Крутые версты от Суры

Салют

День Победы я встретил у радиоприемника. Слушаю Москву, победной салют и ликую. Ганс, хозяин, недоумевает:

- Почему стреляют?

- Это салют! Радуются победе, поэтому стреляют. Холостыми стреляют, понимаешь?

- Радуются, это я понимаю. Но почему стреляют? Разве когда радостно, надо стрелять? Он никак не поймет наших обычаев. Может, надеется, что началась новая война с американцами. Между прочим, многие надеялись на это. Вот русские столкнутся с американцами и начнут с ними воевать. Я, конечно, с присущим мне пылом доказываю направо и налево, что это чушь, ерунда. При встречах с русскими разговор теперь один: о возвращении на Родину. Большинство за возвращение, но есть и нежелающие ехать домой. Кое у кого из них возможно есть грешки, но многие просто запуганы геббельсовской пропагандой. Я, конечно, усиленно агитирую за возвращение, привожу сотни доводов, примеров. Мои поляки определенно заявили:

- Пока русские в Польше - домой не поедем. И, действительно, остались. Как и все остальные поляки по соседству.

К нам во двор заехал открытый виллис, развернулся у крыльца, стал. За рулем американский солдат, рядом офицер, а сзади развалился знакомый поляк. Все всполошились, соседи и эвакуированные высыпали во двор. Явление незаурядное: кого забирают, за что?

Офицер поднимается ко мне, коротко приказывает:

- Пошли!

Что за черт, думаю, ничего, вроде, не натворил. За что? Привел себя в порядок, нацепил галстук, выхожу. Офицер показывает на аккордеон:

- Возьми!

Тут уж я догадался: американцам понадобилась музыка. Странно, неужели в целом городе, да еще и с гарнизоном, не нашлось ни одного музыканта, кроме меня? Приехали. На главной площади возвышается здание городской ратуши. В огромном, ярко освещенном зале вдоль стен расставлены стулья. На них чинно восседают раскрашенные и принаряженные, польки, русские и немки - любовницы американских офицеров. Офицеров полно, а солдат не видать.

Меня сначала завели в соседнюю комнату. На длинном столе вина и коньяки самых различных марок. Закуска - в основном консервы. Объяснили: пей и ешь, сколько душа желает, только, пожалуйста, поиграй нам, мы хотим повеселиться в честь победы. Я, конечно, не заставил себя упрашивать. Немного подзаправился вышел в зал, сел на небольшое возвышение у передней станы и заиграл. Играл я танцевальные мелодии, знакомые мне по кинофильмам, но главным образом - фокстроты и танго. Все поставлено по-деловому, по-американски. Есть еще несколько комнат, они открыты, как бы для всеобщего пользования. Они обустроены для любовных утех. Просто поставлено несколько заправленных кроватей в каждой комнате.

Туда заходят с девицами, иногда несколько пар сразу. Побудут некоторое время, выходят и снова пускаются в пляс. Американцы ведут себя прилично, не напиваются до бесчувствия. Но у них есть скверная привычка стрелять из пистолетов. Вдруг в разгаре танца ни с того ни с сего кавалер вытаскивает пистолет и начинает пулять в потолок раз за разом, пока не выпустит всю обойму. Никого это не удивляет и не шокирует.

Никаких скандалов из-за девиц, ссор или драк. Расходились, когда начало светать. Мне сунули в карман бутылку коньяка и отвезли на виллисе домой. Бал вообще-то понравился. Но есть одно существенное неудобство: я музыкант в единственном числе, нет замены. Только захочу немного развлечься, посетить заветную комнату, как меня находят и тащат на эстраду. Днем на рыбалке рассказываю Гертруде, моей подруге, о прошедшем вечере. Слушает с интересом. Предлагаю вечером поехать со мной.

- Ты что, с ума сошел? За кого меня принимаешь? Что я, проститутка?

- Ну, зачем же так, ведь там и немки.

- Мало ли что. Нет, я выйду замуж только за немца. Пусть будет старый, хромой, горбатый, но - немец.

- И за меня не выйдешь?

Она улыбается и качает головой:

- Нет, Петер, и за тебя не выйду. Ты бросишь меня, уедешь и забудешь. Забудешь ведь? - глаза ее увлажняются слезами.

- Нет, Герта, не забуду.

Что же делать? Не повезу же я её домой, в нашу страну. Тем более, сам не знаю, где буду, куда забросит меня судьба.