Конец начала

II

"Осима-мару" мчалась на юг, подгоняемая ветром, шедшим с холмов Оаху. Остров скрывался за кормой рыбацкой лодки. Хиро Такахаси управлялся с парусами с большим удовольствием, нежели дергал ручку стартера дизельного двигателя. Раньше, ещё до того, как на Гавайях сменился хозяин, лодка ходила на дизеле, как и все прочие, что ютились в заливе Кевало. Когда топливо закончилось, пришлось изыскивать новые методы.

- Когда я был ребенком, то вместе с отцом ловил рыбу во Внутреннем море именно так, - сказал Хиро. - Парус всегда пригодится, если не работает двигатель.

Его сыновья, Хироси и Кензо, лишь кивнули в ответ. Они ничего не сказали. Хиро вдруг понял, что уже раз двадцать вспоминал о Внутреннем море. Но сыновья хмурились не только из-за этого. Они родились здесь, на Оаху. По-японски они говорили сносно - Хиро с особым тщанием проследил, чтобы они занимались после уроков - однако, между собой они предпочитали говорить по-английски. На этом языке сам Хиро знал лишь пару ругательств, да несколько общих фраз. Гамбургеры и хот-доги сыновьям нравились больше, чем рис и сырая рыба. Кензо встречается с белой блондинкой по имени Элси Сандберг. Они, строго говоря, были американцами.

Именно из-за того, что они американцы, они ненавидели японцев за то, что те завоевали Гавайи. Они этого даже не скрывали. Проблем у них пока ещё не возникло, однако сыновья постоянно цапались с отцом по этому поводу.

Хиро Такахаси родился неподалеку от Хиросимы. На Гавайи они приехал подростком, ещё до Первой Мировой Войны. Он хотел поработать на тростниковых полях, заработать денег и вернуться. Денег он заработал. Их хватило на то, чтобы бросить работу в полях и вновь заняться тем, что он умел лучше всего - рыбной ловлей. В Японию он так и не вернулся. Он женился на Реико, поселился в Гонолулу и начал строить семью.

Хиро вздохнул.

- В чём дело, отец? - спросил стоявший у штурвала Хироси.

- Подумал о вашей матери, - ответил Хиро.

- А, мне её тоже жаль, - сказал старший сын и опустил взгляд.

Как и Кензо. Их мать погибла под завалами в самом конце войны, когда японцы бомбили Гонолулу. В тот момент они находились в море. Когда они вернулись, весь их квартал лежал в руинах, объятый пламенем. Тело Реико Такахаси так и не нашли.

Но всё равно, Хиро постоянно конфликтовал с сыновьями. Они обвиняли японцев в том, что те разбомбили беззащитный город. Хиро же винил американцев за то, что не сдались, когда ситуация уже была совершенно безнадёжной.

Он всё ещё гордился тем, что он - японец. Когда американцы, наконец, сдались, Хиро размахивал флажком с Восходящим солнцем во время торжественного парада японской армии в Гонолулу. В том параде приняли участие и ободранные, грязные, поникшие американские пленные, окруженные подтянутыми японскими солдатами, одетыми в прекрасно подогнанную форму. Тогда американцы уже не выглядели столь надменно, как раньше. Хиро до сих пор относил лучшую рыбу в японское консульство на Нууану-авеню. Он оставался японцем до мозга костей и очень гордился тем, что сделали его соотечественники.

Будучи отцом, чьи сыновья не разделяли его взгляды (а у кого было иначе?), он никогда не упускал возможность указать молодым на их ошибки.

- Эти острова останутся в Великой восточноазиатской сфере сопроцветания* - сказал он. - Вы сами видели, что стало с американцами, когда они попробовали вернуть их обратно. У них ничего не вышло.

- Они снова попробуют, - сказал Кензо. - Можешь поставить на это последний доллар.

- Я лучше поставлю настоящие деньги - йену, - ответил на это отец.

Кензо хотел было ответить, как Хироси быстро заговорил с ним по-английски. Младший брат резко ответил на том же языке. Хироси ещё что-то произнес. Сыновья продолжали говорить по-английски, как и всегда, когда не желали, чтобы отец их понял. Наконец, Хироси заговорил по-японски:

- Отец, давай больше не будем говорить о политике? Нам отсюда никуда друг от друга не деться, а нам надо ловить рыбу.

Хиро, нехотя, кивнул.

- Хорошо. Не будем, - сказал он.

Хироси обратился к нему достаточно вежливо, поэтому он не мог позволить себе грубость.

- В первую очередь - рыба, - произнес он очевидную вещь.

Сыновья облегченно кивнули. Произнесенные Хиро слова были не просто очевидны, они были правдой. Когда с американского материка прекратились поставки, на Оаху начался голод. Если бы не рыбацкие лодки из залива Кевало, этот голод был бы ещё жёстче.

Рыбу ловили не только на сампанах. "Осима-мару" прошла мимо сёрферной доски с парусом, на которой стоял светловолосый загорелый хоули. Он помахал сампану и поплыл дальше. Сыновья Хиро помахали в ответ.

- Выглядит по-дурацки, - заметил Хиро.

Он бы не совсем искренен. Парусная доска не выглядела дурацкой, скорее, забавной.

- Кажется, этот тот самый хоули, которого мы видели в мастерской Эйдзо Дои, - сказал Кензо. - Готов спорить, Дои поставил парус и на его доску, и на нашу лодку.

- Возможно.

Если этот белый ходил к японскому мастеру, Хиро был склонен отнестись к нему немного лучше. До войны многие хоули на Оаху притворялись, будто японцев вообще не существует... и делали всё, чтобы те не высовывались, ни в чём не составляли им конкуренцию. Теперь же всё изменилось.

- У нас сегодня отличный попутный ветер, - заметил Хироси.

- Хаи, - согласился Хиро.

Ходить на "Осима-мару" под парусом ему нравилось гораздо больше, чем с двигателем. Стояла блаженная тишина, нарушаемая лишь гулом ветра, да ударами волн по корпусу. Больше никакого урчания дизеля. Никакой вибрации под ногами, лишь равномерная качка. И никакой вони от выхлопа - по ней Хиро точно не скучал.

Недостаток у паруса был ровно один: с мотором лодка шла быстрее.

- Мы дня три будем искать нормальное рыбное место, - сказал Кензо.

Хиро лишь раздраженно вздохнул. Не потому, что младший сын был неправ, как раз, наоборот.

- Дело не только в том, что мы идём медленно, - добавил Хироси. - Мне кажется, проблема в том, что рядом с Оаху стало меньше рыбы.

Хиро снова вздохнул. Видимо, он тоже прав. С тех пор, как Гавайи сменили хозяина, в море стало больше рыбаков. Без поставок из Америки люди готовы есть всё подряд, в том числе и то, что можно выловить в море. До войны Хиро и сыновья выбрасывали всякую рыбью мелочь обратно в воду. Теперь мелочи не осталось.

Из воды выскочило несколько летучих рыб. Они пролетели над водной гладью и нырнули обратно. Так они поступали, когда спасались от какого-то крупного хищника. Крупные рыбы, такие как тунец, скумбрия, барракуды и даже акулы и были целью Хиро. Кензо закинул удочку. Останавливать лодку Хиро не стал. Они отошли ещё недостаточно далеко, чтобы добраться до рыбных мест. Но, раз уж его сын решил попробовать выудить пару рыбёшек, то почему нет?

И у Кензо получилось. Удочка задергалась. Он вытащил рыбу.

- Ахи! - радостно произнес он, и затем добавил по-английски: - Тунец!

На солнце блеснуло лезвие разделочного ножа. Потроха Кензо выбросил в воду, затем снова вытащил нож. Им он отрезал от рыбы по кусочку и протянул их Хироси и Хиро. Следом отрезал ещё один кусок для себя. Мясо рыбы оказалось таким же сытным, как говядина.

- Сырая рыба - не американская еда, - мягко поддел сыновей Хиро.

- Всё равно, вкусно, - ответил Хироси.

Кензо кивнул. Хиро не мог дразнить их слишком рьяно. Даже если сыновья предпочитали гамбургеры и картошку фри, сасими они тоже ели. Кензо сказал:

- Гораздо лучше, чем то, что мы едим на берегу.

Эти слова могли претендовать на фразу года. Риса и зелени постоянно не хватало... С этим Хиро даже не спорил. Кензо продолжал:

- А самый вкусный сасими - это свежий. Свежее этого сасими быть не может.

- Те, кто не рыбачат, понятия не имеют, какова свежая рыба на вкус, - сказал Хироси. - Отрежь мне ещё, пожалуйста.

- И мне, - сказал Хиро.

Кензо отрезал по куску брату и отцу. Себя он тоже не обделил. Очень быстро, от тунца ничего не осталось. На лицах всех троих Такахаси появилась улыбка. Хиро был согласен со старшим сыном. Хироси попал в самую точку. Те, кто никогда не ходил в море, не знают, какой прекрасной может быть рыба.

Впереди появился пляж Ваикики. Оскар ван дер Кёрк решил покрасоваться. У его ног валялась сумка, полная рыбы. Он крепко её затянул и привязал к колышку, что установил на доске. Этот колышек он установил недавно, хотя раздумывал поставить его уже давно. Нынче немногие сёрферы установил на доски паруса. Впрочем, первым был именно Оскар. Он не завидовал тем, кто украл у него идею, даже если те крали у него еду. Война и голод установили собственные, более жёсткие и безжалостные правила.

Оскар вообще никому и никогда не завидовал. Это был крупный добродушный мужчина, под тридцать лет. Солнце и океан превратили цвет его волос в нечто среднее между соломой и снегом. Тело же, наоборот, загорело до тёмно-коричневого окраса, из-за чего, многие люди принимали его за гавайца, несмотря на светлые волосы.

До него доносился звук волн, набегающих на берег. Вскоре эти волны поднимут доску и его заодно. Затем они опустят его вниз, и если Оскар не будет внимателен, то грохнется в воду. Однако он был крайне внимателен, да и опыта ему было не занимать. На хлеб Оскар зарабатывал обучением сёрфингу. По крайней мере, до появления японцев и некоторое время после.

Он оседлал высокую - с человеческий рост - волну, которая понесла его к берегу. Оскар стоял на доске, подобно гавайскому богу. Одной рукой он держался за мачту, а другую отставил в сторону для равновесия. Когда он скользнул по гребню, скорость увеличилась. Солёный ветер в лицо, качка волн под ногами... ничего подобного по ощущениям в мире не существовало. Даже не близко.

Оскар прекрасно знал и о других ощущениях. Он давал уроки сёрфинга белым женщинам с материка. Те приезжали сюда, дабы залечить сердечные раны, либо завести кратковременную интрижку и уехать обратно. Внешний вид Оскара, его сила, обходительное отношение позволяли обучать не только сёрфингу.

Доска достигла берега. Волна отлично сыграла свою роль. Днище доски заскребло по песку. Несколько рыбаков захлопали в ладоши. Один швырнул Оскару блестящую серебряную монету, словно рыбку дрессированному тюленю. Оскар вытащил монету из песка. 50 центов. Реальные деньги.

- Спасибо, браток, - сказал он, открывая небольшой кармана на плавательных шортах.

Затем Оскар опустил мачту и рею, и смотал небольшой парус. Помимо рыбаков за ним наблюдала пара японских офицеров. Оскар беззвучно выругался. Если бы он знал, что за ним наблюдают их холодные глаза, то не стал бы устраивать представление. Он казался сам себе кроликом, скачущим на лугу, когда в небе кружат ястребы.

Один офицер швырнул монету номиналом в одну йену. Размером она была примерно с четвертак, да и стоимость у неё была примерно такая же. Подняв монету, Оскар вспомнил, что японцам необходимо кланяться. Офицер поклонился в ответ, причём сделал это намного изящнее, чем Оскар.

- Ити-бан, - сказал он. - Вакаримасу-ка*?

Оскар кивнул в ответ, показывая, что понимает. "Ити-бан" входило в лексикон местного пиджина - или камааина - диалекта, которым свободно владели все, кто достаточно долго прожил на Гавайях. Означало оно нечто вроде "номер один".

- Благодарю, - насколько можно вежливо произнес Оскар.

Никогда не знаешь, понимают ли эти макаки английский.

- Большое спасибо, - добавил он.

И разумеется, офицер ответил:

- Пожалуйста.

Оскар сильно бы удивился, если бы этот японец не учился в Штатах. Возможно, они даже вместе учились в Стэнфорде, на вид они были одного возраста.

В одной руке Оскар нёс доску, мачту и парус, а в другой сумку с уловом. Он надеялся, что эти двое япошек не станут к нему приставать по этому поводу. Всё дело в том, что вся еда должна поставляться на общественные кухни, а затем раздаваться остальным. Рыбакам на сампанах позволялось оставлять немного на "личные нужды", остальное скупалось по фиксированной цене, причём, не важно, какого качества была рыба. Поэтому, япошки не тревожили тех, кто рыбачил с парусных досок - их улов не стоил затраченных усилий. Однако, при желании, оккупанты могли докопаться до чего угодно. Они могли творить всё, что пожелают.

К облегчению Оскара, офицеры лишь кивнули и удалились. Возможно, их впечатлило устроенное представление, поэтому они решили его не тревожить. Возможно... Как с япошками, вообще, можно быть в чём-то уверенным? Оскар лишь понимал, что до рыбы им дела не было. Больше ему ничего знать и не хотелось.

Он снимал квартиру неподалеку от пляжа Ваикики. Отличное место для человека, живущего сёрфингом. Хозяином дома был местный японец, который жил на первом этаже. Оскар постучал в дверь его квартиры. Когда хозяин вышел, Оскар протянул ему две толстых макрели.

- Держите, мистер Фукумото, - сказал он. - Ещё неделя, да?

Хозяин дома внимательно осмотрел рыбу.

- Хорошо. Ещё неделя, - с сильным акцентом ответил он.

Оскар поднялся к себе. Бартером нынче решалось больше вопросов, нежели деньгами. За деньги, зачастую, еды не купишь.

Оказавшись дома, Оскар убрал часть улова в ящик со льдом на тесной кухоньке. На какое-то время у него и его подруги будет еда. Всю рыбу он вытаскивать не стал. Он вернулся на улицу, прошёл через Гонолулу, направляясь в азиатский квартал, что к западу от Нууану авеню.

Стихийные рынки в этой части города возникали то тут, то там. В лучшем случае, они были законными. Оскар подозревал, нет, он был уверен, что кое-кому из япошек давали на лапу, чтобы те смотрели в другую сторону. Те, кто выращивал еду и те, кто ловил еду, обменивались ею друг с другом. Да, еду можно купить и за деньги - если их достаточно.

Имея на руках рыбу, Оскар мог сам назначать цену. Однако деньги волновали его в меньшей степени. Часть улова он обменял на помидоры, часть на картошку, часть на бобы, а часть на небольшой пузатый куфшин. Оставшееся же... обменял на деньги.

Обратно до Ваикики он мог добраться на колесах, но пользоваться рикшами и велоколясками ему не хотелось. Если людям платили за то, чтобы они вели себя как вьючные животные, это ещё не означало, что они таковыми являлись. Пока в Гонолулу был бензин и дизельное топливо, подобные вопросы даже не возникали. Теперь возникли. Собственный "Шеви" Оскара давно приказал долго жить.

Однако воспользоваться лошадью он бы не отказался. Домой Оскар вернулся практически одновременно со Сьюзи Хиггинс. Сьюзи была стройной блондинкой, недавно разведенной и приехавшей сюда из Питтсбурга. Оскар учил её сёрфингу. Она тоже его кое-чему обучила. Характер у неё был под стать внешности. Они сошлись, затем разбежались, а несколько недель назад вновь стали жить вместе.

Когда Сьюзи увидела картошку, её глаза, голубые, как у сиамской кошки, загорелись ещё ярче.

- Картоха! Оскар, я тебя сейчас расцелую! - воскликнула она и немедленно выполнила обещание. - Как достал уже этот рис, ты бы знал.

- Рис намного лучше, чем ничего, - заметил Оскар.

- Мой начальник говорит то же самое, - ответила девушка.

Хоть она и была туристкой, но во время предыдущей размолвки с Оскаром, ей удалось найти работу секретаря. Нашла она её, благодаря своим талантам, а не превосходному телу.

- Он так говорит, потому что у него жена - китаянка, - в подтверждение этой мысли добавила она.

- Я не стану дергаться, пока живот не урчит слишком громко, - сказал Оскар. - Я не против риса. Я частенько питался в японских и китайских забегаловках.

- Это не американская еда. Поесть рис пару раз - нормально. Но постоянно?

Сьюзи помотала головой.

- Кажется, у меня даже глаза сужаются.

- Не парься, - сказал ей Оскар. - Даже если будешь есть рис всю оставшуюся жизнь, японкой не станешь.

- О, Оскар, ты такой милый.

Это, что, сарказм? Со Сьюзи нельзя быть уверенным наверняка. Готовили они на плите. Её Оскар раздобыл незадолго до войны и это оказался самый разумный поступок из тех, что он когда-либо совершал. На одной любви и деньгах нынче отношения не построишь. Газа не было, топлива тоже, зато в Гонолулу имелось электричество. Плита, может, и не идеальный инструмент, но она гораздо лучше неработающей газовой горелки.

- Ещё один прекрасный вечер, - заметила Сьюзи, домывая тарелки, пока Оскар их вытирал. - На танцы не сходить из-за комендантского часа. Радио не послушать, потому что япошки изъяли все приёмники. Чем займёмся? Сыграем в криббедж*?

Она состроила гримасу.

Были, конечно, и другие варианты, но их Оскар озвучивать не стал. Сьюзи в постели была настоящей фурией, однако, она предпочитала думать, что инициатива всегда исходила от неё. Оскар щёлкнул пальцами.

- Чуть не забыл! - сказал он и достал кувшин, который выменял днём.

- Что это? - с надеждой в голосе поинтересовалась Сьюзи.

- Околехао, - ответил Оскар.

- Охуехал? - Сьюзи смущенно нахмурилась.

Оскар рассмеялся, но подумал, что возможно, она была не так уж и не права.

- Гавайская самогонка. Гонят её из корня ти, от одного глотка волосы на груди дыбом встают.

К Сьюзи эта ремарка, конечно, не относилась, но Оскар не стал поправляться. Он продолжил:

- Один бог знает, какого она качества, но это спиртное. Хочешь глотнуть?

- Конечно, хочу, - ответила девушка.

Оскар налил им по стакану. Они чокнулись и выпили. Глаза Сьюзи стали просто огромными. Она пару раз кашлянула.

- Охуехааа, - выдохнула она и уважительно посмотрела на рюмку. - Качество, может, и не лучшее, но штука крепкая.

- Ага.

Оскар и сам слегка опьянел, может, даже не слегка. Один сенатор с Мауи однажды сказал, что настоящий околехао горит чистым синим пламенем. Оскар не мог с ним спорить. Он лишь знал, что горело это пойло превосходно. Он сделал ещё один глоток. Возможно, после первого раза желудок подготовился лучше, потому что второй глоток прошёл проще.

Сьюзи Хиггинс тоже выпила.

- Ого! - воскликнула она. - Как, говоришь, это называется?

Оскар сказал.

- Околехао, - повторила Сьюзи. - Ты прав, это гораздо лучше криббеджа.

Оскар отпил ещё, затем взял кувшин и вопросительно изогнул брови. Сьюзи кивнула.

- Угощайся, - сказал он и налил ей полный стакан.

- Если я выпью всё, если выпью всё, то точно окосею, - сказала она, однако пить не отказалась.

Девушка слегка улыбнулась Оскару.

- Если распробовать, вкус не так уж и ужасен.

- Ну, не знаю. Кажется, первый глоток отбил мне весь вкус.

Сьюзи поманила его пальцем.

- Лучше бы не отбил, милый. Иначе я буду очень разочарована.

Она звонко рассмеялась. Оскар ухмыльнулся в ответ. Мысленно он похлопал себя по спине. Да, Сьюзи может быть очень развратной... пока думает, что она главная. Если бы он произнес эту мысль вслух, она охладила бы её посильнее ледяного душа.

Кровать Оскара предназначалась для двоих. Язык работал отлично, поэтому работал он им активно. Как и Сьюзи. Уснули они в объятиях друг друга, счастливые и слегка пьяные.

Флетчер Армитидж был офицером и джентльменом. Именно так ему сказали, когда он выпустился из Вест-Пойнта. Он продолжал так считать, когда его определили служить в 13-м артиллерийском батальоне 24-й дивизии, базировавшейся в казармах Скофилда. Разумеется, офицеры на Гавайях находились на положении сагибов* в Британской Индии, так как всю черновую работу за них выполняли местные. Если быть джентльменом означало не пачкать руки, Армитидж полностью соответствовал этому определению.

Судьба начала поворачиваться к нему задом ещё до войны. Ночевал он в казарме для холостяков на базе, а Джейн осталась в квартире в Вахиаве. Когда напали япошки, процедура развода ещё не была завершена. Флетч и не рассчитывал, что с началом оккупации этому делу будет дан ход, но что с того? Он прекрасно понимал, что больше не женат.

И кто же он теперь? Очередной медленно загибающийся от голода военнопленный. Сейчас он находился не так уж и далеко от Вахиавы. После объявления о капитуляции, несколько бойцов его расчёта предпочли скрыться. Что с ними стало, Флетч не знал. Возможно, они растворились среди гражданских. А, может, япошки их поймали и пристрелили. В любом случаи, положение у них было гораздо лучше, чем у него.

- Работа! - выкрикнул японский сержант одно из немногих известных ему слов на английском.

Опекаемые им пленные зашевелились чуть быстрее. Они копали капониры и рыли противотанковые рвы. Заставлять военнопленных работать на военном строительстве противоречило Женевской конвенции. Ей же противоречило и принуждение к работе офицеров.

Флетч рассмеялся, хотя смешного ничего не было. Япошки не подписывали Женевскую конвенцию, и совершенно на этот счёт не переживали. Они считали, что американцы снова попробуют отбить Оаху, и активно к этому готовились. В их распоряжении находилось чёрте сколько военнопленных в парке Капиолани, что неподалеку от Ваикики, поэтому они издали приказ - работать или голодать. Кормили крайне скудно, однако никто не сомневался в том, что своё слово япошки сдержат.

Взмах мотыгой. Флетч уже приучился использовать силу тяжести для облегчения труда. На нём до сих пор был тот же китель и брюки, в которых он сдался в плен. Одежда и раньше оставляла желать лучшего, а сейчас и вовсе превратилась в рванину. Но Флетч продолжал её носить. Многие американцы работали раздетыми по пояс. Флетч на такой шаг пойти не рискнул. С его рыжей шевелюрой и бледной кожей, он скорее сгорит на солнце, чем покроется ровным загаром.

Поднять мотыгу. Опустить. Поднять. Опустить. Тощий рядовой откидывал лопатой разбитый Флетчем грунт. Никто не двигался быстрее, чем нужно. Рабы на юге прекрасно бы поняли их: работай так, чтобы надсмотрщик был доволен, и ни каплей больше.

Иногда, конечно, рабы замедляли темп. Тогда Саймон Легри* взмахивает кнутом и всё возвращается на круги своя, пока, он не отвернется. У японского сержанта кнута не было. Вместо него он обходился метровой бамбуковой палкой. В случае необходимости он размахивал ей, словно бейсбольной битой. От неё, как и от кнута, на теле оставались следы, а иной удар мог вырубить человека.

Метрах в шести от Флетча один американец вдруг упал навзничь.

- Человек упал! - выкрикнули разом трое или четверо пленных.

Когда кто-то падал и никто об этом не сообщал, япошки думали, что остальные потворствуют лени упавшего.

К нему направились сразу двое охранников. Один пнул пленного. Тот - очередной мешок с костями среди множества - лежал, не шевелясь. Второй япошка пнул его по рёбрам. Пленный даже не подумал защититься от удара. Япошка пнул его сильнее. Тот не шевелился. Наверное, уже умер. Если нет, охрана решила этот вопрос. Пленного всего искололи штыками.

- Дохуя дорогое удовольствие - тратить на него патроны, - уголком рта произнес рядовой.

- Истыкать штыками гораздо веселее, - также вполголоса добавил Флетч.

И он не шутил. Армитидж слишком часто видел, с какой охотой япошки пускали в ход штыки. Этот солдат был слишком слаб, чтобы оказывать им какое-то сопротивление. Добив пленного, охранники просто вытерли штыки о землю. "Чистоплотные сучьи дети", - с отвращением подумал о них Флетч.

- Работа! - снова выкрикнул сержант.

И Флетч работал, настолько медленно, насколько мог. Он по-прежнему смотрел на убитого, который валялся в выкопанной американцами яме. Что заставило тебя так усердно пахать? Ничего иного этот бедолага получить и не мог. А что удерживает Флетча от такого же поступка? Он станет таким же, только чуть позже.

Сидя в кабине "Накадзимы B5N1" коммандер Мицуо Футида заметил на водной глади Тихого океана масляное пятно. На мгновение его охватило восхищение, но лишь на мгновение. Нет, это не американская подлодка, как бы ему ни хотелось. Это всего лишь масляное пятно, оставшееся от "Сумиёси-мару". Судно потопила американская подлодка.

Обнаружив место потопления, Футида повёл палубный бомбардировщик по спирали в поисках самой подлодки. "Сумиёси-мару" был далеко не первым транспортником, который американцы затопили у берегов Оаху. Строго говоря, за последние две недели это было уже второе уничтоженное судно. Терпеть такие потери японские войска не могли. Им требовалась еда. Им требовалось топливо. Им нужны самолеты взамен тех, что они потеряли в ходе июньской битвы. Им нужны самые разнообразные боеприпасы.

Пока всё шло спокойно, японцы едва могли обеспечить сами себя. Местные жители буквально терпели большие лишения. Теперь же на островах выращивали достаточно еды, чтобы люди больше не голодали. Наступило облегчение. Американские подлодки, топившие японские суда, этому активно мешали.

Всё могло сложиться намного хуже, если бы вражеские торпеды, бившие по транспортам, срабатывали как надо. В самом начале битвы к северу от Оаху, самолеты с "Лексингтона" выпустили по "Акаги" торпеду и та тоже не сработала. Футида не знал, что там, у американцев складывалось не так, но что-то определенно было не так.

Коммандер продолжал осматривать поверхность Тихого океана. Он участвовал во всех воздушных операциях японских вооруженных сил, начиная с вторжения на Гавайи и заканчивая отражением контратаки американских войск. Многие люди, имевшие гораздо меньшие обязательства, никогда не стали бы участвовать в подобных рядовых поисковых операциях. Футида же старался сам всё контролировать.

По внутренней связи он вызвал бомбардира:

- Видно что-нибудь?

- Никак нет, коммандер-сан, - ответил подчинённый. - Прошу прощения, но я ничего не вижу. А вы?

- Хотелось бы, - сказал Футида. - Подлодка, скорее всего, ушла на глубину и ждёт темноты, чтобы уйти.

- Я бы поступил так же, - заметил бомбардир. - Зачем высовываться попусту?

- Пока ещё поищем. Командир подлодки, скорее всего, не знает, что с транспорта успели отправить радиограмму. Если не знает, то, возможно, решит, что путь свободен и можно уходить к материку по поверхности.

- Возможно.

Судя по голосу бомбардира, тот не слишком-то верил этим словам, равно как и сам Футида. Вероятность такого развития событий существовала, но была она невелика.

- Непростая работёнка! - добавил бомбардир.

Это выражение означало не только то, что работа тяжела, но и бессмысленна.

- Ничего не поделаешь, - сказал Футида. - Хотел бы я разбомбить американскую подлодку. Будь у меня хоть малейшая возможность, я бы её не упустил. Может, тогда удастся отогнать янки подальше от Гавайев.

- Это вряд ли! - это говорил не бомбардир, а радист, петти-офицер первого класса* Токонобу Мидзуки. Он сидел в задней части кабины и обозревал заднюю часть самолёта. Они с Футидой служили уже настолько долго, что легко делились друг с другом собственными мыслями. Это очень редкое явление для военных, особенно для имеющего строгую и жёсткую иерархию японского военного флота.

Ничего, кроме редкой ряби на воде Футида не увидел. Никаких всплесков или инверсионных следов. Впрочем, последние дизельная лодка практически не оставляла.

Коммандер взглянул на счётчик топлива. Хватает. Можно летать ещё долго. В последний бой он отправился с аппендицитом, и продолжал сражаться до самого возвращения на "Акаги". Если его не остановила даже болезнь, то ничто не остановит.

Волна! Правда, не от подлодки. Это оказался японский эсминец, тоже занимавшийся её поисками. Футида покачал крыльями, приветствуя соотечественников. Непонятно, заметили ли его с палубы или нет. Никаких сигнальных огней выпущено не было.

Футида закладывал виражи всё шире и шире. По-прежнему никаких признаков подлодки. Сидя в кабине, Футида тихо выругался. Иного, впрочем, он и не ожидал. Именно благодаря своей невидимости, подлодки оставались столь опасны. Так что, ничего иного коммандер не ожидал. Но он надеялся...

- Господин? - обратился к нему петти-офицер Мидзуки. - Есть предложение.

- Слушаю, - отозвался Футида.

- Когда наступит ночь, нужно отправить те большие гидросамолёты, Н8К, по курсу отсюда до материка, - сказал радист. - Тогда подлодка уже всплывёт на поверхность. Если наши пилоты её заметят, то смогут тут же разбомбить.

Футида почесал аккуратно постриженные усы. Затем, медленно кивнул.

- Хорошее замечание, - сказал он вслух. - Наверняка, кто-то до этого уже додумался, но замечание всё равно, хорошее. Доложите на Оаху. Если отправить гидросамолёт ночью, подлодка не успеет далеко отойти от островов и нам удастся её найти.

- Я доложу, коммандер-сан, но каковы шансы на то, что штабисты станут пользоваться такой крошечной возможностью?

Мидзуки говорил спокойно, голосом человека, прекрасно знающего, как устроен мир.

- Выполняйте, - подумав, ответил Футида. - Доложите на Оаху. От моего имени. Скажите, что я так решил. Если гидросамолёт ничего не найдёт, что ж, так тому и быть. Ошибка в подобной ситуации никак не навредит моей репутации. Но, если сработает, если враг будет уничтожен, вам воздадут по заслугам.

- Домо оригато*, - произнес Мидзуки.

Некоторые офицеры присваивали идеи подчиненных себе и себе же забирали причитающиеся им почести. Футида таковым не являлся, и радист прекрасно об этом знал.

- Ответили согласием, господин, - доложил Мидзуки. - Сделают всё возможное.

- Хорошо, - ответил на это Футида. - Ну и каково это - быть штабистом?

- Понравилось, - мгновенно отозвался Мидзуки. - Очень понравилось, ведь я действовал от заслуженного имени.

Оба рассмеялись.

Так или иначе, но топливо подходило к концу. Никаких следов американской подлодки Футида не обнаружил. Огорчённо вздохнув, он направил "Накадзиму B5N1" обратно на Оаху.

"Акаги" стоял на приколе в спокойных водах Перл Харбора, поэтому садиться на его палубу оказалось так же просто, как на землю. Авианосец не качало и не мотало по сторонам, как в открытом океане. Требовалась крайняя внимательность, но лётчики обязаны быть крайне внимательными. Футида следовал указаниям сигнальщика на палубе, словно он, а не коммандер, управлял бомбардировщиком. Тормозной трос зацепился за хвостовой крюк, самолёт дёрнулся и замер.

Футида сдвинул "фонарь" кабины и выбрался из "Накадзимы". Следом за ним появился Мидзуки. Последним вылез бомбардир. Ему пришлось выбираться из горизонтального ложа, расположенного под днищем самолета.

Через палубу к Футиде подошёл капитан Каку.

- Хорошая мысль насчёт гидросамолётов, - произнес командир "Акаги". - Гарантий, конечно, никаких, но попробовать стоит.

- Я так и решил, когда Мидзуки предложил эту идею.

Футида положил ладонь на плечо радиста.

Каку прищурился.

- Сообщение поступило от вашего имени.

- Верно, господин, - согласился Футида. - Я решил, что никто всерьез не отнесётся к сообщению от петти-офицера. Но с моей подписью шансы, что оно пойдёт дальше возрастают.

- Не по уставу, - пробормотал Каку.

Затем, словно, поборов себя, он улыбнулся и добавил:

- Не по уставу, зато, возможно, эффективно.

Он кивнул радисту.

- Мидзуки, да?

- Так точно, господин! - отсалютовал тот.

- Ну, Мидзуки, полагаю, тебе это зачтётся при повышении, - сказал командир.

Мидзуки снова вытянулся в струнку.

- Премного благодарен, господин!

- Ты заслужил, - произнес Каку и ушёл.

Петти-офицер повернулся к Футиде.

- И вам тоже огромное спасибо, господин!

- Рад помочь, Мидзуки, но делал это я не ради тебя, - ответил ему Футида. - Я готов делать всё, что угодно, лишь бы насолить американцам.

- Хорошо. Это очень хорошо. Но, не похоже, что они отступятся.

Футида повернулся и посмотрел на северо-восток. Последнее время он часто смотрел в ту сторону. Американский континент притягивал его, как северный магнитный полюс притягивал стрелку компаса. Коммандер вздохнул и помотал головой.

- Нет. Хотелось бы, но нет.

- Диллон, Лестер А.

Сержант тыловой службы отметил в списке фамилию.

- Держи. Тебе посчастливилось стать обладателем каски М1.

Он протянул сержанту каску и тряпичный подшлемник.

- А со старой-то что, блин, не так? - проворчал Диллон.

Он ещё с Первой Мировой носил британскую широкополую каску. Диллон с подозрением осмотрел новую, которая оказалась намного глубже.

- На горшок похоже. Или на ванночку для ног.

- Бла-бла-бла, - ответил на это каптёр. Судя по его угловатому обветренному внешнему виду, он служил в Корпусе не меньше, чем Диллон. - Во-первых, новая модель закрывает голову лучше, чем старая. Во-вторых, поступил приказ сдать старые каски и выдать новые. Если что-то не нравится, мне плакаться не надо. Обращайся к своему конгрессмену.

- Ну, спасибо, браток, - сказал Диллон.

Помимо одинакового возраста они находились в одном звании.

- Я тебе в кошмарах сниться буду.

- Давай. - Сержант указал большим пальцем за спину, в сторону выхода. - Флаг в руки и барабан на шею.

Держа в руке каску и подшлемник, Диллон ушёл. Снаружи стоял Датч Вензел с точно такой же каской на голове.

- Ну, как я, Лес?

- Чудовищно, как по мне, - ответил Диллон. - И новая каска тут ни при чём.

- Настоящий друг.

Вензел показал ему средний палец. Затем он извлёк пачку "Лаки Страйк", сунул в рот сигарету и протянул пачку Диллону.

- Спасибо.

Диллон вытащил зажигалку и прикурил обоим. Он затянулся и произнес:

- Мне, вот, интересно, нахрена мне новая каска, когда все, кто готов по мне стрелять, находятся в трёх тысячах километров отсюда?

- Да хер бы знал. Видимо, решили, что в ней ты будешь выглядеть милее. Не, должно быть какое-то разумное объяснение.

Вензел помотал головой.

- Тебе надо на радио идти работать, - сказал Диллон. - Мигом бы затмил Бенни и Аллена*.

Он внимательно осмотрел новую каску - М1, как назвал её каптёр.

- Может, решили повысить наши шансы. Впрочем, Господь свидетель, не знаю, зачем. Мы двадцать пять лет пользовались старыми, и всё с ними было в порядке.

Как и большинство морпехов, в отношении обмундирования, он был консерватором, если не сказать, реакционером.

- То же самое говорили о девках на Отель-стрит, - продолжал острить Вензел.

- Такое на радио не пропустят, - заметил Диллон.

Оба рассмеялись. Диллон продолжил:

- Если сможем днём выбраться с базы, сходим на игру "Падрез"*?

Вензел кивнул.

- Почему нет? С кем играют?

- С "Солонс". Идут на втором месте, - сказал Диллон. - Ближайшие команды из высших лиг, "Кардиналс" и "Браунс", играют по эту сторону Миссисипи, а Миссисипи тянется от Сан-Диего очень далеко. Тихоокеанская лига весьма неплоха. Большинство игроков пришло из высшего дивизиона. А те, кто не оттуда, молодые, в основном, скоро там окажутся. К тому же, те, кто не хотят жить на западном побережье, играют здесь, и плевать хотели на восток.

Стадион "Лейн Филд" располагался рядом с шоссе Харбор Драйв неподалёку от берега. Тихий океан начинался прямо за третьей базой. Если посмотреть налево, за забор, можно увидеть железнодорожную станцию Санта-Фе. Поле было широким - 118 метров в длину и 152 метра в ширину. Аутфилдерам* придётся попотеть. Кэтчеры* же...

Диллон и Вензел запаслись, ход-догами, попкорном и пивом. Лес указал на забор.

- Это самая дикая вещь, что я видел на бейсбольных площадках. А побывал я много где.

Его приятель, глотнув пива, кивнул.

- Кто бы это место ни строил, он был наверняка в стельку пьян.

Насчёт забора, как такового, они ничего против не имели. Проблема лишь в том, что он возвышался в четырех метрах от них. Датч Вензел вновь приложился к бутылке.

- Нихрена мы тут не увидим - ни подач, ни пролётов.

- Это мягко говоря.

На поле появились "Падрез". Органист заиграл гимн США. За "Падрез" выступал Бутс Поффенбергер. Он пару лет поиграл в высших лигах и ничем особенным не отличился. За "Солонс" играл Тони Фрейтас - ещё один выходец из высшей лиги. Он выполнил сингл, но раннер "Падрез" попытался украсть подачу.

Когда он полез в споры, к нему присоединился тренер "Падрез". Он кричал и размахивал руками, хотя понимал, что изменить решение судьи никак не мог.

- Кто это? - спросил Вензел. - Весьма неплох.

- Кёртис Дёрст, - ответил Диллон. - В двадцатые играл за "Браунс" и "Янкис".

- А, точно. Вспомнил. Будет так орать - обосрётся.

- Э, мужик, за языком следи, - раздался сзади голос. - Я тут с дочерью.

Диллон и Вензел переглянулись и пожали плечами. Стадион - не место для разборок. Они решили не усугублять. Мужику за их спинами несказанно повезло. Первый бейсмен* "Солонс" решил вставить свои пять копеек в разгоревшийся спор. К нему присоединился Пеппер Мартин - ветеран Газовой банды*, который сейчас также тренировал команду из Сакраменто.

Дёрст в итоге отошел на третью базу и игра возобновилась. Поффенбергер был точен, но Фрейтас оказался точнее. В высших лигах он не блистал, но сейчас уже пять лет подряд выбивал по двадцать очков за сезон и был готов повторить это достижение в шестой раз. "Солонс" выиграли у "Падрез" со счётом 3:1.

Стадион находился неподалёку от базы морпехов. Вместе с ещё несколькими бойцами Вензел и Диллон ждали автобуса, который отвезёт их обратно.

- Не так уж и плохо, - заметил Диллон.

- Да, вполне, - согласился Датч. - Типа, одна из тех ценностей, за которые мы боремся, да?

- Ага, только сраные япошки тоже любят бейсбол. Когда я был в Пекине, до того, как его захватили, у их солдат была своя команда, и они играли с нами. Пару раз даже победили, суки. У их питчера* такая кручёная подача - ты такой никогда не видал. Упасть можно.

- Идут они на хуй. Макаки гнусные. Хуесосы, - бросил Вензел.

Никто из стоявших рядом морпехов не сделал им предупреждение насчёт ругани. Парочка, включая одного капитана, лишь кивнула в знак согласия. Остановился автобус, изрыгнув струю дыма. Лес и остальные морпехи зашли в салон. Скрепя всеми механизмами, автобус увёз их обратно в Кэмп Эллиот.

Кензо Такахаси всегда был рад выбраться из палатки, которую делил с отцом и братом, когда они не находились на борту "Осима-мару". Жизнь под тентом постоянно напоминала ему о том, что их собственный дом лежал в руинах, под которыми погибла его мама.

Жизнь с отцом в одной палатке демонстрировала, насколько сильно они различались. Кензо горько усмехнулся. До войны они с Хироси отчаянно старались стать американцами. Но для хоули, которые всем здесь заправляли, они оставались лишь парой япошек. Отец никогда не понимал, зачем они хотели стать похожими на светловолосых голубоглазых американских детишек, с которыми они учились в школе. Отец всегда оставался японцем.

Сейчас всё обернулось шиворот-навыворот. Заправляли всем японцы. Хоули оказались выброшены из седла. Отец гордился так, словно именно он командовал армией вторжения. А Кензо... всё ещё пытался стать американцем.

Он снова усмехнулся, с ещё большей горечью. Кажется, он обречен вечно грести против течения. Одетые в строгие костюмы управляющие, руководившие Большой Пятёркой - группой компаний, которые правили Гавайями - не хотели знаться с японцем, который вёл себя, как американец. То же самое касалось Императорской армии и флота Японии. Обе эти стороны гораздо лучше относились друг к другу, чем к людям, вроде Кензо.

Мимо прошёл японский патруль. Кензо поклонился, держа в левой руке тряпичный мешок. Солдаты не обратили на него внимания, хотя вполне могли бы его избить, если бы он не поклонился. Они болтали между собой на хиросимском диалекте, точно на таком же разговаривал и отец Кензо. Сам он и его брат Хироси говорили по-японски чище, так как обучал их сенсей* из Токио.

Кензо пересек несколько неофициальных и не совсем законных рынков в азиатском квартале Гонолулу. Когда питание обычным рационом означало скорую смерть от голода, обеспеченные люди, либо те, у кого было, что продать, вышли на улицы. Иногда на эти рынки заходили что-нибудь купить японские солдаты и матросы. Питались они лучше гражданских, но им тоже не хватало. А их командование наверняка получало свою долю, чтобы смотреть в другую сторону.

Когда Кензо отошел восточнее Нууану-авеню, рынки исчезли. Ими управляли корейцы, китайцы и японцы. Хоули ходили и туда, но не так часто. Кензо не понимал, почему так, но видел всё своими глазами.

Хоули в основном притворялись, словно 7 декабря ничего не произошло. Дома оставались ухоженными. Церкви, выстроенные в том же стиле, скорее подходили пейзажам Новой Англии, чем тропическим Гавайям. Лужайки оставались ярко-зелеными и в основном постриженными.

То там, то тут, свидетельствуя о войне, зияли пустыри. Почти все дома, что стояли в тех местах были разобраны на дрова и прочие полезные материалы. Жители старались делать всё, чтобы растительность сильно не расползалась по сторонам.

Кензо завернул за улицу, во дворик, мало отличающийся от всех остальных в этом районе. За ним с подозрением следили птички майны. До 7 декабря полосатые горлицы свободно гуляли по обочине, но люди съедали их быстрее, чем они успевали размножаться. Майнам, по крайней мере, хватало ума, оставаться настороже.

Кензо подошёл к аккуратному крыльцу обитого вагонкой дома - брата-близнеца всех остальных в этом районе. По сравнению с лачугой, где вырос Кензо, это был настоящий дворец. Он постучал в дверь. Открыла ему светловолосая женщина средних лет.

- Здравствуйте, миссис Сандберг, - сказал парень.

Женщина слегка нервозно улыбнулась.

- Здравствуй, Кен, - ответила она. - Входи.

В школе все звали его Кен. Все хоули. А его брат для них был Хэнком, а не Хироси. У большинства родившихся на Гавайях японцев, помимо имени, данного при рождении, было и второе, американское имя. За исключением времени, когда он находился с отцом, парень думал о себе, как о Кене, а не о Кензо. После смены хозяев на Гавайях, некоторые японцы отбросили американские имена.

Кензо вошёл внутрь и ощущение, что он в Новой Англии стало сильнее. Массивная мебель, рисунки "Карриер и Айвз"* на стенах, повсюду на полках разнообразные безделушки.

Кензо протянул женщине мешок.

- Принёс тут вам, - как можно спокойнее произнес он.

Миссис Сандберг взяла мешок и заглянула внутрь. Откровенно говоря, она не хотела этого делать, по крайней мере, не в его присутствии. Но, ничего поделать с собой не могла. Женщина улыбнулась и закрыла мешок.

- Спасибо большое, Кен, - сказала она. - Это самый лучший дельфин, что я видела.

Кензо подумал, что то, как хоули называли махи-махи, звучало по-идиотски. Так он был похож на родственника морских свинок. Говорить об этом миссис Сандберг смысла не было.

- Надеюсь, вам он понравится, когда вы его приготовите, - сказал он.

- Уверена, что понравится. - Миссис Сандберг говорила со всей серьёзностью.

Никаких сомнений, те, кто не ловил рыбу сам, или не водил знакомства с рыбаками, о рыбе могли только мечтать.

- Отнесу её в холодильник. Элси выйдет через минуту, - сказала женщина.

- Конечно, - ответил Кензо и, пока миссис Сандберг не отвернулась, старался сдержать улыбку. Рыба, которую он носил каждый раз, когда приходил к Элси, не была взяткой, но благодаря ей, родители девушки были рады его видеть. "Путь к их сердцам лежит через их желудки", - подумал парень. Это выражение было совсем не шуточным, особенно, когда желудки большинства жителей Гавайев урчали всё громче.

Миссис Сандберг вышла со стаканом в руке.

- Не желаешь лимонаду? - поинтересовалась она.

- Конечно, - повторил Кензо. - Спасибо.

Он сделала глоток. Хороший лимонад. Несмотря на то, что многие привычные вещи исчезли, он оставался. Гавайи по-прежнему производили сахар, хотя с началом оккупации большая часть тростниковых полей была засеяна рисом. А у Сандбергов на заднем дворе росло лимонное дерево. Куда ещё девать лимоны, как не на лимонад?

- Привет, Кен.

В гостиную вошла Элси.

- Привет.

Парень ощутил, как по его лицу растянулась улыбка. Элси он знал с начальной школы. Они дружили и часто помогали друг другу с уроками. Это была милая блондинка. Не роскошная, но милая. На самом деле, она была очень похожа на свою мать, но Кензо этого не замечал. До войны она была пухленькой. В нынешние времена двойной подбородок свидетельствовал о том, что перед вами не просто коллаборационист, а очень важный коллаборационист.

- Сейчас вернусь, - сказала мама Элси.

И вернулась, едва Кензо и девушка успели улыбнуться друг другу.

- Держи.

Женщина протянула дочери стакан лимонада.

Чем дольше Кензо и Элси стояли и болтали с миссис Сандберг, попивая лимонад, тем меньше времени у них оставалось друг на друга. Мать Элси не говорила того, что у неё на уме, да ей и не нужно было. Вызывать её на этот разговор было бы грубостью. Кензо и Элси быстро выпили лимонад. Элси протянула матери пустой стакан.

- Ну, мы пойдём, мам.

- Хорошего дня, - игриво произнесла миссис Сандберг.

Когда они вышли из дома, Элси хихикнула. Не успели они выйти на тротуар, как девушка взяла Кензо за руку.

- Мамуля, - с легким раздражением сказала она.

- Она очень милая.

Кензо посчитал за лучшее не критиковать миссис Сандберг. Это задача Элси. Если её станет критиковать он, Элси от него может отвернуться, а этого молодой человек хотел меньше всего.

Он решил сменить тему:

- Как поживаешь?

- Мы... живём потихоньку.

Элси несколько разочаровала его, переведя вопрос на всю свою семью, но он лишь чуть крепче сжал её ладонь.

- Меняем лимоны и авокадо на всё, что могло бы разнообразить наш рацион, - продолжала девушка. - Когда ты приносишь рыбу, мама всегда радуется.

- Я знаю. Не сказать, что она особо эту радость скрывает - сказал Кензо.

Да, похвала для него гораздо лучше осуждения. Если бы он, приходя к Элси, не приносил хоть что-нибудь, как бы смотрела на него миссис Сандберг? Никаких сомнений, как на чёртова япошку.

Они пришли в парк на углу улиц Уайлдер и Кееаумоку. Гулять тут особо было негде. Лужайки заросли густой и высокой травой и сорняками, кустарники разрослись. Качели сняли, остались лишь цепи, свисавшие с перекладин.

Но здесь было тихо и спокойно, японские солдаты старались сюда не заходить. Элси старалась не показываться им на глаза, и Кензо не мог её в этом винить. Он кое-что слышал... но старался не думать ни об этом, ни о том, что, в случае чего, окажется неспособен её защитить.

Некогда окрашенные белой краской скамейки были грязными. В мирное время, кто-нибудь это быстро исправил. Сегодня же у городской управы, или того, что от неё осталось, были дела и поважнее. В основном, там старались убедить оккупационные власти вести себя менее жестоко, менее безжалостно, чем обычно.

Когда Кензо и Элси сели на скамейку, та скрипнула. В другое время такого бы тоже не случилось. Сегодня, если ничего не изменится, кто-нибудь сядет на неё и упадёт, потому что доски уже подгнили. Долго такого развития событий ждать не придётся. Гавайи находились в тропиках. Если вещи долго не чинить, они быстро разрушаются.

- Как у тебя дела? - вновь спросил Кензо, делая ударение на слове "тебя".

- Уже даже не знаю, - ответила Элси. - Когда потопили наши авианосцы, я была так расстроена, что даже не знаю, что тебе сказать.

- Тебе и не надо. Я тоже расстроился, - сказал Кензо.

- Знаю. Только...

Элси замолчала, подбирая такие слова, которые его бы не разозлили. Девушка справилась с этой задачей, ведь это была одна из причин, почему она ему нравилась.

- По твоему внешнему виду нельзя сказать, что тебе не нравится нынешнее руководство, - наконец, сказала она. - Со мной всё иначе.

Она коснулась коротких светлых волос.

Смех Кензо был таким же горьким, как лимонад без сахара.

- Любой, кто выглядит, как я, до 7 декабря мог сказать то же самое.

- Тогда я этого не понимала. Сейчас понимаю.

Элси улыбнулась уголком рта.

- Думаю, нет иного способа выяснить жмёт ли обувь, чем надеть её.

- Нет.

Кензо задумался на мгновение и добавил:

- Ты же знаешь, что с оккупантами сотрудничает много хоули.

- Да, конечно. Как по мне, они ещё хуже японцев. - Элси даже не пыталась скрыть яд в голосе. - По крайней мере, те, кто родились в Японии, думают, что теперь тут правит их страна.

Эти слова относились к людям, вроде отца Кензо. Однако они не относились к японцам, которые родились на Гавайях. Те тоже сотрудничали с оккупантами. Но Элси говорила не о них, она снова вернулась к белым, которые подлизывались к японской администрации:

- Хоули, которые так себя ведут - всего лишь кучка предателей. Когда сюда вернутся американцы, их всех повесят.

До войны о таких вещах можно было говорить свободно. Кензо был вынужден спросить:

- Ты же видела трупы?

- Да. - Девушка кивнула и вздрогнула. В нынешние времена мало, кто из жителей Оаху их не видел.

- Но даже если так. Они этого заслужили.

- Наверное.

Кензо подумал, как так вышло, что он обсуждает убийство других людей с милой девушкой. Когда он шёл к Элси, он думал, что разговор будет о другом.

В парке появилась светловолосая дама в широкополой соломенной шляпке. Она взглянула на Элси и Кензо, хмыкнула и, проходя мимо них, отвернула нос в сторону.

- Гнусная старая сплетница, - сказала Элси.

- Ты знаешь её?

- Видела. Живёт недалеко от нас.

Элси хмыкнула точно так же, как та дама.

- До сих пор думает, что живёт в начале века.

- А. Я понял. Среди японцев таких тоже немало, - сказал Кензо.

Элси начала что-то говорить. Он даже решил, что знал, что именно: что даже пожилые японцы на Гавайях рады тому, как шла война. Трудно было с ней в этом не согласиться. Но вместо этого девушка начала тихонько плакать.

- Так быть не должно, - сказала она.

Кензо задумался, что именно. Наверное, всё.

- Не должно!

- Знаю, - сказал парень. - Знаю.

Он приобнял девушку. Элси прижалась к нему, словно он спас ей жизнь и принялась рыдать ему в подмышку.

- Эй. Эй, - повторял Кензо.

Это слово, даже звук, он повторял лишь для того, чтобы показать, что он рядом.

Наконец, Элси пару раз всхлипнула и подняла голову. Её глаза были красными. От слёз макияж потек, напудренные щеки окрасились чёрными полосами. Она уставилась на Кензо.

- Ох, бля, - выдохнула она.

Кажется, впервые в жизни Кензо услышал, как она ругается.

- Я, наверное, выгляжу, как енот, - добавила девушка.

Енотов Кензо видел только на картинках, поэтому никогда о них не думал.

- Для меня ты всегда выглядишь хорошо, - серьезно сказал он.

Произнести эту фразу оказалось легко. Произнести всерьёз. Всё как-то по-другому. Элси тоже это заметила. Её глаза стали шире. Затем, не беспокоясь о растекшемся макияже, она закрыла глаза.

- Кен... - прошептала она.

Кензо её поцеловал. Они и раньше целовались, но вот так - ещё никогда. Он по-прежнему её обнимал. Теперь и она к нему прижималась. У Элси были солёные губы. Но для Кензо они казались ещё слаще. Где-то среди деревьев пел дрозд. На какое-то мгновение Кензо подумал, что это пело его собственное сердце.

Они продолжали целоваться. Элси издала звук, похожий то ли на мурчание, то ли на рык. Кензо открыл глаза. Старая женщина-хоули ушла. Кажется, кроме них в парке никого не было. Осмелев, Кензо коснулся её груди, скрытой хлопковой тканью платья. Элси снова издала тот же звук, на этот раз громче. Она взяла его за руку, но не чтобы её одернуть, а наоборот, прижать к себе сильнее.

Вторую руку Кензо опустил на колено девушки и сунул под подол платья. Её ноги раздвинулись в стороны. Но, когда он начал гладить её по внутренней стороне бедра, Элси вздохнула и отпрянула.

- Нет. В смысле, не стоит.

- Почему? - удивился Кензо. - Никто же не узнает.

- Через девять месяцев узнают, - сказала Элси.

Кензо не волновало, что будет через девять месяцев. Его не волновало даже то, что случится через девять минут, за исключением его шансов уложить её на зелёную лужайку.

- Нет, - повторила она. - Это будет неправильно, а ты потом перестанешь меня уважать.

- Нет, не перестану.

Кензо послышались нотки жалости в собственном голосе. Сколько мужчин на протяжении всей человеческой истории говорили женщинам то же самое? Миллионы, их должны быть миллионы. Сколько сдержали обещание? Может, несколько. "А я?" - задумался Кензо. Он не был уверен.

Вероятно, Элси всё поняла по выражению его лица.

- Если тебе нужно только это, сходи на Отель-стрит, - едко сказала она.

Уши Кензо покраснели.

- Я не только этого хочу, - пробормотал он, не отрицая, впрочем, что хотелось ему, в том числе и этого. Если бы он попытался отрицать, бугорок в штанах быстро доказал бы обратное.

Он заметил, как Элси смотрела на этот бугорок и его уши покраснели ещё сильнее. Но она его успокоила, сказав:

- Хорошо, Кен. Я тебе верю. Ты тоже хороший друг.

"Тоже?" - задумался Кензо. Что это значит? Она считала его другом? Или, одна часть её считала его другом, а другая хотела лечь с ним на газон? Между этими двумя частями огромная разница - размером с целую планету. Спрашивать он не стал. Потому что, если спросит, то услышит наименее ожидаемый ответ.

Впрочем, имелись способы выяснить это, не спрашивая напрямую. Кензо снова её поцеловал и она не отпрянула. Однако этот поцелуй, по-прежнему сладкий, уже не производил в голове впечатление рвущихся снарядов.

- Жаль... - начал он и замолчал.

- Что?

- Жаль, что этого не случилось, но мы всё равно вместе, - сказал Кензо.

- Это же здорово.

Кензо задумался, согласились бы её родители отпустить их погулять вместе, если бы японцы не захватили Гавайи. Но он был вынужден признаться сам себе, что тогда он не был бы честен. Родители Элси никогда не были против того, чтобы они вместе занимались уроками. Либо, учёба и свидания - это не одно и то же.

Теперь он целовал её с каким-то отчаянием. Элси не стала его отвергать. Это не был огонь, по крайней мере, не совсем. Было забавно и даже обнадёживающе.

Он взглянул на девушку.

- Ты нечто, ты в курсе? - сказал он и добавил: - Я рад, что мы друзья.

Её лицо просветлело. Наконец-то, он сказал что-то правильное.

- Ты хороший, Кен.

- Разве?

Раз уж это сказала она, так и есть. Если бы сказал кто-нибудь другой, он бы не поверил. Кензо ухмылялся. Ухмылялся, как дурак, наверное.

- Этот парк до безобразия милый, ты заметила? - выпалил он.

Элси кивнула чуть серьезнее, чем заслуживало это глупое заявление. Они переглянулись и начали смеяться.

В кабинете Минору Гэнды, который располагался неподалеку от дворца Иолани, установили койку. Когда-то она принадлежала американскому флотскому офицеру. В Японии эта койка была бы слишком роскошной даже для офицера высшего ранга. Гэнда полагал, что её предыдущий хозяин был лейтенантом ВМС США. Это многое говорило о тех богатствах, какими распоряжались разные страны.

Американская койка была намного комфортнее, чем её японские военные аналоги. Гэнда улыбнулся. До службы в армии или во флоте лишь некоторая часть японцев спала на кроватях с ножками. Сам он родился в обеспеченной семье. Поэтому смущения эта койка у него не вызвала.

Благодаря ей, и еде, которую ему доставляли, возвращаться в каюту постоянно не было смысла. Время, которое он тратил на поход до каюты, Гэнда мог тратить на более полезные дела. Если он вдруг просыпался среди ночи - а такое случалось часто - он мог не лежать и не таращиться бесцельно в потолок. Гэнда мог включить лампу и заняться бумажной работой, которая никогда не кончалась, мог склониться над картой, гадая, где американцы нанесут следующий удар.

В данный момент янки делали упор на подлодки. Видимо, украли идею у немцев, подлодки которых курсировали вдоль Атлантики. Если они сумеют отрезать Гавайи от поставок из Японии, взять острова будет гораздо проще.

С этой задачей они справлялись не так хорошо, как немцы. Им не хватало лодок, чтобы устраивать облавы, а их торпеды оставляли желать лучшего. Но они делали всё, что могли, поэтому их удары были похожи, скорее на уколы, нежели на полноценную блокаду. Если удастся затопить несколько подлодок, это лишь укрепит моральный дух японцев.

Укрепит, если удастся кому-нибудь придумать, как это сделать. Пока флот особых успехов не снискал, поэтому армия начала ворчать. По задумке петти-офицера Мидзуки по обратному маршруту подлодки был отправлен Н8К, но ни масляных пятен, ни мусора обнаружить не удалось. Либо вражеская лодка ушла чисто, либо встревоженный пилот отбомбился по пустому месту. Американцы обычно очень много говорили о собственных потерях, но последнее время как-то попритихли.

Гэнда до полуночи размышлял над тем, как защитить японские суда. Ложась спать, он планировал подняться ещё до рассвета и вернуться к работе. Никто не посмеет обвинить его в том, что он не делает всё, от него зависящее.

Однако вышло так, что он проснулся гораздо раньше запланированного времени. В половине первого ночи завыла противовоздушная сирена. Какое-то время Гэнда притворялся, что ему снится нападение на "Акаги", но спустя несколько секунд открыл глаза. Поднявшись в полной темноте, ему потребовалось ещё несколько секунд, чтобы понять, где он находится и почему. Затем он выругался и выскочил из койки.

Сирена продолжала завывать. Приказано было, в случае тревоги, спуститься в бомбоубежище и ждать окончания атаки. Подобным приказам Гэнда никогда не следовал. Он надел брюки, спустился вниз и поспешил выяснять, что же произошло.

- Осторожнее, господин! - предупредил его часовой у входа в здание.

- Где вражеские самолёты? - строго спросил Гэнда.

Не успел часовой ответить, как загрохотали зенитки Перл Харбора. В небе на западе расцвели фейерверки разрывов и трассеры. Через мгновение к этому грохоту добавились взрывы рвущихся бомб.

- Дзакенайо! - испуганно вскрикнул Гэнда. - Они же летят к "Акаги"!

Американские гидросамолеты не могли летать так далеко, как Н8К. Чтобы добраться до Гавайев с материка им нужна дозаправка от подводных лодок и, возможно, ещё одна дозаправка по пути назад. Раз уж вражеские гидросамолёты смогли найти подлодку на бескрайних просторах Тихого океана, значит, эта проблема не представляла особой сложности.

Янки, видимо, решили так же. Да, они умели создавать неприятности.

Коммандер Футида смеялся, рассказывая о внезапном появлении Н8К в небе Сан-Франциско и последующей бомбардировки порта. Теперь мяч на стороне противника, и Гэнде не нравилось это ощущение.

Американские самолёты уже давно улетели, но зенитки продолжали обстреливать небо над Перл Харбором. На улицы и крыши домов Гонолулу падала шрапнель. Кусок стали, упавший с высоты в несколько сотен метров мог убить получше пули.

Поняв, что здесь от него толку никакого, Гэнда вернулся в здание и быстро вбежал по ступенькам наверх. Ворвавшись в кабинет, он включил свет. Маскировочные занавески на окнах не пропускали свет на улицу. Именно сейчас, когда от них меньше всего толку. Американцы уже нанесли удар и ночью уже не вернутся.

Гэнда схватил телефонную трубку.

- Дайте Перл Харбор! - потребовал он у оператора.

- Кто это? - ответил тот сквозь треск помех. - Вам разрешено пользоваться телефоном в экстренной ситуации?

- Это коммандер Гэнда, - холодно произнес тот. - Соединяй, пока я не поинтересовался, кто ты такой.

- Эм, есть, господин. - Теперь голос оператора звучал напугано. Именно этого и добивался Гэнда.

- Перл Харбор. Энсин* Ясутаке на связи.

В отличие от оператора, парень, ответивший на том конце провода, буквально лучился восторгом.

Повторив своё имя, Гэнда спросил:

- Что там у вас происходит? Авианосец цел?

- Эм, так точно, господин. Пара промахов, попаданий нет, - ответил Ясутаке и Гэнда облегчённо выдохнул.

Энсин продолжил:

- Господин, откуда вы узнали, что американцы атакуют "Акаги"?

- Потому что он здесь - главная мишень. Зачем лететь так далеко, чтобы не атаковать главную мишень? - ответил Гэнда. - Янки тоже о ней в курсе.

Он был уверен, что Оаху, да и Гавайи вообще, был наводнён американскими шпионами. Скрытая беспроводная сеть, несколько быстрых зашифрованных сообщений и... неприятности.

- Полагаю, ни одного вражеского самолёта мы не сбили?

- Никак нет, господин. По крайней мере, признаков никаких нет, - ответил энсин Ясутаке.

Гэнда вздохнул.

- Плохо. Но могло быть и хуже. Особо вреда они нам тоже не нанесли.

"Напугали только до чёртиков".

- Уверены, что "Акаги" в порядке?

- Так точно, господин. Никаких новых повреждений.

Гэнда повесил трубку. Теперь какое-то время все будут бегать вокруг, словно цыплята при виде разделочного ножа. Армейские начнут вопить о том, американским гидросамолётам удалось застать флотских врасплох. И у них на это будет больше оснований, чем хотелось бы Гэнде.

Зазвонил телефон. В полуночной тишине его трель заставила коммандера подскочить. Он снял трубку за секунду до второго сигнала.

- Гэнда.

- Это Футида.

- Рад вас слышать. Рад, что вы в порядке. Рад, что "Акаги" цел.

Футида рассмеялся.

- Надо было догадаться, что вы уже в курсе. Нам повезло, Гэнда-сан, более чем повезло. Если бы американцы целились точнее, то нанесли бы нам серьезный урон. Нужно доставить сюда с родины несколько тех электронных устройств раннего обнаружения. Тогда мы будем замечать их раньше, чем они появятся у нас над головами.

Его слова совпадали с мыслями самого Гэнды.

- Сделаю всё, что смогу, - пообещал он. - Сообщу адмиралу Ямамото. Если кто и может решить этот вопрос в нашу пользу, так это он. Жаль, что американцы нас опередили. Когда мы только начали ходить, они уже побежали.

- Ходить - это одно, - сказал на это Футида. - А, вот, думать, что мы стоим на месте - совершенно другое.

На это Гэнда сказал лишь одно:

- Хаи.