Купеческий сын и живые мертвецы

Глава 14. За дверью

1

Иванушка понял: Зина углядела что-то диковинное на спине бывшего пожарного. Может быть, что-то, объяснявшее несообразную ни с чем тяжесть его тела. Но сейчас купеческому сыну уж точно было не до того, чтобы гадать — что это могло быть? Да, после того, как с него свалился тот, верхний мертвец — клацавший зубами — Иванушке стало полегче. По крайней мере, ему перестало казаться, что его ребра вот-вот треснут. Однако для каждого вдоха ему все же приходилось напрягаться так, как если бы он вместо воздуха должен был бы втягивать в себя густую патоку.

— Зина! — с присвистом выговорил Иванушка. — Используй махалку как рычаг! Надави на неё всем своим весом!

Девушка мгновенно его поняла: схватилась обеими руками за шестик, торчавший из головы обгорелого. А потом уперлась в пол обеими ногами (на одной из которых снова не было туфли) и потянула палку вниз.

Не слишком толстый шестик заметно выгнулся, и купеческий сын решил: сейчас его махалка переломится пополам. И тогда Зина уж точно ничем не сумеет ему помочь. Но нет: по счастью, палка была из ясеня. А его древесина — не ломкая. Под давлением Зининого веса шестик как бы спружинил, чуть повернул голову обгорелого вбок, а потом — обуглившееся тело начало сдвигаться с Иванушки. Вначале купеческий сын ощутил, как съезжает вбок верхняя часть туловища бывшего пожарного, потом — руки-головни переместились от шеи Ивана в ту сторону, куда мертвеца толкала Зина. И, наконец, всё обгорелое тело с Иванушки сползло — так что он смог снова втянуть в себя воздух, а не патоку и не густой мед.

Зина разутой ногой ещё немного отодвинула обгорелого от Иванушки — откуда только силы взялись! Кашляя и хрипы, купеческий сын приподнялся с пола, поглядел на Зину — но даже не поблагодарил её. Просто позабыл, что нужно это сделать. Вместо этого он перевёл взгляд на дверь, всё ещё удерживаемую многосуставчатой рукой его деда.

— Зина, мне понадобится батюшкин нож. — Иванушка даже сам удивился тому, что голос его звучит хоть и сипло, но вполне отчётливо. — И где-то тут, на полу, должны быть дверные шурупы. Нужно, чтобы ты их нашла! Даже мой дед мертвецов не удержит, если они навалятся на дверь все разом.

«И сколько он ещё захочет их удерживать? — прибавил Иванушка мысленно. — С учётом того, что он и сам — один из них».

2

Татьяна Дмитриевна Алтынова когда-то дала самой себе зарок: более в Живогорск не возвращаться. Случилось это почти пятнадцать лет тому назад, вскоре после того, как погиб её свекор Кузьма Петрович. И, уж конечно, она содержала бы это слово — когда б ни чрезвычайные обстоятельства.

Телеграмма, присланная из Живогорска, застала Татьяну Дмитриевну чуть ли не на полдороге: у неё уже были уложены вещи и куплены билеты на поезд до Санкт-Петербурга — для неё самой и для её пожилой горничной, которая во всех путешествиях её сопровождала. И с минуты на минуту должен был прибыть экипаж, который отвёз бы её на Николаевский вокзал. И вот, поди ж ты: рассыльный из телеграфной конторы порушил все её планы.

А теперь она и сама не знала, что ужасало её больше: мысль о том, что с её сыном могло приключиться непоправимое несчастье? Или осознание того, что она страшно разражается из-за этой телеграммы, которая пришла так некстати? Ведь что стоило мальчишке-рассыльному задержаться на четверть часа! Тогда к моменту возвращения Татьяны Дмитриевны из столицы все уже решилось бы и без её участия. И ехать в Живогорск ей бы уже не потребовалось. А сейчас увильнуть от этой поездки не было никакой возможности. По крайней мере, если бывшая жена купца первой гильдии намерена была в дальнейшем сохранить хотя бы остатки душевного покоя.

Поезда в Живогорск не ходили — не проложили туда железную дорогу. Однако этот чертов городишко отделяло от Москвы каких-то сто восемьднсят верст. И на перекладных можно было бы часов за шесть до него доехать. Но, во-первых, путешествовать таким манером Татьяна Дмитриевна Алтынова не привыкла. А, во-вторых, ехать в Живогорск без сопровождения известного лица вовсе не имело смысла. Чем она могла бы помочь своему сыну, если события в том городишке и вправду приняли столь скверный оборот? Надо полагать, Иван потому и решил отбить ей ту телеграмму, поскольку знал, с кем именно его мать в своё время Живогорск покинула. И рассчитывал на помощь этого человека в гораздо большей степени, чем на её собственную.

Однако в том и состояла главная трудность: человека этого сейчас в Первопрестольном граде не было. Собственно, именно к нему Татьяна Дмитриевна и намеревалась ехать нынче в Санкт-Петербург. Так что теперь уже она сама должна была отбить телеграмму — в столицу Империи. А заодно ей пришлось отправить своего дворецкого, чтобы тот нанял для неё самой и её горничной спальный экипаж — дормез, чтобы они еще с ночи могли пуститься в путь.

На следующее утро Татьяна Дмитриевна рассчитывала прибыть в Живогорск. Ну, самое позднее — завтра к обеду.

3

Иванушка в одну секунду выдернул ножик из головы того покойника, который всего минуту или две назад пытался вцепиться ему в горло. Хотя теперь казался грудой тряпья, брошенной на пол. А вот у Зины дело с поисками выпавших шурупов шло существенно медленнее. Два из них она отыскала и передала Иванушке почти сразу, а все остальные не находились, хоть убей!

Купеческий сын опустился на колени и тоже принялся шарить руками по каменному полу — увидеть в сумерках дверные шурупы на сером полу было совершенно невозможно. А тем временем дубовая, дверь, которую Иванушкин дед держал почти что на весу, начала метро содрогаться. В неё снаружи будто тараном били. Похоже было, что мёртвые гости умеют работать сообща — не хуже муравьёв или пчел. Про то, что у тех имеется нечто вроде единого для всех разума, Иванушка прочел в какой-то книжке. Вот и этот «рой» восставших покойников действовал теперь на удивление слаженно — как если бы ими руководил кто-то, знавший толк в тонкостях осадного искусства.

— Нашла ещё один! — воскликнула Зина и на ладони протянула Иванушке заржавленный шуруп. — Сколько их ещё должно быть?

Этого Иван Алтынов не знал. И только пожал плечами, даже позабыв о том, что в сумерках склепа девушка вполне может не разглядеть этого. Купеческий сын понимал: им не отыскать всех этих шурупов без света, а взять его было неоткуда. Так что выход он видел только один.

— Дедуля! — Иванушка вскочил на ноги, быстро шагнул к двери, которую продолжал удерживать его дед, и подпер её спиной. — Мы должны эту дверь закрепить! Я попробую её удержать, а ты найди для нас те шурупы, которые давеча выпали. Используй свою руку!

Купеческий сын отнюдь не был уверен, что сумеет удерживать дверь в проеме в течение хотя бы одной минуты. И Зина явно тоже не была уверена в этом: она громко ахнула, когда поняла, что затевает Иванушка. Однако выбора-то не было: его дед вот-вот мог превратиться из их с Зиной союзника в пособника ходячих мертвецов. Так что — действовать следовало немедленно. Может быть, они и так уже опоздали.

Купец-колдун словно бы и не услышал своего внука: продолжил держать дверь вместо того чтобы шарить своей многосуставчатой рукой по полу. Так что Иванушка хотел уже воззвать к деду повторно. Но тут по изумленному и восхищенному возгласу Зины он понял: рядом с ней творится нечто невероятное. Иван Алтынов чуть отстранился от двери, из-за содроганий которой его спину сотрясало так, будто он лёжа ехал в санях по снеговым ухабам. И смог увидеть, что происходит рядом с Зиной. А, увидев, даже присвистнул от удивления, хоть ключница Мавра Игнатьевна и талдычила ему всегда: не свисти в доме — денег не будет. Но, во-первых, тут, слава Богу, пока что был не его дом. А, во-вторых, чтобы у Алтынов перестали вводиться деньги, свистеть пришлось бы лет десять. Но и то высвистеть всё без остатка вряд ли удалось бы.

Да и неспроста Иванушка пренебрег предостережениями бабы Мавры — слишком уж диковинное зрелище предстало ему. Он-то думал: только дед Кузьма Петрович с его единственным сияющим глазом сможет разглядеть в полумраке мелкие металлические предметы. А если уж не разглядеть — то нашарить их своей удивительной рукой. Однако купеческий сын позабыл, что с ними вместе находится здесь и кое-кто другой, умеющий по ночам обходиться без света.

— Эрик!.. — прошептал Иванушка потрясенно. — Как же ты додумался до этого?

Впрочем, на вопрос — как, ответ, вероятно, был очевиден: Кузьма Петрович каким-то способом сумел проникнуть в помыслы рыжего кота. И теперь тот грациозно, словно выполняя танцевальные па, правой передней лапой подкатывал к Зине по полу один шуруп за другим. И Зина — вот чудо из чудес! — тихонько смеялась от восторга и радости при виде этого. Как будто и не ломились к ним в дверь восставшие мертвецы. И как будто один из таких восставших не находился прямо сейчас здесь, с ними — со своей многосуставчатой рукой и единственным глазом, который сиял во тьме ярче, чем жёлтые глазищи Эрика Рыжего.

4

Ключница Мавра Игнатьевна, которую теперь именовали по-заграничному — экономкой, проклинала себя за то, что она сотворила сегодня. Да и то сказать — были поводы для таких проклятий. Со своим воспитанником Иванушкой она поступила подло и гнусно. А уж с с хозяином, Митрофаном Кузьмичом, и того хуже. И оправдать себя — хотя бы отчасти — она могла только тем, что не предполагала, как далеко зайдет дело.

Но главное — она никак не могла отказать Валерьяну, который попросил её о содействии. Так же, как много лет назад не смогла отказать своей Танюше, когда та попросила её о помощи. Хотя, разумеется, Валерьяну она стала помогать совершенно по иным причинам.

И вот теперь, когда вся прислуга из алтыновского дома сбивалась с ног, пытаясь найти хоть кого-то в Живогорске, кто знал бы о местонахождении отца и сына Алтыновых, Мавра Игнатьевна пряталась от всех в голбце — запечном чулане на большой и опустевшей в вечерний час кухне. Экономка — бывшая ключница — отлично слышала, как её выкликал старший приказчик из расположенной в доме алтыновской лавки — Лукьян Андреевич. Как её звала хозяйская сестрица Софья Кузьминична. Как горничная и кухарка спрашивали друг у дружки, куда могла подеваться Мавра? Однако выходить к ним из своего укрытия преступница не собиралась.

Все её помыслы были сейчас даже не о Валерьяне — что было бы вполне объяснимо. Нет, ключница могла думать только о простофиле Иванушке — который за девятнадцать годков своей жизни только и успел, что повозиться со своими птицами да начинаться книжек. Прямо помешан он был на этих книжках.

— Уж лучше бы он по девкам бегал, что ли... — шептала теперь Мавра — и даже сама не замечала, что по лицу её текут слёзы. — А теперь вот, по всем вероятиям, ему спознаться с девками уж и не приведется... Эх, Иван, Иван — доброе сердце простая душа... И зачем я только дожила до того, как Софья с Валерьяном сюда воротились...

Тут, наконец, она почувствовала, что лицу её мокро. Утерев глаза рукавом летней полотняной блузы, Мавра поднялась с низенькой скамеечки, что стояла в голбце. И взяла с полки с десяток стеариновых свечей, что всегда хранились в этом чуланчике про запас. А заодно прихватила и лежавшее рядом огниво. После этого она высунулась на кухню, воровато огляделась по сторонам и, только когда удостоверилась, что никого из прислуги здесь нет, выскочила из чулана и почти бегом устремилась к двери, что вела из кухни во двор.

По пути она схватила со стола простенький фонарь — без стекла, с единственным свечным огарком внутри. Да еще прихватила стоявший возле печи чапельник — длинную съёмную ручку для сковороды.

5

Отцовским карманным ножом Иван Алтынов завинчивал один за другим дверные шурупы. И беззвучно ругался сквозь зубы — изо всех сил стараясь, чтобы не произнести какое-нибудь крепкое словцо громко, вслух. Зина-то стояла рядом — подавала ему шурупы один за другим!

Сквернословить Иванушка очень не любил, но теперь просто не мог сдержаться. Карманный ножик его отца явно не подходил для той работы, которой он занимался. И купеческий сын уже раскровянил себе все пальцы о его лезвие. Главное же — из-за того, что острие ножа то и дело соскакивало со шляпок шурупов, дело не спорилось — шло непозволительно медленно. А между тем многоцветные отблески заката, пробивавшиеся в помещение сквозь витражное окно, становились все более и более тусклыми. И, сколько бы Иванушка ни ругался теперь по-черному, это делу не помогало. Ну, разве что — позволяло отвести душу.

И, конечно, мешало купеческому сыну не только то, что перочинный ножик плохо подходил для завинчивания шурупов. Гораздо больше тормозило его работу то, что полотно двери беспрерывно сотрясалось от мерных ударов: восставшие мертвецы продолжали осаду алтыновского склепа с упорством древних гуннов, осаждавших Рим. Иванушка правой щекой прямо-таки ощущал взгляд Зины. И знал, что девушка хочет сказать ему: поторопись. Но изо всех сил сдерживается. И даже Эрик, который сидел у самых ног хозяина, обмотав лапы хвостом, словно бы безмолвно того поторапливал. Да Иванушка и сам отдал бы сейчас всё, что угодно, лишь бы только дело у него пошло на лад. Глупо и обидно было бы погибнуть сейчас — когда спасение казалось таким близким.

«Раздарю всех своих голубей, — пообещал он мысленно, — если только нам с Зиной удастся выбраться из этой передряги!»

Ему показалось, что его дед-колдун каким-то образом уловил эту его мысль. И в его единственном глазу промелькнуло насмешливое одобрение. А затем Иванушку словно бы толкнуло что-то. Он снова подпер спиной дверь, как давеча. Только теперь она худо-бедно была закреплена при помощи шурупов. И купеческий сын рассчитывал, что удержит её. А как только он прислонился к двери, Кузьма Петрович перестал её держать. Вместо этого он простер свою чудовищную руку к раскрытой ладони Зины, взял оттуда очередной шуруп и — прямо пальцами, без всяких инструментов, — удивительно ловко и быстро ввинтил его в дверную петлю. После чего так же поступил со следующим шурупом, а потом — с ещё одним.

6

Софья Кузьминична Эзопова, в девичестве — Алтынова, с самого утра ощущала, что в доме её старшего брата происходит что-то неладное. Да что там — в доме! Она испытывала непреложную уверенность: что-то неладное происходит и в самом Живогорске тоже. Если не во всем городе, то уж на Губернской улице — совершенно точно.

Собственно, неладное-то началось ещё давно — пятнадцать лет тому назад. И только часть этого составили тогда гибель их с Митрофаном отца и отъезд из города Софьиной невестки Татьяны. Даже мысленно Софья всегда именовала это бегство деликатным словом отъезд, как если бы Татьяна лишь на время отъехала из Живогорска с непременным намерением сюда вернуться. Как будто не сбежала она от мужа, бросив даже своего единственного сына, которому в ту пору и пяти лет еще не сравнялось.

«Впрочем, — тут же одернула сама себя Софья Кузьминична, — не мне её осуждать».

Во-первых, кто бы не сбежал после такой истории, какая приключилась тогда с её свекром? А, во-вторых, Софья и сама поступила немногим лучше. Ну, разве что, её собственное прегрешение было иного рода.

И вот теперь её Валерьян явно сотворил нечто такое, на возможность чего и намекал Кузьма Алтынов в разговоре с дочерью — тогда, пятнадцать лет назад, за несколько дней до своей гибели.

— А вот не зря есть присловье, батюшка: не говори обиняком — говори прямиком, — произнесла сегодняшняя Софья — молодящаяся состоятельная дама пятидесяти лет от роду. — Если бы ты не стал тогда темнить — может быть, жив был бы до сей поры. А теперь — ну, что, спрашивается, я должна с Валерьяном делать?

Но был еще один вопрос — не высказываемый, который Софья и самой себе боялась задать: можно ли еще было спасти её брата? Или хотя бы — племянника? А если ни того, ни другого спасти нельзя, то есть ли шанс у неё самой — спастись от Валерьяна?

7

Когда последний шуруп встал на место, Иван Алтынов отстранился от двери. Спина его всё еще продолжала дрожать после всех тех ударов, которые он ощущал даже сквозь дубовое полотно. Но — и дверь, и засов пока что встали на место. И купеческий сын рассчитывал, что эта преграда хоть ненадолго задержит тех, кто ломился сюда снаружи.

Он точно знал, что хочет сделать во время выгаданной передышки. Однако даже не успел задать деду свой вопрос. Он вообще ничего не успел.

Из густой тени рядом с дверной притолокой — оттуда, где стоял его дед, — до Иванушки донеслись звуки, слышанные им сегодня с полдюжины раз: частые сухие пощелкивания. И купеческому сыну даже не нужно было всматриваться в сумрак, чтобы понять: рука его деда снова втягивается обратно — в его плечо.

В шаге от Иванушки тихонько охнула Зина и встревожено мяукнул Рыжий.

— Дедуля? — Иван Алтынов отчего-то перешел на едва слышный шепот. — Ты еще здесь?

И вместо ответа перед Иванушкой в тот же миг выметнулась из темноты страшная оскаленная харя: с единственным глазом, с многоцветными пятнами на темных щеках и на лбу — от лучей заходящего солнца, проходящих сквозь витражные стекла. Из-за согбенной спины Кузьмы Алтынова возникла эта харя не вровень с лицом самого Иванушки, а где-то на уровне его пояса. И воображение мгновенно нарисовало купеческому сыну картину — как зубы деда разрывают на нем рубаху, вгрызаются ему в живот, начинают пережевывать его кишки.

Иванушка резко прянул назад, уже зная: это не поможет. Он только со всего маху треснулся спиной о дубовую дверь. Отцовский нож лежал на полу чуть ли не у самых ног Иванушки — брошенный дедовой рукой. Но наклониться за ним — означало бы оказаться с Кузьмой Алтыновым лицом к лицу. В буквальном смысле. И купеческий сын откуда-то знал: случись такое — загляни он в единственный глаз своего деда — и от его собственной воли не останется ровным счетом ничего. Всё, что он сможет тогда — это выполнять безмолвные приказания купца-колдуна, как давеча выполнял их Эрик.

И тут голова Иванушкиного деда резко дернулась назад — как если бы её с силой рванули за волосы. В первый момент Иван решил: это Зина сумела подобраться к его деду со спины. Но нет: девушка стояла всё там же, где и тогда, когда подавала шурупы руке.

«Дедуля сам себя дернул!» — мелькнуло у Иванушки в голове. И эта мысль совсем не показалась ему невероятной.

А в следующий миг согбенный мертвец сорвался с места и дерганой, жучиной побежкой засеменил к дальней от входа стене склепа. Там, не замедляя бега, он перешагнул через край колодца, из которого недавно вытаскивал своего внука. И ухнул вниз — с едва слышным всплеском.