Красная лента

ГЛАВА 43

Миллер и Рос приехали в колледж, узнали, что Роби ушел за несколько минут до их приезда, и решили разделиться.

— Маккалоу, — сказал Рос, — вот кто нам нужен. Янг сказал, что он занял место другого парня, направленного в седьмой участок. Ну, он же перевелся откуда-то. Он должен быть в системе…

— В этом расследовании, как я понял, ничто не является тем, чем кажется, — ответил Миллер.

— В любом случае парень был полицейским. Есть же записи, которые мы нашли в четвертом участке, когда разговаривали с Геррити. По крайней мере, это начало.

— Посмотрим, может, тебе удастся узнать подробности более ранней облавы, той, что была в сентябре, — сказал Миллер. — После которой наркотики исчезли из участка.

— Я выясню, что смогу, — сказал Рос. — Так что, едем к Роби?

Они подъехали к углу улиц Франклин и Нью-Джерси, и Миллер остановил машину у обочины.

— Дальше я прогуляюсь пешком, — сказал он.

— А если его нет дома?

— Найду какую-нибудь кофейню, посижу там немного и снова вернусь.

— Уверен?

— У нас нет ничего конкретного. Уже прошло шесть дней, как убили Кэтрин Шеридан, верно? — Миллер покачал головой. — Мы еще даже не осматривали квартиру Наташи Джойс, не говоря уже о других жертвах. Разыщи все, что сможешь, на Маккалоу и посмотри, получится ли организовать Метца и Оливера проверить телефонные переговоры и пользование Интернетом.

Он выбрался из машины. Рос обошел автомобиль и сел за руль.

Миллер сунул руки в карманы, дождался, пока автомобиль исчез из виду, и направился к квартире Роби.

— Детектив Миллер… — только и сказал Джон Роби, открыв дверь.

— Профессор Роби, у меня возникло еще несколько вопросов, если вы не против поговорить.

— Честно говоря, я занимаюсь проверкой контрольных работ. Это может подождать до завтра?

Миллер глубоко вздохнул. Он ощущал тяжесть щетки для волос в кармане пиджака.

— Мне очень жаль, но не может. Я веду несколько направлений в нашем расследовании, и у меня возникли вопросы, на которые, как мне кажется, только вы сможете ответить.

В глазах Роби промелькнуло раздражение, но он отступил на шаг, шире распахнул дверь и пригласил Миллера войти.

— Кофе или что-нибудь еще? — спросил Роби.

— Да, пожалуйста.

— С чем?

— Со сливками, без сахара, — попросил он. — И можно еще раз воспользоваться вашей ванной?

— Конечно, — сказал он. — Дорогу вы знаете.

Миллер прошел по коридору, вошел в ванную, убедился, что дверь крепко заперта, и вынул из кармана пластиковый пакет. Он подождал пару минут, потом спустил воду в туалете, воспользовавшись шумом, чтобы скрыть шуршание пакета, открыл шкафчик и положил щетку точно на то место, откуда ее забрал. Аккуратно свернув пакетик, он сунул его в карман и включил воду, словно желая вымыть руки.

Облегчение, которое он испытывал, когда вошел в гостиную, было огромно. Он знал, как глупо и бездумно повел себя, и не представлял, что могло бы произойти, если бы Ласситер или Коэн узнали о том, что он сделал.

— Ваш кофе, — сказал Роби и указал на чашку, стоявшую в центре стола.

Они сели на стулья напротив друг друга, Роби спиной к окну.

— Значит, у вас появились новые вопросы, детектив.

— Именно. В последний раз, когда мы разговаривали, вы вспоминали о Никарагуа. Вы говорили о многом, я не все запомнил.

— Думаю, вы просто устали тогда, — сказал Роби. — Я сам провел немало времени, размышляя, кем вы меня считаете.

Миллер улыбнулся.

— Вы находите это забавным?

— Забавным? Нет, не забавным. Люди улыбаются не только тогда, когда их что-то забавляет. Они улыбаются, когда видят правду там, где не ожидали ее обнаружить.

— И какую правду вы узнали?

— Что мы тратим много времени, волнуясь о том, что другие думают о нас.

— Мой интерес вызван не тщеславием или эгоизмом, детектив. Возможно, чувством самосохранения.

— Самосохранения?

— Все, что мы делаем, продиктовано соображениями самосохранения — если не нас самих, так чего-то, что мы считаем своим. Ваш убийца творит это, потому что, возможно, что-то находится в опасности.

— Человек, который делает это, должно быть, безумен. В противном случае он бы этого не делал.

— По каким стандартам?

— По нашим, — ответил Миллер. — По стандартам общества. По правилам и законам, которые мы согласились уважать.

— И если человек нарушает этот стандарт, вы считаете, что он безумен? — спросил Роби. — Вы так быстро забыли спор, который мы вели в прошлый раз?

— О чем? О Никарагуа? О контрабанде наркотиков в США?

— Эта контрабанда все еще продолжается, детектив. По сей день. Вы полагаете, что это дело рук безумцев?

— Конечно, я так полагаю. Ведь эти люди считают, что деньги важнее человеческой жизни.

— Вам следует посмотреть на вопрос шире, — сказал Роби.

— То есть?

— Простите, что я так много говорю о Никарагуа, — извинился Роби, — но эта тема близка моему сердцу…

— Почему, профессор Роби, она так близка вашему сердцу?

— Много лет назад я потерял друга. Он был хорошим человеком, моим коллегой. Он обнаружил, что его сын наркоман. Он пришел ко мне, попросил помощи, но я не знал ничего о подобных вещах. Сын умер от передозировки до того, как отец успел что-либо предпринять. Мой друг так и не смог оправиться от этого удара. Через четыре месяца после гибели сына он покончил жизнь самоубийством. Он был исключительно хорошим ученым, и я могу честно заявить, что никогда в жизни не чувствовал себя более бессильным.

— И как это связано с Никарагуа?

— Он был оттуда родом. По крайней мере, его семья. Он смог уехать до того, как война Рейгана разрушила страну, но его сын остался, воевал с «контрас» и именно тогда познакомился с зельем.

— Мне очень жаль, профессор.

Роби небрежно махнул рукой.

— Как я уже сказал, это было много лет назад. После того я многое узнал. Например, что, если не обращать внимания на подобные вещи, от этого они не исчезнут. Говорят, что чем сильнее ты избегаешь чего-то, тем более велика вероятность, что это что-то завладеет тобой. Вспомните ту небольшую неприятность, что приключилась с вами несколько месяцев назад.

Глаза Миллера расширились от удивления.

Роби засмеялся.

— Я вас тоже проверил, — сказал он. — Эта проблемка, которая возникла у вас с сутенером и проституткой. Брендон Томас, так его звали, верно? И Дженнифер Ирвинг? Это фиаско является еще одним наглядным примером того, как что-то по желанию определенных людей становится чем-то другим.

Миллер был ошеломлен.

— Я не понимаю…

— Что? Что именно вы не понимаете? Как эту ситуацию перекрутили до неузнаваемости? Простой опрос возможного свидетеля становится угрозой применения силы, вопросом личной заинтересованности, возникает подозрение в коррумпированности детектива. У вас с ней был роман? Трахал ли детектив проститутку? Возник ли спор из-за того, что сутенер начал подозревать, что проститутка влюбилась в детектива и решила уйти от него? Это была ревность? Трахал ли сутенер проститутку, или он избивал ее, когда пришел детектив? Это была драка, и была ли эта драка честной? Детектив защищал себя? Или детектив достал пистолет и, угрожая им, вывел сутенера на лестничную площадку и спустил с лестницы? Что случилось в тот день на самом деле?

Миллер открыл рот, чтобы что-то сказать, но Роби перебил его.

— Я не спрашиваю вас, детектив, — сказал он. — Не мое дело, убили ли вы этого сутенера или нет. Честно говоря, если даже убили, мне все равно. Вопрос не в том, убили ли вы сутенера намеренно. Вопрос в том, как газеты придали этой истории расистский тон. Проститутка была чернокожая, сутенер был мулатом с дредами. На нем была свободная майка рэпера. За предыдущий год его четырежды арестовывали за нанесение побоев. Вероятно, он заслуживал смерти. Схватиться с таким человеком на его территории! Боже, да любой из тех засранцев-либералов, которые беспрестанно блеяли о том, что вас следовало наказать построже, очутившись в подобной ситуации, молил бы Бога, чтобы вы оказались рядом и вышибли этому чернокожему мозги. — Роби замолчал, тяжело дыша.

Миллер внимательно глядел на него. Профессор определенно считал эти вещи очень важными. Он говорил с жаром и довольно убедительно.

— Это мир, в котором мы живем, детектив Миллер. Мы создали его для себя, и хотя у вас может быть ко мне сто тысяч вопросов, правда в том, что вам не стоит смотреть на произошедшее так узко.

— Вот вы сейчас рассказываете все это, профессор Роби, — ответил Миллер, — и говорите так, словно знаете, что происходит, словно вам известно что-то, чего не знаю я. А я слушаю то, что вы говорите, и никак не могу взять в толк, что же вы такое знаете.

— Я не знаю почти ничего, детектив Миллер. Я знаю только то, что прочел в газетах.

Миллер был взбешен. Ему хотелось сгрести Роби в охапку и хорошенько встряхнуть. Хотелось прижать пистолет к его лбу и спросить, каким образом, если он ничего не знает, если все прочел в газетах, щетка Кэтрин Шеридан очутилась в его ванной?

Но Роберт Миллер не задал этого вопроса, не достал пистолет, не повысил голос, не схватил Роби за горло и не прижал к стене. Роберт Миллер откинулся на спинку стула.

— Полагаю, вы слишком терпеливы, детектив.

— Слишком терпелив? Что вы имеете в виду, черт возьми?

— Все то, о чем я говорил: Никарагуа, кокаиновые войны…

Миллер протестующе поднял руку.

— Мы не будем к этому возвращаться.

— Не будем? Почему? Ведь мы уже там, детектив. Вы ищете священное чудовище. Это то, с чем вам так сложно иметь дело. Вы ищете человека, а вместо этого вам следовало бы искать чудовище, созданное людьми.

— Если у вас есть что мне сказать, профессор, скажите.

— Полагаю, это вы должны мне кое-что рассказать, детектив.

Миллер собрался было ответить, но замер. Роби выглядел так уверенно, что Миллер почувствовал, как напряжение распространяется по позвоночнику и сжимает затылок. Он подумал о незаконном изъятии вещественного доказательства, о получении помощи от Мэрилин Хэммингз, о вовлечении коллеги в совершение уголовного преступления, о том, как на это отреагируют газеты, о фотографии в «Глобусе» и о том, как эта фотография будет перепечатываться снова и снова. Помощник коронера Мэрилин Хэммингз и детектив Роберт Миллер дают показания отделу внутренних расследований, отвечают на вопросы перед судом присяжных относительно обвинений в попытке скомпрометировать уважаемого писателя и профессора литературы колледжа Маунт-Вернон Джона Роби. Черт, если они смогли выкрасть из его дома эту щетку, то можно предположить, что волосы мертвой женщины они же на нее и поместили. Ведь эта мертвая женщина лежала как раз в холодильнике в офисе коронера. Все очень просто. Взять ее волосы, намотать на щетинки — и вы получаете улики. Как удобно, как идеально! Люди, способные на такое, вероятно, могли бы подделать отчет о вскрытии. Сутенер упал или его толкнули? Оправданный детектив теперь предстает в совсем другом свете, а его соучастница, красивая и опасная помощница коронера…

Миллер на секунду закрыл глаза. Он чувствовал что-то, но не сразу понял, что это страх. Он долго притворялся, что эти вещи его не коснутся, что они не способны его коснуться, но каждый раз, закрывая глаза, он видел Дженнифер Ирвинг, а рядом с ней — Наташу Джойс на собственной кровати, избитую и мертвую.

— Лаванда, — сказал вдруг Роби.

Миллер вздрогнул.

— Что?

— Он оставляет запах лаванды на месте преступления?

Миллер не мог поверить своим ушам. Роби никак не мог узнать о лаванде. Об этом не писали в газетах, не упоминали в официальных заявлениях. Миллер вспомнил разговор с Росом и Хэммингз, их версию, что преступник имел доступ к полицейским базам данных, к отчетам о вскрытиях… Либо сам оставлял лаванду.

— Как…

— Как я догадался? — спросил Роби.

— Вы не догадались, профессор Роби. Это невозможно…

— Возможно, детектив. Определенно существует способ узнать это. Я продолжаю рассказывать вам разные вещи. Я продолжаю указывать вам верное направление. Я продолжаю оставлять намеки и знаки, чтобы вы смотрели на то, что у вас прямо перед глазами. Но по какой-то причине вы ничего не можете разглядеть. Это все, о чем я прошу, детектив: просто посмотрите! Раскройте глаза пошире и посмотрите на то, что у вас перед носом. Задайте вопросы, которые вы действительно хотите задать. Пойдите и пообщайтесь с людьми, которые были замешаны в этом деле. Выясните, что они готовы рассказать. И, что намного важнее, что они рассказать не готовы. Только тогда вы увидите картину целиком. — Роби говорил терпеливо, словно учитель, привыкший объяснять элементарные вещи снова и снова. — Самое главное, — добавил он, — вы начнете видеть то, что вижу я.

— Я не знаю, есть ли в этом всем какой-то смысл…

— Лаванда, — сказал Роби. — Он оставляет на месте преступления запах лаванды, не так ли?

— Я не могу вам этого сказать, — ответил Миллер.

— Значит, оставляет, в противном случае вы бы просто отрицали это.

— Тот факт, что вы так уверены в этом, дает мне достаточно прав для того, чтобы превратить наш разговор в официальный допрос.

Роби рассмеялся.

— Ничего подобного. Что вы сделаете? Арестуете меня? Отвезете во второй участок и допросите?

— Да, основываясь на факте, что вы показали, что обладаете информацией, которой нет в свободном доступе.

— Кто сказал, что я ею обладаю?

— Я.

— Значит, это будет мое слово против вашего. Мое слово уважаемого и респектабельного профессора из колледжа Маунт-Вернон и ваше слово полицейского, который совсем недавно стал причиной серьезного скандала, связанного с убийством сутенера. Вы хотите сыграть в эту игру, детектив? Вы действительно хотите этого?

Миллер не ответил.

Роби покачал головой.

— Мне так не кажется. Все, что вам удалось подтвердить, так это то, что он действительно оставляет на месте преступления запах лаванды. — Роби сделал паузу, на мгновение закрыл глаза и сказал: — А еще он оставляет ленту, повязанную вокруг шеи жертвы, верно?

— Об этом было написано в газетах, — ответил Миллер.

— А также он оставляет бирку, пустую бирку. Такие бирки используют в моргах для учета трупов.

— Да, верно.

Миллер понял, что ему нечем крыть. Если бы он не выкрал щетку для волос из квартиры этого человека, он бы чувствовал себя более уверенно. Но он ее брал, он втянул в это другого человека, и если дело запахнет жареным, станет ли подобное свидетельствовать в его пользу? Поверит ли мир ему во второй раз?

— Так зачем лаванда и бирка, детектив? Зачем он оставляет вам эти вещи?

— Он не оставляет их мне.

— Вы так считаете?

Миллер нервно улыбнулся.

— Нет, он не делает это для меня. Конечно, нет.

— Он прикончил Наташу для вас, — сказал Роби.

— Для меня? Вы с ума сошли? О чем вы говорите? Он не убивал Наташу для меня.

Роби покачал головой.

— Увы, это так. Вынужден признать, если бы вы с напарником не ходили к ней в гости, она была бы жива, а ее дочь не находилась бы на попечении службы по уходу за детьми…

— Как, черт вас дери, вы это узнали?

Роби отмахнулся от вопроса Миллера.

— Я уже говорил, что кое-что разузнал. Покопал сам. Я читал о подобных вещах, поэтому представляю, кого вы во мне подозреваете…

— Это чушь собачья, Роби!

— Чушь собачья? Неужели? Боже, детектив, да чего вы боитесь? Вы хоть представляете, насколько все это сложно? Вы хоть понимаете, с чем столкнулись? Дело тут вовсе не в каких-то убитых женщинах. Дело в убийстве целого поколения.

— Довольно, — перебил его Миллер. — Говорите, что хотели, или молчите.

— Иначе что? — спросил Роби. — Вы меня арестуете? За что? Ответьте хотя бы на этот вопрос. За что вы можете меня арестовать?

Миллер посмотрел на Роби. Профессор не держался заносчиво, он был просто уверен в себе. Никакого высокомерия, абсолютное спокойствие. Он пристально смотрел на Миллера, и когда он улыбался, это не была ухмылка гордеца.

— Я всегда говорю то, что имею в виду, — сказал Роби. — Всегда.

— Тогда я вас просто не понимаю, — ответил Миллер.

— Понимание — это не то качество, которое можно купить или продать, детектив Миллер. Понимание — это то, что возникает в результате наблюдений и личного опыта. — Роби уперся локтями в колени и сложил ладони, словно для молитвы. — Я видел вещи, от которых стошнило бы даже собаку. Я видел, как дети выбегали из пылающих домов с горящими волосами. Я видел, как мужчина застрелил жену, чтобы защитить от того, что, как он знал, ее ожидало. Я видел, как людей хоронили заживо, как сносили им головы, как их вешали и разрезали на кусочки. Я видел, как несколько сотен людей истребили за несколько минут… И все это делалось во имя демократии, единения, солидарности, во имя великих и прекрасных Соединенных Штатов Америки. А может, я сошел с ума? Возможно, все эти вещи существуют только в моем воображении? И я самый безумный человек из тех, что вы когда-либо встречали?

— Вы мне расскажете, профессор Роби, как все это относится к нашим убийствам? — спросил Миллер. — Может, вы намекнете, как это связано с этими женщинами?

— Нет, детектив, не намекну. Я вам ничего не скажу; Я собираюсь показать вам кое-что, а потом вы сможете это разработать. Вы можете пойти и взглянуть. Вы можете принять решение, хочется вам гоняться за этим кошмаром или нет.

— Покажете мне? Что вы мне покажете?

— Я покажу вам священное чудовище, детектив. Я собираюсь показать вам священное чудовище.