Конечная остановка: Меркурий

20

– Пассажирам, вылетающим на Марс рейсом компании «Клипперные гонки», пройти регистрацию у стойки номер пять. Закончив оформление, немедленно следовать в терминальный шлюз.

Маска Анискина имела откровенно злодейский вид из-за нависших бровей и выдающихся щек, к тому же она излишне улыбалась всем, создавая впечатление, что шериф только-только хорошо поел человечинки. Он первым дефилировал к стойке номер пять знаменитым маршрутом, который хотели бы изведать тысячи меркурианцев.

– Ваш билет, персон-карту и приложите пальчик вот сюда, – проворковала служительница-киска в лучших традициях какого-нибудь земного космопорта. Впрочем, в непосредственной близи топтались, лениво пожевывая пузыристую жвачку, два бугая-полицая, выше наших метра девяноста на целую голову.

– Да, пожалуйста, милая, – Анискин исполнил все, что требовалось, кажется, даже не соображая, какой ужас завис над нами.

– Порядок, счастливого пути, – киска пустила в Анискина интенсивную улыбку и он, сияя, как монетка в одну гафняшку, потопал вперед.

Следующим был я. С персон-картой вроде все обошлось.

– Сударь, поставьте ваш багаж на конвейер терагерцевого сканера.

Чемодан неторопливо поплыл через просвечивающее устройство.

– Что там у вас? – голос девицы стал куда более режущим.

– Сударыня, это образцы белкового саморастущего корма, а я – коммивояжер, хочу торгануть им на Марсе.

– Разумеется, но нам придется попросить вас открыть чемодан.

– Слушайте, девушка, какого хрена? Это не портфель, "открыл-закрыл". Там герметическая упаковка. Если я ее вскрою, груз пропадет. А зачем мне везти на Марс тухлятину? Там, что ли, своей мало? Я же в Бредбериево со светлым лицом пойду на квалифицированный биологический контроль, а вам-то что за радость ерундой заниматься?

– А если какая-нибудь протоплазма расползется по всему кораблю? Я настаиваю на том, чтобы вы открыли чемодан. В противном случае ваш билет будет аннулирован и вы даже не получите назад свои деньги.

– Ладно, утихни. – Я понял, что игра вчистую прокакана. Сейчас беру свой чемодан и улепетываю, теряя билет. Не исключено, что меня в нескольких метрах отсюда задержит полиция и отправит на тщательный досмотр. Тем более, бугаи уже оживились и стали посверкивать глазками-бусинками в мою сторону.

Но в тот гадкий момент, когда я удрученно потянулся к ручке чемодана, лампы по всему залу зарябили, сканер стал жалобно пищать и выдавать отказ.

– Вот зараза, – пришел черед занервничать служительнице ворот. – Какой-то сбой в питании, что ли? Хорошо, проходите. Если чемодан и лопнет, то ваша гадость быстро околеет. Там, в багажном отсеке, температура будет немного отличаться от забортной.

– Конечно-конечно, рад услышать. До встречи, золотце.

Шошана поплыла вместе с чемоданом на багажной ленте в грузовой отсек взлетно-посадочного модуля корабля. А я вслед за счастливчиком Анискиным проследовал в пассажирский отсек второго класса того же модуля.

В первом классе – пассажиры посолиднее, в полукаютах со своими санузлами. А во втором – общий кубрик, вдоль бортов кресла-коечки стоят, но тоже неплохо. Анискин привольно расположился, протянув свои ноги-столбы, через одно место от меня.

И вот уже ускорение стало прижимать мои соки к спинке кресла. Взлетно-посадочный модуль покинул шлюз и стартовал, как обычный планетолет. С единственным отличием, что сперва для экономии топлива его разгоняла катапульта по взлетной эстакаде и потому трясло не очень, хотя ускорение было минимум четыре "же". Но потом, когда аппарат уже отделялся от эстакады, вовсю закряхтел жидкостно-реактивный разгонный двигатель и "живую массу" порядком забросало. В моем желудке недовольно съежился завтрак, а в мочевом пузыре – стакан портвейна. Но все равно, как сладко было знать, что поганая желтая говно-планетка начинает мельчать и удаляться от тебя.

Вот, мы уже на орбите. Поэтому завтрак хочет выйти из моего живота и поздороваться с остальными пассажирами. Взлетно-посадочный модуль тем временем наплывает на основной модуль корабля, давно уже разгоняющийся, чтобы вскоре сняться с рейдовой околопланетной орбиты и лечь на траекторию, уносящую в глубины гостеприимного космоса. Меня чуток бросает вперед, и всё слегка плывет перед глазами – от перепада скоростей при состыковке. Опять чувствуется ускорение – начинаем раскручиваться, набухая орбитальными витками в сторону Марса – вернее, его будущего места на околосолнечной орбите, где мы с ним и свидимся.

В отсеке меркнет свет. Остаются только маленькие светильнички у изголовья кресла-койки, впрочем тепловидящему и так все видно, хотя в несколько размытом виде. Однако, дамы могут спокойно разоблачаться, не боясь, что кто-то разглядит у них подробности и детали. В тепловом диапазоне порнографии не дождешься. Сейчас большинство пассажиров накушается транквилизаторов и окунется на пару суток в здоровый сон, другие нырнут в мультяшный балдеж, изливаемый через экраны хайратника корабельной фильмотекой или засунут в нейроразъем кристаллик с виртуалкой. Когда-то в салоне первого класса ставили сплошные переборки между пассажирами, но потом выяснилось, что двух-трехнедельное одиночное проживание в ящике нередкого человека превращает в клаустрофоба и шизофреника. Сейчас там от четырех стенок остались только разделительные бортики, вроде тех, что имелись полвека назад в плацкартных вагонах, катавшихся по Земле.

Скоро пора придет черед выковыривать Шошану из багажного отсека. Я убедительным ноющим голосом скажу стюардессе, что забыл в багажном отсеке лекарство, важное для поддержания во мне жизни.

Тут произошла какая-то перемена. Я все-таки немало полетал по космосу и знаю в этом деле толк. Кажется, мы начали терять ускорение. Меж тем оно обязано нарастать непрерывно всю первую четверть полета – ведь корабль-парусник будет подставляться под разгонные лучи новых и новых лазерных станций. А вот несколько раз пихнули в бок маневровые двигатели. Значит, меняется траектория – похоже, мы снова перебираемся на околопланетную орбиту. Это мне уже не нравится. Я подозвал стюардессу.

– Милочка, зачем мы вдруг тормозить стали? Я ведь столько лет копил гафняшки честным трудом и опустил их в кассу за прибытие точно в срок.

– Не беспокойтесь, – отвечала ласково "милочка". – Сейчас я справлюсь у пилотов.

Она подвела микрофончик ко рту и о чем-то тихонько забормотала со своими дружками.

– Одна из разгонных станций забарахлила...

– Поэтому... – любезно вставил я.

– ...Нам, чтобы серьезно не ошибиться со временем полета, придется пристыковаться к станции "Меркурий-3", двигающемуся по экваториальной орбите. После необходимой навигационной подготовки, пересчета полетного плана и прочего, начнем разгон по другой траектории, – заобъясняла она.

Я почувствовал как опять, слегка толкнув мои внутренние органы, включились маневровые двигатели, которые помогут произвести сближение и стыковку. Только зачем? Ведь насколько я в курсе этих дел, при отказе той или иной лазерной разгонной станции, корабль переходит в специальный режим полета на маршевых двигателях. Их мощности вполне хватает, чтобы дотянуть до следующей "разгонки".

Сейчас мне просить, чтобы кибер слазал в багажный отсек за чемоданом – могут заподозрить в нечистых намерениях или, по крайней мере, предложат обождать до стыковки. Дескать, перетопчешься, не сдохнешь.

– Как хороши, как свежи были розы, – отчетливо пропел я и это стало сигналом тревоги для Анискина.

А я снова нажал кнопку вызова стюардесски. Через минуту она сунула не слишком любезное личико в мои крохотные владения.

– У меня, сударыня, вопрос деликатного характера, – прокряхтел я и закатил глаза.

– У вас что-то болит?

– Вот именно. Болит и просит. Наклонитесь еще пониже, я стесняюсь.

Не дождавшись, когда она склонит свой вырез пониже, тяпнул ее за талию – тьфу, тощая она как ящерка – и утянул в свою койку-кресло. Она как раз взвизгнула в микрофон. В ответ люк рубки распахнулся, выбросив одного из вахтенных офицеров. Соответственно его трепетная шея была моментально ухвачена сноровистой рукой Анискина. Вахтенный потянул плазмобой из кобуры, но Анискин рывком забрал у него оружие. И так мы вдвоем с Анискиным оказались в рубке.

– Сколько членов команды на борту и где они? Сколько пассажиров? Живей ворочай языком, кабан, – обратился я капитану.

– Помимо нас еще четверо членов экипажа в своих каютах. Семь пассажиров в салоне первого класса, четырнадцать в салоне второго класса.

– Сколько остается до стыковки с "Меркурием-3"?

– Сорок минут.

– Отворачивай. Действуй маневровыми движками, ложись на уходящий курс и разгоняйся до третьей космической скорости маршевыми двигателями. И не вздумай дурить. Я, может, не слишком соображаю в вашей системе управления, но в навигации вполне петрю. Эта оранжевая точка на экране – "Меркурий-3" – должна смещаться влево. По дальномеру я стану проверять приближается ли миг свидания с ней, или наоборот – с соответствующими для тебя последствиями. Вот и курсовые показатели в полярных и прямых координатах, склонение – семь градусов. Так что, если ты не вырулишь в нужную нам сторону, я это заметить смогу. А тот зеленый глаз – акселерометр – даст знать, когда перестанешь "жать на газ". Тогда я посажу тебя голыми яйцами на кофеварку.

Анискин поднял капитана за шиворот и ткнул мордой в сторону пульта управления. Астронавт, злобно озираясь на нас, все же взялся за дело. Пара пинков под ребра – и вахтенный принялся резво наращивать мощность маневровых двигателей. Я же пристально, по-прокурорски, глядел на курсовые показатели и экраны локаторов, изредка упираясь глазами в стереоскоп – где изрядно огорчали меня серебристые очертания проклятого спутника.

– Это пиратство! Первый же корабль военно-космических сил вас настигнет, – тявкнул капитан.

– Что ты понимаешь в пиратстве, извозчик. Пираты требуют взять новый курс, а мы требуем, что вы следовали рейсом по расписанию.

Корабль стал закладывать необходимую маневровую кривую.

– Как по-быстрому попасть в багажный отсек? Не темни, сука, – обратился я к более вежливому бортмеханику. "Сука" выпалил на едином дыхании.

– У нас нет прохода внутри корпуса корабля. Только по внешнему мостику. Багажка за топливными баками, перед отражателями-приемниками лучевого потока. Туда быстрее всего на ранцах реактивных добраться.

Настолько ли астронавт передрейфил, чтоб не брехать? Анискин живенько уже вынимает из шкафчика два скафандра, один бросает бортмеханику, берет еще запасной кислородный баллон.

– Ты тоже одевайся, на поводке побежишь, – грубо рявкает шериф бортмеханику. – Где реактивные ранцы?

– Вы чего совсем? – вспучился капитан. – Да на ранце без подготовки лететь, это все равно, что идти из свинарника плясать "Лебединое озеро". А по мостику любой дурак пройдет...

Насчет ранцев капитан прав, без тренировки можно быстренько стать метеоритом. Но и с мостиком рисковое дело. Бортмеханик, чего доброго, попробует словчить и по дороге как-нибудь спровадить Анискина вместе с Шошаной в открытый космос.

– Слушай, ты, искрожопый, – пытаюсь облагородить я поведение механика, – ты идешь выручать человека, вдобавок женщину. И если что-нибудь случится, неважно по твоей вине или не по твоей, я всех тут превращу в пар и фарш. Ты станешь у меня вечным памятником крутиться вокруг планеты, то есть превратишься в "Меркурий-5"... А ты, Анискин, свой любимый страховочный конец не забудь.

Когда астронавт и шериф уже отправились через шлюз общаться с космическим пространством, в эфир влез со своими упреками диспетчер движения – заметил все-таки наш отворот в сторону.

– Рейс тринадцать компании «Клипперные гонки». Вызывает "Меркурий-3". Почему не выполняете команду? Немедленно доложите причину отклонения от указанного курса.

Я прислонил микрофон к губе.

– "Меркурий-3". Вызывает рейс тринадцать. Как слышишь меня? Хорошо, надеюсь. Так вот, иди в черную дыру и не оборачивайся. Курс ты знаешь. Славный рейс тринадцать зачисляется в Межзвездный флот.

– Кто вы? Назовите себя, – все еще не унимался "Меркурий-3".

– Я путешествую инкогнито. Прошу, обращаясь ко мне, не забывать слова "мой адмирал".

Капитан корабля сжал руками виски, будто испугался, что его голова сейчас лопнет, как перезревшая груша.

– Кошмарнавтика какая-то. Сколько вас, кретинов таких, на Меркурии? Я всегда говорил, что жить на этой планете нельзя. Солнце слишком близко, влияет на нейронные связи.

– Оставить мои нейроны в покое, а то они могут обидеться, – остановил я его. – Срочно выведи на ближайший экран ту часть борта, по которой топают мой и твой товарищи.

Видеокамеры выхватили Анискина и бортмеханика, которые плыли-плелись словно жуки по мостику где-то в районе пупырчатых топливных баков. Шериф для скорости тыкал неповоротливого борт-механика дулом плазмобоя в копчик. Заодно приходилось продевать страховочный конец сквозь скобы, приваренные к мостику.

Компьютер показал, что наш корабль сейчас подставляется всем бортом станции "Меркурий-3" (продольная ось смотрит на "пятнадцать часов").

– А порезвее нельзя ли развернуться, мастер? У меня ребра зудят от такой неудобной позы.

– Молодой человек, вы не в кровати. И вообще, вам раньше-то приходилось пилотировать космические корабли? – капитан вложил максимум ненависти и презрения в свой вопрос.

– Только меркурианские трактора.

– Так не гавкайте лишний раз.

– Я бы не зарычал ни разу, если бы вы учли наши проблемы. Станция угрожает нам, во-первых, крупнокалиберными плазмобоями, во-вторых, гамма-лазерными установками, в третьих, торпедными аппаратами. Если бы мы развернулись к "Меркурию-3" кормой, сделали какой-нибудь форсаж, да еще выбросили часть груза, который потянулся бы у нас в хвосте, первые две угрозы стали бы призрачными.

– Они не станут стрелять по судну с пассажирами на борту, не дикари же, – с апломбом заявил капитан.

– Смешной ты, – оставалось сказать мне. – Срочно меняй продольную и поперечную ориентацию корпуса по отношению к курсу, чтобы площадь обстрела была минимальной.

Несколько бортовых толчков показали, что капитан все же послушался меня без зуботычин. И тут локатор отметил быструю точку, отделившуюся от пятна "Меркурия-3". Значит, именно торпедой и сунули нам.

– Вот суки, – капитан произнес, наконец-то, правильное слово.

– Есть на борту пассивные или активные системы защиты? – вопросил я. Капитан замялся.

– Давай же быстрее реагируй. Видишь, они не стали вызывать корабль военно-космических сил. Им надо побыстрее уничтожить нас, потому они не пожалели и вас, невинных. Ну что, похожи мы разве на обыкновенных урок?.. Мне хоть стюардессу стало бы жалко, старый ты козел. Вон у нее какая попка. А ножки – поэзия. Хотя, конечно, тощая чересчур.

– Ну, есть, есть у любого гражданского судна кое-что оборонное согласно мобилизационному плану! – выкрикнул как из глубины души старый капитан и набрал код на какой-то панели, которая с немелодичным писком откинулась и открыла тумблер – эту штуку бывший руководитель судна немедленно дернул. Из ниши выехал ящичек с кнопками, которыми капитан и стал орудовать.

Торпеда была уже видна без увеличения – похожая на огонек спички. В стереоскопе эта штука являлась черной безглазой колобашкой. Тут четыре искорки выскочили из нашего борта и, немного вихляя, понеслись по спиралевидной траектории навстречу вражескому боезаряду. На какое-то мгновение мне показалось, что контрракеты пронеслись мимо торпеды. Однако, что-то рвануло и полетело в разные стороны светящимися космами, которые опять-таки взорвались, там и сям, и совсем рядышком. Корпус тряхнуло. Интересно, задели нас осколки от боеголовки торпеды или нет? Впрочем, через секунду на экране все угомонилось – корабль вроде остался целым.

– Против гразера у нас приличный отражатель припасен, – не удержался от хвастовства капитан, раскрывая дефлектор. И тут я, отойдя от азартной игры в "промах-попадание", заметил, чем закончилась для шерифа первая прогулка в космос. Он, бортмеханик и Шошана свалились с покореженного мостка и беспризорно улетали в пространство. Наверное, каким-то шальным осколком перерезало и страховочный конец. Причем, если мужики шевелили конечностями, то фемка после транквилизатора и кислородного голодания – возможно после контузии или ранения – вовсе не шевелилась.

– Если тебе и не жалко своего бортмеханика – я понимаю, таких как он много – то у меня народ ценный. Мне требуется аварийный робот! – зарычал я на капитана.

– Да не могу я заниматься одновременно и маневрированием, и ловлей "блох", – как всегда засопротивлялся капитан.

– Обойдемся без твоих занятий, ты, главное, рули. Включай аварийного робота, быстро.

Монитор показывал, как, слушаясь неловких моих команд, робот-спасатель, выбирается из бортовой ниши, где стоял до поры-времени на манер статуи Аполлона. Где вы человекообразные роботы, про которых столько понапачкано фантастами? Этот роботех оказался по внешности чем-то вроде радиолярии, с двигателями, толкающими в шести направлениях. Но и при достаточно удобном управлении отловить три одновременно разлетающихся объекта, казалось делом безнадежным. Одним глазом я пялился на экран общего обзора с координатной сеткой, другим – через окуляры самого робота, а ухом, наверное, приглядывал за капитаном и вахтенным, чтоб не стали самовольничать.

Вначале мало что получалось, я уж собирался переключиться на одну лишь Шошану. Но тут, как встарь, проклюнулся во мне пространственный полюс, который своими вихрями-вихрами быстренько обшарил окрестности. Должно быть, осознал я нужные симметрии, которые охватывали меня, этих трех беспризорников, парящих в ночи, робота, корабль, даже капитана и стюардессу.

Первого, как ни противно, но пришлось цеплять бортмеханика. Потом уловил Шошану и, наконец, бомбу-Анискина. Шериф даже вскинул руку, празднуя победу. Ну, можно отвлечься, робот на автопилоте дотащит этих трех везунчиков до бортового шлюза.

Теперь пора космическому зайцу проверить работу космического волка. Капитан вроде полностью отвернул от станции, и мы летели прочь от "Меркурия-3", только неизвестно куда.

– Ну, кэп, мы продемонстрировали друг другу обоюдное мастерство, так что будем взаимно вежливы и предупредительны.

– Мне, по крайней мере, ясно, что ты хитрая бестия – здорово заловил этих летучих мышей, – отозвался капитан, – но что тебе толку в моей вежливости. Все равно тебя казнят за пиратство.

– Если меня казнят, я попаду в Валгаллу. А вас всех сожрут живые нитеплазменные сопли. Еще узнаешь, что это такое.

Тут в рубке показались бортмеханик и Анискин с Шошаной на руках. Оба мужика выглядели неважнецки. Я выхватил фемку из рук шерифа, скинул шлем, расстегнул застежку скафандра.

Лицо у Шошаны белое, ни кровиночки. "Фем", – ахает капитан. Тут я понимаю, что не дышит подружка, и тело холодное, и зрачки на свет не реагируют. А ее Анима сообщает, что отсутствуют сердечные и мозговые ритмы.

Стал делать искусственное дыхание, но от каждого примыкания к ее губам ужас продирает. От того, что ледышки они, и от мысли, чего Шошка натерпелась в багажном отсеке, когда и кислорода под завязку, и нормальный обогрев скафандра закончился, и даже не пошевелиться ей никак. Она же заживо похороненная была... пока я тут борова-капитана разгонял и ускорял.

Стюардесска, хоть похожа на ящерку, человеком оказалась, мигом наладила кибердоктора, который, вколов фемке реанимал, стал искусственную кровь через себя прокачивать, вводя в Шошану питание и респироциты с кислородом. Потом электроды ей прилепил. Только после второго удара током Шошанкина жизнь дала о себе знать. Она была словно паутинка, уносимая ветром. А я ухватился за них своими щупальцами-пульсациями, стал назад тянуть. Наконец, сердце ее встрепенулось. Еще электростимуляция, еще укол реанимала. Возвращается жизнь в Шошанкино бренное – как это сейчас понимаешь – тело. Жизнь вышибает пробки из синапсов, впрыскивает горючее, АТФку, в ионные насосы мускульных волокон.

Сужаются зрачки у Шошаны, и вот уже расправляется гармошка легких, делая первый судорожный вдох и выдох с раскатистым кашлем.

– Есть тут одеяло с вибромассажем и подогревом? – окликаю я членов экипажа.

– Сейчас-сейчас, – с готовность отзывается стюардесска. Мы окончательно стаскиваем с Шошаны скафандр. Стюардесса заворачивает фема в теплую дрожащую ткань. Дивится она Шошане, которая внешне как марсианская дамочка, показывающая модели, только выше на полголовы, стриженая, как зэк, и мышцы хоть и не бугрятся рельефами да барельефами, но зато туго накручены на тело. Впрочем, и стюардесска ничего оказалась девчонка. Ну, в общем, понятно, о чем думаю я, о чем размышляет стюардесса; может, и в Анискине мысли вроде моих шевелятся. Бортмеханик ни о чем не размышляет, повалился на кресло, прижав шприц-пистолет к шее и зажмурив глаза. А капитан, скривившись, думает, наверное, что лучше бы мы передохли от дизентерийного поноса – столько ему боли головной устроили.

Я попытался разобраться с траекторией нашего удаления от Меркурия. Мы как раз выскочили на солнечную сторону планеты, обшивка разогрелась до нескольких сот градусов, и вовсю фурычила система охлаждения. Назойливый Ярило белым пятном загораживал большую часть экрана, дающего обзор с левого борта.

– Ты, капитан, по-моему, двигатели бережешь. Ты бы о себе побеспокоился, мы тебе больше неприятностей устроим, чем Солнце и все звезды вместе взятые, – подстегнул я космонавта.

– Да какой там с солнечной стороны разгон, световое давление мешает, – вяло огрызнулся капитан и сплюнул прямо на панель управления. – Забыл что ли, разбойничек, нет у меня ядерной установки – закапай в мозги фосфора, он, говорят, помогает от амнезии. Не хочу, чтобы эмиссионная камера гикнулась.

– Есть же резервы скорости. Твой груз нам не ахти как нужен.

– А ну, не бузи, – испуганно рыкнул капитан. – У меня материальная ответственность в отличие от тебя. Шутка ли, десять тонн гафния и сто тонн ванадиевого концентрата... Ладно, злодеи, от чего вы собственно драпаете?

Наверное, решил перевести разговор на другую тему. Однако, я сразу включился и вкратце поведал правду, особенно выделив то, что относилось к удвоению тел, случившемуся в подвале производственного сектора "Миража". Капитан выслушал с кислой физиономией и в качестве эпитафии сказал:

– И ты хочешь, чтобы я поверил в эту оглушительную чушь?

– А зачем «Меркурий-3» хотел угробить нас вместе с твоей посудиной, даже не попытавшись вступить в переговоры-уговоры? Ты же видишь, с собой нет у нас каких-то ценных минералов, деталей сверхмощных квант-компьютеров, пробирок с секретными растворами.

– Этого и не надо. Вы же путчисты, анархисты, понимаешь. Ты же сам рассказал, чего там натворили ваши так называемые двойники – или это все-таки были вы сами?

– Это я-то анархист-путчист? Да я полжизни пробегал с электрошоковой дубинкой за всякими антигосударственными элементами...

И тут бортмеханик, имевший сейчас озадаченное, если не сказать глупое, лицо, что-то зашептал капитану:

– Зачем вы шушукаетесь при посторонних, ведь это неприлично! – вклинился я в их бормотание.

– У нас неполадки с маршевыми двигателями, – загундосил капитан.

– И что за неполадки, капитан? Почему вас все время надо тянуть за язык? Я ведь могу и за нос дернуть.

– Вы же простой угонщик и ничего не понимаете в ионных двигателях. Их на тракторах не бывает... Ну, скажем так: падение тяги на сеточных электродах. А, значит, проблемы с формированием ионного пучка.

– Эти ионные электростатические – одни из самых надежных.

– Мы, товарищ пират, их не на базаре покупали... В любом случае мы теряем тягу.

Я тут, наконец, обратил внимание на акселерометр. Действительно, все сказанное капитаном – правда.

И вдруг впервые подала голос Шошана, завернутая в одеяло и распушившаяся трубками капельниц.

– Это – Плазмонт.

– Я весьма рад, что наша барышня опомнилась и желает вступить в беседу, – отозвался саркастически (как ему казалось) капитан.

Шошана облокотилась на одну руку.

– Где моя одежка? Мы скоро вернемся на Меркурий.

– Она права? – уточнил я у капитана.

– На данный момент права, – пожал плечами тот.

– Действительно, переменилось как ни странно само рабочее тело, – наконец разобрался бортмеханик. – Как будто больше не ртуть, а что-то с намного меньшей атомной массой. Масса и сейчас продолжает уменьшаться.

– Тьфу, черт, – капитан выдохнул. – Как в цирке, ничего не скажешь.

Шошана учительственно пояснила ему.

– Масса – это лишь количество устойчивых зарядов, а представьте себе заряд не крутящимся облачком, а нитевидный, текучий. Мы валимся на Меркурий, потому что Плазмонт конвертирует материю в принципиально иной вид, нитеплазменный. И дело уже не в бывшей ртути – можете выключить примус, оставшийся от вашего ионного двигателя – просто масса корабля стекает в сторону планеты.

– Ну, зачем мне этот зоопарк... эти фемы... эти Плазмонты?.. – тяжело выдохнул космический волк.

– Вы мне разрешите воспользоваться вашим борткомпьютером? – решила быть культурной Шошана.

– Да что теперь спрашивать. Ваши товарищи всем тут уже попользовались, – сказал грустно капитан, а Анискин приклеил взгляд к стюардесскиной попке. Девушка как раз суетилась, доставая пиво по его настойчивому требованию.

Шошана оторвала от себя все капельницы и, задрапировавшись одеялом, лишь изредка спотыкаясь, подошла к пульту. Потыркала клавиши и невозмутимо произнесла, словно заговорила о насморке.

– Если ускорение – надеюсь, уже все усекли, в какую сторону оно направлено – будет меняться так же, как и сейчас, мы воткнемся в поверхность планеты через сорок восемь минут, где-то в районе моря Старательские Слезы. Причем с немалой вертикальной скоростью.

– Батюшки, Ньютон грозит костями из гроба... – всплеснул руками капитан.

– Ты нам Ньютоном не тычь. Слышь, капитан Флинт, отдели взлетно-посадочный модуль, выдай струю из его жидкостно-реактивного двигателя, сядь на нее и попробуй оторваться от Меркурия, – прогудел Анискин в красное капитанское ухо.

– У нас ракетного топлива какие-то капли остались, – развел руками бортмеханик.

– Все равно придется отделять взлетно-посадочный. А потом стараться выписать наиболее пологую траекторию снижения, чтоб посадка получилась хотя бы средней мягкости, – распорядилась боевая фемка. – Остальное вы и без меня знаете.

Капитан занялся баллистикой. Затем мужественным, как ему показалось, голосом проквакал по интеркому остальным членам экипажа об аварийной посадке, чтобы они быстренько перебрались из основного модуля во взлетно-посадочный. А стюардесса воркующим голоском оповестила пассажирские салоны, что из-за мелких неполадочек с лазерными станциями разгона придется на пару минуточек вернуться в космопорт Скиапарелли.

Вскоре стыковочные блоки просигналили, что взлетно-посадочный модуль отделился от основного. Впрочем, ускорение от этого не уменьшилось, а даже скакнуло.

– Гафний и ванадий возвращаются туда, откуда они взялись, – мрачно подытожил капитан.

– Как бы и нам не вернуться туда, откуда мы все взялись, – подыграл Анискин.

И тут меня осенило. Есть еще шанс.

– Мастер, послушайте, с кем еще можно связаться, не считая диспетчеров. Вообще-то мне нужна метрополия; центральный департамент полиции, ведомство верховного прокурора, Адмиралтейство, на худой конец Совет Уполномоченных – правительство наше драгоценное.

– Нам только выделена линия дальней связи с управлением рейсовых перевозок нашей судоходной компании, – отозвался капитан. – Но там сочтут ваш рассказ бредом. А что касается ближней связи, то пробуйте сами, не мороча голову другим.

Капитан врубил автонастройку радиостанции с уровнем вызова "крайняя необходимость" и переключился на пилотирование, все более заливаясь потом. Да и тревожные глаза Шошаны получше индикаторов показывали, что вертикальная скорость становится донельзя грозной. Вдобавок мы рыскали и вихляли даже на таком скверном курсе, Плазмонт был как всегда щедр на подвохи.

Однако мне было покамест не до того. С тремя или четырьмя кораблями не получилось устойчивой связи, хотя один из них, судя по матерным требованиям убраться с частоты, был военным. И вдруг в секторе с полярными координатами 01-67-52 отозвалось грузовое судно какой-то занюханной компании, но зато фобосской приписки. Отозвавшийся был шкипером, который лопотал на малайско-марсианском пиджине. Пришлось общаться без "аудио", в режиме бегущей строки, что еще укорачивало оставшийся у меня лоскуток времени. Шкипер на удивление спокойно воспринял мой казалось бы душещипательный словесный выброс, а когда связь уже стала теряться во мраке космической ночи, отстучал – спасибо за фантастический рассказ, вы изрядно поразвлекли меня в конце вахты. So funny и good bye.

Пока я там выступал в роли народного сказителя, компьютер сочувственно дал знать, что даже полумягкая посадка нам не светит. Плазмонт явно хотел всех поголовно угробить, чтобы члены экипажа вкупе с пассажирами перешли в режим вечной тишины.

Сесть, вернее рухнуть, мы должны были в районе сто на сто километров, где-то на плато с говорящим именем Свинячья Шкура. Большей определенности посадочной траектории из баллистических программ выжать не удавалось. Борткомпьютер только бранился и требовал: "Установить постоянный курс... стабилизировать ориентацию корабля относительно курса... взять постоянные пеленги..." А потом и вовсе выдал голубой экран. Капитан пытался, несмотря на нехватку топлива, сбавлять вертикальную скорость жидкостно-реактивным двигателем, задирая нос и садясь на корму. Но тот стал кашлять, дергая модуль.

Внизу уже была заметна торосистая местность, которую я опознал как Свинячью Шкуру. Дюзовые рули не откликались на команды, приборы несли всякую ахинею, покинула пазы только одна посадочная лыжа, в глазах и то потемнело. Лишь тупо устроенные тормозные бустеры исправно сработали.

– Ставлю на то, что нас будут соскребать бритвочкой со скал и затем измерять в погонных метрах, – и Анискин принялся молиться Йеманье и кому-то еще из культа Вуду, ударяя себя ладонями по ляжкам. Какой же он дремучий, впрочем, как и все старатели.

А я вдруг почувствовал, что вместо шпангоутов трещат мои собственные кости и торосистая терка вместо корабельной обшивки шкрябает мою собственную кожу.

По-моему я завопил, пытаясь остановить развал корабля.

Эта тряска длилась вечность плюс еще какой-то довесок времени. Но все-таки когда-то, в далеком будущем, мы остановились. Минуты три не было слышно ничего, кроме каких-то утробных урчаний и скрипов.

Потом стало ясно – бортмеханик хрипит оттого, что у него поломаны ребра. Капитан оглянулся разбитой физиономией, по которой стекала кровь. Шошана подала голос, чуть менее каменный, чем обычно:

– В пневмопроводах бывало и хуже.

Прорезался голос и у Анискина, какой-то потончавший петушиный. Он выпустил полумертвую от переживаний пигалицу-стюардессу из своих горилльих объятий.

– Я сохранил ей жизнь, но так обнимал, что, кажется, у нас будет ребенок.

А изрядно помятая стюардесса Люся вдруг нашла возможность хихикнуть.

Интерком молчал, бортовые системы не давали о себе знать, за исключением автономного жизнеобеспечения рубки, питаемого аккумуляторами. Не было слышно жужжания даже аварийного генератора. Из всех навигационных и обзорных систем остался только монитор, показывающий унылое пространство перед нами.

Капитан прилепил заживляющую монотерпеновую салфетку к своему разбитому лицу – она мигом впиталась внутрь – и сказал, что его зовут Василий Лукич. Шошана наложила протекторы на сломанные ребра бортмеханика и вручную сделала уколы – кибердоктор разбился вдребезги. Стюардесса подтянула чулки, поправила юбку, сбившуюся из-за объятий Анискина, и причесалась. Мы с капитаном одели скафандры, нахлобучили шлемы, и, убедившись, что шлюз как таковой существует и, может, даже функционирует, вступили в него. Внутренний люк за нами закрылся, контрольный блок показал герметичность. Ну, пора. Открылся с некоторым скрипом внешний люк.

За ним ничего не было. Ни девятнадцати пассажиров, ни четырех членов экипажа. Остался только остов, ребра шпангоутов, куски обшивки, рваная волосня проводов, обломки аппаратуры. Все люди вылетели из салонов и кают вместе со своими креслами и были перетерты торосам в пюре. Впрочем, к этому моменту совершенно точно они являлись неживыми телами.