруле и нам ещё очень много нужно пройти. Прошу простить, - ответил ему Симицу.

Так как он и его люди сами находились при исполнении, сержанту ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Симицу не позволял себе улыбаться, пока не оказался к полицейскому спиной. Отказать кому-то, кто старше по званию, особенно отказать ненавистному военному полицейскому - само по себе прекрасно.

- Вперёд! - приказал капрал, и они продолжили патрулирование.