Красная Орхидея

День восемнадцатый

Когда на следующее утро Анна и Льюис подъехали к моргу, Ленгтон был уже там. Выглядел он ужасно: весь какой-то помятый, небритый, с приспущенным галстуком, а к куртке даже пристал клочок шерсти.

Втроем они прошли в лабораторию. Льюис искоса взглянул на шефа:

— Вчера до дому так и не добрались?

Проигнорировав его вопрос, Ленгтон прошел через двустворчатые двери и направился прямо к телу, накрытому зеленым покрывалом. Билл Смарт уже ждал их с планшетом в руке. Он велел всем надеть маски и бумажную экипировку, прежде чем он начнет.

— Ничего мы тут не заразим и не попачкаем, — раздраженно проворчал Ленгтон. — Можно подумать, первый раз!

— Возможно, и не первый, но таковы наши правила.

Ленгтон, в бахилах, прошуршал к трупу. Билл Смарт, удовлетворенный их теперешним видом, стянул зеленое покрывало с лица и верхней половины тела Луизы Пеннел.

— После моего последнего отчета мы сделали много исследований, так что сегодня я могу выдать вам все, так сказать, сполна. Предупреждаю, это не очень приятно.

Анна непроизвольно отшатнулась при взгляде на разверстый рот девушки. И хотя она много раз видела это на фото, чудовищная отметина убийцы на лице жертвы шокировала.

— Итак, приступим. На лбу и темени множественные рваные раны. Также имеются многочисленные ссадины на правой стороне лица и лба. Также есть рваная рана в четверть дюйма глубиной на носу. От правого угла рта в сторону проделан разрез, такой же идет от левого угла. Эти разрезы вскрывают щеки. Во рту у жертвы несколько новых коронок на передних зубах, задние зубы сильно разрушены. В черепе наблюдаются многочисленные трещины. На передней части шеи и по обеим сторонам глубокая борозда. На подъязычной кости, щитовидной железе и в области трахеи повреждений не обнаружено. Дыхательный канал не закупорен. — Смарт выразительно посмотрел на Ленгтона. — Вы спрашивали, была ли она каким-то образом задушена — ответ отрицательный. Далее, на верхней части грудной клетки видна обширная рана — снят участок кожного покрова в направлении к правой груди. Участок срезанной кожной ткани почти прямоугольный, размером три с половиной дюйма по диагонали. Имеются и другие рваные раны в области грудной клетки, а также эллиптическое отверстие в кожных тканях в районе левого соска.

Слушая монотонную речь патологоанатома, Тревис глядела на тело. Луиза Пеннел была вся изрезана и исколота, с груди удален кусок кожи, но все, что Анна могла видеть, — это ее жуткую улыбку.

Затем патологоанатом переключился на расчленение тела. Туловище было полностью разделено путем рассечения мягких тканей брюшной полости, разрезания кишечника и двенадцатиперстной кишки и прохождения сквозь межпозвоночный диск между вторым и третьим поясничным позвонком.

— По обеим сторонам туловища, как видите, многочисленные рваные раны; в надлобковой области видны множественные крестообразные разрезы, проходящие через кожу и мягкие ткани.

— Господи боже, он словно играл тут с ножом в крестики-нолики, — мрачно сказал Ленгтон.

Смарт закрыл голову и верхнюю часть туловища Луизы зеленым покрывалом, после чего обнажил нижнюю часть ее тела.

— Большие половые губы без повреждений. В вагинальном отверстии обнаружен больший кусок кожи, срезанный с верхней части туловища. Анальное отверстие расширено, имеет многочисленные повреждения. Вырезанный левый сосок затолкнут в анальный проход.

Ленгтон с омерзением потряс головой. Анна стояла, словно аршин проглотив. Краем глаза она заметила, как Льюис тихонько отодвинулся.

— Это не должно попасть в газеты, — глянул Ленгтон на Анну.

Между тем Смарт продолжал:

— Трудно было предположить, какую пищу она принимала и когда ела последний раз, поэтому я провел дополнительную экспертизу. В желудке жертвы, а также во рту обнаружены фекальные массы. Она проглотила их перед смертью.

Ленгтон с омерзением переспросил:

— Ее массы?

— Этого не могу сказать: убийца удалил несколько органов, включая тонкую кишку.

— Она была жива, когда ей наносились эти раны?

— Боюсь, что да. Это несчастное создание, должно быть, претерпело невыразимые муки. Причиной смерти явились потеря крови и шок от сотрясения мозга, вызванного сильными ударами по голове.

— А вон те маленькие ссадины? — кивнул Ленгтон на нижнюю часть туловища жертвы.

— Возможно, это следы перочинного ножа или скальпеля — чего-то острого.

— Но их так много…

— Эти крестообразные разрезы вокруг вагины, должно быть, были нанесены с целью истязания жертвы. Они достаточно глубокие.

— Все, спасибо. — И Ленгтон, шаркая бахилами, вышел из лаборатории.

Анна мрачно смотрела, как два лаборанта собираются укатить тело Луизы Пеннел обратно в мертвецкую.

— Вы когда-нибудь такое видели? — спросила она потрясенно.

— Слава богу, нет, — отозвался патологоанатом. — Думаю, это жутчайший случай в моей практике.

— Вы не сказали, была ли она изнасилована.

— Тело начисто вымыто, и внутренние органы обработаны отбеливателем, но я полагаю, что убийца подверг ее извращенному изнасилованию: и на прямой кишке, и на вагине имеются порезы и ссадины. Но оставлены ли они пенисом, этого я не могу вам сказать. Фрагменты ее груди были засунуты глубоко в вагину, так что, похоже, он использовал какой-то тупой предмет, чтобы запихнуть их туда.

— Благодарю вас.

Анна тоже покинула лабораторию и, стянув с себя бумажную экипировку, кинула в специальный бак. Дойдя до парковки, она обнаружила взбешенного Ленгтона, который яростно спорил с побагровевшим от злости Льюисом, тыча тому указательным пальцем в грудь:

— Этому нельзя давать огласку! Вся информация под запретом — включая то, что, прежде чем девчонку убили, ей запихали в рот дерьмо!

— Я говорю лишь, что это омерзительно, и если кто-то прикрывал убийцу, это может заставить…

— Это будет между ним и нами: когда мы его возьмем — а уж мы-то его возьмем…

На сей раз перебили Ленгтона:

— Ты в этом уверен?! Пока что у нас на всех одна большая задница — и нам надо как-то из нее вылезать. Кто-то ведь знает этого мерзавца!

Анна встала между ними:

— Ну-ка, парни, разойдитесь, здесь не место!

Ленгтон в ярости обернулся к Анне:

— Я не хочу, чтобы это попало к газетчикам, и точка! — И зашагал к ожидавшей их патрульной машине.

Льюис пожал плечами и вздохнул:

— Я всего лишь сказал…

— Могу догадаться. Но Ленгтон не хочет, чтобы это получило широкую огласку, а поскольку он наш шеф, то мы должны считаться с его мнением.

До полицейского участка они ехали в полном молчании.

Спустя пятнадцать минут после того, как они вернулись в оперативный штаб, поступил звонок от госпожи коммандер. В поле недалеко от шоссе АЗ нашли обнаженное тело женщины, избитое и изувеченное, накрытое бордовым кашемировым пальто.

Сидя вместе с Ленгтоном в патрульной машине, Анна заметила, как он то и дело прикладывается к своей фляжке. Льюис с Баролли ехали в заднем авто. К месту преступления они добрались уже после полудня. Вчетвером собрались на придорожной стоянке и прошли к группе полицейских в форме, которые при их приближении расступились, открыв взорам тело убитой. Ленгтон кивком велел им стянуть с убитой пальто.

Анна резко вдохнула. Тело обнаженной Шерон Билкин было все в ссадинах, поперек живота у нее красной помадой большими буквами было выведено: «FUCK YOU».

— Это Шерон Билкин, — тихо сказала она.

— Да, вижу, — тяжело вздохнул Ленгтон.

Рот у Шерон тоже был взрезан. Рана не была такой глубокой и ужасающей, как у Луизы Пеннел, но тем не менее, точно в зеркале, повторяла ту страшную клоунскую улыбку.

Полицейские сообщили, что тело обнаружил фермер. Они дождались команды экспертов и машину «скорой помощи», после чего разошлись по своим авто.

Притихшая четверка вернулась в оперативный штаб. Определенно, убийцей Шерон был тот же мужчина, на которого они охотились, но без заключения патологоанатомов и судмедэкспертов в этом не могло быть стопроцентной уверенности. У них не было орудия убийства и не было свидетелей; тело выбросили недалеко от обычно оживленной трассы под покровом ночи.

Чтобы констатировать время смерти девушки, требовалось ждать результатов вскрытия. Анна вернулась к своему столу и приступила к записям. Подробно изложив на бумаге результаты вскрытия тела Луизы и детали обнаружения тела Шерон, Тревис застыла перед открытым блокнотом, задумчиво постукивая ручкой по столу. Последние двадцать четыре часа она безуспешно пыталась связаться с Шерон. Была ли та уже мертва или как раз в это время умирала? Бригада следователей досадовала на то, что им так до сих пор и не удалось идентифицировать своего одного-единственного подозреваемого, Анну же не покидала мысль о том, что она могла бы предотвратить гибель Шерон.

Лишь после семи вечера Анна позволила себе отправиться домой. Минут через десять ей позвонил Дик Рейнольдс и предложил вместе поужинать.

— Я не голодна.

— А что, если я привезу утку по-пекински с рисовыми лепешками и со сливовым соусом?

Рассмеявшись, она сказала, что, возможно, это было бы неплохо.

Рейнольдс настоял, что сам все приготовит. Он привез две бутылки хорошего мерло, и Анна, прихватив бокал вина, с ногами устроилась на диване перед телевизором, в то время как Дик хозяйничал на кухне. Ужинали они, сидя рядышком перед маленьким столиком. Только теперь, заворачивая в тонкие лепешки порезанное, сдобренное сливовым соусом мясо и хрустящие перышки лука, Анна поняла, что целый день ничего не ела. И хотя это было всего лишь готовое блюдо из ресторанчика, оно показалось невероятной вкуснятиной! От еды и вина, от непринужденной болтовни с Рейнольдсом Анна расслабилась и на время отключилась от дела Красной Орхидеи.

Они уже приговорили половину второй бутылки, когда Дик спросил, как продвигается дело. И Анну точно прорвало. Она говорила без умолку: сначала о том, что нашли тело Шерон, потом — о жутких результатах вскрытия. Возможно, отчасти расслабившись из-за вина, но Анна совсем упала духом, описывая, как убийца надругался над Луизой. Два раза она повторила, что девушка была жива, когда с ней проделывался весь этот кошмар… И только тогда поняла, что наговорила чересчур много.

— Послушай, Дик, ничто из того, что я тебе сказала, не должно попасть в газету. Я тебе ничего не говорила! И обещай мне, что не предашь это огласке.

— Тебе нет нужды брать с меня обещания. — Он обнял Анну одной рукой, привлекая к себе.

В его объятиях она успокоилась.

Он спросил, есть ли у них подозреваемые. Анна сказала, что они опросили нескольких мужчин, каждый из которых настаивал на том, что именно он убил Луизу Пеннел. Да и сейчас сидел под стражей один молодой солдатик, но было ясно, что с ним только теряют время.

— Зачем тогда вы его задержали? — спросил Рейнольдс.

— Ну, он был студентом-медиком, затем попал в армию и несколько месяцев назад был комиссован. У него проблемы с психикой. Нам надо все перепроверить и убедиться, что он не убийца, прежде чем его отпустить.

— Но ты не думаешь, что это он?

— Нет. Никто из нас так не думает, но все равно его надо отработать.

— Как ты считаешь, что почувствует настоящий убийца, если прочтет, что вы арестовали подозреваемого?

— Придет в ярость. Его бесит все, что заслоняет его от лучей общественного внимания.

— Да вроде и не много было ему этого внимания в последнее время — всю минувшую неделю газеты отмалчивались.

— Потому что мы не можем выследить это чудовище! У нас нет ни орудий убийств, ни образцов ДНК — ничего! Он шлет нам свои дурацкие послания, а у нас как не было ничего, так и нет. И весь наш научно-практический опыт, что все эти дни так усердно применялся, не дал Никакого результата. Он все равно бежит где-то впереди, заигрывая с нами: никакой слюны на конвертах, штемпели со всей Англии. И даже если кто-то видел, как он отсылает письмо моему шефу, никто об этом не заявил.

— Как же их заставишь к вам пойти?

— Не знаю. Я и так слишком разболталась. Я пьяна.

Он мягко опрокинул ее навзничь и поцеловал в губы:

— Ничего, если я останусь на ночь?

— Я не против.

Все ж таки Анна выпила слишком много. Если Рейнольдс и перебрал вместе с ней, то по нему это было далеко не так заметно. Он был ласков, и внимателен, и очень нежен. Потом она уснула в его объятиях — глубоким сном без сновидений. Дик между тем не мог заснуть. То, что он недавно узнал, потрясло и возмутило его до глубины души. Анна не шелохнулась, когда он осторожно высвободился из ее объятий и отправился в ванную. Он ополоснул лицо и уже собирался вернуться в постель, когда увидел ее блокнот в открытом портфеле на столике в гостиной.

День девятнадцатый

Приняв душ и завернувшись в халат, Анна готовила завтрак, Рейнольдс тоже пошел ополоснуться. Она уже хрустела тостом, когда он, с мокрыми волосами, вышел из ванной и ткнулся носом ей в шею.

Она предложила Дику еще кофе, но ему уже пора было идти, поскольку он собирался заскочить домой, чтобы сменить рубашку.

— Не, я уже убегаю. — Он отнес свою чашку и тарелку в раковину, поцеловал Анну и направился было в прихожую, когда затрезвонил интерком.

— Может, это почта? — крикнула она, когда он взял трубку интеркома.

Было семь тридцать.

Когда Ленгтон поднялся по лестнице, Рейнольдс ожидал его в дверях:

— Доброе утро!

Ленгтон тяжело посмотрел на него.

— Доброе, — кивнул он. — Она встала?

— Да, она на кухне.

— Благодарю.

Ленгтон проследил, как Рейнольдс спускается по лестнице, после чего закрыл за ним дверь и отправился на кухню.

— Кавалер ушел, — сказал он, прислонясь к дверному косяку. Чисто выбритый, в костюме в тонкую полоску, он выглядел свежим и подтянутым.

Анна покраснела:

— Что-то случилось?

— Я нажал на экспертов. Они обещали сразу связаться со мной, как только что-то узнают. И вот я здесь. Отвезешь нас туда?

— Кофе хочешь?

— Иди одевайся. Я знаю, где тут что.

— Пять минут, — скользнула она мимо него.

Когда Анна вернулась, Ленгтон уже приготовил себе пару тостов и восседал на высоком табурете перед маленьким столиком с кружкой в руке, читая газету, — прямо как у себя дома.

— Вот уже и готова, — сказала она, стараясь придать голосу легкость.

Она налила себе стакан воды и приняла две таблетки аспирина: давешнее возлияние не прошло бесследно.

— Головушка болит? — хмыкнул Ленгтон, складывая газету.

— Да, немного. — На самом деле голова у нее просто раскалывалась.

— Рейнольдс — твой постоянный гость?

— Да, можно и так сказать.

— Держу пари, выкачивал из тебя информацию.

— Нам с ним, знаешь ли, есть чем заняться! — с раздражением сказала она.

Ленгтон ухмыльнулся, хлопнул себя по бедру свернутой в трубку газетой, и они двинулись в путь, оставив на столике грязную посуду.

Сев в машину, они поехали к моргу. Повозившись с радио, Ленгтон откинулся на подголовник. У Анны голова разболелась еще больше, и она старалась вести машину осторожнее. Джеймс настроил новостной канал — про убийство Шерон ничего не сообщали.

— Насчет Шерон так и не было пресс-релиза?

— Нет. А ты все чувствуешь себя виноватой, что это не предали широкой огласке?

— Да, но в то же время не знаю, принесло бы это пользу, — мы ведь так и не узнали время смерти.

Она резко вильнула в сторону, чтобы не наехать на велосипедиста:

— Ненавижу этих поганцев! В этих своих шлемах-капельках они точно свихнувшиеся насекомые!

Джеймс повернулся посмотреть на велосипедиста, показав тому средний палец и рассмеявшись.

— Похоже, ты сегодня в отличном настроении.

— Я вчера так рано отрубился — проспал аж восемь часов. И, судя по твоему виду, тебе бы это тоже не помешало.

— Ну спасибо, — хмуро отозвалась она.

— А что, у тебя с этим журналистом серьезно?

Она отмолчалась, не желая обсуждать с ним свою личную жизнь.

— Извини, что сую нос в твои дела, — улыбнулся он.

Анна чувствовала, как он наблюдает за ней, и это ее ужасно нервировало. Она даже пропустила знак светофора, но он ничего не сказал. Фактически они больше не разговаривали до самого морга.

Они облачились в защитную одежду и были готовы осмотреть труп. Голова у Анны раскалывалась от боли: в виске точно готова была лопнуть вена. Даже при виде Шерон, с жуткими разрезами на лице, со ссадинами по всему телу и красными помадными каракулями на животе, Тревис не смогла отвлечься от боли.

Вдвоем с Ленгтоном они молча внимали Смарту, который сообщил, что не успел еще завершить полную аутопсию, но может утверждать, что Шерон умерла примерно за сорок восемь часов до того, как была обнаружена. Это немного приглушило чувство вины: ведь когда Анна пыталась связаться с Шерон, та уже была мертва.

Двумя часами позже они были в оперативном штабе. Ленгтон сообщил следственной бригаде, что почти на сто процентов Шерон Билкин была убита тем же субъектом, что и Луиза Пеннел. Даже манера написания букв, намалеванных губной помадой на животе девушки, совпадала с той, что прослеживалась на многочисленных записках убийцы к Ленгтону. Увечья на сей раз были не столь ужасающие, и тем не менее перед смертью Шерон тоже была подвергнута истязаниям и мукам.

Тот факт, что она мертва уже сорок восемь часов, означал, что, как и Луиза, Шерон была убита где-то в другом месте, после чего уже выброшена в поле, где ее и обнаружили. Следственная бригада ожидала новых данных от экспертов-криминалистов — удастся ли им что-нибудь «наковырять» с бордового пальто или с места преступления. Ленгтон выдал ордеры на новый обыск квартиры Шерон и повторную проверку ее телефонных звонков: требовалось выяснить, где была Шерон до того, как ее похитили. Возможно, она сопровождала своего убийцу и по собственной воле, так что следовало найти хоть кого-то, кто видел девушку перед ее исчезновением.

Ленгтон наскоро закончил совещание, поскольку спешил на встречу с начальницей. Он надеялся, что его оставят возглавлять расследования по обоим убийствам. «Так вот в чем дело! — усмехнулась Анна. — То-то он сегодня весь при параде!»

Близился субботний вечер, и в квартире Шерон Билкин не хотелось оставаться никому — ни Анне, ни Баролли, ни команде экспертов-криминалистов, что приехали снимать отпечатки пальцев. Они уже облазили всю квартиру по делу Луизы Пеннел, и теперь им требовалось проделывать все заново. В особенно скверном настроении пребывал Баролли, поскольку играла его любимая футбольная команда. Его с Анной выпроводили из маленькой комнаты в следующую, чтобы освободить место экспертам в бумажных комбинезонах.

На кухне Анна нашла ежедневник Шерон, куда детским почерком были занесены подробности ее жизни: различные фотопробы и, гораздо чаще, сеансы маникюра, массажа и наращивания волос. Она была записана в парикмахерскую на самое начало недели, чтобы проверить наращенные волосы и заменить выпавшие. Администратор салона сообщила Анне, что Шерон так и не появилась. Далее Анна позвонила в рекламную компанию, куда девушка записывалась на пробы. Там она тоже не показалась, и они взяли на съемку рекламы кого-то другого.

Баролли просматривал обнаруженные в ящике для столовых приборов чековые книжки Шерон и бланки внесения денег на счет.

— А вот это интересно: неделю назад она внесла на свой счет две тысячи фунтов наличными.

Анна, хмурясь, подняла голову. Головная боль, которая терзала ее весь день, никак не отступала.

— Может, плата за аренду?

— Не знаю. Она регулярно вносит по две сотни фунтов — это как раз и похоже на арендную плату.

— Съемщица платит ей, а она, в свою очередь, — хозяйке дома. Что не так?

— Черт подери! — кинулся он к Анне. — У нее на счете двенадцать штук!

Анна просмотрела бумажки. Как она и предполагала, регулярно, в конце каждого месяца, домовладелице перечислялись деньги. Но были и два единовременных вложения по пять тысяч фунтов.

— Надо переговорить с менеджером банка и с хозяйкой квартиры, — решила Тревис.

Баролли кивнул и, разложив чековую книжку и банковские бумаги по пластиковым контейнерам, принялся снова изучать содержимое кухонного ящика. Когда он выдвинул его побольше, на пол с грохотом посыпались столовые приборы. Выругавшись, он наклонился и стал подбирать ножи и вилки, кидая их обратно в ящик.

— Этого мне как раз субботним вечером и не хватало! — проворчал он.

Анна закрыла глаза: вынужденная просиживать тут, в маленькой кухоньке, она реально ощущала, как давят на нее стены. Она потерла виски, чтобы облегчить боль, но это не помогло.

— Я неважно себя чувствую, — сказала она тихо.

— Что?

— Говорю, плохо себя чувствую. Похоже, у меня мигрень.

— Хочешь домой? — спросил он, резко задвигая ящик.

Однако ящик крепко застрял, и его пришлось выдвинуть снова. От этого скрипа у Анны мозг точно иголками пронзало. Баролли опустился на четвереньки, ощупывая направляющие.

— Меня сейчас вырвет, — проговорила Анна и непроизвольно качнулась к кухонной раковине.

— О господи, в ванную беги! Нечего тут блевать! — Баролли скосил глаза в проем для ящика. — Там, между ящиками, что-то застряло. — Он сунул руку глубже и извлек коричневый крафтовый конверт с пачкой пятидесятифунтовых купюр.

— Конвертик не залапай, — бросила Анна и поспешила в ванную.

Вернувшись на кухню, она налила воды и отхлебнула. Ее таки не вытошнило, но голова кружилась, и в висках пульсировала боль. Насчитав две с половиной тысячи фунтов наличными, Баролли переложил деньги в пластиковый пакет, и теперь ему не терпелось вернуться в участок, чтобы проверить, не остались ли на банкнотах чьи-то следы. Когда он предложил Анне идти домой, она не стала возражать — такой ужасной мигрени у нее не было с юности.

Оказавшись в своей спальне, Анна зашторила окна и улеглась в постель, приложив ко лбу лед. Закрыв глаза, она задумалась, откуда у Шерон столько наличных. Однако от одних этих мыслей ей сделалось хуже. Она принялась медленно и глубоко дышать, пытаясь освободить сознание, но ее тревожил тот факт, что они с Баролли нашли нечто, что поможет следствию, а возможно, даже выведет на след убийцы. Наконец Анна все же поднялась и приняла душ. Чувствовала она себя все так же скверно, а потому снова легла в постель. И уж теперь уснула глубоким сном без сновидений — до самого раннего утра.

День двадцатый

Анна приготовила себе на завтрак чай с мятой и тост без масла. Наутро она ощущала себя гораздо лучше, но, когда в семь тридцать внезапно затрезвонил телефон, она поморщилась от боли.

— Тревис? — послышался в трубке резкий голос Ленгтона.

— Да.

— Тебе лучше?

— Да, спасибо.

— Ну так щас станет хуже.

— Не поняла? — напряглась она: Ленгтон был определенно в бешенстве. — Прошу прощения за вчерашнее, у меня был приступ мигрени. Если сегодня надо прийти, я приду.

— Это я к тебе приду!

— Что?

— Жди! — рявкнул он и повесил трубку.

В замешательстве она постояла с телефоном в руках, рассердившись не меньше самого Ленгтона. Благосклонности она от него не ожидала, но он мог бы и проявить какое-то понимание: она даже на день не отпрашивалась по болезни с тех пор, как получила свой чин.

Спустя пятнадцать минут у Анны прозвенел интерком. Она открыла Ленгтону входную дверь и подождала, пока он не поднимется по лестнице. Если по телефону шеф казался сердитым, то по сравнению с тем, какая разъяренная фурия подступала сейчас к ней с охапкой газет в руках, это было вообще ничто.

— Ты в полной заднице! — сообщил он ледяным голосом.

— Да черт возьми, у меня сильно болела голова, — рассердилась Анна и, впустив его, хлопнула дверью.

— Сейчас снова заболит, — зловеще пообещал он. — Ты это читала?

— Читала что?

Ленгтон хлопнул по столешнице свернутым экземпляром газеты «Сан»:

— Хахаля своего статейку! Во вчерашнем вечернем выпуске, — ткнул он пальцем в газету. — И мало этой дряни — так остальные тоже как с цепи сорвались! — Он швырнул на стол остальные газеты. — Глянь на эти чертовы «Ньюс оф зе ворлд», «Мэйл он санди», «Санди таймс», «Обзервер», «Экспресс»… Как раз этого я и опасался, Тревис, — этого бесконтрольного газетного потока!

Анна почувствовала, как ее всю затрясло, когда она взяла в руки «Сан». Развернув газету, она прочитала на седьмой странице заголовок: «Схвачен убийца Красной Орхидеи».

В эксклюзивном материале Ричарда Рейнольдса, по сути, излагались подробности всего их с Анной разговора. В статье утверждалось, что в преступлении подозревается солдат срочной службы, имеющий медицинскую подготовку, и что он уже признался в убийстве Луизы Пеннел. Также в подробностях описывались причиненные жертве увечья и результаты вскрытия.

— И ведь этот гаденыш ничего не упустил — даже того, что ее заставили съесть собственное дерьмо! — Ленгтон был похож на дикого зверя в клетке: сжав кулаки, он шагал взад-вперед по тесной кухне. — Господи, о чем ты только думала!

Анна была готова разреветься.

— И ведь я тебя предупреждал! Ну-ка расскажи, как ты спала с этим врагом рода человеческого! Ты вообще представляешь, как все это отразится на мне, да и на всей нашей команде?!

Анна опустилась на кухонный табурет. Ее трясло.

— Вообще не верится, что ты могла вести себя так непрофессионально, причем после моего предупреждения. Боже правый, Анна, как ты могла так сглупить?! Зачем ты это сделала?!

Она крепко-крепко зажмурила веки.

— Ну?! Что ты скажешь в свое оправдание?

Она глубоко вздохнула:

— Я говорила ему: то, что мы обсуждали, должно быть…

— Должно быть что?! — рявкнул он. — Горячим заголовком?!

— Я просила его… нет, я сказала ему: то, о чем мы говорили, — закрытая информация.

— Закрытая информация? — в отчаянии покачал головой Ленгтон. — Закрытая?! Ты расследуешь тяжкое убийство! Что ты имела в виду, когда сказала ему, что это закрытая информация? Ты детектив, ты знаешь закон — и ты нарушила этот закон. Понимаешь ты это, черт тебя дери?! Ты слила журналисту строго конфиденциальную информацию. Что случилось? Ты перебрала с выпивкой и не смогла удержать язык за зубами? Поэтому ты вчера сбежала с обыска? Потому что маялась похмельем?

— С тебя пример беру.

Она пожалела, что брякнула это, но было уже поздно. Ленгтон с такой враждебностью пробуравил ее насквозь, что она отвела взгляд.

— Извини. Мне не следовало этого говорить.

Он свернул газету и постучал ею по краю стола:

— Не знаю, Анна, что мне теперь с этим делать.

Она облизнула пересохшие губы:

— Хочешь вывести меня из следственной бригады?

— Возможно, придется. Думаю, учитывая обстоятельства, тебя как минимум придется отстранить от дела. Мне требуется несколько дней, чтобы все обдумать. Это может серьезно на мне отразиться. Я и так в этом расследовании вишу на волоске. Ты ж понимаешь: та куча дерьма, что сегодня вылезла, не ограничится одной статьей. Все газетчики уже это подхватили, и мне придется что-то с этим делать.

— Мне очень жаль.

Он кивнул и тихо сказал:

— Да уж.

Анна услышала, как за ним закрылась входная дверь. Некоторое время она сидела, уткнувшись взглядом в стену, потом разрыдалась. Она то и дело утирала глаза и приказывала себе собраться — и опять начинала реветь. Она сидела в туалете — и плакала. Лежала на кровати — и рыдала. Лишь через час она сумела унять слезы. Глаза у нее опухли и покраснели. Теперь она наконец смогла подумать о результатах происшедшего: она знала, что ее карьера могла на этом завершиться. Фотография любимого отца, Джека Тревиса, как всегда, стояла у нее в рамке на прикроватной тумбочке. Анна посмотрела на его мужественное лицо и глубоко посаженные глаза. Потом прижала рамку с фото к себе:

— Вот так, папа, я подставилась и меня подставили. Получается, этот мерзавец меня просто использовал.

Приподнявшись, она поставила фото на обычное место. Все годы учебы, все ее честолюбивые замыслы — все будет перечеркнуто, если так решит Ленгтон. Чтобы чем-то занять руки, она застлала постель, затем побрела на кухню. Сварила себе кофе и села за стол, чувствуя себя совершенно разбитой, хотя слезы давно уже высохли. Интересно, что бы посоветовал ей отец? Уж он-то никогда бы не оказался в подобной ситуации. Ленгтон прав: она чертовски оплошала.

Словно на автопилоте, она допила кофе, помыла посуду, прибралась на кухне, после чего занялась уборкой в гостиной, пока наконец не привела всю квартиру в полный порядок. Анна даже пропылесосила в прихожей. Когда она решила вынести мусор, звяканье пустых бутылок напомнило ей о ночи, проведенной с Рейнольдсом. Они распили две бутылки красного вина, притом что для Анны обычная норма — не более пары стаканов. Так что ничего удивительного, что ей наутро было так нехорошо. К тому моменту, как она, кинув пакет с мусором в контейнер, вернулась домой и захлопнула входную дверь, в ней клокотала злость. Уперев руки в боки, она остановилась в прихожей и процедила.

— Гаденыш, он нарочно меня подпоил!

Она перечитала заметку Рейнольдса и сжала губы. Хоть она и надралась тогда изрядно, но прекрасно помнила, что некоторых вещей она вообще не обсуждала с Диком. Тут ей сделалось дурно: она припомнила, что в тот вечер, когда у нее остался Рейнольдс, она открыла было портфель, но так и не собралась просмотреть записи в блокноте. И теперь его содержимое растиражировано по всем криминальным хроникам!

Анна пошла в ванную, поплескала на лицо холодной водой. Глаза по-прежнему были красными. Она промокнула лицо, подкрасилась и, надев свое лучшее пальто и туфли, вышла из дому.

Она подъехала к воротам редакции газеты. Когда охрана спросила у нее пропуск, Анна предъявила удостоверение и сказала, что ее ожидает мистер Рейнольдс. Ее пропустили и велели припарковаться на стоянке для посетителей редакции сбоку от здания. Она подивилась собственному спокойствию, когда направилась в приемный зал. Было воскресенье, и дежурила всего один секретарь — к счастью, та самая девушка, с которой Анна уже здесь встречалась.

— Детектив-инспектор Анна Тревис, — показала она свое удостоверение. — Меня ожидает Дик Рейнольдс, могу я к нему пройти?

На идентификационном листке девушка записала имя посетителя, время прихода, а также имя того, к кому пришли, и Анна приколола бумажку к лацкану пальто. Секретарь уже хотела взять трубку и позвонить в отдел криминальной хроники, когда пришли еще два посетителя, потребовавшие ее внимания.

— Ничего, я знаю, куда идти, — сказала Анна. Нажав на кнопку лифта, она с удовлетворением услышала, как секретарь обращается явно к посетителям, а не к Рейнольдсу.

Лифт остановился на этаже отдела новостей. Анна прошла по коридору, на мгновение задержалась, убедившись, что идет в верном направлении, и свернула в другой коридор, ведший к главной редакции отдела новостей. Никто не обратил на нее внимания, когда она решительно обошла ряды столов.

Рейнольдс, в джинсах и голубом свитере, сидел к ней спиной. Пристроившись задом на краю стола и держа в руке чашку кофе, он потешал своих коллег какой-то веселой байкой. Даже запрокинул голову, захлебываясь смехом:

— Черт, я просто поверить не мог! Штаны болтаются у колен…

Он умолк, когда его собеседники заметили, что Анна направляется прямо к ним. Он повернулся вполоборота и чуть не соскользнул со стола.

— Анна! — заулыбался он, раскинув руки.

Тревис подошла к нему совсем вплотную, и он покраснел.

— Вот так сюрприз! — сказал он и чуточку отодвинулся от нее.

Она достала из-под мышки газету и хлестнула его по груди:

— Да уж не такой, как я сегодня получила, прочитав это!

Он повел плечом:

— Послушай, я ведь журналист.

— Не пори чушь собачью! Это было строго конфиденциально!

— Так, погоди минутку. Большей частью это общедоступная информация.

— Лишь кое-что общедоступно — и ты это знаешь. Как ты мог так со мной поступить?

— Анна, как я уже сказал, я журналист. А это — горячий материал.

— Ты знал: то, что я тебе рассказала, — конфиденциальная информация! А чего я тебе не говорила, ты выудил из моего блокнота. Что ты сделал, гад? Дождался, когда меня удастся напоить, а когда я отрубилась, выполз из моей постели, чтобы выкрасть из него информацию?!

— Анна! — схватил он ее за руку.

Их перепалка вызвала немалый интерес у сидевших за столами газетчиков.

Тревис выдернула руку:

— От следствия мне дали пинка, и моя карьера, возможно, накрылась, но ведь тебе на это плевать, правда? Ты получил свой материал — и к дьяволу все мои проблемы, подумаешь, важность! А у меня теперь по твоей милости очень серьезные проблемы. Ты ничтожество!

Рейнольдс поджал губы, затем потянулся через стол и взял книгу «Черная Орхидея»:

— В Лос-Анджелесе был журналист, который сообщил в прессе о подозреваемом по делу Черной Орхидеи. Я лишь придерживался того, как все происходило в расследовании того убийства.

— Из того, что я тебе сказала, ничто не было с этим связано.

— Нет, было. Чего ты мне не говорила — это каким пыткам подверглась жертва, и то же самое было с Черной Орхидеей, хотя ты и пытаешься развести эти два…

— Чтоб ты съел свое дерьмо! — рявкнула она.

Рейнольдс понял намек на то, к чему принудили Луизу, и это его разозлило.

— Не будь грубиянкой! Ты б сперва разобралась. Я ведь работаю на «Сан», и хотя мы часть корпорации, выпускающей «Ньюс оф зе ворлд», это, черт возьми, совсем другая газета.

— И что ты сделал? Продал информацию? Это от тебя пошло, и не пытайся себя выгораживать!

— Ты что, не понимаешь? «Ньюс оф зе ворлд» содрали свою статью с моей!

— Мы не давали добро на оглашение этой информации, потому что если б мы арестовали подозреваемого…

— У вас есть такой. Ты мне говорила.

— А еще я тебе говорила, что он, скорее всего, никакой не убийца. А теперь ты растрезвонил об этом.

Рейнольдс глянул на слушавших все это коллег и снова попытался вывести Анну в коридор, но она не двинулась с места.

— Пойдем выпьем кофе, потолкуем об этом в приватной обстановке, — предложил он.

— Я не желаю быть в твоем обществе дольше, чем требуется, чтобы все тебе сказать. Я больше не хочу с тобой знаться. Если это как-то повредит следствию, ты будешь иметь дело со старшим детективом-инспектором Ленгтоном. А это — всего лишь для моей собственной сатисфакции. Ты лицемерный, двуличный ублюдок!

Она подхватила со стола недопитую чашку кофе и плеснула ему в физиономию. Получилось что надо: с намокших волос кофе потек по лицу.

— Ребячество какое-то…

— Может быть. Но теперь мне немного легче.

Она развернулась и вышла. Дик же тем временем вытирал кофе с лица и рубашки.

Когда она вернулась в машину, ее охватила нервная дрожь. Домой она ехала едва ли не в умопомрачении от злости и, даже припарковавшись и добравшись до квартиры, не могла успокоиться. Ей хотелось разрыдаться снова, однако она сдержала слезы. Взяв себя в руки, Анна открыла портфель, достала «Черную Орхидею» и просмотрела тот раздел, о котором упоминал Рейнольдс. С книжкой она отправилась на кухню и уселась внимательно его перечитать.

Та статья была написана неким сценаристом и отправлена в лос-анджелесский «Геральд экспресс». Как сказал Рейнольдс, в ней говорилось большей частью то же, что и в его статье. Описывались отвратительные увечья на теле жертвы, утверждалось, что подозреваемый задержан. Публикация того материала толкнула настоящего убийцу на новое страшное преступление, дабы его узнали по содеянному и вернули ему утерянную публичную известность.

С пересохшим от волнения горлом, Анна ехала в полицейский участок. Она медленно поднялась по каменной лестнице и дошла до комнаты следственной бригады. Несколько мгновений она постояла за дверями, прислушиваясь к телефонным звонкам и приглушенным голосам, и, внутренне собравшись, распахнула створки.

В комнате повисло молчание: все уставились на нее. Она прошла к своему столу и, сняв пальто, сложила его на спинке стула. Она видела, как все в комнате переглядываются, и знала, что сейчас порозовеет от стыда, но все ж таки преодолела неловкость. Достав из портфеля блокнот и карандаш, она вышла перед всеми и остановилась у белого информационного стенда. Возле него на столе лежало несколько ксерокопий газетной статьи. Льюис заговорил с ней первым:

— Ну что, набралась храбрости, Тревис?

— Не совсем, но мне необходимо всем вам кое-что сказать.

— Что ж, тебе слово, — обвел он рукой комнату, и все обратились в слух.

Анна кашлянула и подняла голову, уставясь на маленькое пятнышко на стене напротив:

— Я действительно изрядно сглупила и пришла сюда, чтобы извиниться перед каждым из вас. Я чересчур много выпила и как идиотка доверилась журналисту Ричарду Рейнольдсу. Я предупредила его, что все, что я скажу, строго конфиденциально и не подлежит публикации, и он пообещал мне, что не даст этому хода. Ничто не может меня извинить — кроме того факта, что в тот день я прослушала жуткий отчет патологоанатома по вскрытию тела Луизы Пеннел, а затем видела труп Шерон Билкин. Я прошу меня простить, и если то, что произошло по моей вине, создаст проблемы для следствия — мне очень стыдно, и я глубоко сожалею об этом. Это все. Еще раз, пожалуйста, примите мои извинения за такой непрофессионализм и столь наивное поведение.

Анна вернулась к своему столу, оставив всех в недоумении, как воспринимать ее слова. Сотрудники готовы были чуть ли не аплодировать ее выступлению. Тревис так нервничала, что не заметила, как во время ее речи появился Ленгтон, послушал и удалился в свой кабинет. Анна привела в порядок стол и потянулась было за дождевиком, когда подошел Баролли и вручил ей чашку кофе:

— Я бы дал ему чуть больше времени, чтобы все переварить, и уверен, это не…

Но не успел он закончить фразу, как раздался рык:

— Тревис!

Анна повернулась к кабинету Ленгтона. Раздвинув закрывавшие его жалюзи, шеф поманил ее рукой. Она постучала к нему в дверь и подождала мгновение, прежде чем войти.

— Ты изрядно перенервничала, — встал он перед своим столом, подцепив большими пальцами подтяжки.

— Я продумала все, что сказала.

— Черт, надеюсь, так и есть. Но ведь фактически это ничего не меняет.

Последовала долгая пауза. Ленгтон смотрел на нее, а она чувствовала себя нерадивой ученицей, стоящей перед учителем. Она даже больно прикусила губу, чтобы сдержать выступившие слезы.

— Как думаешь, что сказал бы твой отец?

— Ему было бы за меня стыдно.

Он кивнул, затем посмотрел на часы:

— Иди домой.

— Я и собиралась это сделать.

Уже направившись к двери, она помедлила мгновение:

— Что-нибудь дали найденные в квартире у Шерон купюры?

— Пока нет. Сегодня, если помнишь, воскресенье…

— О, я знаю, что сегодня за день, и мне б хотелось его забыть.

Она вышла и тихо закрыла за собой дверь. Проходя через комнату следственной бригады, она поймала несколько теплых взглядов и ободряющих улыбок, но от этого ничуть не почувствовала себя лучше. Она подошла к Льюису, который стучал по клавиатуре, набирая серийные номера банкнот.

— С этим, думаю, нам улыбнется удача. Там больше тысячи фунтов новыми бумажками, остальное разрозненными купюрами.

Анна постояла в нерешительности, затем спросила Майкла, можно ли поговорить с ним наедине. Удивившись, он указал рукой на выход.

Анна собрала свои вещи и пошла в коридор подождать там Льюиса. Он вышел к ней через несколько минут.

— Сегодня утром я разговаривала с Рейнольдсом. Он объяснил свою подлость тем, что все, что он сделал, было в деле Черной Орхидеи, что там некий сценарист написал похожую статью…

— Да-да, я читал ту книгу.

— Тогда ты знаешь, что случилось после того, как была написана статья: убийца так разозлился из-за того, что задержали подозреваемого, грозящего отбить у него славу…

— Мы нынче утром отпустили подозреваемого, — нетерпеливо прервал ее Льюис. — Отправили его туда, откуда он здесь и появился, — в лечебницу близ Тутинга. С ним только время зря потеряли.

— Да, знаю, мы подозревали это с того самого момента, как он вошел. Что я хочу сказать — та статья в случае с Черной Орхидеей была фактически уловкой, предпринятой журналистом, чтобы выгнать из норы настоящего убийцу.

Льюис вздохнул уже более нетерпеливо:

— Анна, я знаю: все мы читали эту книжку. И тот липовый убийца, которого мы только что отпустили, тоже ее читал! Все, что ты мне говоришь, мы обсуждали этим утром. Разве что я неверно тебя понял и ты пытаешься мне сказать, что предоставила всю информацию этому придурку из «Сан», потому что пыталась, как ты выражаешься, выгнать из норы настоящего убийцу?

— Нет, этого я не хочу сказать.

— Тогда что конкретно ты хочешь до меня донести?

Она замялась. Разумеется, она не планировала всего того, что произошло, но что, если это принесет какую-то пользу?

— Послушай, а если эта ударная статья — вкупе с прочими в воскресных газетах — заденет-таки самолюбие истинного убийцы? Ведь тогда он захочет нас убедить, что мы задержали не того человека.

— Шеф уже такой вариант предположил и даже связался с твоим парнем — авось тот сумеет как-то возместить причиненный ущерб.

Анна оторопела: Ленгтон никогда не перестанет ее изумлять!

— Тебе следовало бы его поблагодарить, потому что этот вариант избавит тебя от неприятностей. Ленгтон сказал, что вся эта пакость в газетах была рассчитана на то, чтобы вывести ублюдка на свет. Теперь все зависит от результата.

— Если так, значит ли это, что меня вернули в дело.

— Не спрашивай меня, я не слышал, чтоб тебя турнули. Я предполагал, что у тебя большие проблемы, но ведь ты знаешь нашего шефа — он всегда защищает свою команду.

И Льюис вернулся в комнату следственной бригады, оставив Анну в коридоре — совершенно растерянную и с комком в горле.