Крылья

Челюскинцы

В школах. закончились весенние испытания. Немножко чудно еще, что вот завтра уже не надо итти в школу, что можно не торопиться вставать утром, что днем не слышишь привычного шума школьных коридоров, не видишь знакомых учителей, ребят.

Торжественно отпраздновали школы окончание занятий. Лучшие ударники учебы получили путевки в санатории, на курорты. Юные натуралисты заботливо собирались в экскурсии на Алтай. Премированные за учебу, ребята снаряжались в групповую экскурсию на Сталинский завод, в Москву, в угольные районы Кузбасса. Лучшие моделисты-школьники получили от крайосоавиахима приглашение в «палатку юасов» при лагерях ОСО. Пионеры пачками переправлялись в лес, в пионерлагери.

Начались летние каникулы.

Накануне выходного дня пионерия города мчалась на вокзал встречать спасенных челюскинцев, приезжавших в Москву. Сборное звено лучших пионеров выстроилось на перроне слева от трибуны.

— Жеська, ну, хоть бы ты маслом патлы свои намазала! А то из-за тебя ничего не видно! — Галя сердито дернула Жесю за волосы.

— Она, как папуас — с гривой, — добавил Филя.

Но Жеся ничего не слышала и не видела: справа уже показался под виадуком паровоз. У него на груди — большой портрет бородатого человека.

Загремели барабаны, охнули, заревели трубы.

На перроне закричали, замахали — руками, букетами. Поезд медленно подплыл к вокзалу. У Жеси задрожали колени.

— Кренкель, Кренкель!

— Бобров сходит!

— Каманин! Ура, Каманин!

— А вон Молоков!

— Ой, вон он — Ляпидевский!

— Воронин, Воронин идет! Галка, ты же мне спину совсем сломала!

Вот они — герои Советского — союза! Они идут тесной кучкой вместе с Бобровым и Ворониным к трибуне. Они смущенно улыбаются, принимают букеты, жмут руки. Вон сверкает молодой веселой улыбкой Каманин, чуть сутулится Водопьянов и упирается — не хочет выступать — скромный Молоков.

Ах, скорей бы митинг кончался, чтобы выйти из строя, подойти поближе к этим вагонам, где сидят дорогие гости!

— Костик, скоро кончится?

— Скоро! Уже целуются.

Опять заревели трубы, загрохотали барабаны. Как большущая кошка, лазил по крышам вагона фотограф и непрестанно целился аппаратом в челюскинцев.

— Галя, Галка, смотри — это, наверное, Аллочка!

На ступеньке вагона показалась молодая женщина с ребенком на руках.

— Нет, это наверное Карина. Карина-а! — закричала тоненькой через головы Галя, приподнимаясь на носках.

Жеськино терпенье лопнуло. Она нагнулась и скользнула под чьим-то локтем прямо в гущу толпы и вынырнула около вагона.

— Это — Кариночка?

— Она самая.

— Можно ей цветочек дать.?

— Можно.

— А она умеет разговаривать?

— Нет. Она только смеяться умеет.

— А она не плакала, когда ее на самолет сажали?

— Нет. Она у вас славная девочка.

— Скажите, а вы медведей видели? — раздался голос около Жеси. Она оглянулась: добрая полсотня ребят уже плотной пробкой прибила ее к самому вагону.

Мать Карины еле успевала отвечать на вопросы ребят. Выручил ее механик «Челюскина» Иванов. Он начал отвечать на вопросы ребят и те, как по команде, повернулись к нему, притиснули его к стене вагона и засыпали вопросами.

— Скажите, а как вы спаслись?

— Как вы ко дну пошли, расскажите.

— А как вас летчики нашли?

— А кто в парашютных ящиках летел?

— Страшно было, когда «Челюскин» потонул?

— А медведи на вас не нападали?

Справа и слева от ребят взлетали вверх, нелепо взмахивая руками, люди: качали летчиков. У самого здания вокзала пионеры «взяли в плен» Боброва и Воронина. Бобров в сотый раз рассказывал как погиб красавец — «Челюскин». Большой, громоздкий капитан Воронин неуклюже топтался в этой глазастой жадной куче ребят и был похож на медведя в улье.

— Товарищ Бобров, мы вам споем!

— Храброму капитану Воронину — пионерское ура!

— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!

— Спляшем давайте, товарищ Воронин!

Но вместо Воронина в круг выходит черноволосый Погосов. Его сменяет механик Иванов. Лихо пляшут с ними пионерки.

Буйное — веселье кипит на перроне. Только у правого его крыла группа ребят в'едливо вцепилась в Молокова и расспрашивает, расспрашивает… о самолетах, преодолевших ледяные пространства, о моторах, элеронах, рулях, фюзеляже, летных, качествах кораблей разных марок, о том, как сумел Молоков подмышками у самолета увезти людей и собак.

Отважный летчик еле успевает отвечать и только иногда в глазах его мелькает веселое недоумение: вот дьяволята, как здорово в самолетах разбираются.

… Динь… динь…

Второй звонок.

Как жаль! Как не хочется расставаться с ними, вырванными у смерти! Еще бы часок остались! Ведь еще не все они рассказали! Еще не насмотрелись на них!

Но поезд трогается. С последнего вагона делает последние снимки фотограф и опять, как кошка, быстро спускается по тамбуру вниз.

— Ур-ра! Ур-ра! Урр-ра!

Почему-то хочется плакать Жеське и другим девочкам. Поезд медленно, нехотя, под музыку, крики, уходит налево.

А над ним, приветливо рокоча, плывет стая белокрылых птиц со стальными сердцами: это провожает до ближайшей станции челюскинцев и героев-летчиков группа самолетов.

На другой день, на Ельцовку, к большому и длинному оврагу под'ехала телега. На ней, растопырив крылья, сидела большущая, странная птица с пестрыми крыльями.

Это дядя Володя привез свой планер.

— Ну, — сказал он Кеше и Жесе, приехавшим с ним вместе, — вы стерегите планер, а я поеду за остальными.

Остальные это — Паня, его мать и отец, бабка, Санчик, Костя и Вовка. Они все были приглашены на гулянье. Только не было жесиной матери — она уехала с работницами фабрики в экскурсию по Оби.

— Ты думаешь — он полетит! — спросила Жеся, когда дядя Володя уехал.

— А то нет?

— А как его заводить, если у него мотора нет?

— Ну, наверное, толкать можно. Или вот амортизатором тянуть. Ты не видала никогда, как заводят?

— Нет. Давай, попробуем, — сядем.

— Поломаешь!.

— Ну, ничего не поломаю. Смотри, какой он прочный.

— Села. Вытянула ноги.

— Ой, как хорошо, Кешка! Будто — в настоящем самолете. Сядь, давай, теперь ты.

Сел. Вытянул ноги.

— Верно, хорошо. Вам, гражданка, до Москвы надо?

— Нет. Свезите меня, пожалуйста, на Сердце-камень,

— Там сейчас, гражданка, шибко много медведей расплодилось. Могут напасть.

— Ну, тогда в Москву. Я хочу быть на встрече челюскинцев.

— Садитесь.

— Кешка, а ну-ка, вылезь.,

Вылез. Жеся снова села на перекладинку в планере.

— А ну-ка, потяни за амортизатор.

— Да-а, а если полетит?

— Вот и хорошо. Тяни!

— Да-а, а если ты улетишь.?

— Вот дурак! На планере далеко не улетишь. Тяни! Тут легко: вниз. Кешка налег на амортизатор и потянул его. Планер не подался. Кеша натужился, натянул сильнее. Планер вздрогнул. Но с места не сдвинулся.

— Кешка, подожди! Давай, к китайцу сходим, попросим, чтоб помог.

Внизу у самой речушки, среди огородов стояла избушка огородника-китайца.

Сбежать по пригорку вниз — дело минуты.

— Товарищ, вы не поможете нам?

Китаец, не понимая, поднял брови.

— Пожалуйста, помогите нам планер запустить. Надо амортизатор потянуть. Веревка резиновая такая. На планере. Самолете то-есть.

— Самолета? — улыбнулся недоверчиво китаец, сощурив глаза.

— Ну да, вон он — наверху, посмотрите.

Китаец шагнул в сени, бросил там связку веревок и молча стал подниматься по пригорку.

Озадаченные ребята за ним.

— Эта самолета? — опять улыбнулся китаец, махнул рукой к сторону планера.

— Ага, этот.

— Моя садися? — спросил веселый огородник.

— Нет, я сяду, а Кеша, вот он, и вы потянете эту резиновую веревку, планер и поднимется. Мы попробуем, а потом и вы сядете.

— Ну, твоя садися, моя таскай будет, Твоя сказала — начинай надо.

Сдерживая трепет, уселась Жеська на сиденье. Кеша со строгим видом цеплял петлю амортизатора за крючок под сиденьем.

— Смотри, Жеська: улетишь — я не виноват буду.

— Не улечу. Я тогда спрыгну, если полечу ладно? Скорей только, а то наши приедут. Товарищи, вы только не очень быстро, ладно?

На лице у китайца — тысяча морщинок и большие кремовые зубы. Ему весело смотреть на этих ребятишек. На далекой родине, в Китае, у него остались его мальчики. Тяжкий голод заставил его отдать по договору на 6 лет двух маленьких ребятишек — шести и восьми лет — на большую фабрику шелка в Шанхае. Крошку Ли пришлось продать, в прачечную: там она будет стирать носки и воротнички богатым англичанам из гарнизона и получать от хозяина за это горсточку риса ежедневно. Сам Фу-Хой-Лин правдами и неправдами добрался до Владивостока, оттуда после долгих скитаний до Новосибирска и занялся огородничеством в артели «Огородник».

Ему казалось, что он опять со своими ребятами и помогает им пускать большой, — разукрашенный змей.

— Начинай надо? — спрашивает он Жесю и поднимает конец амортизатора.

— Можно, можно.

Китаец ловко поддел подмышки амортизатор и, оглянувшись, зашагал под горку. Кешка натянул второй конец. Планер, как сани, скользнул по траве, а потом, как камешек из рогатки, прыгнул, и, подхваченный воздушным током, шедшим снизу, вдруг поднялся метров на 5 над землей.

— Ой, ма-а! — успела вскрикнуть Жеся и впилась пальцами в сиденье.

— Жёстка, держись, держись, — кричал внизу Кеша и бежал за планером, задравши голову.

Китаец выпустил амортизатор и, подмигнув на ходу Кеше, крикнул:

— Летайла!

А «летайла», вытаращив глаза, бормотала.

— Ой, мама… ой-ой-ой… ой, кутая же я залечу? Как же мне спуститься? Ой-ой.

И взглянув вниз, закричала:

— Кешка-а-а!

Кешка уже давно отстал. Он ясно видел, что планер задает ходу вдоль Ельцовки, направляясь прямо к ее устью, к большой и страшной Оби.

Лицо его перекосилось от страха, горячие слезы смочили щеки и подбородок..

Китаец тоже встревожился и бежал, приседая и размахивая руками, по тропинке между огородами.

Узенькая долина Ельцовки сплошь заселена огородниками. Их беленькие избушки, как гнезда, расселись по обе стороны речушки, утонули в зелени огородов. Они плыли внизу и Жеся видела, как тень от планера воровски скользнула по их крышам. Страх ее уже прошел. Только, как на высоких качелях, замирало и проваливалось куда-то вниз сердце.

Вдруг планер, как взбесившийся кинулся на крышу одной избушки. Навстречу Жесе бросилась кирпичная труба и красный скат.

Рар-р-аз!

Один из концов амортизатора, болтавшийся с планера, зацепился за плетень, рванул планер и со всего размаха тот налетел на избушку.

Выскочившие на грохот старик и толстая женщина в ужасе увидели, как с крыши с треском свалился какой-то большой предмет и примолк под стеной.

Подбежали Кеша и китаец. Бросились к избушке. Китаец рванул истерзанное крыло.

Под ним, вниз лицом, без движения лежала Жеся. Пепельно-золотая шапка ее волос показалась китайцу пушистой кучкой дорогого шелка, только что смотанного с коконов…