Королевская охота

ГЛАВА 45. ТРАГЕДИЯ

Когда Эктор передал свой разговор с наследником Блетарену, старый вельможа поднял руки к небу в знак благодарности. В первый раз, может быть, за долгие годы надежда зародилась в его сердце, и он предался мечтаниям. В чем могли отказать будущему королю Франции? Оставалось ждать только несколько дней, не более как несколько недель, и престарелый отец сам поведет свою дочь к алтарю.

Вечером при прощании Блетарен обнял Эктора и соединил его руку с рукой дочери, сказав:

— Дети, мы можем ждать. Ночь проходит, и для нас начинает светать.

Удар грома должен был пробудить всех троих.

9-го февраля 1712 года её высочество наследница внезапно занемогла, 12-го её уже не было на свете.

Она была прелесть и душа двора. С её смертью траур поселился в Версале. Странная болезнь, её похитившая, не имела названия. На её теле показались страшные признаки. К ужасу этой внезапной кончины присоединялся ужас её неизвестной причины. Грозные слухи носились между придворными; повторяли шепотом слова, вырвавшиеся из уст медиков; пересказывали некоторые замеченные признаки, и ужасные подозрения, переходя из уст в уста, поколебали вскоре умы самые твердые и самые неверующие.

13-го его высочество наследник отправился в Марли, чтобы не видеть погребальных приготовлений, готовых наполнить своим ужасом комнату усопшей. Король выехал из Версаля в ночь и ожидал внука.

Людовик XIV был более растроган, чем хотел показать; смерть её высочества наследницы была величайшим огорчением, которое он когда-либо испытал. При жизни она его развлекала, и он любил её за доставляемую радость. Она умела нравиться этому угрюмому и важному старцу, для которого в жизни уже не оставалось радости. Выходя от нее, когда дыхание смерти уже коснулось бледного лица наследницы, король заплакал.

Небольшое число придворных собралось в приемной в Марли, чтобы приветствовать наследника. Шавайе, Рипарфон и Фуркево прибыли первыми. Когда наследник показался в дверях приемной, придворные вздрогнули.

Перед ними был другой человек. На лице принца был заметен отпечаток ужасного расстройства. Его глаза были красны. В них читалось выражение безграничного всепожирающего отчаяния. Смертная бледность покрывала его руки, по которым пробегала иногда лихорадочная дрожь. Блеск молодости исчез с лица, постаревшего на десять лет. Наследник шел медленно, глядя перед собой невидящими глазами.

Движение в толпе придворных пробудило его от горестного уныния. Он поднял голову и окинул собравшихся взглядом. Рипарфон, Шавайе и Фуркево приблизились, чтобы с ним раскланяться; он узнал их и грустно улыбнулся.

— Я не забыл о вас, маркиз, — сказал он Эктору

— Выше высочество, — произнес Эктор, готовясь поднести к губам руку принца.

— Не благодарите меня, — сказал принц, — пребывая в собственном несчастье, приятно сделать немного добра…Жизнь поддерживается в нас счастьем наших друзей.

Две слезы блеснули на ресницах наследника.

— Я собрал доказательства для короля, — продолжал он, — и с ним скоро переговорю…Но вы позволите мне отложить это на несколько дней, не так ли?

— Ваше высочество, думайте только о себе, об одном себе! — вскричал Эктор.

— О себе? А зачем я буду думать о себе? Я теперь один.

Голова наследника опустилась на грудь, руки бессильно повисли, а лицо покрылось бледностью.

Глубокое молчание водворилось вокруг. Придворные, неподвижно застыв в приемной, старались сдерживать дыхание. Даже самые молодые и легкомысленные уважали ту необъятную горесть, в которую погрузилась душа принца.

Между тем король ждал принца, который оставался неподвижным.

— Ваше высочество, — сказал Рипарфон, — король вас ожидает. Перенесите это последнее испытание с мужеством.

— Ваше высочество, — сказал Рипарфон, — король вас ожидает. Перенесите это последнее испытание с мужеством.

— Ваше высочество, дворянство Франции обращает к вам взор, как на свою единственную надежду. Неужели вы позволите покорить себя несчастью и предстанете королю с этим убитым видом?

— Ее нет на свете, мсье. Ее нет более на свете, говорю я вам…И она меня призывает к себе.

Эктор вздрогнул при этих зловещих словах, но почтительно взял принца за руку и тихо увлек к дверям комнаты короля. Наследник машинально повиновался. Его лицо было покрыто слезами, которые текли, им не замечаемые.

Дверь ещё не притворилась, как послышались рыдания престарелого деда и внука, бросившихся в объятия друг друга.

Сердце Эктора рвалось из груди. Он не смел поднять глаза на своих друзей, боясь прочесть на их лицах опасения, наполнявшие его душу. Рипарфон и Поль не могли отвести глаз от двери, закрывшейся за наследником престола. Мрачное беспокойство выражалось на их лицах. Внезапно пораженные ужасом, они измеряли мыслью расстояние, которое наследник миновал за эти три дня, приближаясь к своей могиле. Будущий король стоял в ней одной ногой; ещё шаг, и он в неё низвергнется.

— На то воля Божья, — прошептал Рипарфон.

Вечером разнесся слух, что наследник слег с сильным жаром. У него проявились те же признаки, что сопровождали болезнь её высочества наследницы. Ужас распространился при дворе. Многие чистосердечно плакали. Старые вельможи, видевшие Людовика XIV во всемогущем блеске его славы, спрашивали сами себя, что станет с этим несчастным государством, вверенным рукам ребенка, и с горечью вспоминали бедствия, обозначившие регентство королевы Анны. После стольких ударов, смерти первого наследника, жестоких поражениях в стольких битвах, после столь продолжительных бедствий, когда король со дня на день мог быть призван к престолу Господню и присоединиться к своим предкам в подземных склепах Сен-Дени, — неужели истощенной Франции готовилось это последнее и ужасное испытание?

Другая грустная мысль тревожила Эктора. Болезнь наследника отсрочивала исполнение его самых сладких надежд. Его смерть их уничтожала. Роковая судьба тяготела над его жизнью и вынуждала к новой борьбе в ту минуту, когда его усилия, казалось, увенчались успехом.

Смятение, царившее при дворе, было неописуемо. Стало известно, что болезнь час от часу усиливалась, и что врачи, призванные к изголовью наследника, исчерпали все способы в бесполезных попытках спасти положение. Страдания мученика временами становились невыносимы. Едва медики выходили из комнаты наследника, на них набрасывались с вопросами, но их молчание и короткие ответы ясно заявляли, что болезнь оказалась сильнее медицинского искусства.

Старый Фагон суетливо расхаживал взад — вперед со встревоженным лицом. Буден, врач наследника, говорил, что он никогда не видел ничего подобного, и что только чудо могло спасти внука Людовика XIV. Только Марешаль, королевский хирург, упорствовал в том, что у наследника просто горячка. Все внимали их словам, схватывали их на лету, перетолковывали, и общий ужас возрастал ещё больше.

Красные пятна, показавшиеся вдруг на теле, позволили думать, что это могла быть корь, и воскресили надежду. Молва о том разнеслась было повсюду. Но тут многие вспомнили, что те же пятна и в большем числе появились на теле её высочества наследницы перед смертью.

К концу третьего дня, 16-го, из комнаты умирающего вышли Фагон, Буден и Марешаль, страстно споря между собой.

— Нет! Нет! — вскричал Марешаль, ударяя о ковер своей длинной тростью, — я утверждаю, что это невозможно, что вы принимаете вымышленный страх за действительность, и что подобные случаи встречаются ежедневно!

— А я утверждаю, — отвечал в запальчивости Буден, — что я никогда не видел подобных ужасных признаков ни у одного больного, что это превышает наши знания, и что все средства на свете нисколько не помогут.

— Это болезнь без имени, — сказал в свою очередь престарелый Фагон, покачивая головой, — или лучше сказать, её имя я не смею произнести вслух.

Марешаль покачал головой.

— Это корь.

— Это яд! — вскричал гневно Буден.

Бомба, упавшая посреди галереи, не произвела бы среди присутствующих такого действия, как эти слова, произнесенные с необычайной запальчивостью.

Трепет ужаса пробежал по толпе. Рипарфон взял под руку Марешаля и увлек его в сторону. Эктор и Поль пошли с ними.

— Мы слышали и вас, и того, другого, — сказал герцог Марешалю, — ваши мнений противоположны. Скажите нам честно, положа руку на сердце, какое из них справедливо.

— Я сам того не знаю, — сказал Марешаль. — Но я не считаю нужным пугать старого короля ужасной мыслью о систематических отравлениях в его семействе.

В это время камердинер наследника, подойдя к Марешалю, спросил, не видел ли тот ящичка с испанским табаком, присланного королем Филиппом V её высочеству наследнице, — его спрашивал принц.

— Постойте, — сказал Эктор, — кажется, я его видел в кабинете его высочества на туалетном столике. Я заметил его мимоходом. Сейчас найду.

В ту же минуту он оставил Поля и Ги и вошел в кабинет наследника через боковую дверь.

Войдя, он нашел там придворного лакея. При виде Эктора лакей, отворявший маленькую дверь, побледнел и остановился. Но стоял он в тени и Эктор не заметил его внезапного смятения.

Обшарив все углы, Эктор не нашел ящичка.

»— Странно, — подумал он, — я же помню, что его видел.»

Лакей замер неподвижно перед полурастворенной дверью.

— Не видели вы ящичка на этом столике? — спросил его Эктор.

— Ящик с испанским табаком, присланный в подарок её высочеству наследнице? — спокойно спросил лакей.

— Да, точно.

— Вот уже час, как я повсюду роюсь, чтобы отыскать его…Его высочество спросил про ящичек в моем присутствии.

— И вы его не видели?

— Я его видел сегодня утром, но он исчез.

Эктор ещё раз окинул взглядом все вокруг и вышел из кабинета.

После его ухода лакей вынул из-под полы довольно большой ящичек и опустил его в карман.

К вечеру наследник начал бредить, и двор узнал, что не осталось никакой надежды.

Король в последний раз пришел обнять внука. Мертвая тишина сопровождало его по пути.

В полночь отслужили мессу в комнате наследника с отворенными настежь дверями. Придворные офицеры его свиты, множество преданных ему дворян, собравшихся в приемной, присутствовали при совершении таинства, опустившись на колени в глубоком благоговении. Наследник приобщился Святых Тайн и попросил приблизиться близких ему людей.

В ту минуту, как наследник велел приблизиться Эктору, придворный лакей, бывший в комнате, будто неумышленно подошел к кровати. Его руки и глаза, казалось, были заняты приведением в порядок склянок и чаш, но слух навострен. Эктор же видел перед собой только наследника.

— Маркиз, — сказал ему наследник слабым голосом, с лицом, выражавшим ужасные страдания, — смерть застигла меня прежде, чем я успел выполнить то, что намерен был сделать…Но будьте спокойны…Я составил некоторые выписки, которые лежат в кабинете на моем письменном столе…Герцог Беррийский, мой брат, вручит их королю, и он, из любви ко мне, исполнит все, что я от него прошу.

Эктор стал на колени, взял руку принца и поцеловал её со слезами.

— Ступайте, мсье, и молитесь обо мне, — произнес наследник.

Придворный лакей не пропустил ни единого слова.

В восемь часов принц глубоко вздохнул и отдал душу Богу.