Крест королевы. Изабелла I

Глава 13

Идиллическое пребывание в Дуэнасе было кратковременным. Изабелла припомнила старое выражение: если звёзды светили только для вас хотя бы раз в жизни, эта ночь останется в вашей памяти навсегда, и её вы будете вспоминать все последующие годы. Но ночь, когда звёзды вновь будут светить только вам, увы, случится уже в другом поколении... Таким был её медовый месяц, крошечный миг жизни, никогда больше не повторившийся: времени не дано идти по кругу.

Стены города не могли отделить их от страны, которая вскоре ворвалась в их жизнь.

Первая зима их брака была отмечена тяжёлыми для всей Кастилии событиями. Повсюду урожай был скудный, а во многих районах его и вовсе не было. В более организованной стране с сильным и мудрым управлением можно было как-то облегчить положение людей. Но в Кастилии знатные вельможи отказывались чинить дороги, а крестьяне не хотели везти урожай на продажу, опасаясь разбойников, число которых возрастало с каждым месяцем, потому что некому было их ловить и наказывать. Доставки продуктов, всегда очень медленные и долгие, почти прекратились. Нечего стало возить, а то немногое, что было, крестьяне с их вековечным чувством независимости прятали для себя. Даже в сравнительную изоляцию Дуэнаса до Изабеллы и Фердинанда доходили тревожные сообщения.

— Кастилии необходимы несколько действенных уголовных законов, — говорил Фердинанд. Он не находил себе места, горя желанием заняться делами Кастилии.

— У нас огромное количество законов, — отвечала Изабелла. — Некоторые из них, направленные против грабителей, очень жестоки. Но королём является Генрих. И нашим советам он вовсе не обрадуется.

— Он даже не поздравил меня.

— И меня тоже.

Король Генрих ещё ни разу не связался с Изабеллой после встречи в соборе, хотя она отправила ему несколько писем. Тон их всегда был уважительным, она постоянно подчёркивала, что, выйдя замуж за Фердинанда, она сделала только то, что Генрих разрешил ей, и не один раз, а дважды, причём публично.

— Может, тебе стоит быть более дипломатичной, — предложил Фердинанд, просматривая её последние послания. — Это письмо ещё суше, чем предыдущие.

— Я не могу унижаться, не унижая тебя, — ответила Изабелла.

И за это была награждена поцелуем.

— Прекрати, Фердинанд. Кто-то идёт.

— Ну и что? Разве мужчина в Кастилии не может поцеловать свою жену?

— Я только не считаю, что ты должен делать это публично.

— Но мы же не на публике.

— Это изменится, как только откроют дверь.

Фердинанд задумчиво кивнул головой:

— Иногда ты пугаешь меня, Изабелла. То, что ты говоришь, всегда правильно, и это заставляет меня чувствовать себя школьником.

Он произнёс эти слова с таким мрачным выражением, что Изабелла испугалась, не обидела ли она его. Она успокаивающе положила ладонь на его руку.

— Никогда не открывай дверь, дорогой. Давай держать её закрытой от всего мира.

Человеком, открывшим дверь, был герольд — посланец короля Генриха. Низко кланяясь, он изложил устное послание короля, вероятно, не пожелавшего доверить эти слова бумаге.

— Его королевское величество был очень недоволен вашим браком. — Герольд ухитрился придать своему голосу и взгляду такую насмешливость, что щёки Изабеллы вспыхнули от негодования. — Его королевское величество возлагает на вас вину за бедственное состояние королевства и с сожалением сообщает, что вынужден отказать в поступлении доходов от городов Авила, Бусте и Медина-дель-Кампо, Молина, Альмедо, Убеда и Эскалон. Кроме того, — продолжал герольд, — вы, ваше величество, не должны обращаться к королю, если ваша казна оскудеет.

Изабелла была готова ответить, Фердинанд видел, что резкие слова уже были готовы сорваться с её уст. Тогда он быстро произнёс:

— Её величество остаётся преданной подданной короля, но наш брак, санкционированный обещанием, должным образом заключённый и осуществлённый, — краска на щеках Изабеллы стала ещё ярче, — не является предметом, который подлежит обсуждению.

Затем Фердинанд протянул герольду золотой флорин.

Когда посетитель удалился, Изабелла спросила:

— Стоило ли говорить об «осуществлении» брака, мой дорогой?

— Моя дорогая, — улыбнулся Фердинанд. — Весь мир вскоре об этом узнает. Почему бы не испортить настроение Генриху и не сделать его кофе более горьким? Он же сам не смог исполнять свои супружеские обязанности. — В манерах Фердинанда появилась важность состоявшегося отца. — И для Кастилии, и для Арагона будет очень хорошо, если родится принц.

— Только Бог может обещать тебе принца, Фердинанд. Я же могу обещать только, что родится ребёнок.

Фердинанд произнёс уверенно, вспомнив герцогиню Эболи.

— Я знаю, что родится принц.

— Никто не может этого знать.

Фердинанд открыл было рот, чтобы сказать: «А я знаю», но передумал.

— Неужели рождение дочери будет таким жестоким разочарованием? — спросила Изабелла.

— Нет, ведь будет и другой раз...

Странным образом беды государства послужили им на пользу. Фердинанд первый это понял. Это было несправедливо и нехорошо, но это радовало его:

— Генрих несёт ответственность за голод и чуму.

— Чума тоже? Где?

— Разве бывает голод без чумы? Как мне сказали — в Сеговии.

— Но бедный Генрих не может нести за это ответственность.

— Бедный Генрих в ответе за всё. Точнее, Генрих и евреи. Мы должны быть благодарны Богу! Чем больше будет ненависть народа по отношению к Генриху, тем больше будет любовь по отношению к тебе.

— И к тебе.

— Если они полюбят меня, это произойдёт только из-за переизбытка любви к тебе.

— Твои слова сладки, словно мёд. — Изабелла улыбнулась, но вспомнила о Беатрис. — Если в Сеговии чума, то Беатрис должна приехать сюда, в Дуэнас. Я немедленно ей напишу.

Фердинанд бросил на неё строгий взгляд:

— Будет ли это разумно? Подумай о принце!

Она заколебалась. Фердинанд помнил обо всём. Но ей бы хотелось, чтобы он не был таким рациональным, даже если будущие принц или принцесса могли с политической точки зрения значить очень много.

— Беатрис будет в безопасности в алькасаре. Её муж — еврей: похоже, они никогда не болеют чумой. — Тон Фердинанда не допускал возражений.

— Неужели ты веришь в эти россказни, как и в то, что евреи могут отравлять колодцы? К тому же он и не еврей.

— Порой случаются очень странные вещи. Существует определённая связь между состоянием общественных колодцев и вспышками чумы. Мои следователи очень тщательно изучали этот вопрос в Сарагосе.

Изабелла вздохнула:

— Боюсь, что в действительности никто ничего не знает. Но в Алькасаре Сеговии есть свой собственный колодец, вода там немного горчит, но она безопасна.

На время эпидемии она решила не приглашать Беатрис в Дуэнас. Кроме того, как она могла пригласить Беатрис и не позвать её мужа, Андреса де Кабреру, который отказался покинуть свой пост даже для того, чтобы присутствовать на свадьбе Изабеллы. И кто знает, может быть, чума завтра вспыхнет и в самом Дуэнасе?

— Это вряд ли возможно, — сказал Фердинанд. — В этом архиепископальном городе, главой которого является брат Каррилло, живёт не так много евреев. А Сеговия кишит ими.

— Разве в Арагоне мало евреев? — спросила Изабелла. В голосе её зазвучала упрямая нотка.

Фердинанд уловил её.

— Я не хочу ссориться с тобой по такому поводу, моя сеньора. На самом деле их там так же много, как и везде; но они не настолько богаты. Инквизиция об этом заботится.

Изабелла тоже не хотела ссоры, хотя ей хотелось задать вопрос: «Стал ли ты богаче из-за того, что их сделали беднее?»

Ей было известно, насколько скудна казна Арагона. Поэтому она рассмеялась:

— Мне жаль, что ты должен был отдать целый флорин герольду.

— О, нет-нет. Это было вложение капитала. За этот флорин я приобрёл друга. Разве ты не видела выражение его лица? Он совершенно не ждал денег. Он получил флорин за то, что привёз нам плохие и оскорбительные новости. — Фердинанд пожал плечами и вздохнул: — Всё равно, нам придётся жить на мои восемь тысяч флоринов какое-то время, так я подозреваю.

— Мне очень, очень жаль, Фердинанд.

Он потрепал её по подбородку.

— Неужели ты действительно думаешь, что я огорчаюсь? Говорю тебе, времена изменятся, они уже меняются.

Если это и было, то никаких доказательств перемен не наблюдалось.

В то время как Кастилия становилась всё слабее из-за неурожая, эпидемии чумы и постоянных вспышек гражданских войн, Португалия становилась всё сильнее: Альфонсо Африканский, страдая от отказа Изабеллы, причём двукратного, пребывал в воинственном настроении. До него доходили сведения о том, что Изабелла вышла замуж за Фердинанда на основании документа, который был подделан. Альфонсо был вне себя от ярости. Неужели португальские каллиграфы не смогли бы подделать папскую буллу так же искусно, как арагонцы? Почему это не пришло ему в голову и кто подал эту идею Фердинанду? Сама Изабелла? Таковы были мысли Альфонсо Африканского, подогреваемые слухами, а ещё больше — ревностью.

Неожиданно с «чёрного континента», из места с необыкновенным названием Гвинея, расположенного на берегу, который вскоре получил название Золотой Берег, пришли удивительные новости. Было открыто баснословно богатое месторождение золота на территории, обследованной португальскими мореплавателями во время их продолжительных путешествий вдоль побережья Африки. Теперь Португалия стала ещё богаче. Изабелла сожалела о том, что Генрих так мало уделял внимания морскому флоту Кастилии; но Генрих игнорировал многое. Кастилия никогда не была сильной морской державой; на флот не обращали внимания и другие короли Кастилии...

— Мы могли бы открыть это месторождение так же легко, как и португальцы, — размышляла Изабелла. Брат Томас всегда говорил мне, насколько велик этот круглый мир. Это смягчило бы те трудности, которые сейчас испытывает Генрих. Позволило бы оживить рынки путём строительства дорог, оросить заброшенные поля, предоставить работу бедным крестьянам, чьи поля сожжены солнцем. Многие становятся разбойниками только потому, что голодны и им нечего делать: они не могут собирать урожай на своих бесплодных полях.

Фердинанд пожал плечами:

— Португальцы случайно сделали счастливое открытие, вот и всё. Я никогда не буду искать золото в Африке. Богатство достигается не с помощью авантюр и случайных находок, а путём экономии и правильных вложений капитала. — Этими словами он выразил бесспорную коммерческую философию арагонцев, торговой нации.

Взгляды Изабеллы были несколько шире.

— Я верю в новые пути достижения богатства, — просто сказала она.

Фердинанд грубо похлопал её по животу, размеры которого уже не могли скрыть самые широкие юбки.

— Пусть нашим новым богатством будет принц, — заключил он.

Но не все новости, приходившие в Дуэнас, были плохими. В Риме скончался старый Папа и папский престол занял новый — Сикст IV. Он не был сторонником Генриха Бессильного. Одним из первых актов нового папы было решение сложной проблемы брака Изабеллы Кастильской, которая вышла замуж за своего двоюродного брата, Фердинанда Арагонского. Похоже, в архивах Ватикана не было обнаружено копии разрешения на брак, данной его предшественником.

Герольд, золотые галуны ливреи которого значительно выцвели и потеряли свой блеск, привёз от архиепископа новый документ и представил его, стараясь выглядеть как можно лучше. Каррилло, обычно щедрый и великодушный, всегда одевал своих герольдов с ослепительной роскошью. Изабелле стало жаль своего старого друга: трудные времена отразились и на его доходах.

— Что написано в этом свитке, Фердинанд?

— Прочитай его.

— Ты же знаешь, что я не умею читать по-латыни.

— Там есть перевод. — Фердинанд тоже не знал латыни.

Изабелла прочитала документ, который разрешал ей заключить брак с её мужем. Она была смущена.

— Но... но разве тот, другой документ не был подлинным?

— Этот — более подлинный, — засмеялся Фердинанд.

Но Изабелле было трудно понять, как можно смеяться над подобными вещами.

— Я не понимаю, — сказала она, и зелёные огоньки сердито засверкали в её глазах.

— Клянусь своей душой, — успокоил её Фердинанд. — Я тоже не понимаю. Насколько мне известно, первый документ был подлинным, приготовленным моим отцом для меня. Я признаю, однако, что не пытался проверить подлинность документа, который, если был подделан, лишил бы меня моего счастья.

— Фердинанд!

— Признай, что этот документ, подготовленный вновь избранным папой, гораздо лучше.

— Как я могу спорить с человеком, у которого такой язык! — Изабелле было страшно думать, что она, быть может, жила так долго (и хуже того — зачала ребёнка) в грехе.

Фердинанд ослабил завязки своего кошелька, сунул в него руку и вытащил золотой флорин.

— Это тебе, друг, — сказал он герольду. — Ты привёз мне и её величеству превосходный подарок. По внешности посланца Фердинанд понял, что Каррилло тяжело поддерживать своё огромное хозяйство.

Поразительно, но герольд прикусил золотую монету, определяя её качество. Герольды, которые постоянно находились в присутствии знатных вельмож, обычно были олицетворением хороших манер.

— Черт возьми! — пробормотал Фердинанд. — Дела у архиепископа, должно быть, идут ещё хуже, чем я думал.

Герольд залился краской.

— Тысяча извинений, ваши величества. Поверьте мне, это недавно приобретённая привычка, порождённая необходимостью.

— Что заставило тебя поступить так? — резко спросила Изабелла.

Объяснения посыпались из уст герольда: беспорядочная смесь слухов и сплетен. Но постепенно стали ясны и некоторые факты.

Времена наступили трудные, и доходы Каррилло значительно сократились. Однако он продолжал тратить значительные суммы не только на свой обычный роскошный образ жизни, но также и на благотворительность. К нему всегда вали за помощью: и в прошлом, а сейчас, когда положение в королевстве стало таким плачевным, — особенно. Поэтому Каррилло было необходимо золото.

Так как обычными путями оно перестало поступать, то старый воитель решил производить своё собственное золото. Он приказал построить в своём архиепископском дворце в Толедо алхимическую лабораторию, оснащённую кузнечными горнами, ретортами, огромными бутылями зелёного стекла и другим оборудованием. Он организовал привоз ртути, серы, углекислого газа, кислот и других дорогостоящих веществ. Он собрал целую полку, высотой в фут, манускриптов, в которых, как считалось, могла быть тайная формула получения золота. Его астролога звали Эль Беато, поскольку, конечно же, необходимы были консультации с планетами. Имя алхимика было Алархон. Потёртые золотые галуны на камзоле герольда были первым результатом трудов этих двух «учёных мужей».

— Мой бедный наивный старый друг, — произнесла Изабелла.

Она часто думала о том разрушении, которое претерпел ум её матери: всеми забытая королева доживала свои дни в Аревало. Неужели теперь пришла очередь Каррилло? Но мать подкосила тоска, вызванная смертью отца....

Однако очень скоро Изабелла узнала, что у Каррилло была своя личная трагедия.

На человека его темперамента амбиции всегда действовали как огонь, который невозможно погасить. Каррилло хотел занять положение выше, чем примас. Он стремился занять самый высокий церковный пост, который церковь могла предложить испанцу: он хотел стать кардиналом.

Но одним из первых решений нового папы было решение предоставить желанную красную шапочку не Каррилло, а Педро Гонсалесу Мендосе, епископу Калахарры, главе огромного влиятельного феодального клана, чья цепочка приграничных замков вызвала в своё время такое беспокойство у Фердинанда. Мендоса, непоколебимый роялист, стал кардиналом Испании.

Изабелла проливала слёзы из-за судьбы своего старого друга. Фердинанд успокаивал её и пытался отвлечь, зная по опыту, что женщины часто могут быть склонны к беспричинным слезам.

«Но ей-богу! — думал он про себя, — если бы я был папой, я точно никогда бы не отдал кардинальскую шапочку выжившему из ума дураку, который пытается производить золото! Это ещё хуже, чем мечты о новых богатствах и о кораблях, отправляющихся к диким берегам Африки!»

Беатрис приехала без приглашения, но не для того, чтобы убежать от чумы. Фердинанда не было с Изабеллой, когда она появилась. По мере того как время родов приближалось, его беспокойство и раздражительность возросли, и он завёл привычку совершать продолжительные одинокие прогулки по городу, чтобы его настроение не передавалось жене. Фердинанд не мог специально причинить кому-то боль, но было так легко случайно обидеть настолько чувствительного и ранимого человека, как Изабелла, Он не испытывал ни гордости, ни благоговейного трепета перед ежедневными проявлениями её преданности: это был просто факт, как и все остальные факты его жизни.

Беатрис насмешило их отношение к чуме в Сеговии. Действительно, было несколько случаев заболеваний, в основном в еврейском квартале, но это никоим образом не было эпидемией. Её муж считал, что причиной являлась перенаселённость, потому что гетто было всегда слишком маленьким, чтобы вместить всех евреев, которые были вынуждены жить в нём и которым законом запрещалось жить где-то ещё. В целом же случаев чумы в Сеговии было не больше, чем в других городах. Беатрис приехала только для того, чтобы присутствовать при рождении нового инфанта или инфанты Кастилии!

— Испании, Беатрис! Он будет королём не только Кастилии или Арагона, но двух государств. Испании!

Но маленький светловолосый ребёнок, родившийся в Дуэнасе первого октября, за несколько дней до того, как исполнился год со дня свадьбы, оказался девочкой. Изабелла дала дочери своё имя, чувствуя, что малышка больше принадлежит ей: Фердинанд так хотел мальчика. Она боялась, что Фердинанд не полюбит ребёнка.

Он не упрекал её, он мило улыбнулся, когда акушерка показала ему его дочь, розовенькую и громко плачущую в облаке кружев. Но он продолжил свои одинокие прогулки, возвращался с вежливым, старательно подготовленным выражением лица и произносил продуманные, правильные и ничего не значащие фразы, которые мог бы произносить, общаясь-с чужими людьми.

— Если бы Андрес вёл себя так же по отношению ко мне, я бы его заколола, — как-то раз не выдержала Беатрис.

— Нет, ты бы этого не сделала, — тихо ответила Изабелла.

— Ну, у меня возникло бы такое желание.

— Фердинанд разочарован, но он справедливый человек. Он вернётся: это пройдёт. Я знаю его лучше, чем кто-нибудь другой.

Беатрис надеялась, что так и будет. Изабелла была в отчаянии, хотя не могла в этом признаться даже самой себе.

Но поведение Фердинанда не менялось.

— Возможно, его расчётливый арагонский ум выбирает свой путь сквозь лабиринт дипломатических расчётов? Изабелла, может быть, через год или около того он вспомнит, что принцессы тоже обладают определённой ценностью? Он женился на одной из них по своему собственному желанию.

Изабелла нахмурилась, и её глаза приобрели зелёный оттенок.

— Я бы предпочла, чтобы ты не говорила о моём муже в таком тоне, Беатрис. Никогда больше не делай этого.

Фердинанд — человек действия, — помолчав, более мягко продолжила Изабелла. — Бездеятельность больше, чем разочарование, гнетёт его...

Прошла зима, прежде чем вежливо-равнодушное отношение Фердинанда к жене изменилось. Однажды ночью, возвратившись с прогулки, он вдруг спросил:

— Изабелла, кто такой Гонсалво Фернандес де Кордова?

Изабелла была готова говорить на любую тему, которая могла бы зажечь искру интереса в глазах Фердинанда, потерявших прежний блеск.

— Я знаю дона Альфонсо де Кордова, хозяина Агвилара. Он воевал на стороне моего брата в Альмедо. Гонсалво я не знаю. — Она вопросительно посмотрела на Беатрис.

Казалось, что огромные выразительные глаза Беатрис расширились ещё больше.

— Гонсалво — это источник надежд и отчаяния для половины женского населения Кордовы. Это младший брат Альфонсо. У него лицо ангела, сила быка, язык поэта, и он танцует, как учитель танцев...

Фердинанд от всего сердца расхохотался. Было приятно вновь слышать его смех.

— Прежде чем ты закончишь полное описание его анатомического строения, Беатрис, скажи мне, он умеет сражаться?

— Как дьявол, по крайней мере на турнирах. Но мне кажется, что на войне он никогда не был. Женщины Кордовы дали ему прозвище принц Молодости.

— Значит, он очень молод, — сказал Фердинанд.

— Эго не беспокоит женщин Кордовы, — заявила Беатрис.

— Однако он не выглядит, согласно твоим словам, порядочным юношей, — засмеялась Изабелла.

— Напротив, — произнесла Беатрис, — его поведение беспокоит женщин Кордовы. Он настолько целомудрен, что, по их мнению, всерьёз считает, что слишком хорош для них.

— Может быть, он просто порядочен? — спросила Изабелла.

— Не знаю, но гордостью он определённо обладает, — задумчиво ответил Фердинанд. — Я встретил его, роскошно одетого, с бриллиантом, украшавшим ухо, и рубином, украшавшим палец. Одна его шпага стоит сотню флоринов, но не украшения, а клинок, сделанный в Толедо. Он стоял, жадно впитывая запахи, исходившие из таверны. Не дешёвой таверны, а одной из самых дорогих. Я пригласил его выпить со мной бокал вина. Мне... мне было немного скучно одному.

— Ты ему представился?

— Естественно, я должен был ответить, моя дорогая, когда он первым это сделал. Вежливость требовала. И я вовсе не стыжусь признаться, кто я такой.

— Я только имела в виду... Ты думаешь, это было безопасно? У тебя не было сопровождающих, возможно, тебя было трудно узнать.

— А дальше будет самое интересное, Изабелла. До сих пор я всегда чувствовал себя в безопасности в Дуэнасе. Может быть, я был слишком беспечен? Маленькая инфанта ещё долго будет нуждаться в своём отце.

Изабелла недоверчиво улыбнулась, многозначительно посмотрев на Беатрис. «Видишь? — говорили её глаза. — Он вернулся».

— Я не хотел есть, потому что уже поужинал; но я видел, что Гонсалво страдает от голода. Я спросил, не хочет ли он перекусить. Трижды он отказывался, каждый раз всё неувереннее, и в конце концов уступил. Он прикончил целую курицу. Я никогда не видел человека, который ел бы так быстро, не запачкав пальцев выше первой фаланги. Но его украшения были подлинными, он не заложил их. Это поразило меня.

— Будучи младшим сыном, он зависит от старшего брата, и должен считать каждый мараведи, который тратит, — сказала Беатрис. — А сейчас даже у такого вельможи, как его брат, нет денег.

— У тебя-то есть, — насмешливо сказал Фердинанд.

Беатрис беспомощно пожала плечами:

— Андрес говорит, что это все деньги короля Генриха. Я никогда не разговариваю с ним на эту тему.

— Гонсалво де Кордова заплатил за свой обед весьма оригинальным способом, — продолжал Фердинанд. — Где-то на улицах, по которым он бродил, он услышал смутные разговоры о заговоре против нашей жизни. Моей жизни, Изабелла, твоей и маленькой инфанты. Я должен был предвидеть, что Виллена, Генрих и эта испорченная женщина Хуана не смогут удержаться от страшного преступления — убийства беззащитного ребёнка. Но я не мог в это поверить...

Изабелла прижала руку ко рту, чтобы удержаться от крика.

Фердинанд спокойно продолжил:

— Можно было бы отбросить эти слухи как безосновательные сплетни или отнести их на счёт преувеличений романтического ума, которым, похоже, обладает Гонсалво, что доказывают его не отнесённые в заклад драгоценности. Но, к сожалению, есть и другие доказательства. — Он вытащил из кошелька измятый и сложенный в несколько раз маленький листок бумаги. — Каррилло прислал мне через монаха это таинственное послание. «Погода в Дуэнасе становится угрожающей». Оно подписано по-латыни, но это может означать только «Архиепископ Толедо». О том, почему он предупреждает меня таким странным способом, я могу только догадываться. Может быть, он опасается оскорбить своего брата, хозяина этого города, из которого он получает доход. Может быть, его брат переметнулся на сторону короля. Или это сделал Каррилло. Я не знаю. Положение достаточно сложное.

Изабелле стало страшно.

— Но он же предупредил нас, Фердинанд.

— Наверное, совесть заговорила. Но сделал это тайно.

— Мы должны немедленно покинуть Дуэнас, — сказала Изабелла.

— И куда же мы отправимся? — спросил Фердинанд, — Разве что в Арагон?

Изабелла, которая так ненавидела слёзы, расплакалась.

— Спасибо, муж мой. — Она знала, чего ему стоило сделать такое предложение.

Если им придётся бежать в Арагон, позорно бежать из Кастилии, это будет означать конец всем мечтам об объединении, конец амбициям и надеждам. Вполне вероятно, их бегство закончится войной, в которой Арагон может потерпеть поражение. И тем не менее он предложил уехать в Арагон.

— Вы ни за что не должны покидать Кастилию! — возмущённо воскликнула Беатрис.

— Ты говоришь это мне? — сердито спросил Фердинанд.

— Поезжайте в Сеговию! Мой муж защитит вас!

— Андрес де Кабрера — человек короля!

— Андрес де Кабрера — настоящий мужчина!

Фердинанд посмотрел на жену. В её глазах он увидел решение.

— Мы едем в Сеговию, — сказала Изабелла.