В долину Вечного Отдыха фемка предложила отправиться совсем не той проторенной дорогой, какую использовал штурман Мухин в первой вылазке.
– Ты, Шошана, предлагаешь переться через плато Большой Гроб, потом мимо горы Череп, далее брассом по морю замерзшего натрия Старательские Слезы. Но такой, с позволения сказать, путь, куда длиннее и многократ опаснее. На мой примитивный взгляд, конечно. Но будь мы сейчас актеры на сцене, любой зритель в партере со мной бы согласился. Ориентиров-то на твоем пути раз-два и обчелся, мы и пеленгов взять не сможем, чтобы свериться с картой.
– На самом безопасном пути ты, господин товарищ лейтенант, потерял три машины и пол команды. С чего ты взял, что тебя нынче меньше "ждут", чем тогда?
– Ты меня не убедила, мы отправляемся старой дорогой. Курс – восемьдесят, склонение – пять. Мощность силовой установки – шестьдесят процентов. А теперь вперед.
Вначале я был уверен, что поступил правильно. Но к вечеру уже стал раскаиваться. Вернее, я просто-напросто пожалел, причем горько.
В ста километрах от Скиапарелли локаторы засекли быструю низколетящую цель – всего лишь за несколько секунд до того, как она на нас вышла (пыль есть пыль). Впрочем, можно было спокойно считать целью себя, а ее – охотником. Как этот охотник до нас добрался – вопрос немудреный, маршрут был известен и осталось только прочесать его. Шошана, между прочим, забеспокоилась минут за пять до того как. Стала вертеть крупномасштабные карты, а потом вдруг, но весьма настойчиво заявила:
– Сверни вон за тем камнем в ущелье.
– Создаешь атмосферу страха и ужаса? Не бойся, ведь я с тобой, – несерьезно отозвался я.
После чего я вылетел из водительского кресла и припечатался к палубе из-за очень серьезного удара в ухо. Ну, фемка, паскуда! Ботинок наступил на мою шею, дуло сквизера уставилось на мою башку. Тем временем фемка свободной рукой, ногой и мыслеусилиями уверенно управляла машиной. Я сразу почувствовал, как вездеход сворачивает и идет под уклон.
Вдобавок я морально мучился. Как же я так расслабился с ней? Надо было сразу опознать ее суть, едва она предложила свои вероломные услуги.
Или вторая версия. Прямо противоположная, но еще менее обнадеживающая. Это фемка, отбившаяся от своих, фем-расстрига, корова, исключенная из стада за какие-то проступки, то есть одичавшая и буйная. Только ловкость и мастерство у нее не коровьи.
Вот влип. А тут еще и физические страдания добавились. Машину долбануло вбок, и все резко сместилось, палуба стала крышей, крыша палубой. Я из-под Шошанской ноги выскочил, чтобы прогромыхать костями по всем бортам, а потом все неприятное случилось еще раз. И снова безжалостное бросание костей собралось повториться, но машина, постояв на боку, вернулась в прежнее положение, очевидно фемка успела зацепиться "конечностями" за склон. Потом она резко "поддала газу", я еще раз проехался по палубе, правда уже на пузе и горизонтально.
И тут меня осенило, что физические мучения полностью перечеркнули моральные. Не расстрига она, а я не пешка покамест. Она сейчас спасла меня и себя от превращения в трупный материал. Можно прислониться к борту и просипеть, разминая кадык:
– А хорошо все-таки, что ты поменяла свои башмаки с шипами на мягкие кеды. Кстати, что это там прожужжало над нами?
– Парочка коптеров.
– Ну, что ж ты раньше про них не сказала? Или считаешь, что я усваиваю материал намного лучше после небольшой взбучки?
– А ты как считаешь, одного раза тебе хватит? – решила уточнить она.
– Пожалуй, да. Поехали путем истинным через Гроб, Череп, Кости и всю прочую жуть. Бомбу себе на холку я действительно заработать не желаю. А ты знаешь тех, кто прилетал?
– Они прилетали за тобой, тебе лучше знать.
– Благодарю за находчивость. И все-таки, как это у тебя получилось?
– Что "это", Терентий? – впервые по имени назвала.
– Узнать о том, чего тебе знать не положено. Ты хотя бы абстрактно расскажи.
– Абстрактно – пожалуйста. Это принесет тебе столько же пользы, сколь и сочинения Николая Кузанского... – ученый Коля по фамилии Кузанский у фемок очевидно служил обозначением бессмыслицы. – Мы все живем в системе симметрий. И если в неком месте становится больше, то в другом – меньше. Что-то, допустим, сдвигается вправо, тогда кое-что влево. В какой-то точке проклевывается "плюс", а в другой точке обязательно появляется "минус". Причем, и левое, и правое, и "плюс", и "минус" – кусочки одного целого. Вот такой паззл получается.