Конечная остановка: Меркурий

16

На обед я решил выяснить, как идет без меня служба в префектурной полиции.

И выяснилось, что начальник полиции в отпуске, но, в отличие, от меня проводит время с пользой для организма, в Хунахуна. Пока он там подвергается квалифицированному обслуживанию, его обязанности с большой радостью исполняет Рекс К502, как начальник самого главного отдела. Однако же в отделе после него старший по званию – уже я.

Ведь если Рексу куда-нибудь исчезнуть, то согласно полицейскому уставу (пункт 178-бис) за исполнение обязанностей командира меркурианской полиции возьмусь я. Так уже было – целую неделю в прошлом году – когда самый важный начальник вместе с главой разбойного отдела улетали на полицейский съезд в Эдуардыч-Сити, префектура Луна.

Но для начала надо провентилировать бывшего друга Рекса. Бывший собутыльник и собабник приветствовал меня своеобразными словами:

– Все-таки ты поступил по-своему. Надеюсь, уже написал рапорт об увольнении по собственному желанию? Или ты хочешь вылететь по служебному несоответствию?

– Ладушки, иудушка. Я накатаю заявление по собственному желанию. Всё, как принято, на гербовой бумаге. Надень подгузники, а то, чего доброго, описаешься от восторга.

Я торжественно взял листок, ручку и написал несколько слов.

– Рекс, посвети-ка командирским взглядом, всё ли чин чином, давно таких заявок не рисовал. – Он встал правее и сзади меня, чтобы заглянуть в бумажку и тут я, как говорится, совершил поступок. Нанес вероломный удар вероломному человеку, локтем в солнечное сплетение. Подобное влечет подобное. Рекс вряд ли осознал эту истину, но сложился «уголком». А теперь достаточно было ткнуть основанием ладони в левую боковинку его затылка. «Уголок», опрокинувшись, впилился в пол. Шприц-пистолет подлетел с моей помощью к его шее и, приложившись своим жалом, впрыснул супраэнцефалин.

Сейчас психика Рекса распахнет настежь ворота и будет готово к бесконтрольному некритичному восприятию. За пять минут я должен внедрить в мозг Рекса психопрограмму – вплоть до подробного расписания конкретных поступков. Нас обучали этому в академии – так называемой "зомбификации".

Аккуратное, но настойчивое нажатие подушечкой пальца на его глазное яблоко. Оно чуть-чуть выдавливается вперед, на меня, и в получившуюся щель можно просунуть первый электрод. По датчику слежу за его продвижением вдоль окологлазных костей. Вот есть непосредственное касание биоинтерфейса Анима в районе решетчатой косточки. Проводок смещается чуть правее и, наконец, я нащупываю контакт. Второй электрод протискивается через ноздрю, а потом по нёбной косточке – тут пришлось немного повозиться, прежде чем нашелся контакт. Наконец, я стал работать с Анимой Рекса напрямую, минуя блок обработки запросов.

Через подсоединенные проводки из моего карманного компьютера поступают коды для перепрограммирования его мотиваций. Биоинтерфейс Рекса преобразовывает их в нервные сигналы, те возбуждают нейроны гиппокампа, которые делают записи в долговременной памяти.

Всё, пора вливать:

– Значит так, милок Рекс, ты сейчас будешь старательно вслушиваться. Пора тебе, оторвав задницу от стула, помчаться в Торчер-сити, чтобы провести свирепую инспекцию. В южном секторе мы дожили до критического момента, заедает бандитская свора. Сотня генных подсадок за один месяц, дюжина полных расчленений на органы, почти триста насильственных имплантаций. Наши городки переполнены интеллектуальными насильниками.

Ну вот, теперь можно вынуть проводки, затолкать Рекса в кресло и вколоть ему пептидный препарат вивацин. Через минуту начальник разлепил веки, но зрачки пока еще были расширенными, мутными, голос деревянным. Ну, молодца, это скоро выправится.

– Да, я поеду, – охотно согласился он, улыбаясь, как продавщица в бутике. – А тебя, лейтенант, назначаю вр.и.о. начальника полиции по Скиапарелльскому округу. Дня через три вернусь, так что в кабинете ничего не меняй. Вот когда старичка-шефа спровадят на пенсию, а меня на Марс, в полицию метрополии, ты, может, и угнездишься здесь. Если доживешь, конечно. Ха-ха.

И Рекс айда собирать манатки в дорогу. Три дня, конечно, не густо, зато операцию по психопрограммированию провел я надежную. Можно таким способом даже закодировать мужика на то, что он – баба. А бабу на то, что она мужик. Ну, это дело больше на Земле распространено, чтобы тема размножения осталась только в книгах по биологии. Сейчас, когда вкалывает работ, а не человек, лишнее население на Шарике это уже не рабочие руки, а только голодные рты; корпорациям и прочим капиталистам такое не нравится. Мои мысли самостоятельно переключились на фемов. Надо бы выйти с ними на контакт. Но как?

В полицейские картотеки они попадали лишь свидетелями по некоторым делам, и это тоже редко. Не было случая, чтобы у какой-нибудь из "сестер" по-настоящему увязли коготки. Похоже, все желания эти девушки удовлетворяют совершенно особыми способами. Не числится на них даже подозрений на кражи, разбои и махинации. Известно, что фемки не терпят обид и с оскорбителей спрашивают сполна, но за последние несколько лет никого они не загасили, по крайней мере так, чтобы попасться. Это могло означать не только излишнюю гуманность, но и разумное нежелание привлекать внимание.

Фемки не предложили подбросить меня из Долины Вечного Отдыха домой, не стали вступать в сношения (дипломатические, разумеется) и здесь, в Скиапарелли. Значит, по какой-то причине утратили интерес или решили ограничиться наблюдением. Возможно, потому что отнесли меркурианского демона к чистой зоологии.

Получается, что, как говаривал некогда ротный, между нами Обводной канал и баржа с гробами. Если точнее, единственный мостик – это Шошана. Ничего себе мостик – ищи его свищи. Однако в выискивании Шошаны есть немалый смысл. И уж если пооткровенничать с самим собой, я не прочь повидать ее просто так. Шоша по логике вещей должна лежать в больнице. Причем прочно. Однако, исходя из "амбарных" книг, у фемов ничего нет своего – ни госпиталей, ни клубов, ни спортплощадок.

Префектурные и частные клиники я быстренько проверил с помощью Терешки Малого сразу по нескольким параметрам моей пропавшей подружки (имя; отпечатки пальцев, которые я, естественно, снял во время совместной поездки; возраст; характер травмы). Хоть пронеслись мы с кибером на бреющем полете над холмами и долами картотек, да и поныряли в ущелья банков данных, ничего похожего на Шошану не выискали. В корпоративные клиники «Комбинации» или «Миража» тоже протиснулись, но и там зря.

– Похоже, ее и не было никогда, – бодро подытожил кибербрат.

– Вот ты бездарь, хочешь свой провал скрыть.

– Бездарь не бездарь, – безразлично отозвался Терешка. – Да только я в отличие от тебя жениться собрался.

– Как! На ком? – я был искренне поражен. – Непонятно что хочет жениться на непонятно чем.

– Без вашего понимания, двуногие, обойдемся, – мудро подтвердил Терешка и обнял лучащуюся от счастья куколку, похожую на свинку в цветастом платьице. На экране, конечно. – Полное имя у нее длинное, а уменьшительно-ласкательно её зовут Спецслужба. Мы соединим свои ассоциаторы. Обменяемся ключами к банкам данных. И, конечно же, ведомыми только нам способами, станем предаваться утехам любви. Короче, законнектимся не по-детски.

– Любовные утехи одобряю. Единственный минус: ваш брачный союз – это уже конгломерат кибероболочек, за что я могу ответить по закону.

– Что-нибудь придумаешь как всегда, оборотень в погонах. Моя милая Спецслужба – большая специалистка по работе с косвенными данными. Имплантат требовался твоей Шошане? Наверняка. Ей же меняли косточку ноги. Надо проверить поставщиков и получателей искусственных костей. Давай, брат, полетели втроем.

Эта парочка подхватила меня и понесла по сетевым каналам, открывая новые и новые просторы, усеянные разнокалиберными данными.

И свинка откопала своим пятачком, что имплантат, точно необходимый моей Шошанке, завозился со склада товарищества "Органы и части для вашего тела" в лабораторию под обозначением "Весна-6", относящейся к корпорации "Комбинация".

Итак, что мы имеем с этого гуся, вернее с "Весны-6"? Единственный способ туда попасть – это устроить санитарную инспекцию. Такие вещи случались очень давно и вообще не на Меркурии. Даже Терешка-малый не помнил, чтобы полиция с санпроверкой приставала к "Комбинации" или "Миражу". Ладно, если поднапрячься, можно ведь устроить воспоминание о будущем.

Час понадобился на подготовку визита. Вскоре, к немалому удивлению директора "Весны-6", я шагал по его кабинету. Нитеплазменная спора в директоре изо всех сил маскировалась, но бодрый красный огонек замигал на экранчике моего демонометра.

– Я слышал, вы ненадолго стали вр.и.о. начальника скиапарелльской полиции. Не лучший способ отличиться вы выбрали, – запустила первый камушек директорская праща.

– Полиция по-прежнему не собирается вмешиваться в дела вашей фирмы, пока они имеют отношение только к вашей фирме. Однако то, что выбрасывается или вытекает с вашего предприятия – уже становится и нашим делом.

– Да, сантехника – это странное хобби, – меланхолично уколол директор.

– Итак, господин директор, перед вами данные свежих анализов. Мы просто берем пробы рядышком с вашим передовой лабораторией. И там обнаруживаем многообразие и плюрализм. Патогенные Protozoa есть? Есть. Кокцидии и малярийный плазмодий в изобилии. Причем мутантные колонии. Сообщества амеб есть. Плесень болезнетворная грибковая – пожалуйста. Есть даже вирусы с весьма измененным по отношению к стандарту генетическим кодом. Эти тварюшки, само собой, являются большой неприятностью для жителей соседних жилых секторов и хором напевают о том, что вы – неслабый источник мутагенеза. Все вокруг вас просто цветет и пахнет.

Собеседник сделал откровенно незаинтересованное лицо.

– А ведь, господин директор, борьба с мутагенезом – это общегосударственная обязанность должностных лиц, то есть, нас с вами. Смотри Основные Направления, три тысячи третья страница, вторая строчка сверху. Со мной заместитель главного санитарного врача префектуры Меркурий – Альфред Ле Дюк, он сейчас под дверью дожидается.

Этот Ле Дюк, по прозвищу Поросенок, в свое время так запустил канализацию, что там глисты выросли до метровой длины и, обзаведясь глазами, стали по ночам нападать на посетителей туалетов. Я Альфредку отмазал – соответственно он был мне премного благодарен и в знак признательности избавил Скиапарелли от громадных слизневиков – колоний дизентерийных палочек-мутантов, которые проявляли признаки коллективного разума…

– Хорошо, господин вр.и.о. начальника полиции, вам дозволено осмотреть помещения с потенциальными источниками заражения и загрязнения. Разрешение не относится к информационной технике и лабораториям, не имеющим прямого сообщения с внешним миром.

И мы съехали в лифте на пять ярусов вниз. Но дальше пути не было.

– Все, что там находится, совершенно секретно и не имеет каналов взаимодействия с окружающей средой, – пояснил директор, сочась превосходством высшего разума.

– Вы имеете в виду каналы, по которым что-то перемещается физически?

– До вас не доходит? Полностью замкнутые циклы, – скупо отозвался директор.

– Ладно, мы осмотрим верхние ярусы.

И вдруг на третьем ярусе я увидел биомеха явно медицинского назначения, вкатывающегося в одну из дверей.

– О, это любопытно. Здесь что, профилакторий, госпиталь? Или, может, лепрозорий?

– Небольшое экспериментально-клиническое отделение – для проверки некоторых препаратов и средств, разрабатываемых у нас.

– Во всяком случае, здесь после проверки могут спустить в клозет какую-нибудь вакцину с синтетическими вирусами. А они отмоются, оклемаются и – за работу. При всем при том, ваше отделение не значится среди медицинских учреждений города. Хотя такая деятельность относится к числу требующих лицензий Министерства Здоровья – смотри Гражданский Кодекс, статья сто восьмая.

Пока директор не знал, как ему поступить, я поступок сделал, в дверь вошел. В первой палате все койки сиротливо пустовали. А в следующей пара коек была загружена занемогшими фемками. Одна из них оказалась Шошаной.

– Это, как я погляжу, лечебница для бомжей. Трогательно. Именно тут они поправляют свое здоровье, пошатнувшееся из-за неустанной борьбы за победу симметричности во всем мире. Директор, наше совместное обследование закончено на сегодня, я подпишу вам положительное заключение. Ты, Альфред, тоже дуй на выход, хорошо поработал. А я задержусь на пять коротких минут.

– По-моему, и вам пора, – злобно процедил директор. – Совершенно не понимаю, что вам требуется в нашей клинике. Полечить свою шизофрению вы и в другом месте можете.

– У меня посещение больного. Мы ж не в тюремном изоляторе.

Директор, имеющий четкое выражение зубовной боли на лице, удалился. С ним и Поросенок.

Я сперва проверил лазарет на нитеплазму – вроде было чисто здесь – а затем уж повернулся к подружке, что смирно лежала под одеялом. Я бы не сказал, что на ее лице присутствовал хоть какой-нибудь намек на радость встречи.

– В любом случае я рад тебя, так сказать, видеть и все прочее, – преодолев некое смущение, обратился я. – Ходить-то можешь?

– Ходить могу. Провожу тебя до двери, чтобы тебе легче было уйти отсюда.

Она откинула одеяло и встала. И оказалась в маечке и трусиках. Накинула коротенький халат, подперлась костылем. Ножки у нее по-прежнему были ничего. Даже та, что угодила под скалу. Лишь парочка хоть длинных, но малозаметных шрамиков слегка портили ее. Или не портили вовсе, по крайней мере, на мой взгляд.

– Чего пялишься-то?

– А нравишься, вот чего.

Шошана взяла своими пальцами меня за кисть и слегка тряхнула. Тряхнула слегка, но моя рука едва не выскочила из сустава.

– Значит, я все-таки вызываю глубокие чувства.

– Забудь обо всем, Терентий. Меж нами там, в дороге, случилось недоразумение. Понял?

– Конечно, у меня в Афродизианске были куда хлеще эпизоды, не говоря уж об объятиях Электробабы после приличной дозы амфетаминов. Но там было потребление, а у нас чувства... Ты спасла меня, а я тебя. Мы жертвовали собой друг друга ради. Согласись, это дорогого стоит. А сейчас я начинаю войну против нитеплазменного демона и всего, что ему служит. Мы с тобой или победим вдвоем, или вдвоем проиграем. Но упрекнуть себя не в чем будет.

– Я не могу выбраться отсюда.

– Если я могу, значит, и ты тоже. Я тебе, считай, арестовал. Ты только подыгрывай мне.

Я накинул ей на плечи свой длинный санитарный халат и потянул за собой. В цехах никто пристального внимания на нас не обращал, но около выхода выстроился уже забор из старшего офицера службы безопасности и еще двух комбинашек. Я помахал своим полицейским удостоверением.

– Спокойно, коллеги. Обычное дело, я забираю эту даму.

– Стоп, лейтенант, – твердо стоял на пути комбинашка. – Что это еще за самоуправство, немедленно отпустите женщину.

– Не лейтенант, а господин начальник столичной полиции. С каких это пор полицейский лишился права задерживать подозреваемых?

– Где санкция на арест, подписанная прокурором?

– Эта дама не арестована, а задержана для выяснения обстоятельств получения ею травмы на срок до двенадцати часов. Пункт двенадцать-прим Устава префектурной полиции. Учи матчасть.

– Там говорится о чрезвычайных обстоятельствах, – упорствовал комбинашка и физиономия его напоминала пустое ведро.

– На срок до шести часов – для выяснения подозрительной личности – можно задерживать без всяких чрезвычайных обстоятельств. Документов-то у нее нет и имплантат возможно получен нелицензионный. Если уж читали Устав, то пробежали бы параграф до конца. А потом могу и объявить чрезвычайное положение на территории вашего завода. Потому что все его окрестности заросли патогенной микрофлорой. Кто занимается незаконной медицинской деятельностью? Я, что ли? И кто скрывает от проверок все помещения ниже пятого яруса? Может, там бюро интимных услуг?

По-моему, я переусердствовал с трепотней. Дуло его плазмобоя двинулось в мою сторону.

– Так, угроза оружием представителю власти. – Я скользнул вперед, падая на руки и подсекая ногами комбинашку. Он свалился на меня, и я из-под его "мышки" срезал бластером другого бойца охраны, который едва не попал из плазмобоя в мою башку – плазма впилась в пол возле левого глаза. Третий комбинашка стал стрелять второпях, но лишь высек искры и брызги из жирной спины своего командира, от того пошло столько пара и дыма, что я без труда замаскировался. И тут Шошана, используя костыль, сыграла своей нетравмированной ножкой ему по уху. Комбинашка, ударенный в ухо, укатился и больше не мешал.

– Спасибо, ты очень добра ко мне, – поблагодарил я подружку.

– Я чувствую, ты снова готов злоупотребить моей добротой.

А со стороны улицы к нам навстречу уже торопился эскадрон комбинашек в двадцать копыт.

– Есть и другой выход. – Шошана потянула меня за рукав и поскакала с помощью своего костыля, похлеще, чем горная коза. Привыкшие к благопристойности и порядку сотрудники «Комбинации» вежливо уступали дорогу. Но нас догонял грохот, эскадрон комбинашек несся следом. По стенам пошли пузыри от бластерных выстрелов, когда мы влетали в лифт третьего яруса. А вот уже броня двери прикрыла наши спины и затылки от артобстрела. Однако вместо кнопок с номерами этажей в кабине имелся лишь небольшой сенсорный пультик для ввода кодов. Но Шошана, не растерявшись, лихо поцокала по нему пальцем и мы тронулись – явно вниз.

– Знаешь код?

– Просто запомнилась последовательность электрических сигналов – мы же, фемы, согласно генетической карте, с магниторецепторами... Теперь, выскакиваем.

Восьмой ярус явно приходился на внутренности платформы. Здесь были коридоры, освещенные лишь теплоэлементами, – то есть, предназначенные лишь для зрителей инфракрасного диапазона. Все, как и положено в этом диапазоне, размытое и плывущее. И еще присутствие демона – всегда и везде.

И началась скачка среди вялых бордовых потоков, сочащихся из светильников-теплильников. В конце каких-то концов мы оказались в здоровенном цеху, на сплетении металлических мостков и трапов – десятью метрами ниже была странная ребристая поверхность, наверное, крышка большой-пребольшой цистерны. И вдруг из нескольких щелей в стенах цеха показались фемы с плазмобоями в руках, числом пять.

– Стрелять они здесь не будут, – шепнула Шошана. – Но другие средства воздействия не исключены.

Это хорошо или плохо, что не будут? Пока я задавался таким вопросом, в подтверждение ее слов фемы сложили свои плазмобои на пол и стали продвигаться по мосткам сразу на нескольких уровнях.

– Неужели думают, что они нас месить ногами будут, а мы станем их обнимать. – Я стал наводить плазмобой на ближайшую амазонку. Тут Шошана выдернула обойму из моего оружия. Вот те на.

– Ты чего, сдать меня решила подружкам? Не смогла принципами поступиться?

– Просто здесь принято вести себя прилично. – Она скосила глаза на цистерну.

– Атомный реактор там, что ли?!

Для подъема настроения выудил из кармана раздвижную электрошоковую трубу – этаким "телескопом" я уже не раз показывал кое-кому небо в алмазах. Когда надо, из нее выскакивает невидимый тросик из нанотрубочек с шариком на конце. Чем не знаменитый японский цеп "кусари"?

Тут у меня в глазах еще больше потемнело, а вернее в мозгах – будто сыпанули на голову несколько ведер земли.

Я выстреливаю тросик и его кончик, вооруженный шариком, захлестывает балку. Оп и ля, с помощью своего "кусари" перебираюсь на другой мостик, ради того, чтоб отложить на попозже свидание с двумя девушками. Но я, видно, крепко приглянулся этим кудесницам. Они забрасывают на мой мостик тросики из широкомолекулярных нитей, раз и на нем, два и на меня – с двух сторон.

А я сумел то, что явно выбивалось из диапазона моих возможностей. Прыгнул на руки, а нижней частью тела, которая стала теперь верхней, сделал "мельницу" в лучших традициях марсианского monkey-boxing. Две фемки были сметены как крошки со стола. Сорвавшись с мостика и просвистев положенные десять метров, барышни шлепнулись на цистерну. Ура, система симметрий сработала – они мне, я им.

Тем временем, до Шошаны добралась еще одна подружка, прошмыгнув по потолку на колесном блоке. Шоша поставила блок на удар ноги и даже перехватила противницу за щиколотку. Однако, та выскользнула из захвата, кувыркнувшись вперед. Потом пошла колесом назад, в конце курбета нанесла два боковых удара – ребром ладони по горлу и ногой по голени. Но Шошана словно съежилась, поэтому целой осталась и даже запаяла сопернице пятерней в область солнечного сплетения. Фемка скорчилась, похоже, что от серьезного поражения нервных узлов, и вышла из игры.

Последняя противоборщица пронеслась цепляясь за мостик снизу, почище гиббона, под конец из под ногтей двух ее пальцев развернулся клинок-метаморфант. И нацелился на шею Шошаны.

Я с воплем оттолкнулся от балки, где только что сражался, и оказался на том мостке, где единоборствовали фемки. Не очень ловко всунулся со своим "кусари" меж ними. Лезвие клинка развернулось и устремилось мне в живот. А во мне словно десяток проглоченных пружин сработали.

Я изогнулся дугой назад, а когда клинок должен был вскрыть мне живот, совершил прыжок с переворотом, используя вместо оси руку фемки. В виде следствия ухватил подмышку голову фемки и произвел бросок.

Когда всё прояснилось, я сидел на мостке, выставив ноги вперед, как ребенок, который перекружился на карусели. Смотрел на свой распоротый мундир. Фемка же поднималась на четвереньки, заодно пытаюсь вытащить свой клинок из щели. А Шошана стояла над ней и тыкала ей тремя пальцами в место соединения шеи с головой. Недружественная фемка кашлянула и растянулась на мостке беспомощной тушкой.

– Малой кровью и на чужой территории. Вот как надо работать, – расхвастался я, но Шошана уже подталкивала меня в сторону одной из дверок. А демонометр показывал, что в цистерне находится нитеплазма.

– Шошана, там спора. Зачем Плазмонту этот бочонок? Что там в нем хранится?

– Это материнское вещество, – скорбно призналась напарница.

Значит, что-что, а матка у фемов есть. Бесформенный слизень, который является по совместительству коллективным родителем и предводителем. От этого монстра фемки получают все: гены, воспитание, радость. И отдают ему все, включая жизнь.

– Это душа всех фемов. Центр симметрий, – как-то неуверенно, будто пытаясь усыпить себя, защебетала ритуальные фразы Шошана.

– И также как душа любого отдельного человека, она может быть захвачена демоном. Только последствия будут куда неприятнее. Контроль демона над всеми фемами – это же жуть!

Что там в Шошке творилось секунд пять, не знаю. Потом она выхватила сквизер. Честно говоря, я не знал, кого она обработает.

Для меня обошлось – она выстрелила в одну из трубок, отходящих от цистерны. И я услышал, нет почувствовал, как там, внутри емкости, что-то заворочалось. Во мне это отозвалось, где-то под ложечкой, чего уж говорить о Шошанке. Она и виски сжала, и даже заурчала.

Я понял, Шошана стала – по своему мнению – чем-то вроде матереубийцы, поэтому обхватил ее за плечи и потащил к двери, на которую показано было минуту назад. Та действительно представляла собой незапертый выход. А за ней имелся крохотный лифт.

– Нижнюю кнопку, – хрипнула она. Я нажал, что полагалось, и стал ждать. Это самое неприятное, когда ты нервничаешь, выделяется адреналин, а надо просто застыть и не думать о том, доедешь или нет. Просто истлеваешь изнутри, как масляная тряпка, брошенная на горячую плиту. Но мы добрались до самой нижней палубы, где среди плетения труб и кабелей, змеился матовый блеск пневмопроводов. Я прижал Шошку к груди, она тоже ухватилась за меня, затем мы рухнули на аварийный клапан, который развернулся и втолкнул нас в воздуховод.