Крест Чубайса

Проба пера и телекамеры

Сразу скажем, что почти все медийные опыты Чубайса оказались неудачными. Неудачными по разным критериям, по разным причинам и в разных обстоятельствах. Но с неизменным результатом — медиапроектов в порт феле АБЧ нет. При этом сам факт неоднократных попыток войти в медиабизнес говорит о том, что груз “1991” — вещь весьма осязаемая. Телекомпании и газеты с его участием — не что иное, как продолжение его политической миссии, так, как он себе ее представляет.

В сентябре 2000 года стопроцентная дочка РАО “Центр оптимизации расчетов ЕЭС” выкупила у структур, близких к “Лукойлу”, 70 процентов телекомпании РЕН-ТВ. По сведениям прессы, за 30 миллионов долларов.

Через два с половиной года, в марте 2003-го, “ЦОР” продаст телекомпанию. Как прокомментируют это событие в РАО, с выгодой для энергохолдинга, за 100 миллионов долларов. Официальный и формально убедительный мотив — избавление от непрофильных активов, на чем настаивали миноритарные акционеры РАО. Неофициальный, но еще более убедительный комментарий прессы тех дней: продать заставили по политическим мотивам. Газеты, ссылаясь на анонимный источник в администрации, писали, что продажи телеканала от Чубайса потребовали в качестве одного из условий прохождения пакета законов по реформе энергетики. Врали или нет, проверить невозможно. Как всегда в таких случаях, авторы ссылаются на анонимные источники в администрации президента. Но неоспоримым фактом является то, что телекомпании РЕН-ТВ в составе активов РАО нет, а законы по реформе энергетики приняты. И по времени все выглядит достаточно последовательно.

В 1999 году в компании, которая тогда еще называлась латинскими буквами REN-TV, возникло напряжение между Иреной и Дмитрием Лесневскими, основателями и топ-менеджерами компании, и крупным акционером REN-TV — структурами, связанными с “Лукойлом”. Причем конфликт по двум направлениям: содержательному (какими должны быть новости) и управленческому. К тому же у компании накопились долги, а полумертвый рекламный рынок в тяжелое последефолтное время не давал надежд на скорое решение финансовых проблем силами самой телекомпании.

Ирена смогла договориться с “Лукойлом” о том, что сама найдет покупателя на их долю.

— Когда она пришла к нам, — рассказывает Трапезников, — я поначалу воспринял идею в штыки. Бизнеса там нет, рейтинги низкие, рынок лежит, да и политический геморрой страшный. Но АБЧ отнесся к этому иначе.

— Печальные это все истории, — вздыхает Чубайс, когда речь заходит о телекомпаниях REN-TV, ТВС и газете “Столичная”. Редкая тема вызывает у него такое явное отстутствие энтузиазма. — И все истории совершенно разные. По всем параметрам. Начнем с того, что ни ТВС, ни “Столичная” не имели никакого отношения к РАО. В ТВС я участвовал как частное лицо, своими личными деньгами, в “Столичную” даже денег не вкладывал. Выступил таким организатором процесса. Я, признаюсь, тогда, на рубеже девяносто девятого и двухтысячного, когда решался вопрос о REN-TV, считал, что телеканал — это реальный рычаг политического влияния для партии. Но я изменил свою позицию. Медиабизнес в его современной конструкции и нынешнее политическое пространство делают телеканал политически малоэффективным.

— В этом смысле, — продолжает Чубайс свою печальную историю, — для меня в выборах 1999 года REN-TV играло серьезную роль. В 2003-м ситуация уже сильно изменилась. Когда я обнаружил на телеэкране REN Сергея Глазьева, который рассказывал о злодействах реформаторов, я позвонил Ирене. А она говорит: “Так он же время оплатил”. Дальше я понял, что удерживать канал политически бессмысленно, да и неправильно. Я потерял к нему интерес, и мне стало понятно, что телекомпанию надо продавать. С точки зрения бизнеса канал был продан вполне прилично, так что никакого ущерба акционерам РАО эта сделка не нанесла.

Трапезников не считает историю с REN-TV бесславной.

— Мы ввели там современный финансовый менеджмент, бизнес-планирование и контроль за исполнением бизнес-планов. Сеть телекомпании по стране выросла, к продаже рекламы подключили “Видеоинтернешнл”. Первоначально менеджмент от нас ждал денег. Они рассчитывали, что вот сейчас богатая компания за все заплатит... Вместо этого мы принесли культуру управления бизнесом, и я думаю, что REN тогда была одной из самых продвинутых в смысле менеджмента. В редакционный процесс мы особо не встревали, потому что, во-первых, Лесневская нам идеологически близка, а потом нам внятно объяснили — корпоративные новости про успехи энергетиков снизят рейтинги. Мы и сами понимали, что на этом пути компания растеряет своего зрителя, а значит, и свою стоимость. Это дало свои результаты — рейтинги информационного вещания росли, появилась аналитическая программа с Марьяной Максимовской, которую я привел к Ирене. Компания запустила популярнейшие сериалы “Солдаты”, “Студенты”. Все шло неплохо, хотя большой объем информационного вещания, который был на канале, не давал достичь высот доходности. Наверное, пиком развития стала победа на Венецианском фестивале фильма “Возвращение” Андрея Звягинцева. Но главное не это. Как раз в то же время у нас начались трения с минорами, и они нас измучили разговорами о непрофильных медиаактивах. Ну и вообще, жизнь поменялась. Ушли мы из телекомпании. А вскоре и Лесневская с Дмитрием, — заключает Андрей.

История с ТВС, насколько можно понять, была тоже результатом политического порыва. Но уже больше мессианство, чем политический расчет,

— Да, совершенно верно, — соглашается Чубайс, — был именно порыв . Хотя сама история получилась ужасной, ну просто ужасной! Я лично потерял тогда на этом проекте колоссальные для меня деньги — семьсот пятьдесят тысяч долларов. Едва ли не все, что у меня было в то время. При этом для большинства партнеров десятью миллионами больше, десятью миллионами меньше — не велика беда. А я вкладывал “нажитое непосильным трудом: куртка замшевая, две штуки...” — в очередной раз процитировал Чубайс любимую реплику актера Этуша из “Ивана Васильевича”, сменившего профессию. — Но мне действительно хотелось принять участие в создании канала, который не является орудием атаки на власть, но в то же время не имеет обязательств перед властью, не зависит от нее и не действует по ее команде. Но народ при этом собрался такой разный: Каха Бендукидзе, Роман Абрамович, Зимин Дмитрий Борисович и — о ужас! — Дерипаска, с которым мы вовсю воюем по реформе РАО... Точно, олигархический колхоз.

Чубайс взял на себя политическую часть проекта, как бы политически его прикрывал. Уговорил Путина. Но явно ошиблись в менеджменте. Сразу же пошли внутренние конфликты, расходы поехали так, что ни один бизнес-план не сходится. Да и содержательно не очень получалось. Второй слой проблем лежал в межолигархических отношениях. Двое, самых догадливых, наверное, скоро вышли из проекта — Бендукидзе и Зимин. Оставшиеся разбились на две группы, каждая из которых стала пытаться консолидировать доли на своей стороне. Одна группа — Олег Киселев, Игорь Линшиц, Чубайс. Другая — Роман Абрамович, Александр Мамут, Олег Дерипаска. В итоге получилось два пакета, 50 на 50 ровно. Ни туда ни сюда. И третий слой — это Путин, с которым именно Чубайс договаривался, и он явно был не в восторге от того, что видел на экране. Но он и не думал говорить: “Давай лавочку закрывай!” Он, наверное, понимал, что развалится само. Видно же было, как Чубайс с Дерипаской бодается. Там был момент, когда вроде уже договорились обо всем, нашли приемлемое решение, но в последнюю минуту Дерипаска заявил, что его не устраивает конфигурация, о которой вроде уже окончательно договорились и она была с ним же и согласована.

— Мне бы, глупому, в этот момент все продать, хоть какие-то деньги свои отбить, — говорит Чубайс. — Но было неудобно. Там же журналистский коллектив был мне не чужой. Он Дерипаске чужой был, а мне — нет. А в телекомпании уже долги катастрофические, невыплаты зарплаты. Брать новый кредит совсем плохо, потому что точно уже не отбить. В итоге — банкротство. С жуткой обидой журналистов на меня из-за невыплаченной зарплаты. И обида до сих пор не рассосалась. И никого не волнует, что не из чего было платить, что я потерял свои деньги, которые мог использовать с большей пользой для себя. Мне Виктор Шендерович написал душераздирающее письмо в блестящем стиле, как он умеет: мол, руки вам не подам, пока не рассчитаетесь в сумме такой-то и такой-то. От души, в общем. А по бизнесу в компании такие дела, что в любой момент могут прийти за менеджментом. Гендиректором, напомню, был Евгений Киселев. Вот мне еще ко всем грехам не хватало Киселева под уголовку подвести. Я ему так и не рассказал, что постоянно жил с той мыслью, что завтра его могут повязать. Работал над тем, чтобы как-то политически его прикрыть. А параллельно пытался решить вопрос с долгами по зарплате. Не смог собрать денег. Просто не смог.

— А с газетой имени водки, со “Столичной”, что случилось?

— А это уже совсем печальная история, — еще больше грустнеет Чубайс. — Просто болезненная. Пришел ко мне Леня Милославский с идеей такой особой городской газеты. И я загорелся этим делом. Нашел им инвесторов. Там уже не только денег РАО, но и моих тоже не было ни копейки. Меня что еще подкупило? Подключился Миша Абызов. Он тоже загорелся, обошел друзей, и собрали необходимые инвестиции. Сразу грандиозная рекламная кампания на весь город. Куда все там движется, Абызов мне с энтузиазмом рассказывает, что там и как, как будут сети распространения строить, как реклама пойдет, как то, как это. Потом как-то вроде меньше стал рассказывать. Мне бы насторожиться. Но нет, я особого внимания не обратил. Потом как-то на бегу, между делом, он мне говорит, что выходит из проекта. У нас еще какой-то аврал тогда был, и я не очень зафиксировался на этой информации.

И, вынырнув из этих авралов месяца через три, Чубайс с ужасом обнаруживает, что там долгов уже накопилось немало, кто и как их будет погашать, непонятно в принципе. И главная идея менеджмента проекта состояла в том, что вот надо еще столько-то миллионов добавить, и тогда все развернется со страшной силой.

Что в итоге делать? Закрывать. Милославский, потерявший свои деньги и вложивший в это дело душу, долго потом из этой истории выбирался.

— Печальная история, — в который раз за время разговора о своем соприкосновении с медиабизнесом повторяет Чубайс.

Нет, “1991” для Чубайса груз. Тяжелый, приятный, важный, нужный, обязывающий, дающий возможность, закрывающий возможность — всякий, но груз. Груз “1991”. Но при этом никому и в голову не могло прийти, что этот груз окажется с добавлением свинца и взрывчатки.