Корпус обреченных

Глава 17

Хорошие ботинки в итоге нам достались. Правда, не с первого раза.

— С какого трупа вы это сняли? — воскликнул незнакомый парень лет двадцати и со всей силы грохнул обувь на стойку выдачи? — Вы что, не видите, что он каши просит⁈

Лева скривился, словно прожевал лимон.

— Эх, зря он так права качает…

Я молча наблюдал за развернувшейся на выдаче сценой.

— Это кто тут такой голосистый? — На крики из-за ширмы вышел взъерошенный прапорщик и тут же уставился на поднявшего шум парня усталыми и равнодушными глазами. — Чего орем?

Я заметил на пальце скандалиста перстень с опалом. Середняк, но, судя по всему, с гонором.

— Кто это? — спросил я у Левы. — Знаете его?

— Ага. Гончаров это. Тезка ваш, Алексей. Сын статского советника.

Я покачал головой.

— А ведет себя так, словно сам великий князь.

— Да перемены в голову ударили, — Лева заговорил совсем уж шепотом. — Он же привенчанный. Родился вне брака, а затем, когда его родители обвенчались, привенчали и его… Долгое время он считался бастардом. А сейчас, вон, голову поднял… Оно и немудрено: в один момент из ублюдка превратиться в единственного наследника. Но в свете, как вы понимаете, его происхождение не забыли… Советник-то нагулял его еще при живой первой жене…

Теперь понятно. Несмотря на то, что на дворе шел четвертый век империи и пора было бы уже смягчать некоторые традиции, отношение к незаконнорожденным в свете все так же было негативным. Этот Гончаров наверняка и фамилию получил только после того, как его запоздало узаконили.

В других сословиях на это смотрели проще — дело житейское, но аристократия снова выделилась и здесь.

Сколько бы титулов этот Гончаров ни унаследовал, сколько бы записей ни сделали в церковных книгах, а светские клуши в салонах так и будут считать его недоаристократом. Потому что родился вне брака. И плевать, что впоследствии его родители поженились.

К слову, императрица Елизавета Петровна тоже была привенчанной. Это к вопросу о том, на что способны такие дети, если очень захотят.

— Вот, глядите, господин прапорщик! — Гончаров просунул ладонь в голенище ботинка, и пальцы тут же появились в бреши между отвалившейся подошвой и носком. — Это, по-вашему, нормально?

Прапорщик не разделял возмущения будущего курсанта.

— Подклеить — и нормально.

— Зад себе заклей! Я Гончаров! Сын статского советника!

— Рад за вас, — невозмутимо отозвался прапорщик и, выудив из недр стройки выдачи какой-то тюбик, протянул его смутьяну. — Извольте воспользоваться резиновым клеем, господин сын статского советника. И не задерживайте очередь, тут помимо вас еще рота князей да графов.

Гончаров побелел от возмущения. Он, точно рыба, открывал и закрывал рот, но не смог издать ни звука. Тем временем другой унтер-офицер сделал пометки в здоровенной конторской книге и велел сержанту выдать сумки.

— Все, Гончаров, вы укомплектованы. Следующий!

Эх, Гончаров, ни черта ты не понял, куда попал… Это там, за пределами Михайловского замка ты сын статского советника. Здесь — другой мир, и правят им нередко вот такие прапорщики да сержанты. Они решают, как сытно ты будешь есть, как сладко станешь спать, и выспишься ли вообще. И для них ты — всего лишь курсант. И даже если осмелишься пожаловаться Шереметевой…

Я поглядел на свои новенькие ботинки и удовлетворенно хмыкнул. Первое правило — не возникай, пока не разведал обстановку. И вообще не качай права, если можешь нормально договориться. Тем более не порть отношения с теми, от кого зависят твоя жизнь, сытость и удобство.

А еще дружбу укрепляет старая добрая ассигнация, которую я протянул вместе с нашими обходными листами сержанту… Инвестировать нужно грамотно.

Поэтому Гончаров будет весь вечер заклеивать ботинки резиновой жижей, а мы с Левой еще успеем нормально отдохнуть.

— Ну что, здесь все? — Я поднялся и перекинул через плечо связанные за шнурки ботинки. — Сможете унести свое барахло, Лев Львович, или вам помочь?

— Обижаете, господин Николаев! Я несколько месяцев тренировался, чтобы не ударить лицом в грязь.

Лев в кубе не производил впечатление человека, знакомого с серьезными тренировками. Я хорошо помнил его родителей — этакие два профессора изящной словесности, и сын полностью унаследовал их облик. Надеюсь, Лева хотя бы остался верен своему решению пойти в лекари — ну не видел я в нем бойца. А я в таких вещах немного разбирался.

Зато хороших лекарей в поле всегда не хватало.

Под завистливые взгляды столпившихся в очереди мы вернулись в холл и снова подошли к стенду. Лева сверился с обходным листом.

— Так, медкомиссия пройдена, обмундирование получено, осталось заселение и встреча с куратором. Майор Ланской будет ждать нас в казарме…

Я уставился на план Михайловского замка, который руководство вывесило на большом стенде. Оказалось, что здание, в котором мы сейчас находились, было главным, но не единственным. Михайловский замок был целым комплексом.

— Мы сейчас здесь, — Лева обвел пальцем большое здание с восьмиугольным внутренним двором. — А казармы — вон там. Видите два павильона?

И действительно, от главного входа тянулась длинная аллея через парк, в конце которого расположились два совершенно одинаковых на плане овальных здания. Причем парк был огорожен забором и сторожками. Курсантам было запрещено выходить за территорию без специального разрешения.

Беда была в том, что сам замок был отделен от парка не только импровизированным рвом с мостиком, но еще и асфальтированной дорогой, по которой шло активное движение. И чтобы мы на нее не выходили и не задерживали дорожное движение, между парком и замком построили… пешеходный мост.

А я все думал, что это за странная конструкция.

— Западная кордегардия и Восточная кордегардия, — прочитал я названия павильонов. — Наша, выходит, Западная.

— Ага, а восточная — женская, — отозвался Лева. — Хорошо хоть, что они близко расположены…

Я хитро подмигнул товарищу.

— Уже строите планы несанкционированного проникновения в женскую казарму, господин Львов?

— Зависит от того, на какой этаж придется проникать…

Мы подхватили сумки и направились к указателям. К мосту выходила лестница, наспех пристроенная к одному из залов второго этажа замка. Было видно, что все делали впопыхах, но конструкция казалась надежной. Мост даже успели закрыть зеркальными стеклами, отчего на его поверхности отражались пышные кроны деревьев, и с улицы он был не так уж и заметен.

В парке красовалась величественная конная статуя императора Петра Первого. Мы заметили, что по аллеям уже прогуливались стайки девиц — видимо, успели разместиться и сейчас разведывали обстановку.

— Они совершенно одинаковые, — растерялся Лева. — Отсюда и не поймешь, какая Восточная, а какая — Западная…

Павильоны кордегардий и правда оказались зданиями-близнецами. Желто-белые, с колоннами и барельефами, трехэтажные.

— Наша — эта, — указал я на ту, что была слева от аллеи, если смотреть на замок. — Вон, Юсупов в окно курит. На втором этаже.

Лева широко улыбнулся и даже помахал Феликсу. Тот заметил нас и махнул в ответ, жестом призывая поторопиться.

Мы показали обходные листы на входе, и краснолицый мужчина с погонами сержанта кивнул наверх.

— Вам по парадной лестнице на второй этаж, господа. Там вас ожидает майор Ланской.

— Благодарю!

Мы взобрались по винтовой парадной лестнице. Украшенной античными статуями. Я — бегом, Лева — пыхтя и краснея от напряжения. Да, надо будет все же паренька подтянуть по физкультуре. А то что-то его активные тренировки не пошли впрок…

Не успели мы преодолеть последнюю ступеньку, как над нами нависла тень, пожалуй, самого крупного из всех мужчин, что я видел в этом мире.

— Кто такие⁈ — пробасил он.

Я даже на миг застыл, впечатлившись. В нем было росту два и десять, не меньше. И здоровенный, как медведь! Даже китель с трудом сходился — явно расширяли, а то и вовсе шили по спецзаказу. А погоны сержантские…

— Николаев и Львов на заселение прибыли! — Я пришел в себя первым и протянул бумаги великану.

— Ага, — многозначительно хмыкнул он и указал на себя большим пальцем. — Сержант Баранов. Командующий расселением. За мной, орлы.

— Не орлы, а, скорее, воронята, — отозвался Лева.

— Чего?

— Ну на гербе же ворон…

Сержант Баранов посмотрел на него как на ударенного головушкой и ничего не сказал. Лишь жестом велел не отставать.

— Значит, так, пернатые. В этой кордегардии вы спите, моетесь, стираетесь и чините одежду. Учеба, тренировки, столовая и все остальное — в замке. Он же главный корпус. Ваша кордегардия — Западный корпус. Женская — Восточный. Это понятно?

— Да, господин сержант.

— О, ну эти хоть обращение выучили, — проворчал он себе под нос. — А то уже благородием называли… Слушайте и запоминайте. Экскурсия будет позже, но сейчас уясните главное. В подвале — душевые, прачечная, бытовая комната, каптерка, шкафы для хранения вещей. У каждого будет свой ключ, выдадут под роспись. Потеряете — будете неделю стирать потные носки всей казарме.

Ой напугал. Но, следовало отметить, режим здесь все же явно был помягче, чем в обычном училище. Все же дворянские дети, тут совсем жестить не получится. Я-то рассчитывал нести круглое и катать квадратное вкупе с чисткой общего туалета в случае провинности. А тут пока курорт… Хотя, вероятно, кого-то из новоприбывших должна была напугать перспектива стирать чужие носки.

— Про подвал все ясно? — пробасил Баранов.

— Да, господин сержант.

— Первый этаж — комнаты дежурных, кабинеты начальника кордегардии, место куратора и кабинет интенданта, канцелярия, оружейная. Туда ходить, если сами вызовут или поставят в наряд. Это ясно?

Мы с Левой кивнули.

— Ясно, господин сержант.

— Я начинаю думать, что вы не идиоты. На третий этаж не лезьте.

— Позвольте поинтересоваться, почему? — на голубом глазу спросил Лева.

— Комнаты офицерского состава. Чтоб духу вашего там не было. Замечу — отправлю драить…

— Носки, мы поняли, — улыбнулся я. — Значит, наше место на втором этаже.

— Да, Львов.

— Я Николаев, господин сержант.

Баранов на это замечание не отреагировал и продолжил вещать густым церковным басом.

— Второй этаж — собственно, где мы с вами сейчас. Спальные помещения, чайная.

— Чайная? — удивился Лева. — Что это, господин сержант?

Я осторожно ткнул товарища в бок и шепнул ему на ухо:

— Небольшое место для отдыха. Там можно пить вечерний чай.

Баранов резко ко мне обернулся.

— А вы, стало быть, уже летали, орел? Или просто любите умничать?

— Готовился оперяться, господин сержант. Не хочу уронить честь семьи на службе.

Великан хитро усмехнулся.

— Ну раз готовились, то и покажете всем остальным, как надлежит выглядеть курсанту на утреннем построении. Иными словами, манекеном поработаете, Львов.

— Я Николаев, господин сержант.

— Львов, Николаев… башка от вас кругом.

Не знаю, откуда вытащили этого Баранова, но сержант явно не испытывал ни малейшего пиетета перед высокородными завтрашними курсантами. И мне это нравилось. Напомнил он мне одного из наших орденских. Тоже неодаренный, тоже на много лет застрял на аналогичной сержантской должности… Увы, погиб, когда прямо в здании Ордена открылось сильнейшее Искажение. Схватил такую дозу, что лекари просто не успели даже подбежать — бедолагу почти что развоплотило.

— Группа ноль-один «Э», значит… На ближайший год это будет вашей спаленкой, — ухмыльнулся Баранов и распахнул перед нами дверь.

Мы оказались на пороге помещения примерно пять на семь метров. Двухъярусные кровати перемежались тумбочками. На некоторых местах уже расположились прибывшие раньше. Юсупов явно успел избавиться от окурка и открыл окна настежь — проветрить.

Но Баранов принюхался.

— Кто курил⁈

Юсупов, худой Безбородко, тихоня Уваров и еще несколько парней замерли, уставившись на сержанта.

— Я спрашиваю, кто курил? Отвечать!

Дело пахло керосином. Лева аж немного съежился за моей спиной от столь проникновенного баса. Но Юсупов, казалось, нисколько не смутился. Феликс шагнул вперед.

— Я курил, господин сержант. Не видел в правилах, что это запрещено. Если я ошибся, нижайше прошу прощения.

Баранов то ли удивился такой наглости, то ли все-таки запомнил, что перед ним был не просто князь, а единственный наследник мужского пола рода Юсуповых.

— Курить — только в чайной, — пробасил он. — Почую снова — поставлю мыть душевые вне очереди.

— Не повторится, господин сержант, — с улыбкой кивнул Юсупов. — Приношу извинения.

Я как-то размышлял, отчего же Юсупов — создание, казавшееся мне практически нежизнеспособным — все же выжил и имел все шансы даже пережить учебу. Взглянешь на него на балу — ну типичный, как это принято говорить у купцов, «мажорчик». Балы, рестораны, портные и все прочее, что не имело никакого значения здесь, в Корпусе.

А потом я понял. Феликс при всем его высоком происхождении в общении оказался предельно открытым и честным. Он любил весь мир и был уверен, что весь мир также любит его. Ему в его положении не были нужны ни интриги, ни борьба за влияние — все это у него и так было в кармане. Не нужно никому ничего доказывать. И потому Феликс Феликсович мог позволить себе просто быть собой, ничего не страшась.

Мне приходилось рвать жилы, чтобы вывести семью на новый уровень. Кузен Андрей рвал задницу на Андреевский же флаг, чтобы угодить великому князю и стать достойным преемником. Даже Лева хоть и храбрился, но заметно переживал, боясь сесть в лужу в новой обстановке. А Феликс просто был Феликсом. И получал от этого удовольствие.

Впрочем, не исключаю, что и он воспользовался моим методом инвестиций в налаживание дружеских связей с руководящим составом. С него, Юсупова, станется.

— Прошу, господин сержант, примите это в качестве извинений за причиненные неудобства, — с этими словами Феликс вытащил из своей тумбочки целый блок каких-то заграничных сигарет и протянул Баранову.

Сержант удивленно вытаращился.

— «Монблан»?

— Классические. У меня все равно растащат, а командирам — удовольствие…

Баранов без вопросов забрал подношение.

— Вам все равно запрещено. И по возрасту, и иметь при себе такое количество. Так что полежат у меня.

Юсупов обворожительно улыбнулся.

— Вот и решили! Благодарю, господин сержант.

И вот снова — Феликс решил проблему и считал себя молодцом.

— Вот ваши места, — Баранов вспомнил о нас и, взяв блок под мышку, указал на кровать по соседству с Безбородко и еще каким-то парнем. Кажется, это был Одоевский. — Располагайтесь. Как все заедут, будет сбор на первом этаже. Встреча с куратором.

— Благодарю, господин сержант, — кивнул я.

— И не забывайте, что выступите манекеном, Львов! — Баранов ткнул в меня пальцев.

— Я Николаев, чтоб вас!

Но он опять пропустил все мимо ушей и вышел, оставив нас разбираться с выданным барахлом.

— Кто сверху? — Лева озадаченно взирал на нашу кровать.

Я пожал плечами.

— Мне без разницы.

— Тогда я бы хотел снизу, если вы не против.

— Вот и решили. Люблю быть сверху.

Юсупов усмехнулся.

— Передам это своей сестре. Ида оценит каламбур.

— Не спешите интриговать сестрицу, ведь к нам еще не заселился великий князь Андрей, — отозвался я и принялся вскрывать первую сумку.

Лева же подскочил к окну и принялся разглядывать окна Восточной кордегардии.

— Господа! А у нас прелестный вид на женскую спальню! Глядите, тут всего метров двадцать или чуть больше. Как думаете, на сапфировом ранге заклинание ветра достаточно сработает, чтобы подняться в воздух и…

Я покачал головой, наблюдая за тем, как парни оживились и принялись спорить, как лучше забраться к девчонкам.

Беда в том, что все они, кроме, пожалуй, Андрея, все еще думали, что Спецкорпус — это приключение. Просто очередная элитная школа с красивой униформой. Они понятия не имели, что ждет их дальше. Особенно те, кто попал в экспериментальные группы.

— Господа, с девушками вопрос решим рано или поздно, — Юсупов воздел палец к свежепокрашенному потолку. — Нам же нужно решить главное. Мы — первый набор Спецкорпуса, и от нас зависит то, что будут делать поколения потомков. Нам нужно придумать ритуал посвящения!