Конечно, кровь (СИ)

Глава 5 ТЫ ТОЖЕ КРЫСА

Рассуждая здраво, после разговора с Чапати мне было нужно срочно возвращаться домой. К сожалению, вместо этого после разговора с Чапати я направился не совсем домой.

Точнее, совсем не домой.

Ещё точнее — чуть ли не в противоположную сторону…

Мысль о том, что я заручился (относительно малой ценой, кстати, а нападки Нискирича уж как-нибудь переживу…) поддержкой столь ловкого и пронырливого сыскного цеха, как «Ломкая горечь», подхлестнули меня эффективнее самой крепкой чинги. При этом вдруг скрутив живот в таком приступе голода, что чуть не помутнело в глазах.

Да, подчас именно голод — банальный голод, — заставляет нас совершать самые необдуманные поступки. Моим в данном случае стало решение заложить небольшой крюк, проехать через «Каначанкха» и запастись для нас с Ч’айей двумя огромными порциями вкуснейшей во всём Бонжуре лапши.

Выжимая из крохотного гендо последние силы, у Щупа я оказался буквально через десять минут. Шумного хвостатого народа на улицах становилось всё меньше, гуляки сворачивали накачку пенным или крепким, и постепенно расползались отсыпаться.

Впрочем, вокруг забегаловки темнокожего чу-ха роилось традиционно немало оголодавших; почти все — на втором, пешеходном ярусе поверх колёсно-транспортного перекрёстка.

Вообще, конечно, было странно, что кто-то в принципе разрешил Щупу обустроить лапшичную в полой колонне посреди пересечения 9-ой и Ричикино. Но получилось удобно: хочешь — подходи за заказом сверху, через крытые галереи, крест-накрест перекрывавшие небольшую площадь Кана; хочешь — подкатывай по проезжей части, где даже обустроена пара парковочных кармашков.

В одном из таких я и оставил гендо, даже не пристегнув к поручням (символ «Детей заполночи» на кожухе аккумулятора работал лучше противоугонной системы).

Подступил к изогнутой стойке, выходящей прямо на перекрёсток; взгромоздился на высокий барный стул, широкий и глубокий, рассчитанный явно не на человеческую жопку. Сейчас на нижнем ярусе «Каначанкха» я был почти один, и только на противоположной стороне кольцевой стойки допивали суп две молоденькие гулёны.

В метре за моей спиной гудела дорога, проносились гендо и фаэтоны в колёсном режиме. Казалось бы, такое соседство вызывало тревогу и с гастрономическим уютом точно не ассоциировалось; однако по-своему давало иллюзию некой защищённости, не позволяя абы кому подступиться с тыла.

Я не совсем ожидал, что Щуп — первый повар и непосредственный хозяин лапшичной, — окажется на рабочем месте в столь поздний час, но тот неторопливо выплыл из-за варочного котла.

— Куо-куо, здоровяк, — я широко улыбнулся и показал ему скрещённые пальцы, — ты вообще спишь?

— Куо-куо, терю! — он оскалился в ответ, тяжело облокотился о стойку. — Судя по виду, пунчи Ланс, ты тоже бросил это бесполезное занятие!

Мне нравился Щуп. Синевато-угольной масти, он являлся одним из редких известных мне «двойных пасюков», чья кожа под шерстью тоже была тёмной, практически чёрной. Кстати, я ему вроде как тоже нравился. Может быть, потому что Щуп ко всему прочему тоже уродился бесхвостым манксом?

Красные, почти алые с оранжевыми прожилками глаза создавали почти демонический образ. Который, впрочем, сам Щуп едва ли поддерживал — вид зачастую имел разбитной и приятельский, а пят о к легкомысленных золотых колец в левом ухе и вовсе разрушали зловещую картину.

— Неужто всё так плохо? — я невесело ухмыльнулся и удобнее устроился в чашке стула.

— Ну…

Щуп сделал вид, что всерьёз задумался. Даже потёр подбородок крепкой ладонью в россыпи мелких ожогов от раскалённого масла:

— Скажу так: твоя новая одёжка выглядит немного лучше старой. А вот то, что торчит над воротником, весьма напоминает свинячью жопу. Да, точно. Жопу, которая пролежала на солнце. Дней пять, кха-кха!

И он рассмеялся, от удовольствия прихлопнув по стойке.

— Да, пунчи, я тоже рад тебя видеть, — покивал я и протянул кулак, об который он дружелюбно стукнулся своим огромным.

Самое любопытное крылось в том, что Щуп никогда не состоял в казоку. И ни одной не платил, причём весьма давно. Однако, так повелось, темнокожего не трогали. Он стал частью Бонжура, его плотью и духом, и вытрясти с него мзду считалось крамольным даже на уровне предположения.

Сам Щуп, в свою очередь, платил району тем же юном, раз за разом кормя казоку-йодда любой масти очень простой, но очень вкусной едой, и никогда не сдирая за это втридорога.

— Ну так что, Ланс, ты по моей морде соскучился, или всё же пожрать?

— Пожрать, пунчи. Давай две своих самые вкусные порции в кисло-сладком. И побольше специй.

Он с пониманием кивнул.

— Варим как обычно?

Я изогнул бровь в демонстративном недопонимании. Уточнил:

— А Бонжур — лучшее место Юдайна-Сити?

Щуп снова рассмеялся, кивнул, а потом важно причмокнул.

— Я бы ответил тебе, терю, но только если бы мог сравнить.

Полированные когти повара зацокали по отверстиям стоечного клавиатона, отдавая распоряжения в глубину колонны, где пряталась пропахшая специями кухня.

У меня засосало под ложечкой. Можно было не сомневаться, что заказанная лапша будет просто запредельной, в консистенции шикошико, как и полагается — чуть недоваренной, сочной и упругой.

— Десять минут, пунчи. Бросай рюкзак, поешь без спешки.

— Я ненадолго. Дела. Прихвачу с собой.

— Ла-адно, — с внезапной обидой кивнул хозяин «Каначанкха». — Ладно, Ланс, это твоё право — использовать старика, как пищевой комбайн. — На его морде тут же появилась улыбка, широкая и плотоядная, а в пугающих красных глазах запрыгали смешливые искорки. — Рассказывай, что нового?

Я пожал плечами.

— Про «Шутов» уже слышал?

Повар разом помрачнел. Но я не дал ему прокомментировать или ответить.

— В общем, пусть улица знает — Нискирич не даст ублюдкам воли.

Темная бровь Щупа с интересом взметнулась:

— Твой отчим сам так сказал?

— Отвечу так, пунчи: если бы у выродков было крыльцо, вчера утром на нём бы разбили не одну тарелку.

— Кха-кха, рад слышать!

Лапы темнокожего нырнули под стойку, с проворством фокусника извлекая кувшин и пару пиал. Он отточенными движениями плеснул две порции паймы, себе без мяты, мне со щепотью. Клал траву бережно, сжав самыми кончиками когтей — как и прочие чу-ха, он не очень-то любил её чистый запах.

Мы отсалютовали друг другу, выпили.

В динамиках «Каначанкха» заиграла безликая песня «Восьмого цвета радуги». Щуп торопливо проглотил пайму, издал странный звук и торопливо сделал погромче. Самочки на другой стороне стойки радостно взвизгнули.

— Отличная, кстати, песня! — со знанием дела прокомментировал немолодой повар, доказав мне, что День Удивления и не думает заканчиваться.

— Пунчи! Как старая крыса вроде тебя вообще может слушать этих молокососных писклях⁈

Тот хмыкнул, подался ко мне через стойку.

— Поосторожнее, терюнаши, — вкрадчиво сказал он и прищурился. Пальцы его сжались в кулак, и я в очередной раз задумался, что до приготовления пятнадцати видов лапши красноглазый явно мял тесто совсем иного рода, — в местах, откуда я вышел, это слово считается весьма обидным, сисадда⁈

Но напугать не удалось, как не удавалось ни разу — Щуп тут же расхохотался:

— Ладно, пунчи, не бзди, ты ведь тоже крыса… — Меня окатили привычным оценивающим взглядом. — Хоть и очень странная.

Я устало улыбнулся в ответ, надеясь, что это всё же не так…

Мы выпили ещё по одной пиале, а затем повар мотнул лобастой башкой в сторону динамиков.

— Не знаю, чем ребятки меня зацепили… наверное, и правда старость подкралась. Но на концерт к ним я вырваться попробую. Слыхал, через несколько дней в «Абиман Арене», в честь победителей-штормболистов «Единения боли и радости»? Половина гнезда соберётся, остальные будут смотреть через «мицуху» на площадях. Ух, шумно будет… Я, конечно, хочу на стадион… если, кха-кха, такого как я вообще пустят в Чучсин…

Разумеется, я не удержался от саркастичного комментария:

— Не понимаю, Щуп, как богатенькие безголосые малявки вообще способны собрать самый крупный стадион Юдайна-Сити?

Щуп поджал губу и важно покивал.

— О-о, пунчи, ты недооцениваешь стаю из «8-Ра». — Он понизил голос, украдкой глянул по сторонам. — Знаешь, иногда мне кажется, что их власть над поклонниками куда сильнее власти Смиренных Прислужников…

Я потряс пиалой и скатил на язык последние капли мятной паймы. Искоса взглянул на повара, укоризненно покачал головой:

— Ах, какие опасные слова…

— О, молю, только не доноси на меня в «Лотос»!

И Щуп страдальчески свёл перед собой широкие ладони.

— Ну, пунчи, — мне удалось многозначительно причмокнуть, — я ведь не настолько превратился в крысу, сисадда?

Он шумно расхохотался, я следом. Слушая смех темнокожего манкса — гулкий, зычный и искренний — я вдруг подумал, что в кутерьме последних недель мне явно не хватало такого дружеского общения…

Щуп тем временем утёр прослезившиеся глаза и сверился с дисплеем за стойкой.

— Ещё пару минут, пунчи, и готово.

— Терпеливо жду, — ответил я, изнывая от голода.

В этот момент на основную гаппи и поступил вызов.

На мгновение мне вдруг представилось, что это Ч’айя. Как-то разобралась в управлении центральной консолью норы, и теперь вызывает меня, волнуется, потеряла и ждёт… Но уже через секунду, едва взглянув на браслет, я убедился, что это совсем не девчонка.

Щуп вопросительно приподнял мохнатую бровь, а я жестом дал понять, что вынужден ответить, а сам разговор в равной степени важный и приватный. Он покивал и с пониманием отошёл вглубь кулинарных владений, окутанных паром из варочных чанов.

— Чего тебе нужно⁈ — процедил я, едва красноглазый чу-ха оказался вне зоны слышимости. — Как видишь, я не упился вусмерть, так что…

— Мне казалось, Ланс, ты сам этого хотел, — спокойно перебило меня существо, называвшее себя Данавом фер Шири-Кегаретой. — Или я ошибся?

— Байши… давай ближе к делу, сисадда? Я смертельно устал и хочу…

— Я слышу тебя Ланс, — голос джинкина-там в заушнике был таким чётким, словно Карп сидел у меня на плече. — Времени не очень много, но… Не так давно я обещал кое-что рассказать. Кое-что важное. Время пришло.

Новость заставила меня подобраться на неудобном стуле и чуть не потерять равновесие. Свежий глоток паймы выветрился, будто я уже неделю не прикасался к бутылке. Свинцовость из плеч перетекла в ноги, сразу ставшие тяжеленными.

Окружающее теперь воспринималось, словно через толстое запотевшее стекло. Вот Щуп беззлобно ругается на поварят; а вот девчонки на дальнем конце стойки допили суп, оседлали украшенные блёстками гендо и покидают островок обжорства, вливаясь в чахлый ручеёк ночного движения.

— Ты расскажешь про мою стаю, — негромко произнёс я.

И это был не вопрос. С одной стороны, мне нестерпимо хотелось услышать «да». С другой стороны, Песчаный Карп вызывал меня предельно не вовремя. Да что там⁈ Разом чихнуть и воздух испортить — и то более удачное совпадение!

— Допустим, — спокойно ответил Шири-Кегарета в моей голове. — Но должен предупредить, Ланс. Во-первых, как я и упоминал во время нашей первой встречи, правда может тебя расстроить. Во-вторых, это вообще будет непростая беседа…

Я осторожно сглотнул комок в горле, рассеянно покачал пустой пиалой. Да, благодарю, меня уже известили, что наступила Эпоха Непростых Бесед. Вероятно, джи-там каким-то образом всё же уловил степень моего замешательства.

— Ты не передумал, Ланс?

Пиала со стуком вернулась на стойку. Вздохнув, словно перед прыжком через пропасть, я сжал кулаки и спросил со всем равнодушием, какое только мог наскрести в себе этой бесконечной ночью:

— Где и когда?

Казоку-хетто «Уроборос-гуми» замолчал, будто просматривая ежедневник.

Тишина становилась тяжёлой, неприятной, а из глубин кухни на меня изучающе поглядывал Щуп. Дав ему понять, что разговор ещё не окончен, я терпеливо ждал. И только через минуту напряжённого вслушивания в тишину заушника вдруг сообразил, что контакт оборван.

Экран гаппи только подтвердил мои опасения.

И что это, байши, было⁈

Я покривился и краем глаза заметил, как на крупном гостевом табло «Каначанкха» высветился номер моего заказа. Раздражённо прокрутил список личных контактов, почти готовый сыграть в навязанную Господином Киликили игру и самому связаться с его профилем «миц-блица».

За спиной взвизгнули шины грузового фургона, с трудом вписавшегося в поворотное кольцо перекрёстка. Щуп прихватил увесистый пакет с двумя порциями божественной лапши, подбросил туда подарочный пучок зелени, и направился к стойке, всего на долю секунды скрывшись за массивной печью.

Вот только когда темнокожий и смешливый владелец лапшичной на перекрёстке 9-ой и Ричикино вернулся к моему месту с заказом, передавать его было уже некому…

Потому что «почти чу-ха» — бесхвостый, бледнокожий, коротконосый и похожий на высушенный свинячий анус, — в этот момент лежал на полу фургона без окон, куда его прямо с высокого барного стула рывком затянули две пары сильных когтистых лап.

Захлопнув бортовую дверь, фаэтон рванул с уже знакомым визгом, а в мою скулу ткнулся холоднющий ствол башера…

Что лукавить? Грохнулся я знатно.

Если бы не рюкзак, то дух бы вон, ещё и затылком бы приложился, но повезло. Ощущая прикосновение железа к лицу, я примирительно раскрыл ладони, даже не пытаясь отбиваться. Быстро осмотрелся, насколько позволял полумрак салона.

Надо мной нависали двое чу-ха. Не самого субтильного сложения, со шрамироваными мордами, оба тёмной масти, без опознавательных знаков какой-либо казоку. Третий управлял фургоном, время от времени поглядывая назад и подёргивая ушами. Где-то я в подобной поездке уже участвовал, причём совсем недавно…

Напрягая зрение, я заставил себя найти в одежде, имплантах или татуировках похитителей хоть что-то, указывающее на принадлежность. И почти сразу сдался, обречённо решив, что угодил в лапы к «Кислотным шутам»…

Впрочем, откуда у диких двинутых кочевников фаэтон⁈

Да и я им понадобился бы едва ли…

О, добросердечная и всевидящая Когане Но, пусть это будет дурной сон уморённого усталостью и недосыпом терюнаши⁈ Но блеск воронёного ствола у моей щеки говорил, что это отнюдь не сновидение. Скорее — иллюзорная обманка сознания, когда тебе кажется, что абсолютно такие же события в твоей жизни уже происходили.

— Наверное, вы обознались, парни… — с дружелюбной улыбкой просипел я, осторожно отстраняясь от башера. — Давайте я достану из рюкзака клановый жилет, вы всё поймёте, извинитесь, и мы разойдёмся своими дорогами, сисадда?

Ответом мне было угрюмое молчание, заставившее остро пожалеть, что кроме жилета в рюкзаке остался и «Молот».

Один из похитителей сдвинулся в сторонку, не опуская оружия; второй нагнулся, прихватил меня за воротник и дёрнул, усаживая к борту. К счастью, ни обыскивать, ни срывать «болтушки» с рук хвостатые не спешили, вновь освежив в памяти незабываемый вечер на старом складе недалеко от Черноводного канала…

Безоружный продолжал нависать, небрежно придерживаясь за поручень. Вооружённый уселся напротив, не отпуская с прицела. Если его и подмывало прокомментировать мой наряд, он оказался весьма сдержан.

Ещё раз осмотревшись, я сделал вывод, что с такого расстояния из башера не промажет даже самый косоглазый чу-ха. Тогда я трижды оттаскал себя на самых огромных бычьих *ях… и тут же простил: кто, ради всего святого, вообще мог знать, что для визита в «Пламенное колесо» мне понадобится верная безрукавная бронекуртка?

— Парни, давайте-ка ещё раз, — облизав пересохшие губы, предложил я, и даже улыбнулся нависавшему. — Не очень понимаю, с какой целью присоединился к вашей славной…

И тут заметил, что стоявший держит лапу поперёк груди, а рукав короткой куртки на ней закатан так, чтобы обнажать гаппи. Ровно так, как если бы ублюдок решился заснять происходящее на камеру «болтушки».

Наверное, полное понимание пришло именно в этот миг — я оборвал фразу и покорно умолк. Несмотря на то, что на лодыжках моих новых друзей не виднелось ни специальных приспособлений, ни вживлённых в плоть зажимов, никем кроме «Вёртких прыгунов» трио красноречивых типов оказаться не могло.

Сейчас, после наисвежайшего рассказа Нискирича об объявлении войны, вероятность этого предположения была значительно выше, чем во время моей недавней поездки в багажнике Пыльного.

Я выдохнул через зубы, пытаясь не запаниковать.

Что похищение означало в перспективе? Выдвижение требований «Детям заполночи», безусловный отказ Нискирича фер Скичиры идти навстречу этим требованиям, отрезанная голова пасынка в красивой подарочной коробке и оставшаяся в чудовищном одиночестве Ч’айя…

Я поднял голову:

— А может, это шутка? — Вероятно, мой нарочито легкомысленный тон удивил мордоворотов, заставив переглянуться. — Розыгрыш, да? Если так, то он удался, сисадда? Давайте закругляться, передавайте привет заказчику, — я с пониманием кивнул на активированную «болтушку», — и высадите меня в любом месте. Хоть вот сейчас. Ну, или сейчас. Да хоть бы и здесь, я доберусь…

Чу-ха с башером в пальцах с влажным причмокиванием разлепил пасть. Молниеносно облизал серые резцы, повёл угловатой башкой. Ствол опасно качнулся.

— Пожалуйста, терюнаши, помолчи, — попросил он довольно писклявым голосом, едва не заставив меня истерично всхлипнуть. — Мы просто стараемся быть вежливыми. И не причинить лишнего вреда Сыну Бонжура, сисадда?

Я чуть не рассмеялся, чисто и искренне, как несколько минут назад смеялся над подначками темнокожего Щупа. Да уж, это явно не Безухий (будь милосердна с его гнилой душонкой Когане Но!) со своим монотонным «захлопни пасть!»…

И вдруг в мозгу сверкнуло молнией очередного озарения.

— Вас послал Песчаный Карп⁈ О, я хотел сказать, уважаемый господин фер Шири-Кегарета, конечно же! Это он наблюдает за нами сейчас? Будьте любезны передать, что я действительно готов к разговору. Ему не стоило прибегать к подобным методам, даже если господин хотел продемонстрировать всю «тяжесть» предстоящей беседы… Уверен, что могу привести многоуважаемому фер Шири-Кегарете знакомый и весомый аргумент, способный заставить эту чудесную колымагу незамедлительно остановиться и открыть двери, сисадда?

И я уставился в объектив чужого гаппи, как бы невзначай повертев на запястье свою бесценную «болтушку». Вместо ответа чу-ха с башером лишь тяжело вздохнул и поморщился, будто кручинясь над моей непроходимостью.

— Пожалуйста, замолчи, — почти взмолился он, но сделал угрожающий нажим на последнем слове. — Не нужно версий, предположений, хохотушек, подколок и угроз, хао? Ответишь на единственный вопрос, а потом катись на все четыре стороны. Но сейчас — придержи язык.

Я подвигал затёкшей шеей, уселся удобнее и одновременно чуть отодвинулся от нависающего немногословного крепыша.

— А кто сказал, что я вообще стану отвечать?

Писклявый пожал плечами и свободной лапой подтянул хвост, чтобы тот ненароком не касался моей ноги.

— Да мне, в общем-то, насрать. Нас попросили кое-что узнать, терю, сисадда? Мягко узнать, по возможности. Но если придётся, мы своё дело знаем…

И он замолчал, причём до того многозначительно, что стало тошно.

Чудесно! Просто чудесно! Почти семь лет прожил я в Бонжуре, каждый день таская свою хрупкую тушку по его опасным улицам и не менее опасным переулкам, и оставался цел (чаще всего). А что сейчас? Второе похищение за неделю!

Ладно, хоть душить не стали, и на этом поклон до хвоста… а ещё разница состояла в том, что сейчас за мной не следил горемычный Прогиб, способный в самый ответственный момент самоотверженно прийти на подмогу…

Прочистив горло, я привстал и расправил под задницей смятое пальто, мимоходом убедившись, что нож и кастет остались на привычных местах. Фаэтон мягко катил по улицам Юдайна-Сити, даже не пытаясь подняться в силовой полётный коридор. Я попробовал считать повороты, за которыми почти следил с момента похищения, но убедился, что момент безнадёжно упущен.

— Кто бы вас ни послал, — сказал, на этот раз глядя в сторону лобового стекла и пытаясь хотя бы примерно угадать местоположение транспорта, — всё происходит неправильно, сисадда? В последний раз предлагаю, парни, давайте начнём зано…

— В последний раз предлагаю — замолчи, терюнаши.

На этот раз в писклявом голосе вооружённого чу-ха не было и намёка на добросердечие. Он сунул левую лапу в карман широких штанов и вынул блестящий чёрный шарик с выдвижными шипами:

— Смотри, пунчи, это кляп из уютного дома. Хочешь, чтобы я воспользовался?

Вместо ответа я замолчал и вежливо улыбнулся. Почти сразу ощутив, что с «низким писком» сейчас едва ли что-то выйдет, даже если начать сию секунду готовить свой спасительный дар…

Фаэтон начал подниматься, но не в воздух, а по наклонной поверхности; висевшего на поручне Молчаливого качнуло, едва не опрокинув на меня. Чу-ха сдавленно ругнулся, быстро восстановил равновесие, а шанс для молниеносного удара кастетом в мохнатое ухо тут же испарился…

Мысли путались от усталости, и их связности не помогал даже кипящий в крови адреналин. С одной стороны, пустынный зверёк в моей голове советовал драться и бежать. С другой — молил не делать глупостей и выжидать. В конце концов, возжелай неизвестная троица грохнуть Ланса Скичиру, известного на всю округу Сына Бонжура, сделала бы это ещё у лапшичной, не так ли?

Теперь фургон двигался по спирали, это ощущение было сложно с чем-либо перепутать. Значит, водитель добрался до въезда в многоэтажную стоянку? Или, быть может, до эстакады крупного здания… скажем, «Слюдяного небесного моста»?

Я выбросил из головы опасно-упаднические мысли — для района Уроборос в салон по пути проникало слишком мало шума и знакомого света от уличной иллюминации.

Подъём прекратился, под колёсами захрустело.

Передвижная тюрьма прокатила ещё с десяток метров и остановилась. Писклявый остался сидеть напротив, не опуская башера, его напарник распахнул сдвижную дверь и жестом поманил наружу.

Сунув руку в карман пальто и плотно вбив пальцы в ячейки кастета, я послушно выбрался, чуть не поскользнувшись на острых бетонных обломках. Огляделся, не спеша отходить от фургона, но в спину ткнули стволом.

Мы действительно находились на плоской крыше парковочного стакана, пустого и очень старого, почти разрушенного временем и вандалами. Справа у прорехи ограждения виднелись остатки разобранной силовой линии для летательных аппаратов, за спиной темнел зев эстакады для подъёма колёсных.

Слой мусора, осколки, куски бетона, поваленные фонарные столбы и несколько сгоревших фаэтонных остовов завершали оптимистичную картину. По меркам Бонжура здесь было очень темно.

За пределами стоянки из мрака проступали глухие задники жилых комплеблоков и нависали безликие коробки складов. Я не узнал места, но на первый взгляд разговорчивая троица притащила меня на окраину Ишель-Фава, и если это так, то слева на западе сейчас мерцала огоньками уличных костров геджеконду Благолепие.

В пасмурном сознании мелькнула неуместная ирония — кому, скажите на милость, вообще пришло в голову давать столь изысканные названия вонючим перенаселённым кварталам откровенной бедноты?..

Хлопнув дверью, к нашей скромной компании присоединился водитель, меня рассматривая хмуро и определённо без симпатии.

Я постарался встать так, чтобы позади не оказалось ни одного чу-ха, но Писклявый с башером толково сместился на фланг. Расставив ноги и второй рукой нащупывая выкидной нож, я с вызовом уставился на активную «болтушку» Молчаливого:

— Ну, вроде приехали? Что нужно?

Ответил, к моему удивлению, сам Молчаливый.

— Один вопрос, — произнёс он. Приподнял свободную лапу, будто призывал выждать, и продолжил после короткой паузы. — В твоих интересах быть честным. Ответишь — пойдёшь своей дор о гой.

— *уй с вами, спрашивайте!

Я хотел небрежно и дерзко сплюнуть под ноги, но во рту предательски пересохло, и я только измазал щетину на подбородке.

— Что именно, Ланс, тебе известно про один важный фазокубитный юнму? — будто повторяя заученное, протараторил Молчаливый, больше поглядывая на гаппи, чем на меня.

У меня ёкнуло сердце.

Невольно отпустив рукоятку ножа и утирая слюну рукавом пальто, я внимательно оглядел похитителей, не заметив ни капли злобной напряжённости. Не считая наведённого на меня башера, конечно, но это в Юдайна-Сити едва ли может считаться проявлением агрессии.

Молчаливый терпеливо ждал ответа. А я суматошно вспоминал, что во всём огромном гнезде это хитрое словосочетание произносил только при одном единственном чу-ха… Взглянул на Писклявого, на водителя, ещё раз прикинул расстояние до эстакады.

— Парни, — на этот раз мой голос прозвучал сипло, словно я не пил со вчерашнего утра, — при всей завязавшейся дружбе и взаимопонимании, но я не могу ответить на этот вопрос.

Выходит, нелепое представление с похищением и приятельской беседой на крыше старого парковочного комплекса затеяли «Жёлтые котелки»? Тогда почему схватившие меня казоку-йодда не носят традиционных головных уборов? Не хотят подставиться и всерьёз схватиться с «Детьми заполночи»? Так ведь я всё равно расскажу Нискиричу. Если пожелаю, разумеется. И если останусь цел, что тоже немаловажно.

Или всё же Песчаный Карп таким образом решился проверить меня на вшивость?

Писклявый протяжно вздохнул.

— Ланс, нам очень нужен этот ответ, — после секундной паузы произнёс Молчаливый, и теперь я окончательно убедился, что он озвучивает услышанные в заушнике реплики. — Пожалуйста, будь честен и ничего не утаивай. Не заставляй парней прибегать к неприятным способам извлечения информации…

Словно в доказательство его слов водитель фургона вынул узкий длинный нож, прислонился к борту фаэтона и принялся чистить когти. Писклявый сделал шажок, рассматривая меня оценивающе, будто решая, куда пустить первую фанга.

Я машинально подался назад. Спросил, примеряясь к рывку, но всё же не торопясь бросаться в атаку:

— Вы же понимаете, что с этого момента безобидный допрос может перерасти в настоящую вражду кланов?

Да, признаюсь, фатальная вера в здравомыслие неприятеля довела до погребальной печи не одну славную крысу Юдайна-Сити. Но что я мог поделать с собой в этом размазанном состоянии?

Водила отлепился от фаэтона. Двинулся ко мне, покачивая клинком. Писклявый пожал широкими плечами: дескать, не обессудь. А Молчаливый вдруг опустил голову, будто рассмотрел что-то интересное среди бетонного крошева.

— Господин?.. — Он повысил голос и даже постучал кончиком когтя по заушнику. — Меня слышно? — Мордоворот полистал настройки гаппи, определённо забарахлившего. — Вэй-вэй, слышно⁈ Байши, да он отключился!

Последняя фраза со всей очевидностью была адресована напарникам, тут же застывшим на местах. Я шкурой ощутил опасную неуверенность, охватившую всех троих.

Затем Писклявый вздрогнул, подёргал носом и пригладил левое ухо.

— Но задачу же не отменил? — всё тем же смешным голосом озвучил он совершенно не смешную мысль, и снова уставился мне в глаза. — Давай-ка, терюнаши, ты ответишь на вопрос, мы запишем всё до последнего словечка, а затем расстанемся, сисадда?

Я не успел ответить. Нет, не на вопрос невидимого манипулятора, тут я ещё планировал пободаться. Я не успел среагировать даже на прямую угрозу Писклявого. Ни шуткой, ни словесной контратакой, ни даже мольбой, тоже способной выиграть мне немного времени…

Потому что левое ухо чу-ха с башером вдруг брызнуло фонтаном кроваво-розовой кашицы, и тот совсем не грациозно грохнулся на бок. На бесконечную долю мгновения крыша заброшенной стоянки погрузилась в неподвижность, будто примороженный свето-струнный слепок.

Отвисала челюсть водителя, ошарашенного внезапной гибелью товарища; отрывал недоумевающий взгляд от «болтушки» его немногословный сосед; пытался ошалело осознать случившееся я сам.

Ещё через секунду в горле Молчаливого чавкнуло, раскрываясь входным отверстием влетевшей фанга, и того отшвырнуло на пару шагов.

Последний казоку-йодда сообразил чуть быстрее меня, всё ещё стоявшего в полный рост — рванулся к фургону, вереща на ходу и подпрыгивая… Третья фанга прошла так близко от моего лица, что я услышал её посвист и практически ощутил ударную волну.

В затылок водителя фургона стукнуло с характерным треском, он почти крутанулся через голову и распластался на бетоне.

Тогда с места сорвался и я сам.

Прыгнул, как если бы от этого зависела моя жизнь. Впрочем, так оно и было, а потому одним неказистым нырком я влетел в открытую бортовую дверь фаэтона, второй раз за ночь болезненно прикладываясь о ребристый металлический пол. Перевернулся, стягивая рюкзак и ногой задвигая створку, нашарил «Молот», выхватил и прижался к стенке.

Сердце колотилось так, словно просилось немедленно выйти из фаэтона прогуляться без моего согласия. Ладонь под перчаткой вспотела, лил пот и по спине.

Если верить глазам, в похитителей стреляли из дальнобойного ассолтера, пробивного и точного. Примерный анализ траектории указывал, что стрелок расположился в комплеблоке (на крыше или верхних этажах) за моим левым плечом. И явно — учитывая меткость поражения целей, — не собирался трогать моё безволосое тельце…

Меткость, да… Она, прямо скажем, впечатляла. Конечно, на сотню обученных стрельбе чу-ха рано или поздно находился уникум, способный удивить даже меня. Но такая статистика лежала почти в мифологической зоне. Три цели из трёх с дистанции в сотню шагов? Наповал?

Признаюсь честно, я был напуган и обескуражен…

За пределами фаэтона царила тишина. Пригнувшись между высокими передними сиденьями, я попытался хоть что-то высмотреть на дисплеях заднего и бокового видов. Но тёмные глыбы комплеблоков и складов ничуть не отличались от увиденного десятью минутами раньше.

Чуть успокоившись, натянул под пальто кобуру, спрятал башер, и осторожно (очень осторожно) приоткрыл боковую дверь. Совсем чуть-чуть, при этом благоразумно держась подальше.

Ничего не произошло.

Подавшись вперёд, я изучил неприглядную картину.

Что ж, сомнений не оставалось — все трое похитителей и несостоявшихся пытателей были безнадёжно мертвы. Раскинувший лапы водитель лежал на животе у правого переднего колеса, Писклявый — почти за кормой, а Молчаливый в нескольких метрах от фургона.

Я взвесил шансы.

Прикинул, какова вероятность, что сам стану следующей целью стрелка. Убедился, что она совсем не велика. Но всё равно отбросил мысли добраться до лапы Молчаливого, сорвать с неё гаппи и выяснить, для кого же покойничек вёл мицелиумную трансляцию… В конце концов, можно было спорить, что ячейка зашифрована.

Тогда я мягко прикрыл бортовую створку, с кряхтением пролез между сиденьями, открыл правую переднюю дверь и (подышав часто и мелко, чтобы справиться с возможной паникой) дотянулся до карманов водителя, почти сразу (хвала Когане Но!) нащупав карту запуска.

Визг четвёртой фанга не рассёк тишину предрассветной ночи. Лишь слышались пьяные крики из соседнего двора, да гудели фаэтоны на ближайшей улице. Заблокировав замки, я снова перевёл дух и перебрался на водительское сиденье.

Возможно, утром мне стоит переговорить с Нискиричем.

Возможно, даже отправить на место расстрела нюхачей казоку, способных не только выяснить принадлежность почиканной троицы, но и вызнать что-то о стрелк е. Но всё это я собирался сделать не раньше позднего утра, когда, наконец, под моей щекой хотя бы несколько часов пролежит не грязный рифлёный пол чужого фургона, а любимая подушка…