Крылья

На крыльях

Золотые дни в начале октября — обычное явление в Сибири. Зачастую после острых, холодных дождей, после колючей крупы и снега вдруг сметет ветер рыхлую, серую пену с неба. И тогда раскинется оно — бездонное, ярко-синее и ласковое — над сибирскими просторами.

Особо ласковы и бархатны в те дни солнечные лучи, пахуча хвоя в бору, неописуемо красива пламенная осина на темном занавесе сосен.

В такие безветренные солнечные дни можно еще найти в бурой хвое под тихими соснами розовато-оранжевый запоздалый рыжик, мохнатый груздь под зонтиком прелых листьев, коралловые бусинки брусники по ложбинкам.

В такие дни теплеют улыбки, ярче блестят глаза. Хочется выйти на лесную просеку, где высокие стены — сосны, а потолок — голубое небо, и итти, вороша ногами опавшую хвою и листву, шумно вдыхая вкусный запах отдыхающей земли, далеко-далеко.

Пробуждаются тогда, повидимому, в человеке древние инстинкты далеких предков-кочевников.

И певучий костёр на берегу реки кажется желанным и прекрасным. И чудится, будто за спиной вырастают могучие крылья.

В один из таких дней Валерьян Петрович, сутулясь и опустив, по обыкновению, одно плечо, тихо поднимался по лестнице в крайосоавиахиме. Он тихо открыл дверь в комнату председателя и долго с ним беседовал. А возвратясь в школу, приказал вызвать в учительскую инструкторов-моделистов.

Те собрались, недоумевающе переглядываясь.

— Ты не знаешь, зачем нас позвали?

— Нет. А ты?

— Может, опять засыпались на чем-нибудь ребята?

— Ну! Не успели год начать, а уж засыпались, — сразу отвергла предположение Жеся, — да у нас и некому.

В школе только-что закончились перевыборы пионерорганизации. Вожатые, знаменосцы, барабанщики, звеньевые расставлены по местам. Все лучшие моделисты, как примерные пионеры, оказались выбранными.

— Ну, друзья… — начал вошедший директор. Начал и остановился, переводя взгляд с одного лица на другое.

Восемь пар широко раскрытых, жадных глаз будто взлетели ему навстречу.

— Летать хотите?

— Ой! — тихо икнула от неожиданности Жеся и прихлопнула рот рукой.

— Жеся, галстук поправь, — томил Валерьян Петрович и небрежным тоном, глядя в окно, произнес:

— Крайосо предлагает желающим моделистам — если таковые найдутся — полетать завтра над городом на самолетах. Завтра, кстати, выпуск из школы крайосо.

— Ой! — икнула Жеся второй раз и осталась с открытым ртом. Валерьян Петрович налил в стакан воды и подал ей:

— Выпей, Жеся. При сильных волнениях помогает. А сейчас идите в классы. Завтра ровно к 10 надо быть в крайосо. Пригласите Киселева с отцом.

И пошел из учительской на урок.

Утром он немного запоздал и пришел в крайосо уже когда ребята нетерпеливо топтались в грузовике.

— Ой, да Валерьян же Петрович, как вы долго! — упрекнула Жеся, — Лезьте, мы вам самое нетрясучее местечко оставили. С дядей Володей рядом.

— Что ж ты, Киселев, бабушку не прихватил? — улыбнулся Валерьян Петрович, пожимая руку дяде Володе.

— Мы ей даже не сказали, что летать будем, — затараторила Жеся, — она и так всегда волнуется, бабунечка наша.

— Дружба то у вас, я вижу, наладилась?

— Ага. Она же только кричит, — а сама добрая. Дядечка Володя, нате мой шарф, а то ветер.

— Чтобы я девчачьим шарфом повязывался? Ни за что! Сядь, давай, а то опять раньше времени, полет совершишь. — Запевай вот лучше.

Запели. Как птицы — навстречу солнцу.

Загрохотал грузовик по длинному проспекту, мимо бульвара, еще не скинувшего поблекшей одежды, мимо подбодрившихся после ремонта домов, мимо злополучной Ельцовки.

От притихшего бора потянуло грибной сыростью. Ребятам не сиделось. Они громко кричали, смеялись, возились.

Паня с какой-то блаженной улыбкой на лице посматривал на небо, вертел головой.

Жеська возилась больше всех.

— Ты не возись, — припугнул ее дядя Володя, — говорят, у кого рука на перевязке, тех не берут на самолеты.

Валерьян Петрович подпевал ребятам мягким грудным тенором.

На аэродроме ребят ожидали настоящие летчики.

— Придется летать группами, по три человека плюс взрослый. Летать будем на пассажирском. Можно, конечно, и на учебном, но в воздухе холодно и нежелательно, чтобы ребята мерзли. Ну, кто самый храбрый — кто первый полетит?

Конечно, лучше лететь первым. А то еще самолет поломается и останешься с носом. Все ребята так и высказались.

Летчики, посмеялись и распределили ребят: Жеська все-таки попала в первую группу. С ней — Толя, Кешка и дядя Володя.

— Неужели — полетим? — все еще не веря себе, спрашивала Жеся, пока ее пристегивали широкими ремнями к креслу. — Толька, неужели полетим?

— Не вертись, летчица,| — прикрикнул на нее строго Толя.

Он боялся оторвать глазка от окна. Ему не хотелось упускать ни одной самой мельчайшей доли секунды в полете и приготовлениях к нему.

— Дядя Володечка, вы не боитесь??

— Я же не на планере лечу и не ты ведешь пока-что самолет.

— Подождите, я когда-нибудь тоже вас на самом лучшем аэро покатаю, Валерьян Петрович, — перегнулась Жеська к двери, — до свиданья!

— Пиши с дороги! — отвесил ей учтивый поклон Валерьян Петрович, снимая кепку, — кланяйся нашим.

— Толька, может, — мою модель там увидите — лови сразу. Может, она в облаках тогда весной застряла, — попросил Костик.

Вот и летчики полезли в свою кабинку.

Слышно, как они протяжно кричат друг другу:

— Конта-а-акт?

— Есть. контакт.

Эх, как заверещал мотор! Затрясся весь самолет, задрожал и трусцой побежал по полю.

— Как грузовик, — подумала Жеся и невольно прищурилась: за стеклом было видно, как поднялась пыль. Потом вдруг трясти перестало, будто самолет пошел по маслу.

Дядя Володя внимательно посмотрел на вытаращенные глаза ребят, скорчил им страшную рожу и засмеялся, сложив руки на животе.

— Ой, хорошо как! — крикнула Жеся и — обалдела. Еще раз крикнула — громче.

Вот чудеса! Орешь во всю глотку, а ничего не слышно! Это из- за мотора. Он ревет, стрекочет, трещит, как бешеный.

Дядя Володя тычет пальцем в окно.

Ой-ой-ой, как замечательно!

Ой, как далеко уже земля! Она будто плывет внизу куда-то под ноги. И все — как на волшебной картинке.

Вон — Обь. На самом деле вода в ней грязная и желтая, а отсюда кажется голубой лентой. А-а-ах!

Жеська бледнеет, откидывается в кресле и невольно хватается за подлокотник больной рукой. Ей показалось, что самолет стремительно падает… Как тогда планер…

Толя тянет к ней от другого окна записку:

— Не бойся, это же — воздушная яма. Смотри на город;.

Дядя Володя улыбается и грозит пальцем.

А город внизу до чего потешный! Будто в кино или в театре смотришь с балкона вниз — одни макушки видны. Малюсенькие-малюсенькие домики. А вон, как глобус, — новый театр, вон сверкающий окнами дом Крайисполкома, ровные, как ниточки, улицы, вон, как игрушечный, ползет поезд! Ой, как далеко — видно-то! Как одеяло из лоскутов — крошечные желтые, зелёные, черные кусочки. Ага, это, вероятно, поля колхозов. А лес, лес! Будто бархатная лента! Что это?

Окно закрывается светлосерым, каким-то щитом и самолет валится на бок.

Жеся вопросительно смотрит на Толю. Тот ладонями показывает крен.

А-а! Это — накренился самолет и земли не стало видно в окно. Вот опять видно и даже ближе земля стала — как будто лезет на аэроплан, чтобы накинуть на него черно-зеленое покрывало.

Толя быстро передает Жесе записочку:

— Не бойся: идем на посадку.

— Уже! Так скоро?!

А самолет уже ткнулся — ударился о землю, подпрыгнул. Еще, еще, чаще, быстрей и, как автомобиль, побежал по аэродрому.

— Слазьте, которым на землю! — шутит дядя Володя, пока ребят отстегивают от кресел.

— Ох, ребята, ох и здорово! — в один голос кричат «летчики», вылезая из кабинки.

— Скорей, скорей, а то мы не успеем, — торопят их оставшиеся и даже не хотят слушать. Как скворцы в скворешню, ныряют один за другим в кабинку.

Во вторую партию попадают Валерьян Петрович, Костя, Паня и Шурка.

— Парашютисты! Ребята, айда смотреть!

— Подождите, сейчас увидите, — останавливает ребят инструктор. И ведет их к самолетам.

Вот они люди, которые будут прыгать прямо в воздух.

На них надеты тяжелые свертки — на груди и спине. Крепко затянуты ремни и шлемы.

Их тщательно осматривает инструктор-парашютист! Вот один уже лезет, согнувшись, на сиденье.

Побежал зеленый, стрекочущий кузнечик, прыгнул и полетел.

За ним — другой и третий.

Как орлы, высматривающие добычу, закружили они над аэродромом — все выше, выше взбираются в голубое, безоблачное небо.

— Слышите? Остановился мотор. Теперь смотрите — вон, на крыло вылезает.

— Ага, ага! Ой, прыгнул!

Падает черный, бесформенный комочек с бездонного неба, такой беспомощный и жалкий. Уже хочется подставить руки, чтобы не упал он на землю. Уже хочется крикнуть от страха

И вдруг над комочком распускается чудесный белый зонтик. Комочек дергается и распрямляется. Вот и ноги у него появились, теперь-то ясно видна раскоряченная фигурка в синем комбинезоне.

Все больше парашют, все ниже фигурка. Их сносит чуть-чуть к краю аэродрома.

Ноги парашютиста, чуть согнутые в коленях, касаются земли. Как диковинный хвост, опускается за ним и ложится на землю шелестящий шелк чудесного зонта.

Парашютиста освобождают от ремней, расспрашивают. А с неба опять падает комок, второй.

А в небо опять по воздушной лестнице — на самолете — взбираются новые комочки и ныряют, ныряют в сине-золотое воздушное море.

На собрании директоров школ в гороно Валерьян Петрович сидел с директором Пушкинской школы.

В перерыве он с увлечением рассказал, как впервые в жизни поднялся на самолете.

Тебе вообще, Валерьян, надо летное отделение открывать при школе, — насмешливо сказал директор Пушкинской школы. — У тебя народ больше летными делами интересуется, чем учебой.

— Ошибаешься, — твердо отрезал Валерьян Петрович, — наоборот, с тех пор, как в нашей школе развился моделизм! школа пошла вперед. Моделисты — это замечательные ребята.

— Да, ведь, у тебя незамечательных ребят нет. У тебя все замечательные.

— Совершенно правильно: сейчас растут замечательные ребята. Ты только в своей школе не хочешь этого видеть.

— Ну, ты приведешь, конечно, в пример эту Алееву, да? И Бурченко?

— Таких девочек, как Алеева — сотни в школах. А Бурченко — исключительно одаренный, способный мальчик. Это — будущий блестящий конструктор, может быть — второй Туполев.

— Не видел, не замечал.

— Жаль. Я думал, что такие ребята, как Желтов, Бурченко, Киселев и Волкомеров, как эта Жеся, — это как-раз люди грядущих лет, нашего самого светлого будущего.

— Ой-ой, — насмешливо поднял руки к ушам директор Пушкинской школы, — у тебя и стиль речи стал высокий. Парительный!

В больших черный глазах Валерьяна Петровича появилась печаль.

— Я уже говорил тебе однажды: мне страшно только одно, — тихо проговорил он. — Я боюсь умереть, не увидев всех этих ребят взрослыми, не увидев их на работе… Я страстно хочу жить!

Председатель постучал карандашом по графину.

Собрание возобновилось.

Директора продолжали обсуждать предстоящую работу школ и рассказывали о подготовке к годовщине Октябрьской революции.

Погожий день догорал за окном.

Над крышами рокотал мотор.

Валерьян Петрович взглянул на окно.

На фоне стекла и фиолетово-голубого неба плыла белокрылая, могучая птица, управляемая человеком.

— А ведь чей-нибудь ученик там сидит, — улыбнулся Валерьян Петрович своим мыслям, — учитель тоже, вероятно рад тому, что его воспитанник парит над старушкой-землей на белых крыльях.

Он перевел взгляд на большой портрет Сталина.

— Это у твоих, вождь, соколят отрастают серебряные крылья, на которых они поднимут мир к солнцу.