Крутые версты от Суры

Несостоявшийся грабитель

Что же делать? Брожу по городу в поисках работы. Сначала прочитываю объявления в газетах, особенно внимательно в вечерней газете "Горьковский рабочий", потом на досках объявлений, на дверях учреждений и предприятий. Мне везде отказывают. Причина все та же: несовершеннолетний и с районным паспортом. Не прописывают, город режимный. От голода совсем ослабел, стал шататься как пьяный, того и гляди свалюсь где-нибудь в канаву и умру.

Неимоверная сила тянет меня к хлебным магазинам. Их полно, почти в каждом квартале, ведь недавно отменили хлебные карточки, и булочные ломятся от хлеба. Вхожу, останавливаюсь где-нибудь в углу и часами стою так, вдыхая запах свежего хлеба.

Часто захожу в центральную библиотеку. Там в читальном зале сдаю свой паспорт и беру неизменно одну и ту же книгу. Это "Голод" Кнута Гамсуна. Эту книгу я читал и раньше, но теперь мне она дорога вдвойне. Я все снова и снова переживаю страдания и скитания по Христиании безвестного и далекого моего собрата. И мне становится легче. Вот ведь тоже человек мучился, а все-таки в конце концов стал знаменитым писателем, кто знает, может быть, и мне уготована такая же судьба, и за все мои страдания мне воздается сторицей?

Когда надоедает бродить по верхней, центральной части города, я направляю свои шаги в Канавино. Через Оку построен длинный, красивый мост, по нему едут трамваи, идут пешеходы. Останавливаюсь на середине моста, смотрю на проходящие подо мною пароходы и думаю. А что, если сигануть отсюда вниз, прямо в мутные воды Оки? Вот стоит только перелезть через перила, закрыть глаза и махнуть туда вниз. И сразу конец моим мучениям, не нужно будет хлеба. Вообще ничего не нужно будет. Становится жалко себя, ведь я еще так молод, ничего не видел в жизни. Слезы застилают глаза.

А как же Гамсун? Ведь он же не сделал этого, боролся, выжил и достиг всего. Нет, надо жить, умереть всегда успеется, и я торопливо шагаю подальше от этого места, от страшного искушения.

Брожу бесцельно по Канавину, все снова и снова захожу в хлебные ларьки, бесконечно и мучительно думаю. Что же, все-таки, делать? Неужто вот так просто умереть с голоду? Попросить хлеба я не в состоянии. Может быть, украсть? Но как? У кого и где? Стащить незаметно с прилавка невозможно, слишком много глаз наблюдает за хлебом. Отнять у кого-нибудь на улице? У взрослых - не сумею, женщины заорут сразу. Разве у детей? Да, это идея! Отнять у какого-нибудь подростка или девчонки одну буханку и пуститься бежать со всех ног куда-нибудь в темноту.Тут же память подсказывает историю Жан Вальжана из романа Гюго "Отверженные". У того тоже все началось с кражи куска хлеба, а чем кончилось? Неужели мне предстоит повторить судьбу этого каторжника? О моральной стороне проступка думаю меньше всего. Какая уж тут мораль, когда я на краю гибели. Да и что значит для нормального человека буханка хлеба? Не обеднеет же он от этого! Зато я буду сыт, а это самое главное.

Рассуждая подобным образом, я продвигаюсь к окраинам Канавина, подальше от центра. Между тем стемнело. На дверях магазинов зажглись огни, дальше темные, неосвещенные улицы. Выбираю небольшой ларек, занимаю "исходную позицию" напротив, на перекрестке улиц. Отсюда мне видна дверь ларька и прилегающие улицы. Запоздалые покупатели, в основном женщины, торопятся запастись хлебом, пока не закрыли лавку. Детей что-то нет, все больше взрослые. Но вот показалась девочка лет 14, идет по направлению ко мне, повернула на углу и зашла в магазин. Сердце во мне ёкнуло, забилось учащенно. "Она!" - мелькнуло в голове. Теперь надо решиться. Но страшно-то как! Что мне делать дальше - знаю. Надо дождаться, пока она выйдет с хлебом, по возможности спокойно перейти улицу, оказаться на ее пути, пройти за ней немножко, а дальше действовать по обстановке. Время тянется томительно долго. Покупатели, пришедшие раньше, уже прошли, а "моей" девочки все нет. Да что она там, заснула что ли? Но вот, вышла и она. Стараясь казаться спокойным, я тоже двинулся через улицу. Подходит и она. Взглянула на меня, и вдруг со всех ног пустилась бежать. Я остался стоять с разинутым ртом. Нет, рожденный ползать летать не может, не состоялся из меня грабитель. В глубине души я остался доволен таким исходом.