Купеческий сын и живые мертвецы

Глава 30. Разоблачение

1

— Все, кого я пригласил сюда нынче, — заговорил Иван Алтынов, который снова поднялся из-за стола, тогда как все гости его рассеялись по своим местам, а некоторые даже заложили салфетки и без стечения принялись угощаться, — оказались здесь по одной общей причине: из-за событий, случившихся в этом самом доме пятнадцать лет тому назад. И я считаю своим долгом поставить вас в известность: я точно знаю, из-за чего и из-за кого погиб мой дед, Кузьма Петрович Алтынов. Впрочем, говоря, из-за кого, я вынужден констатировать: главным образом — из-за самого себя. Конечно, de mortuis aut bene, aut nihil[1]. Однако во имя того, чтобы справедливость восторжествовала, мне придётся пренебречь этой максимой. Да, мой дед был убит — это мне доподлинно известно. Однако мне известно и другое: он отнюдь не был невинной жертвой. Все деяния, какие он совершал, вели его именно к такому финалу.

Пока он это произносил, все присутствующие — за исключением, разве что, Софьи Кузьминичны и Валерьяна, — глядели на него с таким выражением, с каким, вероятно, сам Иван взирал бы на своего кота, Эрика Рыжего, если бы тот заговорил с ним человеческим голосом. Даже Зина — и та воззрилась на своего Ванечку чуть ли не как на незнакомца. Один только Василий Галактионович Сусликов не смотрел на Ивана Алтынова вовсе: упоенно опохмелялся дармовой водкой и закусывал её пожарскими котлетами, источавшими сладкий аромат жареного куриного мяса.

Иван выдержал короткую паузу, обводя взглядом присутствующих, и Софья Кузьминична не преминула воспользоваться этим — подала голос:

— Да стоит ли нам сейчас копаться в грязном белье твоего деда, дружочек? Ты ведь правильно сказал: о мёртвых или хорошо, или ничего. Все знают, что Кузьма Петрович не был святым. Но ведь его смерть официально признали несчастным случаем — пусть сплетники и болтали о самоубийстве! Так неужто сейчас, пятнадцать лет спустя, ты рассчитываешь отыскать иную причину его гибели?

Однако ответить тетеньке Иван Алтынов не успел: вместо него это сделал Пётр Филиппович Эзопов:

— Нет уж, дражайшая Софи! — Он изобразил улыбку, от которой его пегие усы стали похожи на вздыбившиеся петушиные перья. — Пусть наш племянник поделился своими предположениями! Он, как я посмотрю, когда-то успел весьма основательно пообтесаться — вопреки тому нелицеприятному мнению, какое о нем высказывали некоторые.

При своих последних словах Пётр Филиппович бросил столь выразительный взгляд на господина Сусликова, что тотчас сделалось ясно, кто именно писал невыиграшные для Ивана реляции его матери и её незаконному супругу. Однако сам Василий Галактионовичем взгляда этого явно не заметил: слишком был увлечен поглощением напитков и яств, выставленных на стол.

— Благодарю за поддержку! — Иван коротко кивнул Петру Эзопову, ухитрившись при этом на него не посмотреть. — Однако смею вас уверить: речь пойдёт отнюдь не о предположениях. Я намерен представить вам неоспоримые факты.

И с этими словами он повернулся к Николаю Степановичу Мальцеву — на которого поглядел пристально, но при этом как бы сочувственно. Уездный нотариус под его взглядом даже слегка поежился, однако глаз не отвел — вместо этого опустил обе ладони на коричневый конверт, лежавший перед ним на столе. Можно сказать, припечатал его к полотняной скатерти. Иван Алтынов смысл этого его жеста отлично понял и едва заметно усмехнулся — кривовато, одним уголком губ.

— Я знаю, — сказал он, — что вы, Николай Степанович, не вправе разглашать содержание конфиденциальных документов, которые оставил вам на хранение мой отец. Однако мне содержание всех этих бумаг известно. Так что я попрошу вас только об одной вещи: когда я буду о принесенных вами документах рассказывать, поправьте меня, если я в чем-либо ошибусь. А ежели никаких ошибок в моих словах не будет, то просто молчите. Так вы никоим образом не нарушите волю моего батюшки.

— Выходит, — воскликнул Валерьян — явно удивленный настолько, что утратил всякую осторожность, — Митрофан Кузьмич все-таки тебе сообщил обо всех своих делах и планах!

— В конечном итоге сообщил, да, — кивнул Иван, ни слова не прибавив о том, где и, главное, когда он это сообщение получил; но, впрочем, его об этом никто и не спрашивал. — И начать я вынужден с пересказа того письма, которое батюшка мой получил от своего отца, Кузьмы Петровича Алтынова, за два дня до его гибели. Вначале мне показалось странным, что мой дед решил вступить в переписку с моим отцом, хотя тот проживал в одном с ним доме. Но потом понял: у Кузьмы Алтынова духу не хватило рассказать всё это в беседе с глазу на глаз. Невзирая, на то, что он — дед мой — уж точно был не робкого десятка.

2

Иван Алтынов помнил почти что наизусть содержание того необычайного покаянного письма, отправленного его дедом. Письма, которое в данный момент лежало в запечатанном сургучом конверте у нотариуса Мальцева.

Во-первых, Кузьма Петрович без обиняков сознавался в том, что примерно за десять лет до написания этого письма он вступил в связь с ключницей Маврой, которая от него понесла. И произвела на свет сына, которого Кузьма Алтынов решил назвать Валерьяном. А ещё он решил, что ответственность за рождение бастарда должен взять на себя его зять — Петр Эзопов. На что тот согласился почти что с восторгом — поскольку в благодарность за это получил от Кузьмы Петровича сто тысяч рублей: "на воспитание дитяти".

Во-вторых, дед Ивана сразу же после этого признания делал предостережение, которое Митрофан Кузьмич Алтынов явно довел впоследствии до сведения своей сестры Софьи, а та, в свою очередь, передала его приемному сыну. "Мне горько говорить об этом, — писал Кузьма Петрович, — но Валерьян должен знать, что более всего на свете ему следует остерегаться своего отца. А наравне с этим — остерегаться собственных дурных наклонностей, к нему от отца перешедших". Почему Кузьма Алтынов решил высказаться в такой завуалированной манере — Иван не знал. Зато для него было очевидным другое: его тетенька Софья Кузьминична слышала всего лишь пересказ этого письма от своего брата — сама она отцовского признания не видела. Потому как до последнего времени ничего достоверного об истинном отце Валерьяна не знала. Так же, как и сам Валерьян не знал, кто был его отец. Потому-то и боялся до одури Петра Филипповича Эзопова.

В-третьих, Кузьма Алтынов сообщал своему сыну, что слухи о давнем романе его жены Татьяны с Петром Эзоповым не имели под собой никакой почв. Да, такой роман и вправду возник — но уже много позже, незадолго до написания самого этого письма. И о том Кузьма Петрович намерен был поведать позже. А для начала он сообщил, что в действительности Петр Филиппович много лет состоял в любовных отношениях не с кем-нибудь, а с Агриппиной Федотовой — своей сверстницей и соратницей по "особым" (как их назвал Кузьма Алтынов) деяниям. Деяния эти, как понял Иван, представляли собой разнообразные колдовские практики, коими любовники увлекались не менее (а, может, и более) страстно, чем друг другом. И теперь, зная то, о чем не мог знать его дед: что Агриппина Федотова покинула Живогорск, дабы поступить в услужение к своей формальной сопернице, Татьяне Алтыновой — Иван именно к такой мысли и склонялся. Отношения между Петром Эзоповым и ведуньей Агриппиной куда более походили на преступное сообщничество, чем на романтическое увлечение.

Однако главное — и самое нелицеприятное своё откровение — Кузьма Алтынов приберег напоследок. И касалось оно уже непосредственно Митрофана Кузьмича и его брака. Ивана откровение это поразило сильнее, чем все остальные дедовы самообвинения. Что было и не удивительно.

"Должен признаться тебе, сын мой, — писал Кузьма Петрович, — что брак твой с дворянской дочерью Татьяной Дмитриевной порушил когда-то все те надежды, которые я много лет лелеял. Ибо я присмотрел для тебя совсем другую невесту. Но, увы, она была слишком юной для тебя. Нужно было ждать годы, пока она подрастет. А ты тем временем взял, да и обвенчался со своей Татьяной. Тогда как я желал видеть твоею женой Аглаю Федотову, дочь Агриппины. И мне этот союз потребен был паче хлеба насущного, поскольку давал возможность замириться с её матерью, которая долгие годы плела против меня козни. Вначале — одна, а потом вместе со своим полюбовником: моим зятем Петром Эзоповым".

Дед Иванушки не давал в своём письме никаких разъяснений относительно того, чем именно было вызвано враждебное отношение к нему Агриппины Федотовой. И купеческий сын понятия не имел, знал ли его отец о причинах этой вражды. Но для него самого после недавних событий на Духовском погосте всё было яснее ясного: купец первой гильдии Кузьма Петрович Алтынов и будущая тёща священника Агриппина Ивановна Федотова вступили в непримиримое соперничество на колдовском поприще. Кто в этом соперничестве в конце концов одержал победу — было очевидно. И купец-колдун явно опасался ещё задолго до собственной гибели, что дело закончится его поражением. Потому-то и жаждал женить сына на юной дочери своей врагини. А впоследствии, надо думать, по той же причине упорно ухаживал за Аглаей сам: надеясь, что Агриппина умерит свои нападки на него, если на кону будет стоять честь её дочери.

— Ну, дедуля, ты был и фрукт! — невольно воскликнул Иван, когда впервые это письмо прочел — будучи студентом-правоведом Московского университета.

Однако за этой иронией Иван Алтынов пытался спрятать от самого себя тот жаркий гнев, который его охватил, когда он дочитал дедово письмо до конца. Ибо в последних его строках Кузьма Алтынов открыто сообщал о том, что он умышленно довёл свою невестку до прелюбодеяния, при помощи колдовских чар влюбив её в Петра Филипповича Эзопова. Который под воздействием схожих чар тоже проникся неотвязной страстью к Татьяне Дмитриевне — хотя отнюдь этого не желал. Зато Кузьма Петрович положил конец любовной связи своего зятя с Агриппиной Федотовой. Чего, собственно, он и добивался.

3

Но всех этих подробностей Иван Алтынов не стал сообщать своим гостям, собравшимся в зале для торжественных приёмов. Ограничился сокращенным пересказом: упомянул о том, что Кузьма Алтынов так сильно недолюбливал свою невестку, что выступил в роли сводника между нею и свои зятем Петром Эзоповым. Впрочем, если эти экивоки кого-то и могли обмануть, то уж точно — не самого Петра Филипповича и не Татьяну Дмитриевну, которые во время этого пересказа лишь мрачно переглядывались. А тетушка Ивана, Софья Кузьминична — та и вовсе издала горький и какой-то каркающий смешок, когда её племянник договорил.

— По всем вероятиям, — заметила она, — батюшка, помимо того, сильно недолюбливал и нас с Митрофаном, коль скоро выставил нас на такое позорище перед всем городом!

На что вместо Иванушки ей снова ответил Петр Эзопов:

— Племянник наш не зря сказал: старик сам напрашивался на неприятности! И очень долго напрашивался. Теперь ты и сама это понимаешь. — И он поглядел на Ивана, ожидая, что тот его слова дополнительно подтвердит.

Но купеческий сын вместо этого обратился к нотариусу Мальцеву:

— Что вы скажете, Николай Степанович? Не исказил ли я смысл письма, написанного моим дедом моему отцу?

Нотариус размышлял не менее минуты, прежде чем ответить. И всё это время в зале стояла абсолютная тишина: даже Василий Галактионович Сусликов перестал скрести вилкой по тарелке. Однако потом господин Мальцев проговорил веско и убедительно:

— Смысл написанного вы передали верно, ничуть не погрешили против истины. А если вы решили не предавать огласке некоторые детали, то я могу лишь одобрить, что вы не стали их обнародовать.

— Детали? — вскинулся Валерьян — наверняка понял, что имелось в виду, среди прочего, и то предостережение, которое сделал в отношении него купец-колдун. — А нельзя ли хотя бы частично их раскрыть?

— Не сейчас. — Иван качнул головой и, не удержавшись, поморщился: впереди его ждала самая сложная часть рассказа. — Но потом мы с тобой кое-что обсудим. Обещаю.

А вот Зина — та не позволила сбить себя с толку.

— И каким же образом, — обратилась она к Ивану, — эта выходка твоего деда его сгубила? — Ясно было: у внучки ведуньи нет никаких сомнений в том, что при помощи колдовского приворота можно и вправду заставить человек кинуться в объятия того, к кому прежде он не испытывал ни малейшего влечения.

Дорого бы дал Иванушка, чтобы на этот вопрос не отвечать! Однако купец-колдун высказался с предельной ясностью: своего отца он, Иван Алтынов, увидит лишь после того, как разоблачит дедовых убийц.

Иван подавил вздох, помолчал с четверть минуты, а потом заговорил — медленно, тщательно взвешивая каждое слово:

— Дело в том, что приворот, сделанный моим дедом, можно было обратить вспять. И об этом узнала Мавра Игнатьевна Топоркова, бывшая нянюшка моей матери. Ради своей воспитанницы она уговорила одну из городских красавиц, за которой пытался ухаживать мой дед, изобразить капитуляцию. И назначить Кузьме Алтынову свидание в этом самом доходном доме.

Он увидел, как при этих его словах Аглая Тихомирова вскинула ко рту ладонь — словно пытаясь подавить какой-то возглас. Однако кроме самого Ивана никто этого не заметил: все взоры были устремлены на него.

— Никакого свидания, — продолжил купеческий сын после коротенькой паузы, — в действительности не состоялось. Назначившая его женщина передала Мавре Игнатьевне ключ от комнаты, куда должен был прийти Кузьма Петрович, а сама поспешила домой. Но план был таков, что и сама Мавра не должна была в этой комнате оставаться. Её роль состояла в том, чтобы обеспечить появление моего деда, а потом предоставить сцену другим актерам. Точнее, одному актеру и одной актрисе. Они оба сейчас присутствуют здесь. И, что касается актрисы, то я не мог поначалу понять, для чего ей понадобилось посредничество Мавры Топорковой в назначении того свидания. И лишь сегодня до меня дошло: просьбу той "актрисы" молодая красавица, которую вожделел мой дед, ни за что не согласилась бы исполнить. Ибо между этими женщинами отношения были, мягко говоря, прохладные.

Тут Аглая Тихомирова испустила довольно громкий вздох. И на сей раз ещё двое заметили её реакцию на слова Ивана: Зина и Агриппина Ивановна. Обе они вперили взгляды в красавицу-попадью: Зина глядела недоумевающе, а её бабка — с откровенной насмешливостью.

И тут счел своим долгом вмешаться исправник Огурцов.

— Может быть, хватит вам уже интересничать, господин Алтынов? — своим густым, как у дьякона, басом проговорил он. — Какой актёр, какая актриса? Ежели вы знаете, кто составил заговор против вашего деда, так уж будьте любезны: назовите нам их имена!

— Это были, — сказал Иван Алтынов, — хорошо известные вам лица: Агриппина Ивановна Федотова и доктор Сергей Сергеевич Краснов.

4

Сказанное Иваном неодинаково подействовало на тех, чьи имена он назвал. Зинина бабка — та и бровью не повела, только усмехнулась более явственно. Хотя на лицах её дочери и внучки отобразился откровенный ужас. А вот уездный эскулап, сидевший подле своей пациентки, Софьи Кузьминичны Эзоповой, сотворил такое, чего не сумел предвидеть ни сам Иван, ни даже многоопытный Денис Иванович Огурцов.

Доктор схватил со стола большую вилку с двумя острыми зубьями — какой раскладывали по тарелкам ростбиф. И мгновенно приставил этот двузубец к шее Софьи Эзоповой. Причём доктор явно своё дело знал: вдавил он вилку именно в то место, где пульсировала сонная артерия.

Иванушкина тетушка только охнула — едва слышно. А вот Лукьян Андреевич Сивцов, сидевший от неё по другую сторону — тот вскочил со своего места так резко, что стул его с грохотом упал на пол. Однако звук этого удара не заглушил слов, произнесённых господином Красновым:

— Все сидите на своих местах! Я выйду отсюда вместе с госпожой Эзоповой, оставлю её в кресле снаружи, а потом...

Однако исправник не позволил ему договорить.

— Ах, ты... — Он произнес несколько непечатных выражений, намекая на неприличное поведение матушки доктора. — Не будет для тебя никакого потом! Зато будет — Владимирский тракт! — И он одним движением выхватил из кармана форменных бриджей полицейский свисток — явно намереваясь вызвать с его помощью городовых, которые, как подозревал Иванушка, дежурили где-то снаружи.

Однако свистнуть он не успел.

— Нет! — Иван Алтынов вскинул руку изрезанной ладонью вперед, изо всех сил стараясь не глядеть на тётушку, по шее которой уже текли две тонкие алые струйки. — Погодите, Денис Иванович! И вы, Сергей Сергеевич, умерьте свой пыл. Не совершайте преступления, за которое вас в самом деле можно будет взять под арест.

— Что значит — в самом деле? — Голос Огурцова прозвучал надменно и саркастически. — Намекаете, Иван Митрофанович, что сейчас я этого прохвоста арестовать не могу?

— Должен вас огорчить, — сказал Иван Алтынов, — но, согласно Уложению об уголовных наказаниях Российской империи, такого права у вас нет. Вчера исполнилось ровно пятнадцать лет со дня гибели моего деда. И, стало быть, срок давности по делу о его убийстве истек. Если не верите мне — можете спросить у господина Мальцева!

— Он прав, — с огромной неохотой проговорил уездный нотариус. — Понятие срока давности было закреплено ещё в Манифесте Государыни императрицы Екатерины Второй от 28 июня 1787 года. И по истечении установленного законом времени никакие обвинения предъявить уже нельзя, сколь бы ни были вескими доказательства вины того или иного лица.

Произнося это, он глядел не на исправника: он не отводил взгляда от Ивана Алтынова. И взгляд этот совершенно отчётливо вопрошал: "Но вам-то, юноша, откуда это известно?".

Исправник, не сдержавшись, еще раз шёпотом выматерился. Петр Эзопов безо всякого стеснения захохотал. А Сергей Сергеевич Краснов разжал пальцы, так что двузубая вилка со звоном упала на пол; и доктор проводил её столь удивленным взглядом, словно и сам недоумевал: с какой стати он взял сей предмет в руки?

Иван кинулся к тетеньке, выхватывая на бегу из кармана носовой платок — отдать ей, чтобы она зажала раны. Однако Софья Кузьминична только отмахнулась — просто стерла кровавые полоски ладонью.

— Не нужно, дружочек, — сказала она. — Доктор хоть сколько-нибудь существенного вреда мне не причинил. Да и не планировал причинять, правда, Сергей Сергеевич? Это ведь была просто неудачная шутка с вашей стороны.

В последней её фразе не слышалось вопроса. А потом Софья Кузьминична, окончательно всех удивив, повернулась к исправнику:

— И у вас, Денис Иванович, — сказала она, — нет ни малейших оснований заводить дело о покушении на мою скромную персону. Ибо никакого покушения не было вовсе.

5

Иван Алтынов заметил, что доктор Краснов хотел вернуться на прежнее своё место — рядом с Софьей Эзоповой. Однако приказчик Сивцов так на него зыркнул, что уездный эскулап почёл за благо отсесть подальше от своей пациентки, над которой он вот так подшутил. Он, может, и вовсе предпочел бы покинуть зал для приёмов, однако туда уже вошли двое городовых — даже и без зова со стороны исправника. Один из них что-то говорил сейчас господину Огурцову, склонившись к самому его уху. А другой застыл возле входных дверей зала с непреклонным видом часового. И, что бы там ни говорила Софья Кузьминична, закон здесь представляла не она. Так что, если бы исправник решил отдать приказ об аресте доктора за "шутку" над купеческой сестрой, городовые без звука подчинились бы. И Сергей Сергеевич сидел сейчас тихохонько за противоположным от своей пациентки концом стола.

Впрочем, Иван зафиксировал всё это чисто машинально: внимание его приковали к себе переговоры исправника с подчиненным. Купеческий сын так напряженно — хоть и безрезультатно — вслушивался в слова, которые шепотом произносил городовой, что даже не сразу уловил, что к нему самому обращается Лукьян Андреевич Сивцов. Тому пришлось, очевидно, раза два или три повторить свой вопрос, прежде чем Иван обратил на это внимание.

— Что, простите? — переспросил он, наконец-то поглядев на бедного Лукьяна Андреевича.

— Я хотел узнать, как вы догадались о том, что именно доктор и Агриппина Федотова убили вашего деда, — повторил приказчик свой вопрос.

— Ну, догадаться было не так уж трудно. С Агриппиной Федотовой дед много лет враждовал — об этом, среди прочего, говорится в бумагах моего отца. А что касается доктора... Скажите, Пётр Филиппович, — обратился Иван к господину Эзопову, — для чего вы отбили телеграмму своему однокашнику с просьбой послать записку исправнику Огурцову и сообщить о том, что в доме Алтыновых замышляется убийство?

— Да с какой стати мне было бы такую телеграмму отбивать? — Пётр Эзопов изумился самым искренним образом.

— Вот и я подумал о том же: с какой стати? И, когда Лукьян Андреевич об этой телеграмме упомянул, я на всякий случай решил произвести проверку: отправил здешнего мальчишку-посыльного на телеграф. И велел узнать, не приходило ли минувшим днём каких-либо телеграмм из города Санкт-Петербурга от господина Эзопова. Якобы телеграмму эту могли доставить по неверному адресу, а её с нетерпением дожидается один из постояльцев доходного дома. И знаете, какой ответ посыльному дали на телеграфе? — Теперь Иван обратился уже к доктору, но тот демонстративно отвернулся; и купеческий сын продолжал: — Из столицы Империи в Живогорск вчера вообще не поступало никаких телеграмм. Доктору нужно было отвлечь внимание от себя самого. Возможно, он каким-то образом узнал, что мой батюшка исчез, и забеспокоился: не свяжут ли это исчезновение с теми давними событиями? Вот он и отправил Денису Ивановичу ту записку.

— Японский городовой... — пробормотал Лукьян Андреевич. — Так ведь я сам посылал вчера к доктору нашего дворника: узнать, не обращался ли к нему Митрофан Кузьмич за помощью? Не чувствовал ли он себя плохо? А дворник, надо думать, проболтался, что хозяин наш куда-то запропал!..

И тут же двое других городовых — русских, не японских, — как по команде повернулись к доктору. Однако никаких приказов в отношении уездного эскулапа исправник им отдать не успел, поскольку приказчик Сивцов, быстро опамятовавшись, задал Ивану новый вопрос:

— Так выходит, доктор наш вообще обо всем врал? И в том медицинском заключении о смерти Кузьмы Петровича, которое он якобы до сих пор прячет, тоже — вранье? Не женщина убила вашего деда, а сам господин Краснов? Или всё-таки... — Он не закончил фразу, но с недвусмысленным выражением поглядел на Агриппину Ивановну Федотову.

— Баушка!.. — ахнула Зина. — Да неужто это и вправду ты убила Кузьму Петровича?

Но, не успела она договорить, как свой вопрос задала её мать:

— И каким образом тебе и доктора удалось на свою сторону привлечь?

Агриппина Ивановна хмыкнула; всё происходящее словно бы забавляло её.

— А скажи мне, дочура, — сказала она, — как тебя звать-величать по имени-отчеству? И видела ли ты хоть раз в глаза собственного отца?

Тут же громко задребезжала посуда: Аглая ухватилась обеими руками за скатерть — явно для того, чтобы удержаться от падения со стула. И ответила за неё Зина:

— Тихомирова Аглая Сергеевна... — едва слышно прошептал она. — А я-то всегда считала, что дедушка давно умер...

— Как видишь, он жив! — Агриппина кивком головы указала на доктора. — Но помогать он мне взялся отнюдь не из сентиментальных побуждений. Ведь, как ни крути, венчаным мужем он мне не был. И, как говорится, чей бы бычок ни гулял, а теля — наше. Нет, Сереженька задолжал мне за ту помощь, что я ему оказывала по части врачевания. Кабы не мои настойки и порошки, разве бы он стольких пациентов на ноги поставил? Не то, чтобы он уж совсем бесталанный доктор, но — звёзд с неба не хватает, это точно.

Сергей Сергеевич при этих её словах понурился, но и исподлобья бросил на свою бывшую пассию злобный взгляд. А та между тем прибавила, обратясь к Зине:

— Но Кузьму Алтынова я, внучка, не убивала.

— Это правда, — подтвердил Иван Алтынов, не дожидаясь вопроса Зины. — Однако и сам господин Краснов убийства не совершал — с формальной точки зрения.

— Так что ж вы всё, право, интересничаете! — снова возмутился было исправник, но Иван взмахом руки призвал его к молчанию; и — чудо из чудес: Денис Иванович, сам не зная почему, этому жесту подчинился.

А Иван тем временем сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда что-то маленькое — размером со школьный мелок, — завернутое в полотняную салфетку.

— Вот это, — сказал купеческий сын, — я нашёл в углу комнаты, из окна которой выпал мой дед. И, поскольку в этом же номере я обнаружил брошенный головной платок Мавры Игнатьевны, картина для меня вырисовалась абсолютно ясная.

Положив маленький свёрток на стол перед собой, Иван салфетку развернул. И все увидели засохший, пропыленный, но непреложно узнаваемый предмет: леденец на палочке — красного петушка, каких живогорские детишки так любили покупать в кондитерских лавках купцов Алтыновых.

Не меньше минуты в зале царило полное молчание. Но, наконец, исправник Огурцов снова подал голос:

— Благоволите объяснить: что эта фитюлька означает?

— Она означает, — сказал Иван, — что Мавра Игнатьевна Топоркова не одна пришла в ту злополучную комнату, ключ от которой ей передала одна из живогорских дам. С нею вместе пришёл ребёнок. И он не просто видел, что случилось с моим дедом. Он ещё и стал ключевым участником тех событий. Но не актером, как двое других, нет: марионеткой в их руках.

[1] О мёртвых или хорошо, или ничего (лет.).