Конечная остановка: Меркурий

24

Вокруг чудной пейзаж, напоминающий момент пробуждения от сна к яви.

Окружающая среда, закончив радовать нас многообразием, скатилась к заурядному лабиринту. Совершенно не излучающие стенки, ничего не означающие направления. Совсем бестолковое движение, куда ни пойдешь, смещаешься к центру. Этот лабиринт хавает любой импульс твоего движения, говорит «спасибо», и полученную энергию расходует на то, чтобы ты никуда не смылся.

Относительно недавно (в прошлом веке, пять минут назад) один из коридоров показал фокус. Он размягчился и по нему лениво потекли продольные, поперечные, диагональные волны, перламутровые как шампунь. Наверное, это напоминало деятельность какого-то внутричеловеческого органа. Будь на моем месте хирург, он бы оценил. Тем не менее, действовал коридор завораживающим и даже успокаивающим образом. Я заставил себя и фемку напялить скафандры – а вдруг нам перекроют кислород. Затем Шошана вяло шагнула в сторону «шампуня», коридор сделал глотательное движение и утянул ее. Она почти не сопротивлялась, потому что Плазмонт наверное напоминал ей «материнское вещество».

На какую-то секунду Шошанино лицо исказилось волевым противодействием. Я поспешил на выручку, но мгновение спустя выручать было уже некого, коридор окончательно заглотил фемку. Напоследок ее лицо совершенно разгладилось и стало отрешенным.

– Ну, сволочь Плазмонт, выходи, проявись как-нибудь! Эй ты, куча соплей, слышишь меня? Мы, состоящие из атомов, молекул, тел, групп, мы все равно разотрем тебя как дерьмо по палубе. Потому что мы сложнее тебя. Мы разнообразнее, в нас больше симметрий, мы подобны Вселенной, слава фрактальной размерности. В каждом из нас сидит весь космос, а кусок от тебя – просто кусок. Простое может попаразитировать на сложном, но одолеть – никогда!

И после такой пламенно-революционной речи я понял, что наступает светопреставление – пока что для меня лично, а не для атомно-молекулярной жизни. Плазмонт обиделся. Из-за какого-то невидимого поворота выскочил и помчался на меня клубок черной нитеплазмы с ухораздирающим визгом. Я бросился наутек. Однако, как я ни увиливал и не маневрировал, клубок догнал и охватил меня. С головы до пяток. Затем протек вовнутрь скафандра. Кажется, больно не было, когда нитеплазма расчленяла меня. Она сразу блокировала болевые центры, чтобы я не зашелся в коме, а присутствовал при собственном уничтожении.

Взгляд – его предстояло потерять последними – путешествовал по телу и наблюдал, как краснела и трескалась кожа, жир и кровь превращались в варево, обугливались и рассыпались в порошок кости. Фонтаном вырывались внутренности, на лету становясь дымом. Затрещала и лопнула, как перезревший арбуз, голова. Скафандр, надувшись, гейзером выпускал через клапана пар избыточного давления, будто кит. И вот свет погас.

Но какая-то точка, приютившая сознание, скиталась беспризорно среди тумана, в который превратился мой организм. Сколько такое блуждание продолжалось – не знаю. Время для меня – оставшегося без количества и размера – имело не больше значения, чем алгебра для таракана. Я ощущал, как наводится сияющий чернотой зев трубы и начинает втягивать оставшуюся крошку.

Я было решил, что накрылся, что ничего не осталось от моих полей и сил. И когда совсем уже расстроился, вдруг – обана! Откуда-то издалека, может от самого батюшки Юпитера – хвала громовержцу – пришла подсказка. Дескать, даже в той жалкой убогой точке, которой я сделался, имеется полный набор полюсов. И, правда, в малюсенькой точке, оставшейся от меня, в одном узелке, было ВСЕ!

Есть полюс устойчивости, из него выдавливается плотная сила с просверками огня – все необходимое для образования камня. Хоть сейчас могу стать меркурианской скалой с вяло текущим временем в жилах. Вот начинает бурлить воздушная сила, тянущая вширь и вверх. Этого достаточно, чтобы сделаться растением где-нибудь под куполом. Наконец, растормошил я полюс огня и потекли потоки энергии, я почувствовал, что могу шевелить своими членами, как животное. А потом стали расходится по телу водяные потоки, связывающие все силы, дающие цель каждой пульсации.

Теперь я почти-человек, образ готовый к воплощению. Такими были граждане Адам и Ева прежде, чем выпасть сияющими яйцами из райского гнезда и начать свое прорастание в материи.

Но как выйти из нитеплазменной ловушки, которая любое наше движение превращает в гравитационное искривление?

И тут необычайно мощная пульсация пролегла ко мне. Неужели, Юпитер? – ведь я родился под небом, наполовину состоящим из его красных и голубых красок. Я сразу попробовал сфокусировать собой эту силу, как линза солнечные лучи.

Трудно прикончить врага, который обложил со всех сторон. На меня обрушились сотни тонн грязи, в то же время она была плотной, мускулистой и кусачей. Спохватившаяся ловушка бросилась со всех сторон, пытаясь уплотнится и раздавить меня.

Перед тем, как она бы расплющила меня, я заметил в своей руке клинок, будто металлический, рассекающий, но и водянистый, текущий, но и огненный, рвущий. В нем, наверное, сочетались выбросы разных полюсов.

Я сделал выпад с воплем: "Конец тебе, гондон". Рубанул с оттягом. На сей раз Плазмонт не смог отнять у меня импульс. Клинок сумел преодолеть нитеплазму под нужным углом и рассечь каналы ее устойчивости. Мускулистая грязь лопнула и выбросила меня. Оплывали и скатывались линии, сжимались стены, съеживались потолки, рассыпались в пепел портики и колонны, таяли дома с причудливо изогнутыми крышами, растекались сопельным как сопли дворцы, исчезали, как сигаретный дым, голубое небо и синяя вода, последним исчезла скульптура Семена Семеновича Альтшуллера.

Я уже увидел тропу, которая, преломляясь, как луч через слоеное стекло, уводила к Юпитеру и предлагала начать новую жизнь в его ласковых и теплых морях. Я был готов двинуться вперед, но сам нажал на тормоза. Все-таки не хочу оставлять Плазмонта наедине с Меркурием. Да и Юпитер-батюшка будто надоумил меня: вот распавшееся на точки твое тело, хватай, пока не поздно. Я прошел по стопам воплощения гражданина №1 Адама, одновременно сделался камнем, растением, животным и, наконец, самим собой. Это был своего рода большой и чудесно симметричный взрыв, когда двум половинкам мозга стали соответствовать две половины задницы, ну и так далее.

Из всех, с кем я посетил заколдованный городок, этот жутковатый Диснейленд, нашлась одна Шошана, и потому лишь, что мои пульсации еще отражались, еще бились в ней. Какая-то оплывающая стена выпустила ее.

Я был донельзя истощен, от меня просто остался огрызок, когда мы с фемкой шлепнулись на торосистую поверхность Свинячьей Шкуры. От других членов разведгруппы – ни следов, ни плевка, ни задоринки. Анискин, капитан, Люся – от всех них сохранились только памятники в моем сердце.

Шошана не совсем еще очухалась, а я слишком вымотался. Мы перевалили через косогор и стали съезжать чуть ли не на заднице в долину, где валялись обломки рейса 13.

Когда мы спустились вниз еще метров на пятьдесят, на высотке позади нас закачала головами шеренга бойцов. А на другой стороне долины образовалась еще одна цепь. Вдобавок из приземлившегося планетолета вылез отряд в десять двадцать каблуков. А во мгле над нами возник полицейский коптер и забил в глаза напряженными лучами прожекторов. Солидная облава – скооперировались ОПОНы чуть ли не со всей нашей планеты.

– Полный аншлаг. Огни рампы, восхищенная публика, зрители едва ли не над головой висят.

– Недолго тебе позировать осталось, – прорезался голос старого друга Рекса. – Застыть на месте, никаких быстрых движений, не то мигом разнесем в пук и прах ваш дуэт.

Раскоряка-коптер плюхнулся неподалеку от нас. Из него сразу высыпала шобла. Бойцы с лазерными прицелами остались у борта, украсив наши лбы красными световыми пятнышками. Другие подскочили скопом и, вывернув наши верхние конечности, насколько это было возможно и даже больше, потащили к аппарели. Такой веселой кучей-малой мы с Шошаной попали в коптер, где с нас сдернули шлемы, скафандры, даже хайратники отняли. После чего кинули нам какие-то драные робы и накрепко приковали к скамье. А вокруг плотно уселся десяток полицейских. Среди них был Мухин – значит, его не прихватили, чему весьма рад.

– Ребята, вам не тесно? Парочка могла бы пройти вперед, парочка назад, – обратился я к бойцам для снятия некой напряженности.

Тут появился Рекс и впаял мне по физиономии открытой ладонью – для яркости красок на щеке. Вот так "снял" напряженность!

– Как ты думаешь, почему он такой грубый? – справился я у Шошаны. Моя подружка неожиданно пожалела Рекса.

– Просто его в детстве часто стегали по попе.

Кто-то из полицейских гыкнул. Неджентльмен Рекс приготовился запаять и Шошане. Я неожиданно почувствовал полюс огня, который выбросил в сторону обидчика небольшую порцию острой энергии. Похожей на стрелу. Даже звон тетивы послышался. Рекс в ответ закачался, схватившись за виски, и упал на руки близь находящихся ментов. Его быстро уволокли, и путешествие в целом прошло спокойно. Мы с Шошаной даже смогли прислонится друг к дружке спинами.

В Скиапарелли нас встречал двойной кордон полицейских и представители общественности – ясноглазые посланцы «Комбинации» и «Миража». На выходе из ангара меня с Шошаной уже рассадили в разные «клопы». Мы только успели соприкоснуться взглядами. На мгновение мне показалось, что мы вдвоем плывем на лодочке по какому-то тихому озерку. Свидимся ли мы еще с тобой, подруга дней суровых, а если и встретимся, то в каком из миров?

Привезли меня не в префектурную тюрьму, а в управление полиции, где сунули в мрачный пещерного типа подвал – там даже головизор отсутствовал. Интракорпоральный сетевой коннектор мне просто проткнули иголкой, теперь мне Терешке-младшему даже последнее напутствие не сказать. Единственным развлечением были до поры до времени тараканы с генами земляники, которые в темноте сползались пожевать белковых сушек и были весьма приятны на вкус. (Знаю-знаю, марсианам такое развлечение не придется по нраву.) Но вскоре в подземелье показался человечек скромного, какого-то не меркурианского вида – наше население в общем-то отличается внушительными размерами.

– Вы, надо полагать, адвокат? – обратился я.

– Я – помощник прокурора, – с достоинством представился тщедушный. – Меня зовут Калл Поппер.

– Ранее прокурору помогал господин с другим именем, менее звучным. Надо полагать, и прокурор сменился. Ну, да ладно. Сколько дней будет продолжаться следствие, когда суд?

Человечишка просеменил вдоль и поперек камеры.

– Об этом уже не надо беспокоиться. Вы должны меня правильно понять. На Меркурии в связи с обстоятельствами, которые вам известны, введено было чрезвычайное положение. И следствие, и суд прошли для вас заочно. Осталось только одно – привести приговор в исполнение.

Некоторые от такого известия истерично смеются или производят дефекацию, то бишь обделываются. Или совмещают первое и второе. Некоторые, то есть я, побывав на том свете, у Плазмонта, иронически заявляют:

– Интересно, куда торопились? Судья опаздывал в уборную? Или, может, планета закрывается на ремонт?

– Как бывший работник правоохранительных органов вы должны понимать, что таковы законы чрезвычайного положения, – воззвал к моим должностным чувствам маленький Поппер.

– Ну, и на что можно надеяться в результате исполнения приговора?

– На смертную казнь через повешение, – сказал человечек без всякого злорадства, но с чиновной щеголеватостью – дескать, чем я, простой таракашка, однако, занимаюсь. Плазмонту совсем не требовалось осеменять Поппера, он и так был готов услужить.

– Может, это и не положено, но шепните мне в порядке личного одолжения, господин Поппер, какое наказание определено Шошане.

– Смертная казнь через введение летальной дозы яда, – чтобы покрасоваться страшными словами, человечек даже нарушил инструкцию, ту самую, которая запрещала передавать сведения о судьбе подельников.

– Я просто поражен гуманизмом. Когда всё будет готово для изъятия из обращения моей жизни с помощью примитивной балки и грубой веревки?

– Я думаю, ждать недолго, господин Терентий К123. Но во всяком случае вам предоставлено время на то, чтобы подать прошение о помиловании главе чрезвычайной администрации майору Леонтию К300. Сделать это надо не позднее, чем завтра, а послезавтра вы уже получите ответ.

Я вспомнил майорские глазки, то бегающие, то смотрящие недвижно куда-то через твое плечо, заодно его слова, наполненные радением за отчетные показатели, а также его идеально черные башмаки. Фанат – это тот, кто ставит форму выше содержания (цитата). Майор был фанатичным борцом за эти самые идеальные башмаки, отчетные показатели и мир-дружбу с "Миражом" и "Комбинацией".

– Человек, который жмотился мне выдать лишнюю премию, вряд ли расщедрится в своем ответе. Рассчитывать тут не на что и незачем. А у Шошаны?

– У нее такое же право. Есть ли у вас какие-нибудь просьбы ко мне? – больше ничего интересного для себя заявить Поппер не смог и решил закругляться.

– Так, последняя просьба должна быть чрезвычайно содержательна. Спойте мне, Поппер. Пожалуйста.

– Я не умею, – по-моему, помпрокурора даже застеснялся своей певческой беспомощности.

– А вызвать космотеистского жреца можно?

– Он в отпуске.

– А, в Хунахуна. А православного батюшку?

– Такую услугу мы не оказываем.

– А как насчет того, чтобы мне радостно смотреть информационную программу меркурианского широковещания?

– Это пожалуйста. Головизор вам принесут.

В запасе осталось три дня, на большее чрезвычайники поскупились. Я был даже рад, что суматоха закончилась и мне уже не надо спасать меркурианских балбесов – чтоб их демон сожрал! да жевал побольнее. Для начала я решил почувствовать Шошану. Попробовал отключиться и разглядеть окрестности. Можно было убедиться лишний раз, что мои сверхспособности в значительной степени провоцировались Плазмонтом – я паразитировал на нем, так же как и он на мне. Теперь же я едва-едва растормошил пространственный полюс. Слабенький вихрь стал раскручиваться по спирали.

Вначале окрестности напоминали то, что наблюдается в темной комнате – некоторая рыхлая мгла, испещренная прожилками. Плазмонт уже вовсю присутствовал в городе, его скользкие и сосущие щупальца образовывали плетенье над моей головой. Однако среди прожилок затесалось одно волоконце, по которому приходило ко мне мягкое дружественное биение. Вот и все, что мне осталось от Шошаны.

И тут очередной выпуск новостей удостоился моего пристального внимания. Вернулся снабженческий планетолет из Порт-Ананаса – летучий фургон спешно вывалил там груз и еле унес лыжи, набившись беженцами, как консервная банка горошком. Грунт возле Порт-Ананаса был похож на ленту, или даже на плод южного воображения – змею Ананту, которая спирально вползала куда-то внутрь планеты. Причем мобильные платформы города, как ни карабкались упорно против течения, все равно неумолимо съезжали вниз. Однако возле места происшествия не было замечено ни сейсмической активности, ни повышенной радиации, ни тепловыделения.

Все-таки, чем отличается Космика от Земли – у нас нельзя скрывать серьезные природные происшествия от публики, потому что события разворачиваются слишком быстро. И если публика чего-то не узнала вовремя, то неожиданные события могут весьма отрицательно сказаться на ее здоровье.

И если пострадавшая публика частично уцелеет, то она потом тех, кто укрывал важную информацию, живыми в стенку вобьет. Разгонится на тракторах и – трах-тарарах. Ничем не остановишь.

Через полчаса передали с Равнины Будды, что и там поверхность почла возможным заскользить по-змеиному.

Еще пару сигарет спустя кибердикторы передали: орбитальные спутники пронаблюдали, что на ночной поверхности Меркурия нарисовалась хорошая язва. Между Равниной Будды и Порт-Ананасом образовалась воронка непонятной глубины и диаметром километров в пятьдесят. Странная безмолвная воронка. Раскручивается с приличной скоростью, а не слышно ее – не окатывает сейсмическими волнами остальную планету.

Похоже, Плазмонт распоясался и собрался сожрать Меркурий, вернее вывернуть его наизнанку. Для сторонних же наблюдателей будет казаться, что планета как бы вымаралась из Солнечной системы, оставив лишь зону искажений, слабенько излучающую сверхдлинные волны и более ничего. А в вывернутом Меркурии, лишившемся атомов и молекул, в этой сверхколбе, Плазмонт устроит экспериментальный полигон для Новой Жизни.

Вот опять новости. Воронка на ночной стороне с чавканьем заглотила поселок 3-62. На солнечной половинке Меркурия проклюнулось еще одно жерло-жрало и тоже взялось за планету.

Но вот цензура-таки осела на доступном мне широковещании полным затмением – начальники решили рискнуть будущим здоровьем. Вместо сообщений с меркурианских полей кибердиктор заявил, что широковещательная компания «Мы-Меркурий» куплена корпорацией «Мираж» и скучные передачи заменены на свежие сериалы, сгенерированные творчески могучим ИскИном Спилберг-3.

На экране замелькали сразу четыре, потом шестьдесят четыре сериала, синтезируемые в режиме реального времени. «Я убью тебя, крошка, для твоего же блага».

Стало скучно, киношные эффекты явно уступали тому, что мог сгенерировать Плазмонт совершенно наяву. Поэтому ни много ни мало я попытался своими силами прощупать самочувствие бедного Меркурия. Для начала представил его маленьким теннисным мячиком, который стал кататься в сфере действия своих полюсов – без особой надежды на успех. Но планета, как бы сама откликнулась на мой зов, наверное, по причине своих страданий. Мячик разбух, сделался громадиной, чем-то геометрически невнятным, туманностью, составленной из тяжелых и легких вибраций разных полюсов. Был братишка Меркурий скреплен многообъемной гравитационной сетью, которая разбивала непрерывность истечения сил на устойчивые ячейки. Ячейки субнуклонов, атомов, молекул.

Какой-то зубастый гад прогрыз сеть в двух местах. Там пропали ячейки сети и безвольно хлобыстали наружу силы. Меркурий "истекал кровью".

Планета напоминала пузырь, к которому присосался червяк сразу двумя своими концами. Пузырь худел, червяк быстро набухал как пиявка, усиленно занимающаяся кровососанием.

Тут, отрывая меня от наблюдения за печальной картиной, замок на двери защелкал и вошло двое унылых типов в униформах прокуратуры.

– Как, уже, что за нетерпляк? А право на испрошение помилования? – само собой, возмутился я.

– Мы просто должны перевезти вас в другое место для содержания под стражей вплоть до принятия решения главой чрезвычайной администрации или до времени исполнения приговора.

Нормальная дубовая фраза. Но почему-то раздражает. Сказали бы, например, что надо съездить на примерку пенькового галстука. Ладно, суть одна. Когда Леонтий станет выносить мудрое решение, я уже пару дней буду отдыхать в морге с дыркой между лопаток. И с биркой на шее "Ликвидирован при попытке к бегству". Пара веселых санитаров будет сноровисто фасовать мои внутренности по пакетам, а умница-доктор займется опытами по пересадке моих мозгов киберу, занимающемуся уборкой мусора и освежением сортиров. А стайка студентов-медиков пробежится мимо со словами: "Ничего интересного. Никакой патологии".

Когда меня выводили из здания, повстречалось трое опоновцев и Муха в том числе.

– Куда тебя, злодей? – не удержавшись, крикнул он. – Говорят, что ты только подал прошение о помиловании.

– Им кажется, что я потребляю слишком много кислорода.

Меня уже пинками запихивали в "воронок", однако я, упираясь, как баран рогами, еще протрубил зычным голосом:

– Мне так жаль, что я не попаду здоровый и жизнерадостный демону в брюхо, не смогу доставить ему радость. А вы ребята посыпайте себя солью и перцем – ОН действительно дружит с теми, кто вкусен.

Тут меня угостили по затылку и я улетел в нутро "воронка". Транспорт типа катафалк двинулся в последний мой путь-дорогу. Я уже рассчитал: сейчас свернут к мусорозаводу, там остановят, откроют дверцы, вышвырнут на мостовую – и пшик в спину из плазмобоя или чирик по шее лазерным резаком. Потом за руки за ноги (голову за нос) бросят труп обратно в машину и поедут отчитываться за проделанную работу.

Мы стали взбираться почему-то в гору – раньше вроде никаких холмов не было, неужели Скиапарелли наклонился? – а потом и вовсе остановились, пожалуй, не добравшись до мусорной зоны. Вот как им невтерпеж, мясникам.

Ну, что пора молиться Йеманье и четыреста одному духу Ориша по примеру Анискина?

Тут дверца открылась и первым делом показался сопровождающий, который наводил на меня плазмобой с гарканьем "Вылазь". Он, наверное, ожидал, что будущий труп станет упираться, артачиться. Вместо этого я резво, боком кувыркнулся вперед. Струя плазмы шарахнула над ухом, но я успел целым припасть к мостовой.

Плазма снова пшикнула, но организм не пострадал! Вместо этого меня подняла за шиворот крепкая рука. Неужто решили убивать красиво, чтоб я, стоймя, с матюгами ("так умирает русский лейтенант "), встречал смертельный исход?

– Включайся скорее, Терентий, – вдруг стал уговаривать кто-то.

Я озираю окрестности. Вот так так, рядом сержант Мухин и еще двое полицейских, Митя и Алеша, оба мамальфейцы, наш клан. А мои сопроводители раньше меня переехали на тот свет, оставив на память свои невеселые трупы. Один валяется, прошитый плазмобоем, рядом с моим каблуком, второй, порезанный бластером – у открытой дверцы кабины, голова его укатилась в сторонку.

– Видеокамера, та, которая в "вороньем гнезде", показывает, что горизонт все выше и выше становится, – пожаловался Мухин. – А потом он сделается таким тесным, что в него можно будет вставить пробку.

– Хвалю. Ты просто научился читать мои мысли.

– Ты единственный, кто может нас как-то вытащить из этой передряги.

– Никого я выручать не стану, пока мне не достанете Шошану. Она у меня – для ясности – как силовая установка и рубка у корабля.

– Вот зараза, – непонятно в чей адрес выразился Мухин и длинно сплюнул. – Живо в машину. Ее уволокли сразу после тебя в госпиталь Скорой Помощи. Там видимо и собираются прикончить до наступления положенного срока.

Хорошо хоть мои доблестные спасатели использовали для догонялок не "клопа", а куда более скоростной "таракан-патрол". И госпиталь был всего в двух кварталах от места только что случившейся разборки. В Скиапарелли все рядом. Въехав на первый этаж с главного пандуса, мы вломились в здание через один из боксов.

– Укромное местечко тут есть в подвале рядом с судебным моргом, куда ни врачи, ни больные, само собой, не ходят, – подсказал коп Алеша. – Была тут у меня знакомая медсестренка.

Около трупохранилища пришлось снять санитара – ударом электрошоковой дубинки по затылку.

Мы пробежались табуном по моргу, мимо покойников в пластиковых гамаках, сделанных из охлаждающей пленки. В ней жмурики вылеживаются до той поры, пока не становится ясно, кому они еще понадобятся – производителям кормов или трансплантологам.

А выйти не можем, стена как будто отталкивает нас, обратно к жмурам.

– Это иная физика, правый заряд. Двигайтесь очень аккуратно, как бы скользя на лыжах, не отрывая подметок, не передавая ей энергию движения.

Ребята застыли, изумленно свесив нижнюю губу на подбородок. Но когда я умело заскользил, они тут же переняли мой стиль движения. И даже стали перекатываться вдоль стены – истерично посмеивались, но подражали.

А в конце дверь. Но как ни дергай, не открывается. И жмуры позади словно начали притягиваться к нам на своих каталках.

– Слушай мою команду. Ничего не надо дергать. Вы не на работе. Просто положите ладони на дверь. У нее левый заряд. Поэтому очень мягко, нежно, почти мысленным усилием потяните ладони на себя, как будто к ним прилип листик тонкой бумаги.

Сотоварищи удивились, однако же в столь безвыходном для себя положении были безропотны. И мы успешно устранили очередной препон. Следующий коридор сворачивал через двадцать метров за угол. И тут... чу, кто-то переминается за углом. Я предупредил соратников, приложив ладонь ко рту.

За углом был выставлен охранник, спиной к двери типа диафрагма. Похоже, не человек, а нитеплазменный конвертант. А когда я выскочил из-за угла, то сразу осознал – видимая часть конвертанта ничего особого из себя не представляет. Его силовые линии сходится в фокусе, который куда ближе ко мне, чем сама фигура.

Я выстрелил из Мухинского плазмобоя в этот узел напряжения, и охранник расфокусировался, затрясся, растекся соплями в пространстве.

– Как так? – не смог удержать изумление Мухин.

– Видимое не всегда реально. И наоборот. Прошу, господа.

Оторвавшуюся от охранника руку приложили к чувствительной панели в центре двери-диафрагма. Она, как и полагается, открылась, а за ней было что-то вроде процедурного кабинета. Столик на колесиках со всякой медицинской мишурой. Господин в белом комбинезоне, вставляющий ампулу в шприц-пистолет. Наверное, врач-палач. Господин в форме прокуратуры с бумажкой в руках – ему, должно быть, поручили засвидетельствовать летальный исход. И Шошана в кресле, несколько смахивающем на гинекологическое, с мощными захватами на руках, ногах, шее и голове.

– Вот и ваш черед настал, голубчики, – удовлетворенно произнес я. Господину из прокуратуры, который пытался боксировать, я просто вмазал ботинком по тестикулам. Врачу-палачу провел апперкот, поэтому он свалился на свой столик и покатился на нем в угол. Мухин же быстренько разомкнул захваты, держащие Шошану.

– Впервой такую фемку вижу. И, наверное, в последний раз, – отметил Муха. После чего все положительные – как мне кажется – персонажи двинулись вперед. Трое полицейских в форме, лейтенант-расстрига в полосатом костюмчике смертника и фем в рубашке на голое тело.