ГЛАВА 21

Гибель Виты Шуркиной наделала много шума в столице. Газеты и журналы пестрели ее фотографиями под громкими заголовками: «Проклятое наследство», «Случайность или преднамеренность?», «Кто следующий?», «Месть с того света»…

Зоя не была на похоронах Виты, она еще не настолько пришла в себя, но ее очень интересовало, появлялся ли опять на кладбище блондин, выдающий себя за журналиста Сидоренко?

Несколько дней спустя после похорон она позвонила Павлу.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Я не смотрел по сторонам. Меня больше волнует, почему собака набросилась на Виту, а не на тебя!

— Очень тактичный вопрос, — усмехнулась Зоя. — Но я отвечу. Я стояла, прислонившись к дереву, а Вита посреди аллеи. Собака, выскочив из-за кустов, налетела прямо на нее.

— Прости. Вообще, полагаю, собака не оправдала намерений Чегодаева. Он, несомненно, хотел одним махом избавиться от вас обеих.

— Ты думаешь, что это Чегодаев? — не могла скрыть своего удивления Зоя. — Но каким образом? На территорию дома невозможно проникнуть постороннему.

— Но возможно подкупить кого-нибудь из обслуги.

Зоя не нашлась, что ответить.

— Очередь за нами, — продолжал тем временем с наигранной веселостью Мельгунов. — «Кто следующий?» Ясное дело, либо Свергина, либо Мельгунов, третьего не дано.

— И что же нам делать?

— Хочешь совет? Убить Чегодаева прежде, чем он убьет нас.

— Совет хороший. Только как его исполнить?

— Тогда ложись на дно. Заройся в тину и не дыши до 18 января. Лично я так и собираюсь поступить.

— Да я, собственно, уже считай, что залегла, — натянуто рассмеялась Зоя.

— Ну, тогда до встречи у адвоката. Только не забывай, Чегодаев до последней минуты будет пытаться избавиться от нас.

— Ой! Ну и влипли мы. Короче, Павел, удачи нам с тобой!

— Если встретимся, значит, она будет с нами, если нет… — он не стал вдаваться в подробности.

* * *

Павел виделся с Чегодаевым на похоронах Виты. Они молча взглянули друг на друга и предпочли не сходиться, чтобы избежать рукопожатия. Кладбище Павел покинул одним из первых. Заскочив домой, он взял дорожную сумку и, ни с кем не попрощавшись, уехал из Москвы.

Мельгунов очень грустил по Вите, хотя, положив руку на сердце, не мог с уверенностью сказать, не расправилась бы она с ним, останься они одни в живых из наследников.

Лора любила его, но тем не менее не только не сделала единственным наследником, но даже не допускала мысли о возможности брака с ним. Она делала Павлу дорогие подарки, но ее совершенно не волновало, каким образом ему удается хорошо одеваться, иметь деньги, необходимые для достойной жизни. Однажды Павел привел Лору в изумление, предложив ей стать его женой.

Она зажмурила глаза от такой невероятной наглости с его стороны. «Он что, полагает, будто я не знаю, каким образом он зарабатывает? Зарплата директора — это фиговый лист, под которым все знают, что находится. Он, по сути дела, самый обыкновенный бич-бой. Красивый, умный, образованный, может, и талантливый, но альфонс. Я не ставлю это ему в минус. Но делать мне, Лоре Ильховской, предложение — это наглость. Любовь любовью, но стать мадам Мельгуновой!.. Это, как говаривали в старину, моветон».

Лора, еще не желая расставаться с Павлом, по возможности постаралась замять его предложение. Но Павел не захотел выслушивать общие фразы.

— Хорошо, если тебе неловко выходить замуж за директора Дома-музея, помоги мне занять то положение, какое считаешь достойным твоего мужа. У тебя есть связи, деньги… Мне нужно совсем немного помочь. Дальше я пойду сам. Ты же прекрасно понимаешь, что без протекции ничего невозможно добиться.

Лора пообещала, но так, лишь бы он отвязался от нее. «Надо же, чего захотел! Чтобы я, как самая примитивная женщина, которая и стол накроет, и бутылку поставит, и ляжет, как ему удобно, стала бы лезть в глаза высокопоставленным людям с просьбами о протекции моему никчемному любовнику. Да я и мизинцем не пошевелю. Мне что, девяносто лет, чтобы я за мальчиков просила. Любишь меня и люби! Больше от тебя ничего не требуется».

С таким настроением они отправились отдыхать на Лазурный берег. Павел чувствовал, что от Лоры ничего не дождется, а быть альфонсом у дамочек, которые, соблюдая такт, якобы давали ему деньги на музей, становилось день ото дня противней.


Павел колесил по дорогам Подмосковья, дожидаясь сумерек. Когда совсем стемнело, он повернул в сторону одного городка. Машину оставил в гараже, который специально для этого снял, и пешком направился в Дом-музей. Музей был уже закрыт для посещений. Ремонт, которым Павел занимался все лето, так и не удалось окончить.

«Теперь мне все равно. Пусть новый директор голову ломает, где добывать средства, а я здесь только до 18 января. В управлении взял отпуск, если кто сунется, так я, мол, сам реставрирую, ремонтирую. Энтузиаст этакий… Ничего, поживу три месяца затворником в знаменитых стенах. Даже хорошо, о многом на досуге подумаю. Устрою себе “болдинскую осень”. Может, осенит меня. Сочиню что-нибудь…»

Павел устроился в мезонине, в своем кабинете. Окно закрыл плотными шторами, чтобы не был виден свет от лампы, диван застелил пледом, подушку вынул из шкафа. Продукты он припас заранее: консервы, супы пакетные, печенье, конфеты. И, конечно, чайник. А книг, журналов здесь было предостаточно. Читай, размышляй о жизни, о смерти.

Так как музей был законсервирован в состоянии неоконченного ремонта до весны, то все самые ценные экспонаты и даже рояль были перенесены в просторный флигель, который был сдан на охрану. Сам же дом заперт на множество замков, ключи от которых находились у Мельгунова.

Павел прилег на диван, взял книгу и принялся читать. Но усталость быстро взяла свое, и он крепко заснул. Проснулся поздно. Потянулся. Огляделся по сторонам.

— Н-да, — произнес тоскливо. Надел спортивный костюм и спустился вниз, где находился туалет.

«Хорошо, что я успел предупредить отключение воды. Сказал слесарю, что все уже в порядке, — подумал, умываясь. — Может, бороду отрастить? — посмотрел он на себя в зеркало. — А что? И для конспирации, и удобно. Решено!»

Умывшись, Павел поднялся в кабинет. Расхаживать по дому было опасно, приходящий сторож мог заметить. Вообще-то он должен был охранять музей постоянно, но по смете ему смогли выделить только половину оклада, вот он наполовину и охранял.

Выпив кофе с печеньем и джемом, Павел подумал, что такое житье и такое питание ему за три дня надоест. А надо было выдержать в заключении три месяца. Он стал приводить себе примеры из истории об узниках, проведших долгие годы в заточении. Вроде помогло. Когда стемнело, спустился вниз, чтобы поразмяться. Отжимался, работал с гантелями, эспандером, потом пошел освежиться в туалет. Заснул под утро.

«А что, если по ночам мне бодрствовать: заниматься физическими упражнениями, гулять по парку, опять же читать, а днем спать?» — подумал он и перешел на новый режим жизни.

Но пять дней спустя и новый режим надоел. Павла грызла тоска и приступы страха.

«Ведь я ничего не знаю. Жива ли Свергина? Может, я уже остался один? И Чегодаев повсюду рыщет, стремясь напасть на мой след. Если даже Свергина убита, об этом сообщать не станут. Кому она нужна?..»

С такими невеселыми мыслями Павел накинул велюровый халат и пошел умываться, его утро начиналось в одиннадцать ночи. Холодная вода освежила и придала бодрости.

«Как-нибудь дотяну. Главное, чтобы меня не вычислил Чегодаев!» — посмотрел он в зеркало на свое небритое лицо.

Вышел из туалета и прошел в гостиную, которая через окна освещалась парковыми фонарями. Вспомнились музыкальные вечера. Восторженные глаза многочисленных поклонниц, их жаркий шепот с предложением о встрече, о пожертвовании какой-то суммы музею…

Вначале жадные женские взгляды льстили его самолюбию, давали надежду найти богатую невесту. Однако Ильховская ему кое-что объяснила: молодые, богатые женщины ни за что не станут трамплином даже для красивого мужчины. Они слишком уважают себя. Пусть сначала он станет личностью, вот тогда они вступят за него в настоящую борьбу. А пока забавы ради охотятся за его телом. Только оно влечет их. Правда, выход всегда можно найти, если, к примеру, он надумает жениться на семидесятилетней Аиде Ивановне. Она вдова, богата, имеет связи. Но у нее два сына, соответственно, две невестки и трое внуков. Они разорвут на части любого, кто посмеет приблизиться к их вожделенному наследству. Аида Ивановна ведет себя как свободная женщина, но в глубине души отдает отчет, что потомки держат ее на поводке. Она была влюблена в Павла. Но когда потомки узнали, что она перечислила на счет музея некоторую сумму, они чуть не сжили ее со свету своими попреками.

«Ничего, вот получу наследство, я вам всем покажу!..» — послал Мельгунов мысленную угрозу охотницам за его телом.

Услышав едва уловимое поскрипывание полов, Павел насторожился и направился к лестнице. Сначала он подумал, что это сторож. «Но сторож включил хотя бы фонарик. Значит…» От этого «значит» Мельгунов похолодел.

На пороге залы возникла фигура в плаще и шляпе. Правая рука была опущена в карман. «Пистолет! У него пистолет!», — определил Павел и хотел осторожно подняться в кабинет. Но убийца заметил его. Он вынул руку из кармана, навел пистолет с глушителем на Мельгунова и выстрелил. Пуля пролетела мимо. Павел бросился наверх. Убийца следом. В небольшом низком коридорчике перед кабинетом в потолке был сделан люк. Павел подпрыгнул, открыл крышку, хотел влезть на чердак, но передумал и спрятался в кабинете, втиснувшись в угол за огромные старинные часы.

Ему удалось направить убийцу по ложному следу. Увидев открытый люк, тот поспешил залезть на чердак. Вначале до Мельгунова доносилось лишь легкое поскрипывание. Затем раздался вскрик, послышалась какая-то возня, топот, звон разбившегося стекла и глухой неприятный звук от чего-то большого, выпавшего из чердачного окна. Павел стоял ни жив ни мертв, позволяя себе лишь изредка переводить дыхание.

С чердака в коридор спустился убийца. Павел еще сильнее прижался к стене и вообще перестал дышать. Но убийца даже не заглянул в кабинет, а поспешил вниз. Это удивило Мельгунова. Выждав несколько минут, он осторожно подошел к окну и чуть отвел штору. Внизу, недалеко от ступеней веранды, он увидел что-то похожее на неподвижно лежащее человеческое тело. В тот же миг из-за угла дома выскочила фигура в плаще и шляпе и, пробежав мимо лежащего лицом вниз человека, скрылась за деревьями.

Павел не мог уяснить, что же все-таки произошло. Он схватил свою сумку, побросал в нее вещи и по возможности удалил следы своего пребывания в Доме.

Выйдя в парк, он подошел к лежавшему на земле человеку в сером плаще. Наклонился к нему и понял, что это был бомж. Догадка мелькнула в его голове:

«Убийца принял бомжа за меня. Вероятно, завязалась короткая борьба, а может, бомж попросту попятился со страху назад и выпал в окно».

Мельгунов поспешил скрыться с места преступления. Он пешком добрался до городка, взял из гаража свою машину, выехал на шоссе и в растерянности остановился: он не знал, куда ему ехать.

* * *

Чегодаев пребывал в отличном расположении духа — число наследников убавлялось. Но его жутко раздражала серенькая мышь Свергина.

«Юркая, точно ящерица. Хвост оставит, а сама спасется. Следы путает, как лиса. То у Беззубцевых пряталась, теперь к родителям в деревню уехала. Это будет настоящий позор, если мне придется делить наследство с ней. С кем бы другим, еще ни шло. Но с этой!.. Так и вижу ее бегающие глазки. Кто-то подумает, от застенчивости, а я-то знаю, что от алчности. Все бы захапала. А вот спросить бы ее, что ты со всем этим делать будешь, дура?! Тряпок накупит, дом какой-нибудь безвкусный отстроит и будет разъезжать по курортам да альфонсов содержать. Нет, ну вот такая дрянь, и живет! Стерва Лорка, тоже нашла нам сонаследницу. Всех нас унизила этой без роду и племени.

Училась она в Чикагском университете! Как же!.. — распалялся Евгений. — Впрочем, Мельгунов не лучше, бич-бой. Только и было трое достойных. Я, Гелена и Арсений. Одним словом, надо с этой Свергиной кончать».

Он уже ездил в деревню Подъельники, где жили родители Зои. Видел, как она из колодца во дворе набирала воду.

— Так, сегодня пятница, — пробормотал Евгений, — После работы поеду в Москву. Переночую. А вечером в субботу надо будет удавить эту тварь, подвесив на колодезном журавле или утопив в колодце, вода, правда, ядовитой станет, — усмехнулся он.


Приехав вечером в московскую квартиру, Евгений отметил, что домработница убирала по графику, не пользуясь его отлучками. Но вот холодильник был почти пуст. Идти в магазин Евгению не хотелось. Он решил поужинать в небольшом ресторане, а о завтраке нужно позаботиться.

Чегодаев позвонил домработнице и попросил ее с утра сходить в супермаркет и что-нибудь купить ему.

Утром он заглянул в холодильник и остался доволен. Помассировал шею. Посмотрел в окно, какая погода, и пошел в душ. Вышел освеженный, в приподнятом настроении.

Положил на стол яркую салфетку, поставил тарелки, стакан. Вынул из холодильника нарезку ветчины, сыра, свежий, только что приготовленный винегрет: темная сочная свекла так и лоснилась от растительного масла. Выложил его из судочка на тарелку, налил в стакан минеральную воду, сел за стол, и тут раздался телефонный звонок. Евгений поморщился, захватил вилкой винегрет, вкусно! Захватил еще… и взял телефон.

— Алло! — в ответ раздались гудки.

После завтрака Евгений просмотрел газеты и отправился в путь. Для алиби нужно было заехать в один из районов области.

Глава района чуть не подавился отбивной, когда Чегодаев позвонил ему и сообщил о своем неожиданном визите. Вытирая большим платком потеющее от волнения лицо, глава района поспешил к зданию управы, чтобы встретить свалившегося на его голову вице-губернатора. Чегодаев сразу начал с критики и высказал резкие замечания, сославшись на непрекращающийся поток писем с жалобами. Глава района обещал принять меры в кратчайшие сроки и стал зазывать Чегодаева отобедать вместе с ним, так сказать, в кругу семьи. Евгений Петрович согласился, но лишь на чашку чая с пирогом хозяйки. Проводив вице-губернатора до машины, глава района немного постоял, почтительно глядя вслед его «Пежо».

Евгений решил сделать небольшой крюк, чтобы подъехать к Подъельникам ближе к вечеру. Он включил проигрыватель, и под музыку Штрауса стало веселей мчаться к жертве.

«Да кому она нужна? — предался размышлениям Чегодаев. — Она сама себе-то не нужна. Отказалась бы от своей доли, тогда продолжала бы преспокойно коптить небо, а захотела из никчемной тетки стать значимой фигурой, что ж?.. Сразу видно, недоучилась в Чикагском университете, иначе знала бы: «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». — Он улыбнулся, предвкушая свой триумф. — Ольгу, конечно, отправлю в отставку. Стара для меня. Я теперь жених богатый и с большими перспективами. Мне жена нужна молодая, свежая… Только после сорока начинаешь понимать поэтов: «Прекрасна, словно распустившийся бутон». Как верно подмечено! Он такой нежный, наивный, очаровательный своими полудетскими капризами… — На миг ему стало немного не по себе. Голова будто закружилась. — Расчувствовался, — усмехнулся он. — А вообще в предвкушении встречи с девушкой… настоящей, — мысленно подчеркнул Евгений, — есть что-то волнительное… — Неожиданно резануло в желудке. Остро, будто лезвием сабли прошлись по внутренностям. Евгений съежился. Потом осторожно выпрямился, сбавил скорость. Прислушался к себе. — Да все нормально. Наверное, гастрит дает о себе знать. Пирог слишком жирным был».

Он прибавил скорость и едва не съехал в кювет, не справившись с управлением: такая сильная резкая боль пронзила его. Отпустила на миг, а потом схватила в тиски и стала мучить, выворачивая наизнанку. Изо рта полилась слюна. Он остановился у обочины, открыл дверцу и нагнулся, его стошнило.

Раздался телефонный звонок. Слабеющей рукой Чегодаев поднес телефон к уху и прохрипел:

— Вызовите «скорую»! Мне плохо…

В ответ услышал издевательский смех:

— Что, поел винегретика? Вкусно, правда? Скоро Лоре расскажешь, как ты отлично позавтракал в последний раз…

Чегодаев, не успевая вытирать слюну, повалился на сиденье, корчась от жутких, невыносимых болей. Минуты на две он даже потерял сознание. Очнувшись, вызвал «скорую», сообщив на каком километре какого шоссе его следует искать.

Примерно через час, когда Чегодаев, покрытый холодным потом, уже плохо стал различать окружающие его предметы, появилась «скорая» из ближайшей к этому месту поселковой больницы.

Врачи предположили отравление. Принялись промывать, давать слабительное… Но Чегодаев уже ни на что не реагировал… Голый, мокрый лежал он на холодной серой клеенке… Однако на последнюю земную мысль сил хватило:

«Отравили! Меня!.. Я!.. Я!.. Умираю, как… последний идиот… Нет, надо выжить…», — он захрипел и… умер.

* * *

При вскрытии трупа Чегодаева судмедэксперты обнаружили фосфат цинка, или крысиный яд.

Следователь едва не довел домработницу до инфаркта. Она десятки раз повторила ему, как вечером ей позвонил Евгений Петрович и попросил купить что-нибудь к завтраку. Как она утром отправилась в супермаркет. Купила ветчины, сыра, банку джема, пакет молока, пакет творога, пачку печенья и судочек с винегретом.

— Евгений Петрович очень любил его, — поясняла она, вздыхая. — Подошла к кассе, заплатила, выкатила тележку и стала все перекладывать себе в сумку на колесиках. Я еще кое-что для себя купила. Затем отправилась к Евгению Петровичу, мы в соседних домах живем. Вошла. У меня есть ключи от его квартиры. Он еще спал. Я положила продукты в холодильник и тотчас ушла, закрыв дверь на все замки.

— Кто-нибудь подходил к вам в магазине? — допытывался следователь у домработницы. — Может, встретились с кем-нибудь по дороге, заговорились?

— Нет! Никто не подходил, ни с кем не встречалась. Купила, заплатила, переложила в сумку, — уже впадая в истерику, повторяла женщина.

Стали проводить следственные эксперименты. Не помогло. Домработница упорно стояла на своем. Лишь недели две спустя, когда к делу приступил новый следователь, на очередном следственном эксперименте домработница вдруг замерла и прислушалась.

— Что вы сейчас сказали? — обратилась она к одному из милиционеров.

Тот непонимающе пожал плечами.

— Ничего.

— Нет, я слышала, вы сейчас сказали «извините».

— А! Ну да. Я случайно задел локтем…

— Вот! — не дослушав его, воскликнула домработница. — В тот день я тоже услышала «извините», но ничего не ответила, лишь качнула головой, мол, пустяки. Мою тележку, когда я шла к столу, случайно задела чужая тележка.

— Кто вез ее? Мужчина? Женщина?

— Мужчина.

— Ну а потом?

— Потом я стала перекладывать продукты в сумку.

— Может быть, кто-нибудь рядом с вами тоже укладывал продукты?

— Да. Странно, как я раньше это выпустила из головы. Тот мужчина, который извинился.

— Какой он был? Молодой, старый?

— Молодой, симпатичный… В куртке, кажется… светлой… Больше домработница ничего ни сказать, ни вспомнить не смогла.


Похороны Чегодаева были пышными, с речами, с венками от губернатора, от областной думы, от мэра города N-ска. Его похоронили неподалеку от Гелены. Ольга плакала навзрыд. Никого из наследников на похоронах не было. И никто не знал, где они и живы ли. Из привычных лиц лишь мелькнул высокий блондин и почти тотчас ушел, не дождавшись конца церемонии.

Загрузка...