Крест Чубайса

Проверка жизнью

Когда ты садишься в самолет, тебя что, сильно волнует, как там двигатель чистят или как у него работает подъемная сила? Тебе важно, чтобы в кресле было удобно сидеть. Ну и конечно, чтобы лететь безопасно, спокойно и более-менее комфортно. Так вот, с этой точки зрения мы фактически провели капитальный ремонт двигателя самолета в полете,—проводит аналогии член правления РАО “ЕЭС” Леонид Гозман. —А страна и не заметила. Страна замечала кризис неплатежей и аварии — но это период до реформы и период, когда реформа тормозилась. Но в активной фазе реформы ничего подобного не произошло.

Действительно, вечерами свет в квартирах и на улицах так и горит себе, как горел. И электричество из розетки течет ровно так же, как до прихода Чубайса в РАО “ЕЭС”. Можно подумать, что реформаторы совершали задуманное ими дело на цыпочках и по ночам, только бы не потревожить покой рядовых граждан. На которых в выручке РАО “ЕЭС” приходится всего-то 10 процентов.

Деньги здесь, разумеется, вообще никакой роли не играют. Просто покой рядовых граждан — вопрос политический. Следовательно, находится в ведении высшего руководства страны. А с ним особо не полиберальничаешь.

Ну кто сейчас вспомнит про младореформаторские лозунги правительства Кириенко-Немцова десятилетней давности об отмене перекрестного субсидирования в естественных монополиях? Как тогда, так и сейчас состоятельные потребители из промышленных предприятий платят за электричество по высокому тарифу, чтобы относительно малоимущие — большинство жителей страны то есть — жгли свет задешево.

В Советском Союзе, кстати, до середины 1980-х все было наоборот: один КВт/час для граждан стоил четыре копейки, а для промышленности — две.

— Это все дружок мой придумал поменять, — откровенничает Кудрявый. — Рыжков Николай Иванович, когда союзным премьер-министром был.

Даже заслуженный энергетик с его социалистическими взглядами отрицательно относится к таким формам господдержки: мол, и энергосбережение они совершенно не стимулируют, и вообще создают неправильные установки для потребителей насчет того, что электроэнергия ДОЛЖНА стоить дешево.

Что уж говорить о Чубайсе, который сам в 1990-е годы на посту вице-премьера провозглашал курс на отмену перекрестного субсидирования.

— Перекрестка, как и многочисленные льготы до проведения монетизации, — это символы слабости власти, которая пытается потакать избирателю. Когда государство не в состоянии помочь гражданину реальными деньгами, оно пытается таким вот кривым способом удешевить продукт. Конечно, с экономической точки зрения это действия нездоровые, — не вдаваясь в рассуждения, констатирует Чубайс.

Монетизация льгот для либеральных реформаторов в России — больная тема. Нужная для экономики реформа была разработана, как принято считать, поспешно и проводилась с довольно скудной разъяснительной компанией. Отсюда массовый шок в обществе. В начале 2005 года по стране прокатились митинги возмущенных обывателей (особенной популярностью у недовольных пользовались пикеты посреди оживленных автострад). Партия “Единая Россия” поспешила объявить виновным правительство, которое внесло в Думу недостаточно продуманную реформу. Протесты вскоре стихли сами по себе. Но охоту монетизировать тайные льготы вроде той же перекрестки в электроэнергетике у власть имущих эта история отбила, похоже, надолго.

Бывший министр экономического развития Герман Греф охотно признает, что категорически противился реформированию системы льгот (так называемой “монетизации”)для граждан в ЖКХ в целом и в энергетике в частности.

-— Это был бы такой коллапс... Все остальные виды монетизации показались бы после него детским садом. Я открыто выступал против.

И в конце концов президента удалось убедить — он сказал, что не надо экспериментировать. Собственно, когда мы и проектировали саму реформу в начале двухтысячных, то понимали, что она в заданные сроки не завершится — скорее всего, по ходу будет очень много развилок. В этой сфере резкие шаги недопустимы.

— Сегодня же вообще провозглашена политика, что до 2014 года население должно получать электроэнергию по регулируемым ценам. В этом смысле политика перекрестки узаконена на ближайшие шесть лет, — говорит член правления РАО “ЕЭС” Юрий Удальцов. — Но никто при этом не сказал, где взять источник для субсидирования.

Мы пьем кофе в брассери “Жеральдин”, что в районе Остоженки. Под французский шансон Удальцов, который последние четыре года отвечает в компании за реформу, прогнозирует, как ситуация будет развиваться дальше. Прогнозы получаются туманные.

— Я вам могу сказать только одно: хоть вопрос об отмене перекрестки исключен из публичного обсуждения, развитие ситуации в либерализованном секторе энергетики неминуемо его вытащит наружу. В лучшем случае это до конца 2008 года произойдет, в худшем — затянется на 2009-2010 годы. Но современная рыночная конструкция старый инструмент будет ломать. Друг с другом они просто не уживаются. Потому что, если следовать графику либерализации рынка электроэнергии, уже в следующем году по свободным ценам должно продаваться до 50 процентов по сравнению с нынешними 25 процентами. А к 2011 году должно дойти до ста процентов. Так что старый ресурс для перекрестки отпадает.

Сейчас перекрестное субсидирование населения по-прежнему спрятано в ценах для крупных промышленных компаний. По идее, когда такие потребители начинают закупать на оптовом рынке весь нужный им объем энергии, региональный бюджет лишается их платежей за электричество. Особенно проблема обостряется в регионах, где есть только одно крупное предприятие — как НЛМК в Липецкой области, к примеру, которое тянет на себе всю перекрестку. Как только этакий кормилец выходит на рынок, местный губернатор должен либо поднимать тариф для граждан, либо раздавать им субсидии на оплату счетов за электричество.

Ни то ни другое губернаторов не устраивает. Поэтому сейчас “кормильцев” ограничивают в покупках электричества по свободным ценам. Но поскольку график либерализации рынка электроэнергии утвержден правительством, доля этих ограничений с течением времени будет стремиться к нулю. И что тогда?

В обозримом будущем, по мнению Удальцова, государству придется выбирать из двух вариантов. Первый способ, с точки зрения штатного реформатора РАО, совсем плохой, потому что нечестный: заложить субсидии для населения в сетевой тариф. Он непрозрачно формируется — и никто не докажет, что для крупных потребителей у сетевой компании передача электроэнергии дорого стоит, а для населения—почти бесплатно. Второй вариант чуточку получше: нагрузить оброком генерирующие компании. “Им скажут — да, мы дали вам свободный рынок, вы можете там продавать свое электричество по свободным ценам. Только извольте какое-то количество киловатт-часов отдать населению по цене, которую мы вам назовем. А издержки отбивайте на своем рынке”.

Есть еще третий способ — нормальные адресные субсидии действительно нуждающимся в них людям. Но зампред правления РАО, как и Греф три года назад, вообще всерьез не рассматривает:

— Государственная система к этому совершенно не готова. Не могу себе представить, что в стране вдруг запустят систему массового распределения денег для компенсации платы за электроэнергию. Это даже не монетизация льгот. Проблема касается многих людей, которые ни в каких списках льготников вообще не значатся. Понятно, почему никто из действующих лиц перекресткой до сих пор не занимался: выборный цикл не закончился, правительство новое должно появиться... Но в любом случае жалко будет, если решат идти по самому простому и плохому сценарию.

Хорошо хоть рыночная система не дает эту проблему замалчивать и делать вид, что все в порядке, добавляет Удальцов.

Чубайс, как известно, любит ссылаться на Маленькую Синюю Книжечку— первый план реформирования РАО “ЕЭС”, принятый в компании в 1998 году. В целом, как он резюмирует сейчас, все записанные там преобразования были произведены практически без изъятий (разве что от перекрестки избавиться не удалось). Так что с долгосрочным видением у команды Чубайса дела как будто обстояли неплохо. Собирались решить две задачи — антикризисное управление компанией и реформирование всей отрасли — и решили-таки.

Вот только к 2005 году Чубайс стал понимать, что есть еще третья задача, которую решать он не собирался. А решать ее тем не менее придется ему самому.

— “Развитие” — может быть, не самое удачное название для третьего этапа, но я для себя лучше пока ничего не придумал. Я внутренне предполагал, что реформа — это подготовка к стадии, когда инвестиции пойдут в уже частную генерацию и тем самым дадут ей развитие. Но если бы все развивалось так, как мы предполагали вначале, — боюсь, что задача развития не была бы решена вообще. Либо ее выполнили бы с какими-то колоссальными изъянами, которые вообще могли разрушить реформу. А я этого тогда, десять лет назад, не понимал.

Трудность состояла как раз в том, что ремонт двигателя (пользуясь аналогией Гозмана) у самолета под названием “Единый электроэнергетический комплекс России” надо было производить в полете. В идеально стабильной ситуации, когда рост энергопотребления у вас аккуратно растет на 0,5 процента в год и все электростанции оборудованы новеньким оборудованием, нет никаких проблем, чтобы разрезать эту систему на кусочки и склеить их по-новому, объясняет Чубайс:

— Но если вы собрались делать все это в той стадии, когда у вас потребление растет не на пять десятых процента, а на пять процентов в год... А главное, этот рост уже уперся в дефицит мощностей и строить новые надо не откладывая... Тут уже единство технологического процесса в электроэнергетике играет просто колоссальную роль. А на это еще вторая сложность накладывается: сохранить отрасль реформированной в ситуации, когда сначала динамики никакой не было вообще, а потом вдруг начался бурный рост. Разница между отсутствием развития и развитием — это же не просто наличие у вас каких-нибудь инвестиционных планов. Десяток отраслей экономики, требующих совершенно иного структурирования и новых принципов работы, причем некоторые из них вообще для России в новинку.

Взять хотя бы проектирование. Советский “научный проектный комплекс” — наши Гипро- и Техноэлектропромы — в течение пятнадцати лет был почти не востребован, потому что в отрасли не было развития. А сейчас, когда развитие началось, выясняется, что они в этом виде уже не очень-то и нужны. А нужны нам, оказывается, ЕРС-контракторы (от engineering procurement construction). Это компании, которые интегрируют в себе и разработку проекта (engineering), и заказ оборудования (procurement), и строительство, монтаж и наладку (construction). Одна организация отвечает за все, в том числе и финансами. Договоренности с энергетиками у нее примерно такие: так, ребята, что вам тут надо построить? Два энергоблока за 500 миллионов долларов? Отлично, построю за три года, а если не успею — уплачу вам штраф в 200 миллионов долларов. Весь современный мир так живет — а у нас в 2005-2006 годах, когда я осознал проблему, ничего подобного не существовало. Никто даже и слов таких не знал — ЕРС.

Разбираясь с этими технологическими премудростями, Чубайс столкнулся с такой идеологической — если не сказать моральной — проблемой, что чуть было не поссорился со своими ближайшими единомышленниками.

Раньше, только начиная реформу, все они исходили из предположения, что новые собственники генерации, ориентируясь на рыночный спрос, сами решат, где нужно строить новый блок, а где—целую станцию. Но по мере погружения в тему выяснилась такая картина. Можно совершенно точно знать, что под новый завод “Тойота” в Петербурге нужно будет подогнать мощность в 100 мВт, и, руководствуясь этим знанием, строить новые электростанции. А что, если позже выяснится, что кроме этого завода в районе появятся еще пять новых, имеющееся на сегодня металлургическое производство скоро закроется и переедет в другое место, а к этому времени по соседству появятся жилой район, который нужно снабжать электроэнергией и вдобавок теплом? Причем все это происходит в отрасли, в которой с момента принятия решения о новом блоке до появления блока при самом хорошем раскладе проходит три года — а вообще-то пять. Откуда новый хозяин генерирующей компании соберет всю эту информацию, которая позволит ему построить то, что нужно, и там, где действительно нужно?

— Итак, 2005 год — и вот условия задачки: страна — Россия, регионов — восемьдесят семь, по каждому из них нужен ответ, что будет со спросом в 2010 году, — расписывает свои очередные злоключения глава РАО. — Кидаюсь в Минэкономразвития — ответа нет. Из губернаторов содержательно поддерживать серьезный разговор на эту тему способны от силы процентов двадцать пять — но все-таки уже хоть какой-то результат. Обошел всех олигархов. Ответы примерно такие: “Ну, в принципе, я там уже деньги вложил, но никому не хочу об этом говорить, и ты тоже никому не говори — в общем, там у меня будет небольшой заводик”. Какая мощность потребления, спрашиваю. “Ну, мегаватт триста”. — “Ничего себе, у меня нет их!” — “Да? А что ж ты молчал?” Это, конечно, упрощенная картинка. Десятки специалистов в РАО “ЕЭС” в течение нескольких месяцев проделали колоссальную аналитическую работу, и динамика спроса постепенно стала вырисовываться. Так, может, мы ее и сообщим будущим собственникам? Пусть они начинают строить по нашему плану сами. Так и появилась генеральная схема размещения объектов электроэнергетики до 2020 года.

Генсхему, которую неформально окрестили “ГОЭЛРО-2”, правительство утвердило весной 2007 года. Документ открывает перед отраслью впечатляющие перспективы: инвестиционные потребности энергетики оценены, в зависимости от возможного роста потребления, в 423-542 миллиарда долларов. Есть план, из которого любому инвестору понятно: где, когда и что надо строить. Учтено и то, что с газом в стране напряженно: если в прошлом году доля угля в российском топливном балансе составляла 25 процентов, через тринадцать лет она должна достигнуть 46 процентов (газовая составляющая, соответственно, снизится с 68 процентов до 50). Но пока в РАО “ЕЭС” рисовали новую схему отрасли, старые товарищи Чубайса из либерального лагеря, оказывается, неустанно клеймили его за социалистические замашки и стремление возродить Госплан.

— Я с ними не соглашался, и разборки у нас случались довольно серьезные. Потому что я действительно очень уважаю людей, которые занимали противоположную позицию. В какой-то момент даже возникла угроза потери этих людей как членов команды. Потому что для некоторых это была такая личная драма: как же так, мы все делали совершенно по-другому, а теперь Чубайсу что-то в голову взбрело — и все рушится.

Однажды, в октябре 2006 года, Дмитрию Васильеву позвонил председатель правления РАО “ЕЭС” и спросил:

— Что ты можешь сказать про Леонида Казинца?

Основателя девелоперской группы “Баркли”, застроившей всю Остоженку многоквартирными домами для миллионеров, Васильев неплохо знал и относился к нему с уважением. Вот только какая может быть связь между этим парнем и Чубайсом? Но времени на размышления не было. Глава РАО частенько так звонил своим знакомым и огорошивал вопросом на совершенно неожиданную тему — без объяснения причин.

— Понял тебя, спасибо, — сказал Чубайс, выслушав от Васильева похвалу в адрес девелопера, и отключился.

Потом он попросил секретаря в приемной разыскать координаты Сергея Полонского, владельца Mirax Group, и соединить его с ним.

— Слышал, Сергей Юрьевич, что вы строите башню “Федерация” в Москва-сити, — говорил спустя некоторое время ошарашенному Полонскому по телефону председатель правления РАО “ЕЭС”, — Не могли бы вы организовать для меня экскурсию на стройплощадку? Заодно бы и познакомились.

Взобравшись на десятый этаж недостроенной башни в сопровождении Полонского и целой делегации его топ-менеджеров, Чубайс полюбовался панорамой столицы и обратился к застройщику:

— Ну, расскажи, как у тебя тут процесс организован.

— В строительстве я не понимаю ничего, — скромно начал Полонский. — Но я понимаю, что такое моя башня. Это же, собственно, пять проектов. Фундамент. Фасад — монолит бетонный с опалубкой, в опалубку бетон заливается. Обшивка фасада. Лифты. Кровля. Только и всего. Соответственно, у меня есть генподрядчики для фундамента, монолита, лифтов, кровли и обшивки фасада. А дальше моя задача — обеспечение полной системы их взаимодействий и стыковки инженерно-технических и менеджерских решений. По деньгам все тоже просто организовано: вот сейчас десятый этаж строится, а когда мы начнем пятнадцатый, первые пять я уже сдам в аренду и подготовлю к заселению...

— Фантастически интересно. Просто фантастически интересно, — повторял Чубайс, спускаясь на землю.

Через несколько дней он снова позвонил Полонскому:

— Знаешь, Сергей, на меня произвело сильное впечатление то, что ты делаешь. Дело такое: “Федерацию” ты, считай, уже построил. Переходи теперь ко мне в РАО “ЕЭС”. Готов назначить хоть членом правления.

— Дайте подумать, — только и смог произнести потрясенный девелопер.

Вскоре очередь удивляться дошла до Казинца.

— У меня для тебя есть задача поинтереснее, чем твой “Баркли”, Леонид. Приглашаю в РАО “ЕЭС” — будем строить вместе, — без обиняков заявил глава корпорации.

Временно переквалифицироваться в хед-хантера Чубайса вынудил очередной поворот в реформе.

Незадолго до того, как напроситься на экскурсию в недостроенный небоскреб, глава РАО обдумывал итоги первого IPO выделенной из холдинга генерирующей компании. Казалось бы, все прошло великолепно: 14,4 процента акций ОГК-5 было продано за 459 миллионов долларов (покупателями выступали сто сорок инвестиционных компаний и фондов). Причем заявок на торги поступило на сумму в десять раз больше итоговой! То есть если уж портфельные инвесторы смогли собрать 4 миллиарда долларов, чтобы вложиться в российскую энергетику, — сподвигнуть на такое стратегов вполне реально.

В общем, картина в российской энергетике теперь выглядела так. Что строить — более-менее понятно. На какие деньги строить — тоже понятно. Идеологические дискуссии внутри себя пройдены, с правительством пройдены. Оставался только один простой вопрос: а как эти горы инвестиционных рублей превратить в мегаватты электроэнергии? И вот на этот вопрос у Чубайса осенью 2006 года ответа не было.

— Я себе ясно представил, как бегаю по рынку с триллионами рублей и криком: “Ребята, кто возьмется подписать ЕРС-контракт и построить энергоблок?” При том что количество ЕРС-контракторов в России на тот момент — ноль. В машиностроении проектные мощности в России в целом закроют половину программы в лучшем случае. Вторую половину нужно где-то брать. Где? В Турции, в Германии, в Китае, в Америке? А их стандарты технические подходят к нашим или нет? И что дальше? Генсхема утверждена, Чубайс всех победил, только потом у него грохнулось все. Оборудование не заказано или заказано на треть, не важно. Проектов нет. И собственно, все осталось в той же стадии, что и до реформы. Это означает, что вводы новых мощностей в отрасли будут не в 2010-м, а в 2015-м. А дефицит — уже сейчас. И следующие десять лет страна будет рассказывать про реформу энергетики и главного реформатора, который ее нареформировал так, что теперь все сидят без электроэнергии.

Чубайсу снова стало не по себе. Перед ним в очередной раз встала дилемма: опираться на рынок или нет?

— И я для себя решил — нет. Очень рискованно. Надо действовать иначе. Нужно создавать внутри РАО “ЕЭС” абсолютно административным, корпоративным путем централизованного ЕРС-контрактора. Забирать у генерирующих компаний деньги, которые они привлекут через IPO, и все. Без оснований. Я дал — я забрал. Всего должно получиться три и одна десятая триллиона рублей. Создадим в РАО департамент, назначим начальника департамента, у меня контроль за проектом раз в неделю, у него контроль ежесуточный. Все, как это и должно быть в таких случаях. Только делать это надо лучшими силами из имеющихся в стране. Осталось только понять, где взять такую культуру организации строительного процесса...

Чубайс начал думать по принципу исключения. Наши энергостроители? Не потянут. Вообще не понимают, что такое ЕРС-контракт с финансовой ответственностью генподрядчика за срыв сроков, — совершенно в другой системе сформировались. Западных нанимать? Невероятно, чтобы западный топ-менеджер вписался в российскую систему, да еще и сумел поднять такой проект с нуля. Кто-то из российских промышленных строителей? Не к кому обратиться — такого масштаба инвестиций в строительство, как сейчас в энергетике, ни в одной отрасли нет. И в гражданском строительстве тоже. Разве что в Москве в последние годы высотные здания растут как грибы после дождя... Ну-ка, кто у нас там лидирует в московском девелопменте? “Баркли” и Mirax?

Спустя месяц после этих размышлений председатель правления РАО “ЕЭС” принимал у себя в кабинете новых советников — Сергея Полонского и Леонида Казинца. Он только что представил их на совещании с генеральными директорами дочерних компаний РАО. Отрекомендовал их как знатоков строительства и предупредил всех собравшихся: за наши стройки теперь будут отвечать они, если что неправильно — головы вам поотрывают. Полонского, который все время колебался по поводу своей пригодности в энергетике, он решил назначить начальником департамента, а Казинца — своим заместителем, который бы курировал департамент Полонского.

И вот теперь, к возмущению Чубайса, эти двое отказывались выходить на работу.

— Что вас не устраивает, что это за разговор?

— Мы не видим здесь бизнеса, Анатолий Борисович.

— Как это “не видите бизнеса”, прекратите — это вы должны понимать в бизнесе, а не я! Вот я вам даю три триллиона сто миллиардов рублей. Повторяю — три триллиона сто миллиардов. Получите. На эти деньги нужно строить — очень много. Как хотите, так и делайте. Сами разбирайтесь.

— Нет, мы вместе анализировали, и бизнеса у нас не получается, — разводили руками Полонский и Казинец.

— Ну что же это такое?! Я, что ли, за вас должен придумывать? Чтоб через три дня были здесь у меня, готовые к работе.

Через три дня разговор повторился.

— В итоге я сам додумался, в чем корень явления, — говорит Чубайс. — У девелоперского бизнеса в Москве совершенно фантастические особенности, которых, я думаю, нет вообще ни в одном бизнесе на планете. Московские девелоперы строят все на заемные средства. Потому что в Москве колоссальный разрыв между себестоимостью квадратного метра и рыночной ценой — соответственно, полторы-две тысячи долларов и четыре тысячи долларов в случае с “Федерацией” на момент того разговора. Берешь кредит на сто миллионов долларов, строишь здание, которое продаешь за пятьсот миллионов долларов, себе забираешь четыреста миллионов долларов. В энергетике такого бизнеса действительно нет, и думаю, что не будет. Если капитализация не улетит куда-то в пять раз вверх, что маловероятно.

Только это вовсе не означает, что на электричестве нет никакой возможности заработать, добавляет глава РАО. Стандартная доходность ЕРС-контракта — 15-20 процентов. Производство электроэнергии — в таких же пределах. Да, в обоих случаях трехкратной доходности нет. То есть в электроэнергетике другой бизнес. Не фантастический.

Да еще и с обременениями для инвесторов, придуманными Чубайсом.

— Вот, допустим, я инвестор и у меня миллиард долларов. Я на эти деньги, на миллиард, могу построить тысячу киловатт новых мощностей — либо купить полторы тысячи, а то даже и две. В нормальной рыночной ситуации инвестор конечно же скажет: зачем мне строить новое, я лучше просто куплю существующее. А я вместо этих двух путей придумал им третий путь. Ребята, говорю я им, вот купили вы компанию. Только на те деньги, которые вы потратили (они теперь снова ваши, потому что заведены в принадлежащую вам компанию), вы постройте новые киловатты сами для себя. А я вам скажу, сколько этих киловатт надо, где надо строить, и обяжу вас договором о предоставлении мощности, по которому, если вы не построите, вам будет плохо совсем.

Этот специфический, но работоспособный механизм, по определению председателя правления РАО, разбивает инвестиционный процесс в энергетике на два этапа. Первый этап, который заканчивается вместе с ликвидацией энергетической монополии, — инвестиционный старт. Этап номер два—нормальные инвестиции, которые пойдут в энергетику только в одном случае: если ее рыночная капитализация превзойдет затраты инвесторов на строительство.

— А я считаю, что капитализация все равно вырастет. Только это займет еще год, полтора, может быть, два, — говорит Чубайс. — А сейчас ситуация напоминает мне двигатель, который надо вручную раскручивать. Вот я уже год сижу и кручу эту ручку. Но все-таки в двигателе, а не в колодце, где можно крутить до бесконечности. И я надеюсь, что он заведется.

Московские девелоперы и Чубайс остались друзьями, несмотря на драматические переговоры про трудоустройство и отсутствие бизнеса в энергетике, — Казинец до недавних пор даже продолжал числиться советником председателя правления РАО. Сам Чубайс сейчас с облегчением признает: слава богу, что не пошел тогда по этому пути, с централизованным строительством, — это была бы колоссальная ошибка.

Но тогда он был уверен: все провалено.

— Мой научный руководитель в институте говорил: “Если ты берешь на большое дело человека первого класса, то скоро вокруг него соберутся люди только первого класса. А если ты взял на большое дело человека второго класса, то через некоторое время ты увидишь вокруг него людей третьего, четвертого, пятого и шестого класса. Имей в виду, этот принцип работает везде”. Соответственно вот эти ребята, Полонский и Казинец, были первоклассными менеджерами. Взять вместо них кого-то классом пониже — а зачем, собственно? Риски не меньшие. Такой проект на три триллиона просто организационно поднять чудовищно тяжело. Взять людей второго класса — это все равно что не делать ничего вообще. И я, скрипя зубами, понял, что идею эту реализовать я не в состоянии.

Раскаялся перед своими и сказал: ну что ж, отдадим все на откуп рынку проклятому.

Год после этой истории Чубайс не предпринимал никаких усилий для привлечения проектировщиков, строителей и монтажников в генерирующие компании. Чуть ли не с замиранием сердца читал в отраслевых журналах критические статьи про свою недальновидность. В строительной прессе его ругали за то, что он задумал такие масштабные проекты и не в состоянии оценить, что нашему стройкомплексу их не поднять. “Этот идиот думает, что генераторы на Луне растут. Да нет же, их заводы производят. А у заводов мощность ограниченная, и произвести оборудования, сколько Чубайсу захотелось, они не в состоянии”, — издевались машиностроительные аналитики.

— И что же я вижу через год с небольшим? А вижу я, что рынок на 90 процентов мою задачу решил. Мои генеральные директора в генерирующих компаниях через логику ЕРС-контрактов сами организовали процесс, и к ним подтянулись разные организации,—торжествует теперь председатель правления РАО. — А потом и конкуренция между ними началась. В каждом инвестпроекте у нас проводится тендер среди подрядчиков. И не было ни одного конкурса, на котором было бы меньше двух участников. Довольно много жалоб от соперников. Почему мою замечательную фирму оттеснили от проекта в такой-то области и дали выиграть нашему конкуренту? Я про себя только радуюсь. Раз они жалуются, это означает, что они по-настоящему конкурируют. Вот где точка, в которой выявляется, кто прав.

А как быть с неспособностью российских машиностроителей выполнить все грандиозные замыслы энергетиков? Вот, например, бывший замминистра атомной энергетики Булат Нигматуллин в своем февральском докладе оценивал возможности отечественных заводов всего в 20 процентов от заявленных Чубайсом потребностей.

— Вообще-то, осмелюсь утверждать, мало кто из российских заказчиков сделал для отечественного энергомашиностроения столько, сколько РАО “ЕЭС” за последние семь лет. Мы же эту отрасль фактически заново создали. Это десятки крупных заказов в общей сложности на семьсот миллиардов рублей до 2010 года. Одна турбина ГТС-110 чего стоит: мы вместе с НПО “Сатурн” с нуля создали первую российскую газовую турбину, и сейчас она выходит в серийное производство, — напоминает Чубайс. — Сейчас энергетики размещают две трети портфеля заказов на российских заводах. Ну а если наши заводы не справятся с ростом потребностей у заказчиков — что ж, будем покупать оборудование у GE, у Siemens, у Mitsubishi и даже у китайцев.

Китай, в понимании Чубайса, — это вообще резерв для российских энергетиков на ближайшие годы.

— В 2006 году там было введено новых мощностей на сто три тысячи мегаватт. Я тут грозно обещаю четырнадцать тысяч ввести к 2011 году, а у них—сто три тысячи за год. При этом все мегаватты введены с помощью китайской машиностроительной базы. Объем оборудования, который они изготовили, такой, что просто волосы на голове шевелятся! Но им дальше уже не нужно столько. В 2007 году, насколько я знаю, они ввели около восьмидесяти тысяч мегаватт. Значит, там есть потенциал машиностроения на сто тысяч мегаватт в год, из которых минимум двадцать тысяч лишние. Это не суперкачество. Но это хорошее среднее качество -— большей частью они по лицензии Siemens работают. Японские джипы еще двадцать лет назад были символом низкого качества. Прошло десять-пятнадцать лет, и они стали символом лучшего качества в мире. Так всегда входят в рынок новые участники — они делают ставку на низкокачественные дешевые товары. С китайцами — именно такая история. Цена у них сейчас ниже на сорок процентов, чем у “Силовых машин” и “ЭМАльянса”. И сроки исполнения заказов на полтора года меньше, чем у наших. Поэтому они выиграли на тендере Троицкой ГРЭС, несмотря на все письма протеста наших машиностроителей в Минпромэнерго, Госдуму. Для меня китайское оборудование — это стратегический фактор снижения цены мегаватта. А значит, экономика инвестиционного процесса будет на ступеньку получше. И конкуренция в машиностроении усилится. Худшее, что сейчас можно сделать для российских производителей, — это закрыть российский рынок, чтобы оградить их от соперников. Это просто подорвет их развитие, и все.

— Если ты не с Россией имеешь дело, а с миром, то выясняется, что он бездонный. И все, что от тебя требуется, — просто правильно организовать процесс, — подводит итог Чубайс.

— С кончиной РАО реформа электроэнергетики не заканчивается, — говорит Греф. — Опасность после ликвидации РАО связана с неисполнением инвестиционных программ ОГК и ТГК в ближайшие пять лет. Они сложные, эти программы, и, естественно, очень дорогие — многие миллиарды долларов. Возможно, их придется изменять в какой-то момент, если выявится их нерациональность. С учетом инфляции и роста стоимости инвестиций государству потребуется предельно сконцентрироваться для отслеживания всех этих вещей. И это, может быть, один из самых ответственных периодов “реформы после реформы”. Целью реформы являлось не раскассирование РАО “ЕЭС”, а создание конкуренции на рынке и поставка более дешевой и и в доступном для растущей экономики количестве электроэнергии. Так что созданы только предпосылки для главного этапа реформы.

— Результат нашей реформы, я думаю, можно будет оценить лет через десять, — осторожно заглядывает в будущее Удальцов. — Главный вопрос—создается ли самовоспроизводимая и самодостаточная инвестиционная система в электроэнергетике. Толчок мы этому процессу сейчас дадим. Но когда начнут строить то, что мы сегодня не запланировали, — вот тогда можно будет говорить об успехе.

Дмитрий Васильев в своих предсказаниях идет дальше:

— Все покажет следующий этап развития капитализма — после того, как Россия переживет первый кризис перепроизводства... Вот если взять газету “Коммерсантъ” 1991-1992 годов и посмотреть на списки тогдашних ведущих бизнесменов — а потом сопоставить их с нынешними рейтингами ... Где все эти люди? Так что посмотрим на рейтинги через следующие пятнадцать-шестнадцать лет. Списочки еще поменяются, и серьезно. В электроэнергетике в определенный момент будет построено слишком много генерирующих мощностей, больше, чем нужно. Тогда и станет понятно, кто из нынешних инвесторов в энергетику стратег, а кто нет.

— А если серьезно, то будет и вторая волна прихода инвесторов, —добавляет Васильев. —Я не уверен, что в конкурентной борьбе Enel однажды не вынужден будет продать свои российские активы испанской или французской компании. И я уверен, что в один прекрасный день “X” “Газпром” возьмет и распродаст все, что он сейчас собирает в электроэнергетике.

Глава 9 Точка невозврата. Когда ее видели в последний раз?

Рисунок Валентина Дубинина