Купеческий сын и живые мертвецы

Глава 18. Между Сциллой и Харибдой

1

Крик Мавры Игнатьевны ещё не успел оборваться, когда Иван Алтынов подскочил к месту её падения и нанес три удара подряд: чугунным наконечником чапельника по головам кадавров, напавших на экономку. Все три удара достигли цели: Иван даже при скудном свете своего фонаря разглядел, как проломились, будто картонные, три черепные коробки восставших мертвецов. И они все трое разом перестали (рвать бабу Мавру зубами) двигаться. Не теряя ни мгновения, купеческий сын тремя пинками сбросил упокоившихся покойников со своей бывшей нянюшки. А потом хотел уже склониться к ней: поглядеть, что с ней, помочь ей подняться. Однако то, что он увидел, ожгло его сильнее, чем давешний удар молнии. И купеческий сын будто прирос к месту секунды на две или на три.

Там, где у Мавры ещё недавно находилось горло, теперь зияла рваная рана размером с куриное яйцо, из которой толчками била кровь. При свете фонаря она казалась чёрной и блестящей, словно нефть. Однако Иван Алтынов мог бы поручиться отцовским состоянием: на деле она была ярко-алой, словно лепестки мака.

— Ванечка, она жива? Они её не покалечили? — заполошно крикнула у него за спиной Зина.

И её голос вывел, наконец, купеческого сына из ступора. Иван уронил сковородочную ручку в траву, упал на колени и стал свободной рукой зажимать пульсирующую на горле Мавры Игнатьевны артерию — как если бы он и вправду мог остановить таким образом биение алого фонтана. Зина уже не спрашивала ничего: подбежала к нему, тоже склонилась над бедной ключницей — которая всё ещё была жива. И явно силилась что-то выговорить.

— Молчи, Мавруша, молчи! — забормотала поповская дочка.

Её длинные чёрные волосы совершенно растрепались — свисали длинными, липкими от воды прядями вдоль всей её спины. А промокшее батистовое платье так плотно облегало её тело и так сильно просвечивалось, что девушка выглядела почти что обнаженной. Но в тот момент это её явно ничуть не волновало.

"А я забыл, какая она красивая", — подумал Иван Алтынов. Однако мысль эта оказалась мимолетной: всё своё внимание он сосредоточил на бедной своей нянюшке. Та и не думала внимать словам Зины: окровавленные губы Мавры Игнатьевны беспрерывно шевелились. И она даже отыскала в себе силы, чтобы схватить Ивана за рукав промокшей рубахи и притянуть к себе –чтобы заставить его услышать себя. Лицо ключницы омывали струи дождя, и оно выглядело почти обычным — не измазанным кровью. И его даже не искажала страдальческая гримаса: алтыновская ключница явно сосредоточилась на чем-то, настолько важном для неё, что даже собственная неминуемая гибель словно бы перестала иметь для неё значение.

— Твой дед... — прохрипела она в самое ухо Ивану и закашлялась –поперхнулась то ли собственной кровью, то ли попавшей ей в горло дождевой водой. — Они закололи его... А потом — в окно... Он не сам...

— Да, да, я знаю — я давно понял! — Иван низко наклонил голову и непроизвольно дернул рукой, которой зажимал страшную рану Мавры Игнатьевны, так что кровь из горла экономки плеснула ему прямо в лицо — но он и внимания на это не обратил. — Дед — не самоубийца! Но кто его заколол? Скажи мне!

Однако Мавра Игнатьевна уже переключилась на какую-то другую свою мысль — очевидно, ещё более значимую для неё.

— Твой дед и я... — выговорила она, а потом прибавила ещё какую-то фразу, но так тихо, что Иван Алтынов ни одного слова разобрать не сумел.

А вот Зина — хоть и находилась чуть дальше от истекавшей кровью Мавры — каким-то чудесным образом уловила смысл сказанного.

— Ребёнок? — переспросила она и тоже склонилась к самому лицу Мавры. — У вас родился ребёнок? Но что с ним сталось?

И на сей раз лицо ключницы исказилось — но снова не от боли, а от невероятного напряжения.

— Сес..тра... — в два слога произнесла она. — Обещала — она будет...

И это оказались последние её слова. Фонтанчик крови, бивший из сонной артерии Мавры Игнатьевны, вдруг резко иссяк — Иван ощутил это своей ладонью, которую вдруг перестал омывать горячий кровоток. Лицо ключницы запрокинулось, как если бы она воздела глаза к небесам — и ровно в этот момент над деревьями Духовского погоста снова полыхнул зигзаг молнии. Так что Иван Алтынов именно в этом ярчайшем свете, а не в тусклом отблеске фонаря, увидел: черты Мавры Игнатьевны сперва застыли, а потом мгновенно опали, расслабились. И только после этого разжались пальцы, что сжимали рукав Ивановой рубахи.

2

Иван Алтынов почти не заметил раската грома, что прокатился над деревьями. Зато он отлично уловил вопль, который последовал сразу за этим — такой отчаянный и протяжный, что даже рокот ливня не смог его заглушить. Но на сей раз кричал не человек. Эрик Рыжий, который до этого не издавал ни звука, теперь подал голос. И не ограничился одним только мявом: его вопль перешёл в утробное завывание боевого клича. Так что Иван Алтынов мгновенно уразумел, что происходит.

Он вскочил на ноги, успев подхватить с земли сковородочную ручку, и высоко поднял фонарь. Зина, которая мгновение назад не отводила глаз от Мавры Игнатьевны, вскинула голову. И в ужасе прижала к груди сцепленные в замок руки, так что рукава промокшего батистового платья задрались чуть ли не самых плеч девушки — как если бы это была ночная сорочка.

— Вставай! — закричал Иван, успев ощутить, как сильно ему хочется провести кончиками пальцев по этим обнажившимся рукам — почувствовать их влажную гладкость. — Хватай кота — и бежим!

Купеческий сын помнил — не смутно, а на удивление отчётливо, — что он видел незадолго перед тем, как молния ударила в чугунную лестницу у него в руках. Правики и левики — он про них не забыл. И теперь молился только, чтобы ещё не стало слишком поздно. Чтобы два движущихся круга не успели сомкнуться. Это было то единственное, на что они с Зиной ещё могли рассчитывать. Эрик не зря вопилсамозабвенно и яростно: ходячие мертвецы взяли алтыновский склеп в кольцо, которое вот-вот могло полностью сомкнуться. Пока Иван и Зина ловили слова истекавшей кровью ключницы, восставшие покойники подобрались к ним так близко, что лишь благодаря рыжему зверю не застали их врасплох. Дождь заглушил те отрывистые хрипы, которые издавали поднятые из могил мертвецы — оказавшиеся теперь от живых людей шагах в трёх, не более.

И всё же — благодаря фонарю Мавры Игнатьевны купеческий сын и его спутница сумели разглядеть в цепи мертвецов небольшой, в полсажени, разрыв. Куда они и устремились со всех ног.

— Беги рядом с мной, чтобы я тебя видел! — крикнул Иван Алтынов, и Зина даже не стала тратить время на ответ — только кивнула головой, давая понять, что услышала его.

Иван подумал мельком: хорошо, что девушка осталась в одних чулках. Не то она непременно стала бы оскальзываться на раскисшей земле. И запросто могла упасть, а заодно и выронить кота, который ошалело вертел круглой башкой у неё на руках. Тут им заступил дорогу один из восставших покойников — Иван даже не сумел понять, принадлежал когда-то этот скелет в балахоне мужчине или женщине. Впрочем, никакого значения это не имело. Купеческий сын коротко и экономно взмахнул сковородочной ручкой, снес кадавру половину черепа, и они с Зиной даже не остановились при этом.

Однако Иван Алтынов ощутил, как ладонь его правой руки начало болезненно саднить, когда он опустил чапельник на голову ходячего мертвеца. Да и левая рука, в которой Иван держал фонарь, была словно искусана десятком пчел. Однако купеческий сын никак не мог припомнить, из-за чего это происходит. Про правиков и левиков он не забыл, но немаленькая часть других воспоминаний из его головы выветрилась начисто.

"Да и шутка ли, — подумал он, — когда минуло десять лет! И столько всего произошло со мною!"

Ни на миг купеческий сын не усомнился: всё то, что он видел и испытал, произошло с ним взаправду — не было наваждением. Иначе откуда бы он, к примеру, знал, что восставших покойников знатоки оккультизма именуют кадаврами? Да и откуда бы он узнал само это слово — оккультизм? И, главное, каким бы образом он, сын уездного купца, сумел понять, что стало первопричиной того малого Армагеддона, который случился на Духовском погосте.

Между тем они с Зиной успели уже отбежать от алтыновского склепа шагов на двадцать. И — это следовало считать своего рода чудом: на них пока ещё никто не напал, не считая того бесполого скелета, который встретился им в самом начале. Они бежали не к самым воротам погоста — те находились чуть в стороне отнаправления, которое выбрал Иван. Но он рассчитывал, что так они сумеют проскочить между Сциллой и Харибдой: между сходящимися кругами правиков и левиков. Если, конечно, он, Иван Алтынов, правильно вспомнил, где эти круги располагались. И — если (Сцилла и Харибда) правики и левики не успели ещё сомкнуться между собой.

Между тем дождь начал понемногу стихать. Да и раскат грома после очередной вспышки молнии прозвучал только через пять или шесть секунд. Грозовая туча явно уходила в сторону от города Живогорска. Так что Иван Алтынов хотел уже слегкс перевести дыхание. И тут он увидел их — память его не подвела: они нарезали круги именно там, где он и думал. Вот только — численность правиков и левиков возросла теперь примерно раза в три. И на размокшей земле многие из них попадали — создавая там и сям нагромождения, которые напоминали дергающиеся сами собой вязанки хвороста. Об одну из таких вязанок и споткнулась Зина — даже отсутствие обуви её не выручило. И начала заваливаться вперёд — прямо туда, где мнимая вязанка хвороста воздевала к небу костлявые сучья искривленных рук.

3

Эрик Рыжий в темноте видел превосходно — уж всяко лучше людей, сопровождавших его! И уж он-то ещё за пару шагов заметил, куда именно несут ноги ту особу, которая крепко прижимала его к мягким выпуклостям на своём теле. Несли её ноги прямо к разлегшемуся на земле жуткому существу — о которое она неизбежно должна была запнуться. И, когда бы Рыжий владел человеческой способностью произносить слова, он непременно предупредил об опасности девицу с растрепанными чёрными волосами, которую его хозяин именовал Зиной. Но, увы: разговаривать человеческим голосом коты не умеют. А тот короткий предостерегающий мяв, который Эрик успел издать, Зина за шумом дождя даже и не расслышала. И, зацепившись ногой за костлявую конечность лежачего, испуганно ахнула и начала падать — выбросив вперёд обе руки, как это свойственно людям, которые не желают пропахать носом землю.

Собственно, это Рыжего и выручило — то, что растрепанная девица выставила руки перед собой. И перестала притискивать его к себе. Котофей немедленно совершил длинный и высокий прыжок — перескочив через лежачего и очутившись шага на два впереди падающей Зины. Впрочем, едва Эрик приземлился, как тут же совершил разворот — с отвращением ощутив раскисшую грязь у себя под лапами. И страшно изумился, когда понял: растрепанная девица не упала! Каким-то невероятным образом её успел схватить поперёк туловища хозяин Рыжего — Иван. Который, правда, теперь стал вдруг каким-то не таким — перестал походить на себя прежнего, пусть даже внешне ничуть не изменился. И котофею было невдомек: как это девица Зина не замечает, что хозяин его теперь — другой?

Хотя, конечно, растрепанной девице сейчас явно было не до того, чтобы вникать в подобные тонкости. Было просто чудом, что она не угодила прямо в почерневшие зубы существа, которое разевало пасть на земле — и тянуло к растрепанной девице руки, более всего походившие на обглоданные собаками кости. Однако для того, чтобы спасти свою подругу от падения, хозяину Эрика пришлось бросить наземь не только ту палку с железякой на конце, которая так пригодилась ему, когда он этой палкой снес башку ещё одному костлявому. Иван бросил себе под ноги еще и тот фонарь, который служил двоим людям единственным источником света. При падении стекло фонаря не разбилось, однако вставленная в него свеча мгновенно погасла. И в этот же самый момент небо над их головами пересек очередной ослепительный зигзаг голубого цвета.

4

Иван Алтынов при вспышке молнии разглядел всё, что их окружало, в таких деталях, какие он предпочел бы не видеть вовсе. Ливень превратил восставших мертвецов в раскисшие подобия истлевший звериных чучел — которые не только скалили зубы, но и безостановочно ковыляли куда-то: подергиваясь, приволакивая ноги, но при этом не сбиваясь с выбранного направления. Казалось, что некий безумный таксидермист, который создал их всех и придал им подобие жизни, вложил в их черепные коробки некую одну на всех идею, которая заставляла восставших покойников почти синхронно вышагивать по Духовскому погосту. И — да: они по-прежнему двигались двумя сходящимися кругами. Вот только — никакого устойчивого расстояния между этими жерновами мертвецов больше не оставалось. Рваные силуэты то сходились между собой — возможно, сбивая друг дружку с ног, — то расходились. Так что мимолетные просветы меж ними всё-таки возникали. Вот только — свет молнии промелькнул слишком быстро. А брошенный Иваном на землю фонарь погас. Да, они с Зиной и Эриком могли бы попытаться проскочить между Сциллой и Харибдой, однако для этого им понадобилось бы хоть сколько-нибудь света.

— Я поставлю тебя на землю — постарайся не упасть! — крикнул он Зине в самое ухо.

И как мог бережнее опустил девушку на землю — туда, где, как Иван успел заметить, других вязанок хвороста не лежало. Он предпочел бы и вовсе не выпускать её из своих рук; по крайней мере, держать её как можно дольше — ухватив поперёк талии: тонкой, горячей, слегка пульсирующий от биения сердца под ребрами. Но, во-первых, требовалось соблюдать приличия. А, во-вторых, он, Иван Алтынов, не имел никакого права растрачивать драгоценные секунды на потакание своим чувствам.

Между тем во мраке будто сверкнули два огромных топаза: Эрик Рыжий, о котором Иван вспоминал только что, оказался возле самых ног своего хозяина. И его глаза, способные улавливать и отражать даже самые ничтожные отблески света, горели во тьме словно звезды.

"Путеводные звёзды!" — подумал Иван. И его наполнилась смутная надежда.

Он сунул руку в карман своих заплатанных штанов, куда до этого опустил огниво, полученное от ключницы, нашарил на земле брошенный фонарь и, открыв его стеклянную дверцу, с первой искры заново запалил свечу внутри. А потом вручил фонарь Зине, а сам подхватил Рыжего с земли. Кот смотрел ему прямо в глаза — будто ждал чего-то.

Иван Алтынов провёл ладонью по мокрой шерсти на спине котофея и по его острым ушам.

— Слушай меня, малыш! — проговорил он, понимая, какое это безумие: ставить на кон спасение их с Зиной жизней в расчете только на то, что его кот верно сообразит, чего от него хочет хозяин. — Сейчас я опущу тебя на землю, и ты беги к воротам! Беги домой! А мы побежим за тобой. Увидишь что-то страшное — остановись! И мы тогда остановимся тоже. Но уж если поймешь, что дорога свободна — тогда несись, что есть духу!

И с этими словами купеческий сын спустил кота с рук — поставил его на все четыре лапы возле своих сапог.

5

Зина поневоле вспомнила слова бабы Мавры — о том, что Ванечка двинулся умом. Да и как ещё можно было истолковать то, что Зина сейчас услышала и увидела: её друг детства поговорил со своим котом — дал ему задание. А потом отправил Рыжего это задание выполнять!

Однако котофей явно не усомнился в умственных способностях своего хозяина. И словно бы понял всё, о чем тот ему говорил. Не успел Иван Алтынов опустить Эрика на землю, как тот припустил вперёд — чуть ли не галопом. И Зина, отлично знавшая топографию Духовского погоста, должна была признать: устремился кот не куда-нибудь, а именно к воротам.

— За ним! — Иван выхватил у Зины фонарь, стиснул свободной рукой её оголенный локоть, повлек за собой. — Мы не должны от него отстать.

Зина хотела было сказать своему Ванечке, чтобы тот поднял с земли сковородочную ручку. Но они уже бежали прочь от того места, где осталась лежать эта кухонная принадлежность. И Зина видела как впереди поднимается трубой, будто башня крохотного маячка, пушистый хвост Эрика Рыжего.

Крохотный огонёк свечи позволял людям видеть, куда бежит кот, и следовать за ним. Но не более того. А вот сам Рыжий наверняка видел куда больше. И Зина подумала: какое счастье, что она сама не обладает ночным кошачьим зрением, которое именуют мудреным словом никталопия! Будь иначе — и открывшаяся ей картина наверняка свела бы её, Зину, с ума еще раньше, чем до неё добрались бы умирашки. Ибо она сквозь шум постепенно стихающего дождя она всё более явственно различала в окружающем мраке, как шлепают по раскисшей земле ноги умирашек. И как из их глоток вырываются звуки мнимого дыхания, сопровождаемые теперь водянистым бульканьем. Неживые создания явно успели если не наглотаться воды, то изрядно ею пропитаться. И теперь поглощённая ими влага стремилась вырваться наружу — как рвутся наверх газовые пузыри в болотистой трясине.

И, едва Зина успела вспомнить о болотах, как ноги её словно бы и вправду погрузились в подобие неглубокой топи. Девушка снова поскользнулась, вскрикнула, но Ванечка держал её крепко, не позволил ей потерять равновесие. Тем не менее, бег им пришлось замедлить. И — вероятно, только это их и спасло.

Эрик Рыжий внезапно резко метнулся вбок — влево. А потом совершил разворот и помчал назад, к Зине и её спутнику. Прямо возле них раскинул мокрые ветви гигантский дуб, и котофей в мгновение ока взобрался по его стволу вверх — будто взлетел. Саженях в трёх над землёй, где от ствола отходила толстая ветка, Рыжий остановился, улегся на облюбованную ветку брюхом и свесил вниз круглую башку. Глаза кота сияли, отражая свет фонаря, и походили на два маленьких зеркальных колодца.

— Что это с ним? — изумилась Зина.

И только потом догадалась посмотреть себе под ноги. Но — лучше бы она и не смотрела: сердце у неё зашлось от ужаса и омерзения. Она поняла, в какое такое болото погрузились её необутые ноги.

Кляклое вещество у неё под ногами представляло собой раздавленных, превращенных в кисель умирашек. Сколько раз по их телам прошлись ступни их сотоварищей — оставалось только гадать. Зато о том, где находились эти сотоварищи сейчас, гадать не приходилось вовсе: они двигались по дуге в их сторону, заметно забирая вправо. От них-то явно и удирал Рыжий, когда совершал свой прыжок и взбирался на дерево.

— Это — правики, — произнес Иван Алтынов громко; шептать и таиться явно уже не имело смысла. — А где-то рядом должны быть и левики. Именно здесь их круги смыкаются и размыкаются. Наши Сцилла и Харибда — это не чудища, живущие на скале и в водовороте, как в "Одиссее" Гомера. Это — два водоворота с чудищами, коим несть числа. Точнее — два кадавроворота. Уж извини меня за эту абракадабру, Зинуша...

— И что же нам теперь делать?!

— То же самое, что сделал Одиссей, когда спасался от Харибды. Других вариантов нет.