«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

Объединение русских земель вокруг Москвы, формирование в XIV–XV вв. единого Русского государства всегда были в фокусе внимания исторической науки. Однако конкретные механизмы присоединения тех или иных территорий к владениям московских князей изучены пока недостаточно. Причем лучше обстоит дело с исследованием московских приобретений в пределах Северо-Восточной Руси («Суздальской земли»), т. е. в политической системе, возглавляемой великим княжением владимирским. По поводу присоединения к Москве территорий других княжеств Северо-Восточной Руси имеются обстоятельные работы А. Е. Преснякова[812], Л. В. Черепнина[813], В. А. Кучкина[814]; в настоящее время над этой проблемой работает В. Д. Назаров[815]. Относительно неплохо изучено присоединение Новгородской земли, признававшей с середины XIII в. сюзеренитет великого князя владимирского[816]. Что касается приобретений на землях, не входивших в политическую систему Северо-Восточной Руси, то эта тема до сих пор специально не рассматривалась. Между тем, она во всех отношениях не менее значима, чем вопрос о расширении московских владений в «Суздальской земле». Московское княжество занимало в последней пограничное, юго-западное положение. В 70-е гг. XIII в., когда оно образовалось, к западу от Москвы лежали владения Смоленского княжества, к юго-западу — Черниговского, к югу и юго-востоку — Рязанского и Муромского. За два века, прошедшие с тех пор до освобождения от ордынской власти в 70-е гг. XV в., к московским князьям отошли из состава Смоленской земли Можайск, Ржева и Медынь, из состава Рязанской — Коломна, территории по рекам Протве и Луже, правобережье средней Оки до верховьев Дона, из состава Черниговской — Калуга, Тарусско-Оболенское княжество, временно — Козельское; было присоединено Муромское княжество, а также Мещера (территория между Рязанской и Муромской землями, имевшая этнически смешанное население).

В совокупности названные территории сопоставимы с приращением владений Москвы на «северном направлении» — в пределах Северо-Восточной Руси. При этом их особая значимость заключалась в том, что это были земли, пограничные с территорией Орды (более того, известны случаи присоединения и собственно ордынских владений). А продвижение в западном направлении во второй половине XIV в. создало общую границу Московского великого княжества с Великим княжеством Литовским (после чего ряд территорий — Ржева, Козельск, Любутск — переходили из рук в руки).

Из перечисленных земель обстоятельно изучен только процесс присоединения Ржевы (В. А. Кучкиным)[817]. Предпринята попытка рассмотреть обстоятельства приобретения Мурома, Мещеры, Тарусы и Козельска (С. А. Фетищев)[818]. В отношении приобретения остальных территорий исследователи ограничивались краткой констатацией[819]. Все присоединения на западе, юге и юго-востоке были упомянуты в работе М. К. Любавского, но без анализа механизмов приобретения их московскими князьями[820].

В предлагаемой работе речь и пойдет, в первую очередь, о способах приобретения московскими князьями территорий вне пределов Северо-Восточной Руси («Суздальской земли» — владения потомков Всеволода Великое Гнездо), т. е. о приращении московских владений на западном, южном и юго-восточном направлениях.

Верхний хронологический предел работы — 70-е гг. XV в., время освобождения Москвы от власти Орды[821]. Позднейшие присоединения на западе и юге (бывших территорий Черниговской земли, Смоленска, Рязани) происходили в иных условиях — производились уже суверенным государством, и относительно хорошо изучены[822].

Несколько слов о термине, вынесенном в заглавие работы. «Примыслами» именовались приращения территорий, преимущественно вне отчинных княжеских владений[823]. Это могли быть присоединения самого разного масштаба — от великого княжества (Нижегородское) до отдельного села. Из рассматриваемых в работе приобретений «Примыслами» прямо названы в источниках Муром и Козельск[824].

Последовательность изложения — по политическим единицам в соответствии со временем первого присоединения к Москве части (или всей) территории каждого из них. Разделы, посвященные крупным землям — Рязанской, Смоленской, Черниговской, — делятся на параграфы по удельным княжествам или иным территориальным единицам внутри них, расположенные в соответствии с хронологией приобретения этих единиц московскими князьями. Кроме того, эти разделы предваряются краткими очерками истории отношений Москвы с «главными» князьями данных земель.

Наиболее информативным источником по истории «примыслов» являются духовные и договорные грамоты московских князей — документы, одним из назначений которых была фиксация состава и пределов княжеских владений. Духовные и договорные грамоты в работе используются по изданию Л. В. Черепнина 1950 г. Хронология тех из них, в тексте которых отсутствует дата, за прошедшие полвека была уточнена в работах ряда исследователей. В силу особой важности хронологии для изучаемой темы, ниже приводится перечень отличных от предложенных в издании ДДГ гипотетических датировок грамот, используемых в настоящей работе.

№ 1а (первая духовная грамота Ивана Калиты) — 1336 г.[825]

№ 1б (вторая духовная грамота Ивана Калиты) — 1339 г.[826]

№ 2 (договор Семена Ивановича с братьями Иваном и Андреем) — 1348 г.[827]

№ 6 (договор Дмитрия Ивановича с великим князем Литовским Ольгердом) — 1372 г.[828]

№ 7 (договор Дмитрия Ивановича с Олегом Ивановичем Рязанским) — 1381 г.[829]

№ 15 (договор Василия I с Михаилом Александровичем Тверским) — 1399 г.[830]

№ 16 (договор Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским) — первая половина 1404 г. или первая половина 1406 г.[831]

№ 17 (духовная грамота Владимира Андреевича Серпуховского) — между началом 1404 г. и началом 1406 г.[832]

№ 18 (договор Ивана Федоровича Рязанского с великим князем Литовским Витовтом) — 1427 г.[833]

№ 21 (духовная грамота Василия I) — 1424 г.[834]

№ 74 (духовная грамота Андрея Васильевича Вологодского) — ок. 1479 г.[835]

№ 88 (духовная грамота Ивана III) — конец 1503 г.[836]

На втором месте после духовных и договорных грамот по степени информативности в интересующей нас сфере стоят летописи. К летописям, современным событиям конца XIII–XV в., относятся Лаврентьевская, Новгородская первая старшего и младшего изводов, Троицкая, Рогожский летописец, Софийская первая и Новгородская четвертая, Московский свод 1479 г.[837]

I. Рязанская земля

Отношения московских князей с юго-восточным соседом — Рязанским княжеством — были в конце XII–XV вв. весьма тесными, что во многом обусловливалось непосредственной близостью к Москве его центра (от Москвы до Переяславля-Рязанского 190 км, в то время как, скажем, до Смоленска — 365 км). В 1300 г. Даниил Александрович ходил походом на Переяславль-Рязанский, где разбил рязанского князя Константина Романовича[838]. В 1320 г. Юрий Данилович совершил поход на Ивана Ярославича Рязанского и заключил мир[839]. Несколько обострений имели место в правление в Рязани Олега Ивановича (1350–1402). В 1371 г. московские войска разбили Олега под Скорнищевом и на рязанский стол был возведен рязанский удельный князь Владимир Пронский[840]. Вскоре он, однако, уступил Рязань Олегу, и с 1372 по 1380 гг. тот являлся союзником Москвы[841]. Признание Олегом летом 1380 г. власти врага Дмитрия Московского Мамая и его двусмысленная позиция в дни решающего столкновения Москвы с ордынским правителем на Куликовом поле привели к бегству Олега из своей земли и посажению Дмитрием Донским в Рязани своих наместников[842]. Но летом 1381 г. рязанское княжение было Олегу возвращено, и между Москвой и Рязанью заключен мирный договор[843]. Согласно нему, Олег признавал себя «молодшим братом» Дмитрия, т. е. рязанский князь ставился в формально зависимое положение по отношению к московскому, хотя сохранял прерогативы суверенного правителя[844].

В 1382 г., во время похода Тохтамыша на Москву, Олег принял сторону хана, указав ему броды на Оке. Следствием этого стал поход московских войск на Рязанскую землю и новое бегство Олега[845]. На этот раз, однако, о посажении Дмитрием наместников в Рязани ничего не известно: очевидно, московский князь не желал продолжать обострять отношения с ханом, удерживая за собой земли князя, признававшего его власть. В 1385 г. имела место новая московско-рязанская война, не принесшая успеха Дмитрию Донскому[846]. За ней последовало улучшение отношений[847]. В 1402 г. Василий I и сын Олега Федор обновили московско-рязанский договор. Отношения князей строились по типу договора 1381 г. — Федор признавал Василия «старейшим братом»[848]. Мирные отношения затем поддерживались в течение всего XV столетия, подкрепляясь новыми договорами, из которых сохранились докончания 1434 г. Ивана Федоровича Рязанского с Юрием Дмитриевичем (занимавшим тогда московский престол), Ивана Федоровича с Василием II 1447 г., Ивана Васильевича Рязанского с Иваном III 1483 г.[849] В периоде 1456 по 1464 гг. малолетний тогда рязанский князь Василий Иванович воспитывался в Москве (в 1464 г. он, женившийся на дочери Василия II, был отпущен на свое княжение), а Рязанским княжеством управляли фактически московские наместники[850].

Таким образом, для отношений московских князей с Рязанским княжеством в целом характерно стремление привести рязанских князей в зависимость, но без посягательств на самостоятельность рязанского стола[851]; максимум, на что здесь рассчитывала Москва, — это посажение в Рязани более выгодного для себя представителя рязанской династии (так было в 1300 и 1371 гг., а также, вероятно, в 1343 г.[852]).

Коломна и относящиеся к ней волости фигурируют как московское владение в духовных грамотах Ивана Калиты[853]. В домонгольскую эпоху она была в составе Рязанского княжества[854]. В литературе до недавнего времени присоединение Коломны связывали с двумя сообщениями о московско-рязанских отношениях на рубеже XIII–XIV вв.: 1) поход Даниила Александровича осенью 6809 ультрамартовского (т. е. 1300) г.[855] к Переяславлю-Рязанскому, в результате которого рязанский князь Константин Романович был разбит и попал в московский плен[856]; 2) приезд Юрия Даниловича осенью 6815 г. (по датировке, содержащейся в Троицкой и Симеоновской летописях; реально, видимо, речь шла о событиях осени 1305 г.[857]) в Москву «с Рязани» и убийство им зимой того же года содержавшегося в плену Константина Рязанского[858]. Недавно, однако, были предложены две другие датировки.

К. А. Аверьянов предположил, что в начале XIV в. московским князьям досталась половина Коломны, а другую приобрел еще в конце 10-х гг. XIII в. отец Александра Невского Ярослав Всеволодич в качестве приданого за своей третьей женой — рязанской княжной[859]. Безосновательность такой гипотезы показана А. Б. Мазуровым[860]. Добавлю, что Ярослав Всеволодич (чей третий брак в конце 1210-х гг., следует отметить, фантастичен[861]) не владел в 10-е гг. XIII в. Москвой, и Коломна должна была бы в этом случае отойти к его Переяславскому княжеству, а не к великому Владимирскому, в составе которого Москва находилась до смерти Александра Невского.

По мнению А. И. Цепкова, Коломна была присоединена к Московскому княжеству только в 1325–1327 гг.; основанием для этого служит упоминание в московско-рязанских докончаниях XV в. границы между княжествами, начиная со времен Ивана Калиты и Ивана Ярославича Рязанского, одновременно правивших только в этот отрезок времени[862]. Но дело в том, что отсылка к временам этих князей в договорных грамотах касается «Володимерьского порубежья», т. е. границы Рязанского княжества не с собственно Московским, а с великим Владимирским; Коломна же упомянута при описании собственно московско-рязанской границы, которое отсылок к прежним правителям не содержит[863].

Автор новейшего монографического исследования о средневековой Коломне А. Б. Мазуров, рассмотрев историографию вопроса и справедливо отведя точки зрения К. А. Аверьянова и А. И. Цепкова, ограничился констатацией, что присоединение Коломны имело место «около 1300–1306 гг.», посчитав, «что, по недостатку источников, окончательно решить этот вопрос невозможно»[864].

Полагаю, что проблема проясняется, если уделить внимание записи Лаврентьевской летописи под 6808 ультрамартовским (т. е. 1299) г.: «Того же лѣта Рязаньскыи князи Ярославичи у Переяславля»[865]. Во фразе пропущено сказуемое. Речь явно идет о борьбе разных ветвей рязанской династии за главный стол земли, разгоревшейся после смерти в том же 1299 г. князя Ярослава Романовича[866]. У него остался младший брат Константин и сыновья Михаил и Иван — те самые «Ярославичи»[867]. А в следующем году «Данило князь Московьскыи приходилъ на Рязань ратью и билися у Переяславля, и Данило одолѣлъ, много и татаръ избито бысть, и князя рязанского Костянтина никакою хитростью ялъ и привелъ на Москву»[868]. Видимо, имело место вмешательство Даниила в рязанскую усобицу на стороне Ярославичей[869]. Позже на рязанском столе княжил Михаил (он упомянут в качестве рязанского князя в жалованной грамоте, предположительно датируемой 1303 г.), а затем (до 1327 г.) Иван[870]. Очевидно, при поддержке московского князя, победившего и пленившего Константина, Ярославичи и овладели Переяславлем-Рязанским. Платой Даниилу за помощь стала Коломна. В предшествующую эпоху Коломна была, по-видимому, стольным городом удела в Рязанском княжестве[871]. Не исключено, что это был удел именно Константина Романовича — младшего из трех братьев Романовичей (собственный удельный стол Ярослава был в Пронске[872]). Если это так, то Даниил в обмен на помощь Ярославичам в овладении главным столом Рязанской земли получил удел (или часть удела со стольным городом) побежденного им и его союзниками князя.

Приезд Юрия в 1305 г. в Москву «с Рязани», видимо, имел место при возвращении его из Орды. Не исключено, что летописное известие[873] намекает на какие-то переговоры московского князя с рязанскими Ярославичами по поводу судьбы пленного Константина и Коломны. Вскоре Юрий убивает Константина. Согласно Никоновской летописи, в 1308 г. в Орде был убит сын Константина Василий[874]. С событиями 1305 г. и, возможно, с гибелью Василия допустимо связывать закрепление присоединения Коломны к Москве, но событием, в отношении которого можно предполагать реальные механизмы этого присоединения, является только военный конфликт 1300 г. Таким механизмом стало, по-видимому, соглашение московского князя с одной из противоборствующих группировок князей Рязанской земли.

Неясен вопрос о приокских волостях, находившихся западнее тех, которые в духовных грамотах московских князей характеризуются как «коломенские», — расположенных по левым притокам Оки Лопасне и Наре и вошедших по завещанию Ивана Калиты в удел его младшего сына Андрея[875]. Существует как мнение об их присоединении вместе с Коломной[876], так и о переходе из Черниговской земли в состав Владимиро-Суздальской (и, следовательно, с 70-х гг. XIII в. — Московского княжества) во времена Всеволода Великое Гнездо[877]. Представляется, что есть основания говорить о присоединении в 1300 г. территорий по р. Лопасне. В завещании Ивана Ивановича предусматривается возможность потери по воле Орды «Коломны, или Лопастеньских мѣстъ, или отмѣнных мѣстъ Рязаньскихъ»[878]. «Отменные места Рязанские» отошли к Москве при сыновьях Калиты (см. ниже посвященный им параграф). Раз «Лопастенские места» названы между двумя приобретениями, сделанными из земель Рязанского княжества, не может вызывать сомнений, что и они находились ранее в ее составе (отчего бы опасаться отнятия Ордой исконно московских территорий?) и были присоединены к Москве не раньше Коломны. «Лопастенские места» включали в себя и населенный пункт Лопасню, расположенный на правом берегу Оки напротив устья р. Лопасни[879]. В 1353 г. Лопасня была захвачена рязанским князем Олегом Ивановичем и впоследствии (по договору 1381 г.) сохранялась за Рязанью[880]. Земли же по р. Наре под определения «Коломна» и «Лопастенские места» не подходят: от коломенских волостей они отделены расположенной восточнее Нары Лопасней, а «лопастенскими» не могли быть названы, так как Лопасня — менее значительная река, чем Нара. Следовательно, территории по р. Наре (земли будущего Серпуховского удела) не рассматривались как отнятые у Рязани; очевидно, они были в составе Московского княжества с начала его существования.

Рязанские князья впоследствии долго не оставляли планов вернуть Коломну. В духовной Ивана Ивановича, как говорилось выше, допускается возможность утери Коломны (по воле Орды). По московско-рязанскому договору 1381 г. Олег Рязанский признавал принадлежность города Дмитрию Донскому[881], но в 1385 г. затеял войну с Москвой и захватывал в ходе нее Коломну[882]. Московские князья передавали Коломну старшим сыновьям[883]; с конца XIV в. в договорных грамотах Коломна упоминается рядом с Москвой как обозначение собственно Московского княжества[884].

В духовной грамоте Ивана Ивановича упоминаются «отменные (т. е. обмененные) места рязанские»: «А что ся мнѣ достали мѣста Рязаньская на сеи сторонѣ Оки, ис тыхъ мѣстъ дал есмь князю Володимеру (своему племяннику Владимиру Андреевичу. — А. Г.), в Лопастны мѣста, Новый городокъ на оусть Поротли, а иныя места Рязаньская отмѣньная сыномъ моимъ, князю Дмитрѣю и князю Ивану, подѣлятся наполы, безъ обиды… А ци по грѣхомъ, имуть искати из Орды Коломны или Лопастеньских мѣстъ, или отмѣнъных мѣсть Рязанъскихъ, а по грѣхомъ, ци отъимется которое мѣсто, дѣти мои, князь Дмитрии и князь Иванъ, князь Володимеръ, и княгини в то место подѣлятся безъменьными мѣсты»[885]. В договоре Дмитрия Донского с Олегом Ивановичем Рязанским (1381 г.) говорится, что по левому берегу Оки «Новый городок, Лужа, Верея, Боровескъ, и иная мѣста Рязанская, которая ни будуть на тои сторонѣ, то к Москве»[886]. Эти «места рязанские» договора 1381 г. не определяются как «отменные», и резонен вопрос, тождественны ли они тем, которые были на что-то выменены московскими князьями ранее 1359 г.? В духовной Ивана Ивановича Новый Городок прямо назван среди «отменных мест рязанских». Кроме того, там же упоминается «село на Рѣпнѣ в Боровъсце»[887]. Следовательно, район Боровска был в 50-е гг. за Москвой. Вряд ли Иван Иванович в своем завещании опасался отнятия по воле Орды только части бывших рязанских владений на левом берегу Оки: надо полагать, что его опасения касались всех отошедших к Москве от Рязани земель. А это значит, что «отменные места рязанские» — это все бывшие рязанские левобережные владения, названные в договоре 1381 г., т. е. обширная территория в бассейне рр. Протвы и Лужи[888]. По договору 1381 г. они закреплялись за Москвой, в то время как бывшие московские владения на правом берегу Оки — за Рязанью: «А что на Рязанской сторонѣ за Окою, что доселе потягло къ Москвѣ, почен Лопастня, уѣздъ Мстиславль, Жадѣне городище, Жадемль, Дубокъ, Броднич с мѣсты, как ся отступили князи торуские Федору Святославичу, та мѣста к Рязани»[889].

Скорее всего, именно эти территории[890] являлись объектом обмена на рязанские левобережные владения[891]. Обмен был явно неравноценным — Москва приобретала более обширные и освоенные земли.

Когда мог иметь место такой обмен? Очевидно, что это произошло позже смерти Ивана Калиты, в духовных которого земли данного региона не фигурируют, и ранее составления духовной Ивана Ивановича. Упоминание в духовной Семена Ивановича двух среднепротвинских волостей — Заячкова и Гордошевичей[892] — позволяет утверждать, что, по, меньшей мере, часть этих территорий была присоединена еще при нем. В связи с этим, обращают на себя внимание два известия о ханском «пожаловании» Семену и его братьям.

В 1344 г. «поиде въ Орду князь великии Семенъ Ивановичъ, а съ нимъ братья его, князь Иванъ да Андрѣи, и вси князи тогды въ Ордѣ были… Тое же осени месяца октября въ 26, на память святого мученика Димитриа, выиде изъ Орды князь великии Семенъ Ивановичь, а съ нимъ братья его, князь Иванъ, князь Андрѣи, пожалованы Богомъ да царемъ»[893]. Под летописными сообщениями о «пожалованиях» скрываются, как правило, реальные передачи ханом князьям владений[894]. В 1344 г. умер князь Ярослав Александрович Пронский, а годом ранее был убит другой представитель рязанской династии — Иван Иванович Коротопол. В 1342 г. между этими князьями имел место конфликт: Ярослав пришел от хана Джанибека с ярлыком на рязанское княжение в сопровождении посла Киндыка; Иван сначала затворился было в Переяславле-Рязанском, но затем бежал из города[895]. В 1350 г. умирает брат Ярослава Василий Александрович, и «тое же весны поиде въ Орду князь великии Семенъ Ивановичъ, а съ нимъ братья его Иванъ, Андрѣи. Того же лѣта выиде изъ Орды на Русь князь великии Семенъ съ своею братьею и съ пожалованиемъ»[896]. Относившиеся к протвинско-лужскому региону волости Заячков и Гордошевичи достались Семену Ивановичу от его тетки княгини Анны[897]. Как убедительно обосновал В. А. Кучкин, Анна была дочерью Даниила Александровича, выданной за одного из рязанских князей[898]. Возможно, поездки Семена и его братьев в Орду после кончин князей рязанского дома связаны именно с утверждением в какой-то форме их прав на рязанские левобережные земли Поочья, входившие в Московское княжество при его преемниках.

Наиболее вероятным кажется, что Анна Даниловна, которой принадлежала часть заокских рязанских земель, была женой отца Ярослава и Василия — Александра Михайловича Пронского, убитого зимой 1339–1340 гг. Иваном Коротополом[899]. Такое предположение хорошо укладывается в контекст отношений Даниила Александровича с рязанскими князьми (см. § 1. Коломна). В результате вмешательства Даниила в 1300 г. в рязанские дела на стороне пронских Ярославичей, в Переяславле-Рязанском вокняжился Михаил Ярославич; союз Даниила и Михаила мог быть тогда скреплен браком их детей. Подобно тому как платой Даниилу за помощь против Константина Романовича Рязанского стала Коломна, так платой Семену за помощь против Ивана Ивановича Коротопола могла стать договоренность об обмене заокских владений Рязани, включавших удел тетки великого князя — матери Ярослава и Василия Александровичей, — по смерти этих князей, на менее значительные земли на правобережье Оки, входившие в состав Московского княжества[900]. Возможно, при жизни Александровичи управляли двумя частями этого удела, чем и была вызвана двукратность обращения в Орду для утверждения перехода «мест рязанских» к Москве — после смерти каждого из них. Взамен отходивших к Москве земель, Рязани передавались принадлежавшие какое-то время Семену заокские территории, ранее отданные тарусскими князьями Федору Святославичу. По-видимому, и упомянутая перед ними в договоре 1381 г. Лопасня должна была тогда быть возвращена Рязани, но этого не было сделано, что и вызвало захват ее Олегом Ивановичем в 1353 г., после смерти Семена (когда Иван Иванович отправился в Орду за ярлыком на великое княжение)[901].

В договоре 1381 г. упоминаются три населенных пункта на правобережье Оки, остающиеся за Москвой: «А что мѣста Талица, Выползовъ, Такасовъ, та мѣста князю великому Дмитрию, князь великии Олегъ ступился тѣх мѣстъ князю великому Дмитрию Ивановичю»[902]. Местоположение их остается неясным[903]. Скорее всего, это были небольшие анклавы на правобережье, которые Дмитрий Донской удержал за собой в обмен на возвращение Олегу в 1381 г. рязанского стола.

Следующее приобретение московских князей в этом регионе относится к правлению Василия II. В договоре Ивана III с Иваном Васильевичем Рязанским 1483 г. записано: «А что купля отца нашего, великого князя Василья Васильевича, за рѣкою за Окою, Тѣшилов, и Венев, и Растовець, и иная мѣста, и тѣм нашим землям със твоею землею рубеж от Оки, с усть Смѣдвы, въверхъ по Смѣдвѣ до усть Песоченки, а Песоченкою до верховья Песоченьского, а от верховья Песоченки через лѣс прямо к Осетру, к усть Кудеснѣ, а Кудесною въверхъ до верховья, а от верховья Кудесны прямо к верхъ Табалом, а по Табалом на низ в Дон. И что перешло за тот рубеж тое купли отца нашего, великого князя Васильевы, на твою сторону, и нам, великим князем, в то не вступатися, ни подъискивати, ни нашим детем под твоими дѣтми никоторою хитростию. А что перешло твоей земли, великого князя Рязанские за тот рубеж на нашу сторону, и в то ся тебѣ у нас не вступати, ни подъискивати под нами, под великими князми, ни под нашими дѣтми, ни твоим дѣтем никоторою хитростью»[904]. Купля, таким образом, охватывала большую территорию — все рязанские владения к западу от среднего течения Осетра, а на юг до верховьев Дона. Вероятнее всего, Василий II купил эти земли у Василия Ивановича Рязанского, когда тот воспитывался в Москве, а Рязань фактически управлялась московскими наместниками (т. е. между 1456 г. и 1462 — годом смерти Василия II).

Таким образом, в течение середины — второй половины XIV в. московские князья, хотя и стремились заполучить владения к югу от Оки, явно отдавали предпочтение закреплению за собой бывших рязанских территорий, расположенных на ее левом берегу, ради чего могли поступаться правобережными приобретениями. С 80-х гг. XIV по 50-е гг. XV в. московско-рязанская граница оставалась стабильной. Лишь в конце правления Василия II было осуществлено продвижение на юг, и весьма значительное. Скорее всего, это было связано с регулярными, начиная с 1449 г., набегами на московские владения с юга татар орды хана Сеид-Ахмеда[905]. Передвижение южной границы на значительное расстояние от Оки позволяло вовремя получать информацию о набегах с тем, чтобы успеть укрепить оборону на окском рубеже (так называемом «Береге»): если в 1455 г. татары смогли переправиться через Оку, то во время набега 1459 г. это им уже не удалось (как и в ходе позднейших походов).

Присоединение территории в районе низовьев р. Москвы, осуществленное в 1300 г., положило начало продвижению московских владений на юг. В середине — второй половине XIV в. московским князьям удалось закрепить за собой все владения Рязани на левом берегу Оки, добиться признания рязанскими князьями их принадлежности Москве. Правобережные же территории еще долго оставались рязанскими. Лишь в третьей четверти XV в., в связи с потребностями обороны от ордынских набегов, было осуществлено присоединение крупного массива земель к югу от Оки. Для этого московский князь воспользовался своим временным контролем над Рязанским княжеством.

II. Смоленская земля

Смоленское княжество, в домонгольский период бывшее одним из сильнейших на Руси, в канун Батыева нашествия стало терять свои позиции[906]. Уже в 1239 г. великий князь владимирский Ярослав Всеволодич вмешался в смоленские дела и посадил на смоленский стол своего ставленника[907]. И позднее имеются известия (о событиях 1269, 1294, 1311 гг.), позволяющие предполагать признание смоленскими князьями верховенства великих князей владимирских[908].

Уже в начале XIV в. усиливающиеся московские князья, еще не будучи великими князьями владимирскими, начинают вмешиваться в дела соседней с их княжеством Смоленской земли. В 1309–1310 гг. Юрий Данилович, по-видимому, поддерживал претензии Святослава Глебовича, младшего брата смоленского князя, на принадлежавший смоленской династии Брянск[909]. Союзниками Москвы в последующие годы стали сыновья Святослава Глеб и Федор, владевшие восточными княжествами Смоленской земли — Вяземским (Вяземско-Дорогобужским) и Ржевским[910]. После того как в 30-е гг. смоленский князь Иван Александрович признал себя «молодшим братом» великого князя литовского Гедимина, Иван Калита активно участвовал в организации зимой 1339–1340 гг. ордынско-русского похода на Смоленск. Он окончился безрезультатно, но Москве удалось посадить своего ставленника Глеба Святославича в Брянске, впрочем, ненадолго — в конце 1340 г. он был свергнут и убит[911]. В 1352 г. Семен Иванович, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Великого княжества Литовского, сумел добиться возвращения Смоленского княжества (и управляемого князьями смоленской династии Брянского) под сюзеренитет великого князя владимирского[912].

Со второй половины 50-х гг. вновь разгорается борьба Москвы с Литвой за влияние на Смоленск. В 1360 г., когда московские князья временно утратили великокняжеский владимирский стол, Смоленск снова признал зависимость от Литвы[913]. В условиях московско-литовского конфликта конца 60-х — начала 70-х гг. союзником Дмитрия Московского стал вяземский князь Иван Васильевич (племянник смоленского князя Святослава Ивановича)[914]. В середине 70-х гг. и Святослав порвал с зависимостью от Ольгерда и вошел в союз с Москвой[915].

В 1386 г., после заключения Кревской унии Великого княжества Литовского с Польским королевством, литовские войска нанесли поражение смольнянам; новому смоленскому князю Юрию Святославичу пришлось заключить договор с Литвой, ставивший Смоленскую землю в зависимость[916]. В 1395 г. великий князь литовский Витовт захватил Смоленск непосредственно[917]. В 1401 г. Юрию Святославичу с помощью своего тестя Олега Ивановича Рязанского удалось отвоевать свой стольный город[918]. Окончательно Витовт сумел присоединить Смоленск к своим владениям в 1404 г.[919] В борьбу за Смоленск, происходившую в конце XIV — начале XV в., Москва непосредственно не вмешивалась — Василий I тогда стремился не обострять отношений со своим тестем Витовтом.

Можайск как московское владение упоминается в духовных грамотах Ивана Калиты[920]. Ранее он входил в состав Смоленской земли: князь Федор Ростиславич, младший сын смоленского князя Ростислава Мстиславича, до своего вокняжения в Ярославле (датируемого временем ок. 1260 г.[921]) благодаря браку с местной княжной, княжил в Можайске[922].

Традиционно считалось, что Можайск был присоединен к Московскому княжеству в 1303 г. Основанием этому служила летописная запись под 6812 ультрамартовским годом: «И тое же весны князь Юрьи Данилович съ братьею своею ходилъ къ Можаеску и Можаескъ взялъ, а князя Святослава ялъ и привелъ к себѣ на Москву»[923]. Действительно, вроде бы это известие прямо говорит о захвате московскими войсками Можайска, о наличии там князя (брата князя смоленского Александра Глебовича[924]). Естественно думать, что Святослав Глебович владел можайским уделом в составе Смоленской земли.

Однако весна 1303 г. — самое неподходящее время для наступательных действий Москвы против соседнего Смоленского княжества (в несколько раз более крупного, чем Московское). Только что, 5 марта, умер первый московский князь Даниил Александрович[925]. В конце предыдущего, 1302 г., Даниил занял Переяславль, ставший выморочным столом после смерти князя Ивана Дмитриевича (сына старшего брата Даниила Дмитрия Александровича)[926]. Поскольку выморочные княжества должны были отходить в состав великого княжества Владимирского, действия Даниила (изгнавшего успевших войти в Переяславль великокняжеских наместников) противоречили норме. Тогдашний великий князь владимирский Андрей Александрович еще до захвата московским князем Переяславля отправился в Орду за ярлыком на Переяславское княжество. Он возвратился только осенью 1303 г.[927] Таким образом, весной того же года первой заботой Юрия Даниловича и его братьев, только что потерявших отца, был Переяславль — они ожидали возвращения Андрея с ханским решением и татарскими послами; ситуация была настолько напряженной, что Юрий, находясь в момент смерти отца в Переяславле, даже не приехал на его похороны[928]. Трудно найти более неблагоприятный момент для экспансионистских предприятий.

Кроме того, обращает на себя внимание тот факт, что Можайск был в числе городов, взятых зимой 1293–1294 гг. ордынским войском Дюденя, брата хана Тохты, призванным князем Андреем Александровичем в борьбе против его старшего брата великого князя владимирского Дмитрия и его союзников, в число которых входил Даниил Александрович Московский[929]. Захватывались в ходе этой военной операции города враждебных Андрею князей. Но если Можайск принадлежал тогда еще Смоленскому княжеству, то он был городом, подвластным главному союзнику Андрея — Федору Ростиславичу Ярославскому, который с 1281 г. занимал одновременно с ярославским и смоленский стол. Федор шел вместе с Андреем и Дюденем: зачем ему разорять город собственного княжества?

С 1283 г. в Северо-Восточной Руси противоборствовали друг другу две княжеские группировки. Одна из них, в которой главным был Андрей Александрович, а вторым по значению — Федор Ростиславич, ориентировалась на сарайских ханов; другая, где первым лицом был Дмитрий Александрович, а вторым Даниил Московский — на Ногая, фактически самостоятельного правителя западной части Орды — от Дуная до Днепра. Пик могущества Ногая и, соответственно, успехов его вассалов на Северо-Востоке Руси имел место в 1291 г. Тогда Ногай сумел устранить своего врага хана Телебугу и посадить на сарайский престол собственного ставленника Тохту, а на Руси под власть Дмитрия Александровича было передано Углицкое княжество[930]. Но вскоре Тохта вышел из-под контроля Ногая и начал наступление на его сферу влияния в русских землях, проявлением чего и стал поход Дюденя зимы 1293–1294 гг. Ногай в ответ направил в Северо-Восточную Русь войско под командованием Токтомера. В марте 1294 г., когда татары Дюденя ушли обратно в Орду, Токтомер и Дмитрий Александрович находились в Твери (где княжил союзник Дмитрия и Даниила Александровича Михаил Ярославич), а Андрей Александрович — в Новгороде, между враждующими сторонами завязались переговоры, на которые от «проногаевской» коалиции ездил некий Святослав[931]. Если верно его отождествление с князем Святославом Глебовичем, захваченным Юрием Даниловичем девять лет спустя в Можайске[932], то можно полагать, что Святослав был можайским князем и входил в «проногаевскую» группировку, отчего его город и подвергся нападению. Позже дети Святослава владели Вяземско-Дорогобужским княжеством (в составе Смоленской земли к западу от Можайского), ставшим выморочным после смерти князя Андрея Михайловича (двоюродного брата смоленских Глебовичей)[933]. На владения Андрея еще при его жизни (в 1299 г.) претендовал Александр Глебович Смоленский[934]. Возможно, Святославу удалось в самом начале XIV в. (между 1299 и 1303 гг.) овладеть наследием Андрея с помощью Даниила Московского, и ценой за поддержку стал Можайск (поскольку приобретенное Вяземско-Дорогобужское княжество было намного крупнее Можайского, такая уступка не выглядит чрезмерной). После же смерти Даниила Святослав мог попытаться, воспользовавшись сложной ситуацией в Московском княжестве (сосредоточенность Даниловичей на задаче удержания Переяславля), вернуть свой прежний стольный город, что и было пресечено Юрием Даниловичем.

Если же Святослав, ведший переговоры с Андреем Александровичем в 1294 г., нетождествен князю Святославу Глебовичу[935], возможна другая версия событий вокруг Можайска. Он мог быть передан Даниилу из владений Федора Ростиславича Смоленского и Ярославского в 1291 г., в момент наивысшего могущества Ногая (подобно тому как Углич тогда перешел из владения сына Федора Александра к великому князю Дмитрию[936]); если в 1293 г. Можайск уже был московским владением, понятно, что противники Дмитрия и Даниила напали на этот город. Удержать его и вернуть Федору им, однако, вряд ли удалось, так как успех похода Дюденя был почти полностью сведен на нет действиями посланного Ногаем войска Токтомера, а позднее, зимой 1296–1297 гг., Даниил Александрович (ставший по смерти брата Дмитрия в 1294 г. главой «проногаевской» коалиции) и его союзники признали власть Тохты[937]. В 1303 г., если верна данная версия событий, имела место попытка смоленских князей, воспользовавшись сложным положением в Московском княжестве, вернуть себе Можайск.

В любом случае, надо полагать, что в 1303 г. имел место не прямой захват Можайского княжества, а ответная акция московских князей по отношению к территории, вошедшей в состав московских владений еще при Данииле Александровиче. Способом приобретения была либо плата за союзническую помощь (если справедлива первая из изложенных выше версия событий), либо санкция Орды (если верна вторая версия).

Впоследствии Можайск московские князья (Иван Калита, Иван Иванович) передавали своим старшим сыновьям[938]. Эту традицию нарушил Дмитрий Донской, оставивший по своему завещанию 1389 г. Можайск третьему сыну Андрею[939].

В начале XIV в. Ржева была столицей удельного княжества на северо-востоке Смоленской земли[940]. В 1314 г. князь Федор Ржевский выступал в качестве подручника Юрия Даниловича Московского во время его борьбы за Новгород с Михаилом Ярославичем Тверским. Скорее всего, это был Федор Святославич, впоследствии князь Вяземский, бывший в середине 40-х гг. зятем великого князя Семена Ивановича[941]. В 1335 г. Иван Калита воевал Осечен и Рясну — городки Ржевского княжества, захваченные перед этим Литвой[942]. Очевидно, он действовал как союзник ржевского князя. После ухода своего старшего брата Глеба около 1339 г. на княжение в Брянск Федор стал князем Вяземским[943]. Однако вскоре он утерял вяземское княжение, поступил на службу к Семену Ивановичу Московскому и получил от него наместничество в Волоке[944]. Скорее всего, уход Федора из Вязьмы имел место в результате антимосковского похода Ольгерда 1341 г.: литовские войска дошли до Можайска[945], следовательно, ранее прошли по территории Вяземского княжества.

Осталась ли за Федором после ухода на службу к Семену Ржева, остается неясным. В 1356 г., во время литовско-смоленского конфликта, «Сижского сынъ Иванъ сѣде съ Литвою во Ржевѣ»[946]. Сижка — городок в Ржевском княжестве; следовательно, речь вдет о вокняжения в Ржеве одного из родственников Федора с помощью Литвы. Два года спустя «Волотьская рать да можайская взяли Ржевоу, а Литвоу выслали вонъ»[947]. Вмешательство Москвы в события и участие в них рати с Волока, где наместничал Федор Святославич, позволяют допустить, что до 1356 г. Федор продолжал владеть Ржевой и захват ее Иваном Сижским был связан с кончиной Федора и вставшим вопросом о наследовании княжения.

В 1359 г. литовцы взяли Ржеву. Сделано это было в ходе войны со Смоленским княжеством[948], поэтому надо полагать, что занятие Ржевы московскими войсками в 1358 г. привело не к ее присоединению к Москве, а к посажению там союзного князя[949]. В последующие годы московские князья, занятые борьбой за великое княжение владимирское, в ржевские дела не вмешивались. Возобновили они борьбу за влияние в этом регионе в конце 60-х гг., в рамках конфликта с Тверью и союзной ей Литвой. В 1368 г. (до первого похода Ольгерда на Москву) двоюродный брат Дмитрия Ивановича Московского Владимир Андреевич Серпуховский «ходилъ ратию да взялъ Ржеву, а Литву отъпустилъ изъ города»[950].

Размеры занятой москвичами территории вырисовываются из письма Ольгерда Константинопольскому патриарху 1371 г., где перечислены захваченные москвичами административные центры, в том числе, главным образом, Ржевского княжества[951]. Этот перечень свидетельствует, что была занята вся тянувшая к Ржеве территория, а также центры двух соседних с Ржевским крошечных княжеств Смоленской земли — Фоминского и Березуйского.

Они располагались к юго-востоку от Ржевы, на р. Вазузе, т. е. на пути в Ржеву из московских пределов, и управлялись представителями одной из ветвей смоленского княжеского дома[952]. Фоминские и березуйские князья в конце XIV в. упоминаются как служащие Москве: в 1370 г. князь Василий Иванович Березуйский погиб при обороне Волока от войск Ольгерда; Иван Толбуга, племянник фоминского князя Федора Красного, пал на Куликовом поле (упоминается уже без княжеского титула)[953]. Однако отчинные владения Фоминских и березуйских князей какое-то время, видимо, сохраняли права формально самостоятельных княжеств. В договоре 1449 г. Василия II с Казимиром IV, королем польским и великим князем литовским, говорится: «А Федора Блудова, а Олексанъдрова Борысова сына Хлепенъского, и князя Романова Фоминского, и их братьи, и братаничов отчыны, земли и воды, все мое, великого князя Васильево. Тако же Юрьева доля Ромеиковича и княжа Федорова места Святославичъ вся за мною, за великимъ княземъ за Васильемъ»[954]. Хлепень — городок на р. Вазузе рядом с Фоминым и Березуем, поэтому Александра Борисовича следует считать, как и Романа Фоминского, одним из представителей фоминско-березуйского княжеского дома[955]. Указание в договоре на принадлежность отчин этих князей, а также их братьев и «братаничей»[956] Василию II, говорит в пользу относительно недавнего (во всяком случае, при Василии II) непосредственного присоединения их к Москве. Вероятно, до этого часть местных князей, служа князьям московским, сохраняла права на свои владения. По-видимому, Фоминское и Березуйское княжества были захвачены Литвой в конце 50-х гг. вместе со Ржевой. Местные князья ушли после этого на московскую службу, а когда в конце 50-х гг. москвичи отняли территории их бывших владений у Литвы, Дмитрий Иванович вернул их представителям фоминско-березуйского дома.

Что касается территории Ржевского княжества, то она в 1368 г. перешла под непосредственную власть Москвы. В московско-литовском договоре 1372 г. содержится указание на московских наместников в Ржеве; по обоснованному мнению В. А. Кучкина, более ранний (1371 г.) договор предусматривал возвращение Ржевы Литве (в обмен на брак дочери Ольгерда с Владимиром Андреевичем); к лету 1372 г. это не было исполнено, но вскоре после договора июля 1372 г. Ржева вновь стала литовской[957].

В 1376 г. Владимир Андреевич три недели осаждал Ржеву, но безуспешно[958]. Однако в 1386 г. Ржева вновь выступает как московское владение: в походе Дмитрия Донского на Новгород зимой 1386/1387 гг. участвует «ржевская рать»[959]. Возвращение Ржевы под московскую власть следует связывать, как показал В. А. Кучкин, с соглашением между Дмитрием и занимавшим в 1381 — первой половине 1382 гг. литовский престол Кейстутом[960].

В начале 1390 г. Василий I передал Ржеву своему двоюродному дяде Владимиру Андреевичу[961].

Однако вскоре Ржева оказалась под властью соседнего с ней Тверского княжества. В завещании тверского князя Михаила Александровича (1399 г.), донесенном в летописном пересказе, говорится о передаче Ржевы сыну Ивану и его детям Александру и Ивану[962]. По мнению В. А. Кучкина, Ржеву Василий I отдал Михаилу Тверскому при заключении с ним договора в том же 1399 г., в обмен на отход от союза с Литвой[963]. А. Г. Тюльпин склонился к датировке 1393–1395 гг., основываясь на предположении об использовании летописцем более раннего завещания, составленного до 1395 г.[964] Это предположение исходит из упоминания в летописном пересказе сына Михаила Александровича Бориса, умершего 19 июля 1395 г. Однако его имя в числе наследников, которым передавались Кашин и Кснятин («а Василью и Борисоу и его сыну Иваноу Кашинъ, Кснятин»), могло быть вставлено составителем свода конца 10-х гг. XV в. (в летописях, восходящих к которому, передан текст духовной), знавшим, что Борис княжил в Кашине при жизни отца. Более вероятным остается предположение о передаче Ржевы Тверскому княжеству по договору 1399 г.

Во всяком случае, под тверской властью Ржева находилась недолго: в договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским первой половины 1404 г. она вновь фигурирует как московское владение, причем Василий I не возвратил Ржеву Владимиру Андреевичу, а включил в число собственных земель[965]. В Никоновской летописи имеется уникальное известие о заключении в 1401 г. тройственного договора Москвы, Твери и Литвы[966]. В Тверском сборнике под 1404 г. упоминается, что Василий I «рядъ имѣа со отцемъ своимъ Витовтомъ», по которому Москва обязывалась не вмешиваться в смоленские дела[967]. «Отцом» Василий I называет Витовта в своем договоре с ним, предположительно датируемым 1407 г.[968]; позже, в своих духовных грамотах начала 20-х гг., московский князь именует литовского «братом и тестем»[969]. Если действительно в 1401 г. имел место договор между Москвой, Тверью и Литвой, то можно полагать, что в обмен на нейтралитет в «смоленском вопросе» (который Василий I соблюдал в последующие годы) Витовт содействовал возвращению Ржевы под московскую власть.

Однако «ржевская эпопея» на этом не завершилась. В 1446 г. Василий II отдал Ржеву Борису Александровичу Тверскому, поддержавшему его в борьбе за возвращение на престол против Дмитрия Шемяки. В 1448 г. Ржева перешла под литовскую власть, в 1449 г. на короткое время возвращалась в состав тверских владений и, наконец, по договору Василия II с Казимиром IV от 31 августа 1449 г. была закреплена за Москвой (за исключением волости Осуги, отошедшей к Литве)[970].

В духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 г. имеется пункт: «А что вытягал боярин мои Федоръ Аньдрѣевич на обчем рѣтѣ Товъ и Медынь оу смолнян, а то сыну же моему князю Аньдрѣю»[971]. М. К. Любавский связывал присоединение Това и Медыни с договором Москвы с Литвой и союзным ей Смоленском 1372 г.[972] Но в тогдашнем конфликте Москва не имела перевеса (более того, активной стороной, как и в предыдущие годы, выступал Ольгерд и его союзники), и у смольнян не было причин идти на территориальные уступки. По мнению В. А. Кучкина, Федор Андреевич «вытягал» Тов и Медынь на «обчем рете» со смольнянами в 1368 г., когда москвичи захватили у Литвы и ее союзника Ивана Новосильского ряд территорий, а смоленский князь был союзником Дмитрия Московского[973]. Однако, во-первых, в этом случае Медынь наверняка была бы названа в перечне городов, захваченных у Литвы и ее союзников, который привел Ольгерд в своем письме Константинопольскому патриарху 1371 г.[974] Во-вторых, Медынь не могла принадлежать Литве, так как лежала у восточных пределов еще сохранявшей независимость Смоленской земли, и вряд ли принадлежала Ивану Новосильскому, поскольку владения новосильских князей находились значительно юго-восточнее, между ними и Медынью располагались территории Тарусского и Козельского княжеств; территориальное расположение Медыни склоняет скорее к признанию ее принадлежности Вяземскому княжеству — самому восточному в Смоленской земле. Наконец, неясным остается вопрос о Тове. Этот топоним назван перед Медынью. Если речь идет об одном комплексе земель, то надо полагать, что первым названа более значительная или, по меньшей мере, равная по значению территориальная единица. Между тем, никакой Тов в данном регионе ни в предшествующее, ни в последующее время не известен.

В. Н. Дебольский отметил, что «в Вологодском крае была какая-то волость Тов… но можно ли думать, что эта волость и подразумевается именно в завещании Дмитрия Донского — неизвестно»[975]. Сомнение правомерное, если понимать указанное место духовной Дмитрия Донского как говорящее о присоединении двух территориальных единиц в результате одного «рета» (т. е. спора[976]) со смольнянами, — вологодский Тов Смоленскому княжеству принадлежать не мог. Однако такое понимание текста совсем необязательно. Положение духовной грамоты правомерно истолковывать совсем иным образом: «А что вытягал боярин мои Федоръ Аньдрѣевич — на обчем рѣтѣ Товъ, и Медынь оу Смолнян — а то сыну же моему князю Аньдрѣю», т. е. «что отспорил боярин мой Федор Андреевич: на общем споре (с неназванной стороной) Тов, и у смольнян Медынь — это тоже сыну моему князю Андрею». При таком прочтении текста упоминание Това перестает быть загадочным. Волость Тов, расположенная по р. Уломе (Уломке), левому притоку Шексны, принадлежала к Белозерской части удела Андрея Дмитриевича, а позже его сына Михаила[977], что вполне согласуется с ее упоминанием в духовной Дмитрия Донского среди владений, передаваемых Андрею. Она находилась на пограничье с территориями, тянувшими к Вологде[978]; последние принадлежали Новгороду. В отводной книге Кирилло-Белозерского монастыря конца XV в. в районе размежевания монастырских «Товских деревень» с землями Вологодского уезда упоминается «судебня» «на рубеже на бѣлозерьскомъи на вологодскомъ, гдѣ съѣжалися судьи вопчии (ср. "обчий рет". — А. Г.) судити»[979]. Боярину Дмитрия Донского Федору Андреевичу Свибло, которого вероятнее всего видеть в Федоре Андреевиче духовной грамоты, на близлежащих к Тову вологодских территориях («в Отводном, и на Сямѣ») принадлежали села[980]. Скорее всего, Федор Андреевич «вытягал» Тов при размежевании владений после имевшего место в 80-е гг. присоединения большей части Белозерского княжества к Москве (не в той ли самой «судебне» происходил «рет»?): либо у новгородцев (может быть, после похода Дмитрия Донского на Новгород зимой 1386–1387 гг., когда новгородцы выплатили великому князю за различные провинности 8000 руб.[981]), либо у князей местной белозерской династии (за которыми сохранилась часть владений)[982]. Таким образом, к Смоленской земле имеет отношение только «вытягание» Медыни.

Вяземским князем в 70-е — первую половину 80-х гг. был Иван Васильевич, являвшийся союзником Дмитрия Ивановича Московского (он ходил с ним в походы на Тверь в 1375 г. и на Мамая в 1380 г.)[983]. В 1386 г. Иван Васильевич вместе с другими смоленскими князьями потерпел поражение от Литвы под Мстиславлем и погиб. Вяземским князем стал его сын Михаил, подписавший вместе с родичами договор, делавший Смоленское княжество вассальным по отношению к Литве[984]. В этой ситуации, когда Вяземское княжество вышло из-под московского влияния, Дмитрий Донской и мог пожелать заполучить Медынь, ссылаясь на какие-то договоренности с Иваном Васильевичем. В 1448 г. внук Дмитрия Иван Андреевич Можайский, соперник Василия II в междоусобной борьбе, в своем соглашении с Казимиром IV, королем польским и великим князем литовским, обещал в случае овладения великим княжением отдать Литве Медынь[985]. Это может косвенно свидетельствовать, что Медынь входила когда-то в княжество, зависимое от Литвы и вошедшее затем в состав Великого княжества Литовского (т. е. в Смоленскую землю).

Первый шаг по расширению владений московских князей в западном, «смоленском» направлении (присоединение Можайска, конец XIII или самое начало XIV в.) произошел благодаря либо использованию Москвой междоусобной борьбы в Смоленской земле, либо поддержке со стороны одной из противоборствующих сил в Орде. Последующие усилия были направлены: во-первых, на превращение прилегающих к Московскому княжеству владений вяземско-ржевской ветви смоленских князей в зависимый от Москвы «буфер»; во-вторых, на борьбу в качестве великих князей владимирских за влияние на сам Смоленск. Главным противником Москвы в этом регионе стала к 30-м гг. XIV в. Литва. В 40-е гг. влияние и на Смоленск, и на Вяземское княжество были утеряны. Затем последовало их возвращение на короткое время (1352 и последующие годы), но во второй половине 50-х гг. усилилась литовская экспансия на смоленские владения. Тогда московские князья, не оставляя планов заполучить влияние на великого князя смоленского (что удавалось периодически) и на вяземскою князя (что удалось — он в конце 60-х гг. стал и до середины 80-х оставался союзником Москвы), повели борьбу за переход Ржевы (а вместе с ней еще двух центров княжений — Фомина городка и Березуй), бывшего владения служившего Москве Федора Святославича, под московскую власть. Пиком успехов Дмитрия Донского на смоленском направлении стал период 1382–1385 гг., когда и Ржева была московской, и вяземский князь союзником, и смоленский признавал московское верховенство. Однако последовавшая за Кревской унией Литвы с Польшей, а позднее с вокняжением в Великом княжестве Литовском Витовта активизация литовского наступления на смоленские территории привела к потере влияния на Смоленски Вязьму (от Вяземского княжества, правда, в этой ситуации удалось заполучить Медынь). Но Ржеву удалось сохранить, хотя дважды — на рубеже XIV–XV вв. и в конце первой половины XV в., в результате перипетий московско-литовско-тверских отношений, она на короткое время уходила из-под московской власти.

III. Черниговская земля

Черниговская земля, в домонгольский период являвшая собой могущественное политическое образование, после Батыева нашествия переживает усиление территориального дробления[986]. Во второй половине XIII в. на первое место в ней выдвинулось Брянское княжество, чьи князья Роман Михайлович, а затем его сын Олег считались одновременно и черниговскими князьями. Они были, по всей вероятности, союзниками группировки князей Северо-Восточной Руси, ориентировавшихся на Ногая, т. е. в том числе и Даниила Московского. В середине 90-х гг. (очевидно, усилиями хана Тохты) Брянское княжество перешло в состав Смоленской земли[987]. И в дальнейшем, хотя титул черниговского князя, т. е. главного князя земли, сохранялся, реальное главенство его, по-видимому, практически сошло на нет. Не вполне ясно даже, кто и когда в течение периода с конца XIII до середины XIV в. включительно занимал черниговский стол[988]; не сохранились и документы о взаимоотношениях Москвы с черниговскими князьями[989].

В московско-литовской перемирной грамоте 1372 г. среди союзников Москвы упомянут «великий князь Роман»[990]. Скорее всего, это князь Роман Михайлович «Брянский». С последним определением он упоминается среди участников походов Дмитрия Ивановича Московского на Тверь в 1375 г. и на Дон в 1380 г.[991] Позже Роман стал служить Витовту, в 1401 г. был наместником великого князя литовского в Смоленске и погиб при взятии города местным князем Юрием Святославичем[992]. Витовт позже в письме Василию I упрекал Юрия в убийстве «великого князя черниговского»[993], следовательно, Роман Михайлович носил такой титул, что и позволяет видеть именно его в «великом князе Романе» из договора 1372 г.[994]

Однако в период своего союзничества с Москвой Роман Михайлович, сохраняя номинальный титул великого князя черниговского, реально не владел ни Черниговом, ни Брянском[995]: в этих городах с 60-х гг. сидели сыновья Ольгерда; северская часть Черниговщины перешла уже под непосредственную власть Литвы[996]. Московские князья проявляли постоянный интерес к этому региону, стремились усилить там свое влияние[997], но территориальных приобретений здесь, на порядочном удалении от Москвы, не добились. Московские «примыслы» в Черниговской земле в XIV в. имели место на ее северо-востоке, на территориях так называемых верховских (верхнеокских) удельных княжеств Черниговщины, пограничных с Московским и Рязанским княжествами. В своем продвижении здесь московским князьям, видимо, не приходилось оглядываться на великих черниговских князей, так как их верховная власть на верховских землях была в данный период чисто номинальной.

Новосильское княжество (Одоевским оно стало после перенесения столицы из разоренного Мамаем Новосиля в Одоев в 70-е гг. XIV в.[998]) занимало территорию, вытянутую с юга на север вдоль верхнего течения Оки (с ее правыми притоками Зушей и Упой, на которых и стоят, соответственно, Новосиль и Одоев). Первым московским приобретением на землях Новосильского княжества стала волость Заберег. Согласно духовной Семена Ивановича, московский князь купил ее у Семена Новосильского[999]. Волость Заберег располагалась в верхнем течении р. Протвы[1000]. К югу от нее лежали рязанские владения, отошедшие к Москве в середине XIV в. (см. § «Отменные места рязанские» в разделе I — «Рязанская земля»). Заберег, таким образом, был, видимо, Новосильским анклавом в этом районе. Нужно в связи с этим вспомнить, что в домонгольскую эпоху левобережье Оки от бассейна Протвы и почти до низовьев р. Москвы входило в состав Черниговской земли[1001]. К Рязани, следовательно, эти земли отошли в силу каких-то причин уже после Батыева нашествия, во второй половине XIII или в начале XIV в. Волость Заберег при этом сохранилась за новосильскими князьями. В 40-е гг. Семен Иванович в ходе своего продвижения в регион Протвы купил ее у Семена Новосильского. Это произошло между 1340 (вокняжение Семена) и 1348 гг. (так как о купле Заберега упоминается уже в договоре Семена с братьями этого года)[1002].

В конце 60-х гг., в условиях наступления великого князя литовского Ольгерда на княжества Черниговской земли, среди новосильских князей происходит раскол. Один из них, Иван, становится зятем и союзником Ольгерда, другой — Роман Семенович — ориентируется на Москву[1003]. В письме Константинопольскому патриарху Филофею 1371 г. Ольгерд жаловался, что Дмитрий Московский отнял у него ряд городов; в этом перечне после населенных пунктов Ржевского региона названы Калуга и Мценск[1004]. Вероятно, они были городами, принадлежавшими князю Ивану и захваченными москвичами и Романом Семеновичем[1005], причем Калуга с этих пор стала московским владением[1006]: очевидно, она досталась Дмитрию Ивановичу Московскому в качестве платы за поддержку Романа Семеновича против соперника.

Роман Семенович в течение 70-х и 80-х гг. оставался союзником Москвы: его войска участвовали в походах Дмитрия Ивановича на Тверь 1375 г.[1007], на Дон 1380 г.[1008] и в военных действиях против Рязани 1385 г.[1009] Союзником Москвы был в начале XV в. и сын Романа Семен[1010].

В духовной грамоте Владимира Андреевича Серпуховского (1404 г.) в числе его владений упоминается Любутск: «А благословилъ семь сына, князя Ивана, дал есмь ему князя великого удела Василья Дмитреевича Козелескъ со всѣми пошлинами, Гоголь, Олексин, куплю, Лисин. А отьимется какими дѣлы Козелескъ, и в Козелска мѣсто, сыну, князю Ивану, Любутескъ с волостми. А отьимется от сына, от князя Ивана, Любутескъ и Козелескъ, и сыну, князю Ивану, Рожалово да Божонка»[1011].

Любутск располагался на правом берегу Оки, в 45 км ниже Калуги, и входил в Новосильско-Одоевское княжество[1012]. В 1396 г. он принадлежал Литве: тогда Любутск осаждал в ходе своей войны с Витовтом Олег Рязанский[1013]. В 1402 г. у Любутска литовские войска разбили сына Олега Рязанского Родослава, шедшего походом на Брянск[1014]. Ясно, что и в данном случае речь идет о литовском владении. В 1408 г. Любутск опять-таки выступает как литовское владение: «любутские бояре» в числе бояр других русских городов, подвластных Литве, приезжают на службу в Москву со Свидригайлой Ольгердовичем[1015]. Таким образом, в руках московских князей Любутск если и находился, то недолгое время.

По-видимому, Любутск был отнят Литвой у Новосильско-Одоевского княжества либо в конце 80-х гг., после приведения в зависимость Смоленской земли, либо вскоре после вокняжения Витовта (1392 г.). Переход его к Москве можно связывать с московско-литовским соглашением 1401 г., о котором говорилось выше в параграфе, посвященном Ржеве. В обмен на нейтралитет Москвы в борьбе за Смоленск, Витовт мог обещать после возвращения Смоленска под его власть передать московским князьям Любутск; поэтому в завещании Владимира Андреевича Любутск и рассматривался как владение московского дома. Обращает на себя внимание, что если Рожалово и Божонка, которые должен был получить Иван Владимирович в случае потери Любутска, упомянуты в одновременном завещанию Владимира Андреевича его договоре с Василием I (великий князь обязывался дать их Владимиру вместо Козельска[1016]), то Любутск в этом документе не фигурирует. И в духовной Владимира Андреевича он упомянут только как возможная компенсация за Козельск, — компенсация, которая сама может быть утрачена. Следовательно, в момент составления завещания Владимира Андреевича Любутск еще не был реально владением московских князей, еще только предполагалось, что он им станет. Это хорошо согласуется с предположением, что передача Москве Любутска связывалась с занятием Литвой Смоленска: Смоленск был взят Витовтом 26 июня 1404 г.[1017], вероятно, уже после составления договора Василия I с Владимиром Андреевичем и завещания серпуховского князя. Поскольку в 1408 г. Любутск выступает по-прежнему как литовское владение, надо полагать, что литовский князь либо договоренность не исполнил, либо вернул себе Любутск в ходе военных конфликтов с Москвой 1406–1408 гг.

В начале 20-х гг. XV в. Одоевское княжество выступает в источниках как зависимое и от Литвы, и от Москвы. Ко второй половине 20-х гг., времени наивысшего могущества Витовта, московское влияние здесь сошло на нет[1018]. Оно вновь проявляется в 30-е гг., когда в Литве шла междоусобная война. После того как в Белеве, центре одного из выделившихся из Новосильско-Одоевского княжества уделов, обосновался изгнанный из Орды хан Улуг-Мухаммед, Василий II организовал (в 1438 г.) поход на Белев[1019]: очевидно, он имел основание рассматривать местных князей как зависимых от Москвы. По свидетельству родословных книг, князей Федора и Василия Белевских «князь великий было Василей свел… с вотчины з Белева в опале, а дал им Волок, и жили на Волоце долго, и князь великий пожаловал их, опять им вотчину их Белев отдал»[1020]. «Опала», по-видимому, была связана с позицией белевских князей по отношению к Улуг-Мухаммеду[1021]. Поскольку в 50-е гг. князья новосильско-одоевского дома служили Казимиру IV[1022], а в московско-рязанском договоре от 20 июля 1447 г. предусматривается только возможность, что они «добьют челом» Василию II[1023], период московского контроля над Белевым мог иметь место в промежутке между 1439 и 1447 гг.

Новая попытка продвижения Москвы во владения новосильско-одоевских князей, зависимых от великого князя литовского, случилась в начале 70-х гг. Тогда на службу к Ивану III перешел один из представителей новосильско-одоевского дома, Семен Юрьевич; в качестве компенсации за утерю его доли Одоевского княжества московский князь пожаловал ему владения на пограничье, примерно в 30 км к северо-востоку от Любутска[1024]. Московские войска совершили набег на Любутск (надо полагать, с князем Семеном), в ответ любучане напали (в 1473 г.) «на князя Семена Одоевского», который погиб в бою с ними[1025]. Успех в борьбе за новосильско-одоевские земли пришел к Москве позднее, в конце 80-х — 90-е гг. XV в.[1026]

Тарусско-Оболенское княжество было самым северным в Черниговской земле; ему принадлежала сравнительно небольшая территория по обеим берегам Оки между Любутском и устьем Протвы, а также Мезческ (Мезецк) на правобережье левого притока Оки р. Угры[1027].

Еще в начале XIV в. тарусские князья продали митрополиту Петру (1308–1326) территорию на правом берегу Оки выше Тарусы, где позже был поставлен г. Алексин (см. раздел VI — «Алексин»), По свидетельству московско-рязанского договора 1381 г., тарусские князья уступили вяземскому князю Федору Святославичу также на правобережье Оки «уездъ Мьстиславль, Жадѣне городище, Жадемль, Дубокъ, Броднич с мѣсты»[1028]. Уезд Мстиславль локализуется в районе верховьев рек Беспуты и Бошаны (правых притоков Оки), к востоку от Алексина[1029]. Очевидно, эта уступка была сделана после ухода Федора из Вязьмы на службу к Семену Ивановичу Московскому в результате похода Ольгерда 1341 г. (см. выше § «Ржева» в разделе II «Смоленская земля»)[1030]. Семен мог добиться от тарусских князей предоставления Федору части их владений с тем, чтобы иметь на заокских территориях зависимого от себя князя. Вскоре московский князь предпочел предоставить Федору наместничество в Волоке[1031], а заокскими территориями овладеть непосредственно, после чего они были обменены на рязанские владения на левом берегу Оки (о времени обмена см. выше § «Отменные места рязанские» в разделе I — «Рязанская земля»).

Во второй половине 60-х гг. глава тарусско-оболенской ветви Константин Юрьевич являлся союзником Дмитрия Ивановича Московского — в 1368 г. он погиб во время похода Ольгерда на Москву[1032]. Константин именуется в летописном известии о его гибели «Оболенским», следовательно, стольным городом княжества был в это время Оболенск (на р. Протве). Сыновья Константина, Семен (старший) и Иван, участвовавшие в походах Дмитрия Московского на Тверь в 1375 г. и к Куликову полю в 1380 г., называются, соответственно, «Оболенским» и «Тарусским»[1033]; таким образом, Оболенск и при них сохранял статус «старшего» стола — Оболенским князем был старший из братьев.

В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским, заключенном в 1390 г., т. е. на следующий год после вступления Василия на великокняжеский престол, имеется фраза: «А найду собѣ Муромь или Торусу, или иная мѣста, а тотъ ти протор не надобе». В 1392 г. Василий I получил в Орде от Тохтамыша ярлык на Нижегородское княжество. Одновременно ему достались Муром, Мещера и Таруса: «…и онъ (Тохтамыш. — А. Г.) ему далъ Новгородское княжение Нижняго Новагорода, Моуромъ, Мещеру, Торусу»[1034].

Однако если Муром вошел непосредственно во владения Василия (см. раздел VII «Муромское княжество»), то с Тарусой все было иначе. Она не названа ни в трех дошедших до нас духовных грамотах Василия I, ни в завещании Василия II: о передаче Тарусы по наследству сказано только в духовной Ивана III (1503 г.)[1035]. При этом имеются упоминания «тарусских князей» как владетельных.

В договоре Василия I с рязанским князем Федором Ольговичем от 25 ноября 1402 г. говорится: «А со княземъ с Семеном с Романовичем с Новосильским и с торускыми князи так же взяти ти (Федору. — А. Г.) любовь по давным грамотамъ, а жити ти с ними без обиды, занеже тѣ всѣ князи со мною (Василием. — А. Г.) один человѣкъ»[1036]. Семен Романович Новосильский был, как сказано выше, правителем Новосильско-Одоевского княжества после своего отца Романа Семеновича; оба признавали верховенство Дмитрия Донского, но оставались владетельными князьями. Тарусские князья, хотя никто из них и не назван по имени, упоминаются в одном ряду с Семеном, т. е. явно выступают как владетельные. Об этом говорит и последующий за цитированным текст, посвященный процедуре разбирательства споров между названными князьями, новосильскими и тарусскими, и рязанским князем: обе возможные стороны конфликта рассматриваются как равностатусные, московскому князю отводится только роль гаранта исполнения решения третейского суда в случае, если виноватая сторона не подчинится этому решению. Среди возможных соглашений рязанского князя с новосильскими и тарусскими названы договоренности «о земли или о водѣ», т. е. касающиеся размежевания владений[1037].

Из текста договора 1402 г., как и из упоминания в договоре с Рязанью 1381 г. об уступке тарусскими князьями земель Федору Святославичу, видно, что определение «тарусские князья» охватывало всю тарусско-оболенскую ветвь, независимо от конкретных мест княжения. Упоминание в договоре 1390 г. и летописном сообщении о ханском пожаловании Василию I именно Тарусы как объекта приобретения говорит, что либо она номинально продолжала оставаться главным центром княжества в то время, как старшие представители ветви избрали своей резиденцией Оболенск, либо к началу 90-х гг. столица княжества вернулась в Тарусу.

В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским 1404 г. среди владений московского дома названы и Ржева, и Нижний Новгород, и Муром, и Мещера (где сохранялись местные князьки — см. раздел V «Мещера»), и даже «места татарские и мордовские», которые, как свидетельствуют московско-рязанские договоры, реально тогда Москве не принадлежали, московские князья только рассчитывали их вернуть (из-под ордынской власти — см. § «Места татарские и мордовские» в разделе IV «Владения Орды»), Но Таруса не упомянута.

В то же время в этом договоре, а также в одновременной ему духовной грамоте Владимира Андреевича среди владений, переданных Василием двоюродному даде, названы Лисин и Пересветова купля — районы к западу и юго-западу от Тарусы[1038]. В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем 1390 г. данные территориальные единицы еще не фигурируют, следовательно, они были приобретены московскими князьями между 1390 и 1404 гг. «Пересвета», совершившего «куплю», соблазнительно отождествить с Александром Пересветом — героем Куликовской битвы[1039]. Учитывая, что он был, скорее всего, митрополичьим боярином[1040], а близ «Пересветовой купли», на противоположном берегу Оки, находился Алексин, купленный у тарусских князей в начале XIV в. митрополитом Петром, между 1390 и началом 1392 гг. перешедший во владение Василия I в результате обмена с митрополитом Киприаном (см. раздел VI «Алексин») и упоминаемый в его договоре с Владимиром Андреевичем 1404 г. перед Лисиным и Пересветовой куплей, среди переходящих к серпуховскому князю земель, можно полагать, что после гибели Пересвета в 1380 г. территория его «купли» находилась в распоряжении митрополичьей кафедры и в начале 90-х, т. е. незадолго до получения Василием ярлыка на Тарусу, перешла во владение великого князя вместе с Алексином. Волость Лисин, возможно, стала великокняжеской в результате «операции» 1392 г.: Василий таким образом брал в непосредственное владение пограничные с другими верховскими княжествами южные и западные территории Тарусского княжества, а «внутренние» его области оставил местным князьям.

В описи Посольского приказа 1626 г. упомянут «список з докончальные грамоты князя Дмитрея Семеновича торуского, на одном листу, с великим князем Васильем Дмитриевичем, году не написано»[1041]. Дмитрий — несомненно сын Семена Константиновича «Оболенского»; в родословцах также есть упоминание о его докончании с Василием I[1042]. Докончание Дмитрия с Василием, вероятно, определяло их отношения в условиях, сложившихся после получения московским князем ярлыка на Тарусу. Вряд ли это было в 1392 г., так как тогда еще, вероятно, старшим среди тарусских князей был либо отец Дмитрия Семен, либо дядя Иван Константинович (поскольку второй из пяти сыновей последнего — Василий — действовал до 70-х гг. XV в.[1043], в конце XIV в. Иван, скорее всего, еще был в живых). По-видимому, договор с Дмитрием Семеновичем был заключен после того, как он остался старшим в тарусской династии и необходимо было обновить докончание, имевшее место с его предшественником в 1392 г.

В 1434 г. в договоре занимавшего тогда великокняжеский престол Юрия Дмитриевича с рязанским князем Иваном Федоровичем имеется упоминание тарусских князей, сходное с текстом московско-рязанского докончании 1402 г.: «А с торусским князем взяти ми любовь, а жити ми с ним без обиды, занеж тѣ князи с тобою, с великим князем Юрием Дмитриевичем, один человѣкъ»[1044]. Упоминание среди тарусских князей собственно «тарусского», в единственном числе, князя говорит о том, что главный центр княжества оставался во владении местной династии.

Договор Василия II с тем же Иваном Федоровичем, заключенный 20 июля 1447 г., в основном повторяет норму докончания 1434 г. (стой разницей, что о тарусских князьях теперь опять, как в договоре 1402 г., сказано только во множественном числе)[1045].

В договоре Василия II с Казимиром IV, великим князем литовским и польским королем, от 1 августа 1449 г. о тарусских князьях говорится: «А князь Василеи Ивановичъ торускыи, и з братьею, и з братаничы служатъ мне, великому князю Василью. А тобе, королю и великому князю Казимиру, в них не въступатися»[1046]. Тарусские князья, с одной стороны, выступают как служебные князья Василия, с другой — как явно владетельные: Казимир берет на себя обязательство не «вступаться» в принадлежащие им земли.

В отличие от московско-рязанских докончаний, назван по имени «главный» из тарусских князей — Василий Иванович. В тарусско-оболенской княжеской ветви в это время был только один князь с таким именем — сын Ивана Константиновича[1047]. Он упоминается в качестве воеводы Василия II под 1443, 1445, 1450 гг., в роли послуха как боярин Василия II и Ивана III; в летописных известиях Василий Иванович именуется с определением «Оболенский», так же определяются и его братья, Семен и Глеб[1048]. Очевидно, во время тарусского княжения Дмитрия Семеновича сыновья Ивана Константиновича правили в «Оболенской части» княжества, и определение «Оболенские» осталось за ними и тогда, когда Василий получил права на тарусский стол.

В 1473 г. Иван III пожаловал Тарусу своему младшему брату Андрею Вологодскому. Это было сделано в ответ на претензии последнего, связанные с тем, что он не получил доли от владений умершего годом ранее брата — Юрия Васильевича[1049]. Однако в своем завещании (ок. 1479 г.) Андрей упоминает «села в Тарусе», но не делает распоряжения относительно самого города и тянувшей к нему территории (как это он сделал в отношении Вологды)[1050]. Очевидно, Таруса передавалась Андрею Иваном III без права распоряжения, на условии, что после его смерти она отойдет к великому князю.

В докончании, заключенном Иваном III с рязанским князем Иваном Васильевичем 9 июня 1483 г., в отличие от предшествующих московско-рязанских договоров, тарусские князья не упоминались. Нет упоминания владетельных тарусских князей и в договоре Ивана III с великим князем литовским Александром Казимировичем 1494 г. (хотя названы как владетельные другие верховские князья — «новосилскии, и одоевскии, и воротинскии, и перемишльскии, и белевскии»), Таруса и Оболенск здесь отнесены к владениям московского князя: «Тако же и мнѣ (Александру. — А. Г.) не вступатися… и в Торусу, и в Оболенескъ, и во всѣ то, што к тѣм местам потягло»[1051].

Из приведенных данных ясно, что молчание о Тарусе в духовных грамотах Василия I и Василия II не может быть объяснено допущением, что она скрыта в упоминании о «великом княжении»[1052], так как в договорных грамотах Таруса в лице «тарусских князей» называется отдельно от «великого княжения».

Очевидно, что тарусские князья и после 1392 г. сохраняли свои родовые владения[1053]. При этом они «служили» (термин из московско-литовского договора 1449 г.) московским князьям[1054]. Такая ситуация — когда мелкие владетельные князья поступали на московскую службу, сохраняя при этом свои владения (на условии несения службы), которые не превращались в часть «великого княжения», — типична для конца XIV–XV вв. Известно докончание Василия II с князем Суздальско-Нижегородского дома Иваном Васильевичем Горбатым 1449 г., где устанавливаются отношения такого рода: Иван Васильевич обязуется не принимать впредь ханских ярлыков на какие-либо владения своих предков и служить московскому князю; тот, со своей стороны, жалует его одним из родовых столов — Городцом на Волге[1055]. Скорее всего, ярлык на Тарусу, полученный Василием I в 1392 г., позволил московскому князю построить отношения с тарусскими князьями по той же схеме: если ранее они имели свои отношения с Ордой (как рудимент этого периода, позже сохранялся особый побор на содержание татарских послов с Тарусского княжества, о котором упоминает духовная грамота Ивана III[1056]), то теперь великий князь пожаловал им родовые земли уже от себя на условии службы[1057]. Очевидно, ярлык был получен Василием по согласованию с тарусскими князьями, и ранее, и позже сохранявшими с Москвой хорошие отношения. Переход на положение служебных князей был им выгоден, так как великий князь брал на себя уплату выхода в Орду, был обязан защищать их земли от тех же татар, Литвы или других русских князей. При этом владения тарусских князей становились анклавом внутри московских владений, так как южная, пограничная часть Тарусского княжества (Лисин, Пересветова купля) перешла непосредственно в руки московского княжеского дома.

Такое положение сохранялось до тех пор, пока в 1473 г. московский князь, пользуясь своим правом верховного собственника Тарусского княжества, не передал Тарусу своему брату. До 1494 г. под непосредственной властью Ивана III оказался и Оболенск[1058].

Козельское княжество выделилось к началу XIV в. из состава Карачевского — владения потомков Мстислава Михайловича, одного из сыновей св. Михаила Черниговского[1059]. Оно занимало территории левобережья Оки между ее притоками Жиздрой и Угрой. В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем 1404 г. и в современной ему духовной Владимира Андреевича Козельск указан в числе владений, переданных великим князем князю Серпуховскому[1060]. Лишь один из козельских городков — Людимльск — передается во владение некоему князю Ивану («пожаловал князя Ивана Людамльском»)[1061]. Возможно, это Иван Козельский, упоминаемый в письме Ольгерда патриарху Филофею 1371 г.[1062]

Обстоятельства перехода Козельского княжества под московскую власть могут быть гипотетически реконструированы только исходя из общей обстановки в верховских землях на рубеже XIV–XV вв.

Как говорилось выше (см. § «Новосильско-Одоевское княжество»), в 90-е гг. усилилось продвижение Великого княжества Литовского в данный регион, был занят Любутск, находящийся на правом берегу Оки. Видимо, в противовес этому Василий I и предпринял попытку овладеть Козельском и тянувшими к нему землями. В 1403 г. он восстановил отношения с Ордой, прерванные с приходом в ней к власти во второй половине 90-х гг. временщика Едигея[1063]. Едигей был врагом Витовта и мог выдать Василию (от лица своего марионеточного хана Шадибека) ярлык на Козельск. Василий после этого оставил за местными князьями часть владений, а сам Козельск и большую часть тянувших к нему волостей передал Владимиру Серпуховскому. Ясно, что перераспределение земель было произведено по договоренности с козельскими князьями, поскольку Ивана Василий I «пожаловал» Людамльском, а в 1408 г. в Ржеве московским воеводой был «князь Юрий Козельский»[1064]. По типу это были действия, аналогичные предпринятым в начале 90-х гг. XV в. по отношению к Тарусскому княжеству; но в случае с Козельском местным князьям оставлялась много меньшая часть территории княжества и без его столицы.

Однако уже в 1406 г. в ходе начавшегося московско-литовского конфликта Козельск был занят войсками Витовта[1065]. Тем не менее, в договоре Василия II с внуком Владимира Андреевича Василием Ярославичем 1433 г. сказано: «А чѣм, господине, князь велики, благословил тебя отецъ твои, князь велики Василеи Дмитреевич, в Москвѣ, и Коломною с волостми, и всѣм великим княженьем, так жо и Муром с волостми, и Козелскими мѣсты, и иными примыслы, того ми, господине, под тобою блюсти, а не обидети, ни вступатися»; аналогично в договоре Василия II со своим дядей Юрием Дмитриевичем того же года: «А чѣмъ тобе благословилъ отець твои… и Козельском с мѣсты…»[1066]. По смыслу текстов Козельское княжество признается владением отца Василия II — Василия I, переданным в числе других его «примыслов» сыну. Однако ни в одной известной духовной грамоте Василия I Козельск не фигурирует. Не назван он и в договоре Василия II с Юрием Дмитриевичем от 11 марта 1428 г.

Объяснить указанное противоречие можно тем, что после войн с Москвой 1406–1408 гг. Витовт удержал Козельск за собой. Василий I «благословил» этим примыслом сына на случай, если Козельск удастся заполучить обратно (причем «благословил» в устной форме, так как в двух последних его завещаниях гарантом был Витовт, дед Василия II по матери). И это удалось сделать после смерти Витовта (1430 г.), когда в Великом княжестве Литовском началась борьба за власть между Свидригайлой Ольгердовичем и Сигизмундом Кейстутьевичем.

В середине 40-х гг. в ходе междоусобной борьбы уже в Московском великом княжестве Василий II дал Козельск своему двоюродному брату Ивану Андреевичу Можайскому[1067], но потом отнял обратно[1068]. К началу 1448 г. Козельск отошел к Литве[1069]. Возвратить его под московскую власть удалось только в 90-е гг. XV в.[1070]

Елецкое княжество располагалось к юго-востоку от Новосильского, по р. Быстрой Сосне, левому притоку Дона. В домонгольский период его территория находилась за пределами Руси и в Черниговскую землю не входила. Но в XIV в. здесь обосновались князья, происходившие из козельской ветви, и сформировалось особое княжество[1071].

В договоре Ивана III с Иваном Васильевичем Рязанским 1483 г. Елец фигурирует среди московских владений[1072]. Поскольку духовная Василия II (1461–1462 гг.) о нем не упоминает, присоединение Елецкого княжества следует датировать временем между 1462 и 1483 гг. Скорее всего, оно произошло в 70-е гг., когда Иван III перестал признавать власть Орды. Елец лежал близ районов ордынских кочевий, и присоединение его отодвигало московские границы далеко на юг. Механизм присоединения остается неясным[1073].

Хотя первое приобретение волости, относящейся к одному из княжеств Черниговской земли, было осуществлено Семеном Ивановичем в 40-е гг. XIV в., настоящее московское наступление в Верхнеокском регионе началось при Дмитрии Донском. Оно было тесно связано с аналогичным продвижением Великого княжества Литовского. Дмитрий, а затем Василий I сумели поставить под контроль земли на левом берегу Оки ниже устья Угры (присоединение Калуги, подчинение Тарусско-Оболенского княжества), но развить успех южнее не удалось — Козельское княжество осталось за Литвой, литовским стал Любутск. Василию II удалось заново овладеть Козельском, но ненадолго. В 70-е гг. XV в. уже Иван III сумел присоединить территорию Елецкого княжества.

IV. Владения Орды

В московско-рязанском договоре 1381 г. о Туле сказано следующее: «А что мѣсто князя великого Дмитрия Ивановича на Рязанской сторонѣ, Тула, как было при царице Таидуле, и коли еѣ баскаци вѣдали, в то ся князю великому Олгу не вступати, и князю великому Дмитрию»[1074]. Текст можно понять так, что Тула признается местом, находящимся вне власти обеих договаривающихся сторон[1075]. Но такая трактовка порождает ряд вопросов. Во-первых, непонятно, зачем вообще оговаривать статус территории, не принадлежащей ни Москве, ни Рязани. Во-вторых, неясно, почему тогда Тула названа «местом великого князя Дмитрия»; если же допустить, что он владел ею ранее, то вызывает удивление, что в 1381 г., после Куликовской победы, Дмитрий отказывается от Тулы в пользу Орды. Наконец, в последующих московско-рязанских докончаниях о Туле говорится в связи с принадлежностью ее одной из договаривающихся сторон (см. ниже). Упоминание царицы Тайдулы и ее баскаков говорит не о нынешней принадлежности Тулы Орде, а о пределах тянущей к ней территории[1076], — т. е. оговаривается, что речь идет о Туле и ее окрестностях в тех границах, какие были, когда Тула принадлежала царице Тайдуле и эту территориальную единицу ведали ее баскаки.

Полагаю, правы авторы, считающие, что договор 1381 г. фиксировал принадлежность Тулы великому князю московскому[1077]. Фраза «в то ся князю великому Олгу не вступати, и князю великому Дмитрию» может пониматься не только как «не принадлежит ни великому князю Олегу, ни великому князю Дмитрию», но и как «не принадлежит великому князю Олегу, а [принадлежит] великому князю Дмитрию». Кроме того, не исключена и порча текста. Договор дошел до нас в копии конца XV в.[1078]; при переписке могла быть пропущена частица «то» — «и [то] князю великому Дмитрию». Смысл всей статьи, скорее всего, следующий: «А что владение великого князя Дмитрия за Окой, Тула с теми границами тянущей к ней территории, какие были при царице Тайдуле (когда ее баскаки ведали), то великому князю Олегу туда не вступать, это принадлежит великому князю Дмитрию».

Поскольку Тайдула была убита в 1360 г.,[1079] переход Тулы под московскую власть состоялся между 1360 и 1381 гг. Напрашивается предположение, что Тула была занята москвичами во время похода Дмитрия на Дон в августе — сентябре 1380 г. Не исключено, впрочем, что она могла быть приобретена каким-либо образом и ранее — например, в период «замятни» в Орде 60-х гг.

Однако по московско-рязанскому договору 1402 г. Тула объявляется рязанским владением. «А в Тулу и в Берести не въступатися мне, князю великому Василью Дмитреевичю»[1080]. Аналогичную норму содержат московско-рязанские договоры 1434 и 1447 гг.[1081] Таким образом, между 1381 и 1402 гг. Тула отошла от Москвы к Рязани. Возможны две версии относительно того, когда это произошло.

1. Тула была передана Рязанскому княжеству Тохтамышем после конфликта с Москвой 1382 г.: в 1383 г. московское посольство во главе со старшим сыном Дмитрия Василием вело переговоры в Орде, результатом которых стало оставление за московским князем великого княжения владимирского[1082]; не исключено, что в этой ситуации Москва поступилась Тулой, после чего Тохтамыш мог отдать ее поддержавшему его во время похода на Москву Олегу Рязанскому.

2. Тулу Москва уступила Рязани в результате военного конфликта с ней 1385 г. Тогда Олег Иванович захватил Коломну, а ответный поход московских войск на Рязань не принес успеха; мир был заключен благодаря посольству к Олегу Сергия Радонежского[1083]. Возможно, в обмен на отказ от претензий на Коломну Москва отдала Тулу[1084], являвшуюся тогда московским анклавом на правобережье Оки и непосредственно с основной московской территорией не граничившую.

В следующем после 1447 г. московско-рязанском договоре — 1483 г. — Тула не упомянута. Но к этому времени в составе Московского княжества уже были бывшие рязанские территории, расположенные к северу и востоку от нее (см. выше § «Правобережье Оки» в разделе I «Рязанская земля»). Следовательно, Тула вернулась в состав московских владений, вероятно, вместе с куплей Тешилова, Венева и Растовца, т. е. в конце княжения Василия II.

В московско-рязанском договоре 1381 г. записано: «А что Татарская мѣста отоимал князь великии Дмитрии Иванович за себя от татаръ до сего до нашего докончанья, та мѣста князю великому Дмитрию. А что князь великии Олегъ отоимал Татарская от татаръ дотоле же, а то князю великому Олгу та мѣста»[1085]. В договоре Василия I с Федором Ольговичем Рязанским 1402 г. данная статья сформулирована иначе: «А что будет отецъ наш, князь великы Дмитреи Иванович, оттаимал Татарьская мѣста и Мордовска мѣста, а ци переменит Богъ татаръ, и та мѣста мнѣ, князю великому Василею Дмитреевичю. А что будет отнял отецъ твои, князь великы Олегь Иванович, Татарьския мѣста и Моръдовския, а та тобѣ и есть»[1086]. Таким образом, к этому времени «места», названные на сей раз «татарскими и мордовскими», Москве принадлежать перестали (в отличие от аналогичных «мест», захваченных Олегом Рязанским, остававшихся за Рязанью), но московский князь надеялся вновь их получить в случае «перемены» в Орде.

Договор Юрия Дмитриевича с Иваном Федоровичем Рязанским 1434 г. также говорит о надежде на возвращение «мест татарских и мордовских» в случае «перемены» Орды, но захват их приписывается не Дмитрию Донскому, а самому Юрию: «А что будешь ты, князь велики Юрьи Дмитреевич, отоимал мѣста Татаръская и Мордовская, а ци переменит Богъ татары, та мѣста тобѣ и есть. А что будет дѣд мои, князь великий Олег, или отецъ мои, князь велики Федоръ, отнял мѣста Татарьская и Мордовская, та мѣста мнѣ и есть»[1087]. В договоре Василия II и Ивана Федоровича 1447 г. повторена формулировка 1402 г.: «А что будет дѣд мои, князь велики Дмитреи Иванович, отоимал мѣста Татарские и Мордовскаа, а ци переменит Богъ татар, и та мѣста мнѣ, великому князю Василью Васильевичю. А что будет отнял дѣд твои, князь велики Олег Иванович, и отецъ твои, князь велики Федоръ Олгович, Татарская мѣста и Мордовскаа, а то тебѣ и есть, великому князю Ивану Федоровичи, та мѣста»[1088]. Наконец, договор Ивана III с Иваном Васильевичем Рязанским 1483 г. говорит о возвращении этих территорий Москве: «А что прадѣд наш, князь велики Дмитреи Иванович, поотоимал мѣста Татарьские и Мордовские, и та мѣста нам, великим князем. А тебѣ ся в них не въступати. А что будет отнял прадѣд твои, князь велики Олег Иванович Татарьскии мѣста и Мордовские, ино то твое и есть. А нам, великим князем, не вступатися»[1089].

Упоминание «татарских» и «мордовских» «мест» вместе позволяет думать, что речь идет об одном регионе[1090]. Владения Дмитрия Донского непосредственно с мордовскими землями не граничили. К ним можно было выйти через Мещеру, также присоединенную к Москве при Дмитрии (см. ниже раздел V «Мещера»). Территории собственно татарских кочевий начинались только к югу и востоку от мордовских земель. Довольно сомнительно, чтобы анклавы московских владений заходили так далеко на юго-восток. Но территория Мордвы считалась ордынским владением[1091] и в этом смысле тоже была «татарской землей». Поэтому вероятнее всего, что речь в цитированных документах идет не о двух группах «мест» — отдельно «татарских» и отдельно «мордовских», но о двух названиях одних и тех же «мест», а «и» является не соединительным союзом, а пояснительной частицей[1092]: т. е. «места татарские (те, что мордовские)». В пользу этого говорит и тот факт, что в договоре 1381 г. упоминаются только «места татарские», а в последующих — «татарские и мордовские», причем захваченные как Дмитрием, так и Олегом Рязанским. Если считать, что речь идет о разных территориях, то надо допускать, что до 1381 г. Дмитрий и Олег захватывали только «места татарские», и лишь позднее и тот, и другой — еще и по куску мордовских земель[1093].

Захват данных «мест» нужно связывать, по-видимому, с периодом конфронтации Дмитрия и Олега с Ордой. Это 1374–1380 гг. (до похода Мамая). В начале 1378 г. московские войска повоевали мордовские земли (в качестве мести за действия мордовских князей, подведших Мамаевых татар к русскому лагерю на р. Пьяне в 1377 г.), а в августе 1378 г. московские и рязанские полки разбили войско Бегича на р. Воже[1094]. Скорее всего, захват Москвой и Рязанью мордовских «мест», т. е. какой-то части мордовской территории, считавшейся владением Орды, произошел примерно в это время.

Поскольку договоры 1402, 1434 и 1447 гг. связывают возобновление владения Москвой «местами татарскими и мордовскими» с «переменой» в будущем Орды, постольку уход этих «мест» из-под московской власти явно имел своей причиной действия ордынских правителей. Событием, которое могло между 1381 и 1402 гг. повлечь их возвращение Орде, был конфликт Москвы с Тохтамышем 1382 г.[1095] Только после ликвидации зависимости от Орды в 70-е гг. XV в. Москва возвратила данные «места» под свою власть.

Остается вопрос, почему в договоре 1434 г. приобретение «мест татарских и мордовских» связывается не с Дмитрием Донским, а с Юрием Дмитриевичем. Между 1402 и 1434 гг. Юрий совершил один поход в сторону мордовских земель. Зимой 1414–1415 гг. возглавляемое им войско изгнало из Нижнего Новгорода местных князей, поддерживаемых Ордой[1096]. В последней в то время фактическим правителем был Едигей, и власть временщика в Москве не признавали[1097]. Обратно часть войск, возглавляемая непосредственно Юрием, двигалась по Оке[1098]. Именно тогда мог быть совершен рейд на юг или юго-восток, в мордовские земли, с возвращением ранее захваченных Дмитрием Донским и позже утраченных «мест» под московскую власть. Когда же после гибели Едигея (1419 г.) в Орде было восстановлено законное, с московской точки зрения, правление, эти территории пришлось вновь возвратить. Однако кратковременное их отвоевание Юрием могло отразиться в составленном от его имени договоре указанием на то, что именно он приобрел (подразумевалось, что вторично, вслед за отцом) данные «места».

В московско-рязанском договоре 1483 г. имеется лаконичная запись: «А Меча нам вѣдати вопчѣ»[1099]. Речь идет о районе р. Красивой Мечи, правого притока Дона в верхнем течении (южнее Непрядвы). В конце XIV в. эта территория принадлежала Орде (именно до р. Мечи преследовали войска Дмитрия Донского татар после Куликовской битвы)[1100]; нет причин полагать, что позднее она изменила свой статус. Поскольку в духовной Василия II Меча не упоминается, вероятнее всего относить присоединение данной территории к 70-м гг. XV в., к тому же времени, что и приобретение Ельца (Меча расположена как раз между рязанской «куплей» Василия II и Елецким княжеством), и связывать с ликвидацией зависимости от Орды.

V. Мещера

Мещерой в XIV–XV вв. именовалась территория по обеим берегам Оки, вытянутая с северо-запада на юго-восток и отделявшая Рязанское княжество от Муромского и мордовских земель. Население там имело этнически смешанный характер[1101]. Русских князей в Мещере не было, этим краем управляли местные правители татарского происхождения[1102].

Впервые как московское владение Мещера упоминается в договоре Дмитрия Донского с Олегом Ивановичем Рязанским 1381 г.: «А что купля князя великого Мещера, как было при Александрѣ Уковичѣ, то князю великому Дмитрию, а князю великому Олгу не вступатися по тот розъездъ»[1103].

Таким образом, ранее лета 1381 г. Дмитрий Иванович «купил» (очевидно, у местных князей) Мещеру или ее часть[1104]. В летописном рассказе о походе Дмитрия Донского на Новгород зимой 1386–1387 гг. в числе участвовавших в нем ратей упоминается и «мещерская»[1105]. Однако Мещера не фигурирует ни в духовной Дмитрия, ни в завещаниях Василия I и Василия II, — о ее передаче по наследству сказано только в духовной Ивана III (1503 г.)[1106]. Каков же был статус этой территории в течение столетия, с конца XIV по конец XV в.?

В 1392 г., когда Василий I получил в Орде от Тохтамыша ярлык на Нижегородское княжество, ему одновременно достались Муром, Мещера и Таруса: «…и онъ (Тохтамыш. — А. Г.) ему далъ Новгородское княжение Нижняго Новагорода, Моуромъ, Мещеру, Торусоу»[1107]. Следовательно, «купля» Дмитрия Донского не была связана с санкцией Орды[1108]. Лишь в 1392 г. приобретение Мещеры было закреплено ханским ярлыком.

В договоре Василия I с Федором Ольговичем Рязанским 1402 г. сказано: «А что Мещерьская мѣста, что будет купил отецъ твои, князь велики Олег Иванович, или вы, или ваши бояря, в та мѣста тобѣ, князю великому Федору Олговичю, не вступатися, ни твоим бояром, а земля к Мещерѣ по давному. А порубежъе Мещерьским землям, как было при великом князѣ Иванѣ Ярославичѣ и при князи Александрѣ Уковичѣ»[1109]. С одной стороны, Мещера здесь мыслится как территория, принадлежащая Василию. С другой, упомянутые факты приобретения рязанскими князьями «мест» в ней говорят о непрочности владения.

В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским содержится перечень великокняжеских владений, в котором последовательно названы: Москва и Коломна, «великое княжение», Волок и Ржева, Нижний Новгород, Муром, Мещера, «места татарские и мордовские»[1110]. Мещера выступает как владение Василия, отдельное от великого княжения и на том же месте, что и в летописной статье о приобретениях 1392 г. — после Нижнего Новгорода и Мурома.

Существует список XVII в. с жалованной грамоты Василия II от 20 апреля 1426 г. на наместничество в мещерских городах Елатьме и Кадоме[1111]. Однако не исключено, что этот документ является подложным (топоним Елатьма известен только с XVI в.)[1112].

В договоре Юрия Дмитриевича с Иваном Федоровичем Рязанским 1434 г. о Мещере говорится следующим образом: «А что будет покупил в Мещерьских мѣстех дѣд мои, князь великии Олег Иванович, и отець мои, князь велики Федоръ Олгович, и аз, князь велики, или мои бояря, и в ти мѣста мнѣ не вступатися, ни моим бояром, знати нам свое серебро, а земля в Мещере по давному. А порубежье Мещерьскои земли, как было при великом князи Иоаннѣ Ярославичѣ и при князи Александрѣ Уковичѣ… А князи мещерьские не имут тобѣ, великому князю, правити, и мнѣ их не примати, ни в вотчинѣ ми в своей их не держати, ни моим бояром, а добывать ми их тебѣ без хитрости, по тому целованью»[1113]. По сравнению с договором 1402 г., добавлено обязательство рязанского князя «не принимать» к себе мещерских князей, а в число лиц, покупавших земли в Мещере, добавлен Иван Федорович. Это вновь говорит о непрочности московской власти над данной территорией: и после заключения договора 1402 г. продолжались покупки в ней владений рязанскими князьями, сохранялись князья местные, которые могли пожелать служить рязанскому князю, причем не исключено, что имелось в виду поступление в зависимость вместе со своими землями.

В докончании Василия II с Иваном Федоровичем 1447 г. текст о Мещере практически идентичен договору Юрия (с той лишь разницей, что на сей раз сохранившаяся грамота составлена от лица московского князя)[1114].

В договоре Василия II с великим князем литовским и польским королем Казимиром IV 1449 г. о Мещере сказано: «Тако жъ и у вотчину мою в Мещеру не въступатися, ни приимати»[1115]. Королю вменяется в обязанность не претендовать на территорию Мещеры и не принимать на службу мещерских князей.

В 50-е гг. XV в. на части территории Мещеры Василием II было создано образование во главе со служилым татарским царевичем Касымом — будущее так называемое Касимовское ханство (с центром в Городце Мещерском на Оке)[1116].

В договоре Ивана III с Иваном Васильевичем Рязанским 1483 г. статья о Мещере была сформулирована следующим образом: «А что Мещерскаа мѣста, что будет покупил прадед твои, князь велики Олег Иванович, или прадѣд твои, князь велики Федоръ Олгович, или дѣд твои, князь велики Иван Федорович, или отецъ твои, князь велики Василеи Иванович, или ты, князь велики Иван Васильевич, или ваши бояря, в та мѣста тебѣ, великому князю Ивану Васильевичю, не въступатися, ни твоим бояром. А знати ти свое серебро, и твоим бояром. А земля по давному к Мещерѣ. А порубежье Мещерским землям, как было при великом князи Иванѣ Ярославичѣ, и при князи Александрѣ Уковичѣ… А что наши князи мещерские, которые живут в Мещерѣ и у нас, у великих князей, и тебѣ их къ себе не приимати. А побежат от нас, к тебѣ их добывати нам без хитрости, а добывъ ти их, нам выдати»[1117].

Из текста следует, что покупки рязанскими князьями и боярами земель в Мещере предпринимались и при отце Ивана Васильевича — Василии Ивановиче, и при нем самом. Мещерские князья в 1483 г., как видно из текста, частью находились в Мещере, частью — на службе у великого князя в других регионах.

В договоре Ивана III с великим князем литовским Александром Казимировичем 1494 г. Мещера отнесена к владениям московского князя: «Так же ми (Александру. — А. Г.) и в Мещеру, и во отчину твою, не вступатися и не приимать их»[1118].

Наконец, в завещании Ивана III Мещера названа в числе великокняжеских владений, передаваемых по наследству сыну Василию: «Да ему ж даю город Муром с волостми и с путми, и з селы, и со всеми пошлинами, и с мордвами, и с черемисою, что къ Мурому потягло, да Мещера с волостми, и з селы, и со всѣмъ, что к ней потягло, и с Кошковым, да князи мордовские всѣ, и з своими отчинами, сыну же моему Василью»[1119]. Мещера, как и в летописной статье о событиях 1392 г. и в договоре Василия I с Владимиром Андреевичем начала XV в., названа вслед за Муромом.

Из приведенных данных ясно, что молчание о Мещере в духовных грамотах Дмитрия Донского, Василия I и Василия II не может быть объяснено допущением, что она скрыта в упоминании о «великом княжении», так как в договорных грамотах Мещера называется отдельно от великого княжения. В договоре с Владимиром Андреевичем Василий I называет Мещеру среди своих владений, которые должны перейти к его детям; в 50-е гг. часть территории Мещеры была передана царевичу Касыму. Московские князья постоянно старались препятствовать приобретению владений на территории Мещеры рязанскими князьями и боярами, опасались возможности перехода мещерских князей на рязанскую и литовскую службу. В договоре с Литвой Мещера именуется «отчиной» московского князя. Источники явно донесли отголоски длительной борьбы за власть над этой территорией, свидетельствующей о непрочности московского владения ею. Поэтому надо полагать, что ярлык на Мещеру 1392 г. не предоставлял Василию I права наследственного владения, он требовал подтверждения при каждой смене великого князя. В Орде Мещера рассматривалась, по-видимому, не в одном ряду с русскими княжествами в силу смешанного характера населения и наличия там князей татарского происхождения. Примечательно, что в послании Ахмата Ивану III тот требовал «свести» с Городца Мещерского царевича Данияра, сына Касыма[1120]: хан явно считал себя вправе распоряжаться данной территорией. Лишь после ликвидации зависимости от Орды Иван III смог считать Мещеру владением, которое он вправе передать по наследству.

VI. Алексин

Город Алексин, расположенный на правом берегу Оки в 12 км ниже Любутска и в 27 км выше находящейся на другом берегу Тарусы, был, согласно сведениям, содержащимся в жалованной грамоте Ивана III 1483 г., выменен Василием I у митрополита Киприана[1121]. Датируется обмен, на основе данных об упомянутых в грамоте лицах, временем между 6 марта 1390 г. и 13 февраля 1392 г.[1122] Митрополичьим владением, согласно той же грамоте, Алексин стал в результате купли, совершенной митрополитом Петром: «…что менял дед мой князь великий Василей Дмитриевич с Киприаном митрополитом киевским и всеа Руси, взял дед мой князь великий Василей у отца своего митрополита Олексин, место домовное святыа Богородици с всем, как купил Петр митрополит, земли и воды и борть, что будет ни потягло издавна к Олексину»[1123]. У кого мог купить эту территорию митрополит? В начале 90-х гг. XIV в. к востоку от Алексина лежали владения рязанских князей, к юго-западу — новосильских (Любутск), к западу — тарусских. Вероятнее всего, Петр совершил сделку именно с последними. В отношении тарусских князей известны случаи уступки ими своих владений: Федору Святославичу Вяземскому, московским князьям и боярам (Лисин, «Пересветова купля»), Среди этих владений были и территории, находившиеся на правобережье Оки, к северу от Алексина (те, что отошли к Федору, затем к Москве и, наконец, к Рязани — см. § «Отменные места рязанские» в разделе I «Рязанская земля» и § «Тарусско-Оболенское княжество» в разделе III «Черниговская земля»).

Учитывая близость Петра и его преемников на митрополичьем престоле к московским князьям, можно полагать, что территория, о которой идет речь, была в какой-то мере под московским контролем. Тем не менее, формально она Москве не принадлежала. Обмен Василия I с Киприаном произошел вскоре после приезда последнего в Москву 6 марта 1390 г. (Дмитрий Донской, как известно, Киприана после 1382 г. митрополитом не признавал). Этот шаг великого князя стоит в ряду его действий, направленных на укрепление московских позиций на Оке. Как раз в 1390 г. в договоре с Владимиром Андреевичем Серпуховским Василий говорит о желании приобрести Муром и Тарусу («А наиду собѣ Муром или Торусу, или иная мѣста, а тотъ ти проторъ не надобѣ»[1124]), т. е. княжества, расположенные на Оке, соответственно, к востоку и юго-западу от Москвы. В 1392 г. Василий получает от Тохтамыша ярлыки на крупный массив поокских земель — Нижний Новгород, Муром, Мещеру, Тарусу. Позже он присоединяет Козельск. Возможно, включение в состав московских владений Алексина было непосредственным ответом на захват Литвой лежащего в 12 км к юго-западу Любутска: тем самым как бы перекрывалась возможность дальнейшего литовского продвижения на восток по правому берегу Оки. Василий мог, в частности, быть обеспокоен возможными литовскими претензиями на Алексин, учитывая, что Киприан признавался митрополитом и на русских землях Великого княжества Литовского. Предпочтительней было предоставить митрополичьей кафедре владения внутри Северо-Восточной Руси, не имеющие границ с Литвой, что и было сделано.

В XV в. Алексин выступает как важный форпост Московского великого княжества на правобережье Оки: именно у него захлебнулся поход Ахмата на Москву 1472 г.[1125]

VII. Муромское княжество

Муромское княжество занимало территорию по обе стороны Оки к северо-востоку от Рязанского[1126]. С XII в. оно управлялось особой династией потомков внука Ярослава Мудрого Ярослава Святославича. Сведений о событиях в Муромском княжестве крайне мало. В конце XIII в. муромские князья, по-видимому, входили, как и Даниил Александрович Московский, в группировку князей, ориентировавшихся на Ногая[1127]. В 1355 г. «князь Феодоръ Глѣбовичь и собравъ воя многы иде ратию къ Мурому на князя Юрья Ярославича и согна его съ города съ Мурома, а самъ князь Феодоръ сѣде на княжении въ Муромѣ. А муромци яшася за него и поидоша съ нимъ въ Орду. А князь Юрьи Ярославичь приеха въ Муромъ за недѣлю после князя Феодора и собравъ останочныя люди муромци и поиде за нимъ въ Орду. И бысть имъ судъ великъ предъ князми ординьскыми и досталося княжение Муромьское князю Феодору Глѣбовичи), а князь Юрьи выданъ бысть ему и съ истомы у него оумре»[1128]. Дж. Феннел отождествил князя Федора Глебовича с главой московского посольства в Орду 1348 г.[1129]; высказавший затем аналогичное предположение В. А. Кучкин сделал на основе его вывод о вокняжении Федора как акции, направленной из Москвы[1130]. Мне представляется, кроме того, возможным, что князь Федор Глебович не принадлежал к династии муромских князей, а был сыном Глеба Святославича Брянского, убитого в 1340 г. союзника Москвы. Имя Федор было распространено в смоленской княжеской ветви: в частности, так звали родного брата Глеба Федора Святославича, тестя Семена Ивановича. Но такая идентификация Федора Глебовича остается, разумеется, не более чем догадкой: нельзя исключить, что это мог быть и князь муромской ветви, поскольку о представителях этой династии и их именослове мы почти не имеем сведений.

В 1385 г., во время войны с Рязанью, Дмитрий Донской посылал также войска на Муром «на князя бесщестья»[1131]. Исходя из значений термина «бесчестье»[1132], можно допустить два истолкования этого известия: 1) действия Москвы были ответом на бесчестье, нанесенное Олегом Рязанским муромскому князю и направлены против занявших Муром рязанских войск; 2) бесчестно повел себя (по отношению к Москве) муромский князь, вступив в союз с Рязанью, и поход был направлен на него. Как бы то ни было, зимой 1386–1387 гг. в походе Дмитрия Донского на Новгород участвовала и «муромская рать»[1133], т. е. зависимое положение Муромского княжества по отношению к Москве сохранилось и после 1385 г.

В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским 1390 г. говорится: «А найду собѣ Муромь или Тарусу, или иная мѣста, а тотъ ти протор не надобѣ»[1134]. С чем были связаны расчеты Василия на получение муромского княжения, неизвестно, но два года спустя они были реализованы: в 1392 г. вместе с нижегородским столом великий князь получил от Тохтамыша Муром, Мещеру и Тарусу[1135]. В духовных грамотах Василия I и последующих великих князей московских Муром выступает как великокняжеское владение, причем упоминается всегда следом за Нижним Новгородом[1136]. Если Нижний выходил из-под московской власти (такая ситуация отразилась в одной из духовных Василия I[1137]), то Муром всегда оставался безусловным владением великого князя.

В противоречии с данными ранних летописных источников о присоединении Мурома в 1392 г., Никоновская летопись 20-х гг. XVI в. говорит об участии не названного по имени муромского князя (вместе с князьями Пронскими и козельским) в походах Олега Рязанского на Литву 1396 г., на татар до р. Хопра 1400 г. и на занятый Литвой Смоленск 1401 г.[1138] Можно было бы допустить, что речь идет о князе, лишившемся стола и нашедшем убежище в Рязани у Олега[1139]. Но вероятнее все же, что указание на столь представительную группу зависимых от Рязани князей следует связать с редакторской работой составителя Никоновской летописи митрополита Даниила, «прорязанский» характер которой известен[1140].

«Правовые основания» присоединения Муромского княжества остаются неясными.

Заключение: последовательность «примыслов», статусы присоединяемых территорий и механизмы присоединения

Первые «примыслы» территорий, не входивших в политическую систему Северо-Восточной Руси, были осуществлены в конце XIII — начале XIV вв. Тогда Даниил Александрович расширил территорию Московского княжества в западном направлении, приобретя Можайск, входивший в состав Смоленской земли, и в южном, получив от Рязанской земли Коломну и волости по р. Лопасне. Территория Московского княжества в результате выросла примерно вдвое. Теперь она включала в себя все течение р. Москвы и выходила к Оке на широком протяжении. Получение Можайска было, видимо, связано либо с перипетиями борьбы смоленских князей, либо княжеских коалиций, ориентировавшихся на разные силы в Орде, а Коломна послужила платой за помощь одной из борющихся группировок в Рязанском княжестве.

Юрий Данилович и Иван Калита владений на западе и юге не расширили. Юрий отстоял Можайск от попытки смоленских князей возвратить его. Иван стремился (без успеха) сохранить зависимость смоленских князей от Владимирского великого княжения в условиях нажима на них со стороны Литвы.

Семен Иванович продолжил данную линию политики отца, приведя в зависимость Смоленское и Брянское княжества. Что касается расширения непосредственно подвластной Москве территории, то он успешно действовал на «южном направлении». Благодаря сложной комбинации, связанной с вытесненным из своих родовых владений Вяземским князем Федором Святославичем и, возможно, с помощью своим рязанским родственникам по женской линии в междоусобной борьбе, он сумел получить обширный массив рязанских владений на левом берегу Оки, по рр. Протве и Луже. В том же регионе Семен приобрел путем купли волость Заберег, принадлежавшую новосильскому князю.

Иван Иванович за свое краткое княжение не сделал новых приобретений, напротив, потерял Лопасню. Правда, зато Ивану удалось поставить под московский контроль Муромское княжество.

Масштабная деятельность по продвижению московских владений на запад, юго-запад, юг и юго-восток имела место при Дмитрии Донском. Причем в этом продвижении Москва непосредственно столкнулась с Литвой[1141] и Ордой. Дмитрию удалось в борьбе с Литвой заполучить Ржевское княжество — бывшее владение союзника, а затем служилого князя Москвы Федора Святославича (1368 г. и, после утери в 70-е гг., 1381 г.). После выхода Вяземского княжества из возглавляемой Москвой коалиции (1386 г.) он сумел отспорить у смольнян входившую в это княжество Медынь. Около 1370 г. Дмитрий, вмешавшись в междоусобную борьбу новосильских князей, получил часть владений Ивана Новосильского — Калугу на Оке. К периоду конфронтации с Ордой Мамая (1374–1380 гг.) следует отнести захват Тулы (ордынского владения), куплю Мещеры и присоединение «мест татарских» — скорее всего, части считавшихся принадлежностью Орды мордовских земель. В 1381 г. был присоединен и ряд населенных пунктов Рязанского княжества на правом берегу Оки. Но после конфликта с Тохтамышем 1382 г. Тулу и «места татарские» пришлось уступить. В отношениях с суверенными соседними княжествами, не входившими в политическую систему Северо-Восточной Руси, Дмитрий стремился к превращению их в зависимых союзников. Рязанское княжество колебалось между ориентацией на Москву или Орду, Смоленское — на Москву или Литву. В конце концов, отношения с Рязанью удалось построить на основе признания рязанским князем московского «старейшим братом». Смоленск же во второй половине 80-х гг. попал в зависимость от Литвы. С соседними княжествами Черниговской земли (Новосильско-Одоевским, Тарусско-Оболенским) Дмитрий строил отношения, видимо, в основном напрямую (хотя и использовал в 70-е гг., в качестве союзника, номинального великого князя черниговского), и их князья вошли в число тех, кто действовал в русле московской политики.

При Дмитрии Донском, таким образом, было осуществлено заметное продвижение на западе (Ржева, Медынь) и на юго-востоке (Мещера, «места татарские»), а также сделаны приобретения на юго-западе (Калуга) и юге (Тула, Выползов, Талица и Такасов). Был осуществлен третий (после присоединения Коломны при Данииле и «мест рязанских» при Семене) важный шаг по укреплению Москвы в Поочье.

Василий I активно продолжил действия в этом направлении (соперничая здесь с переменным успехом со своим тестем Витовтом). Он выменял у митрополита Киприана Алексин (между 1390–1392 гг.), получил в 1392 г. вместе с ханским ярлыком на Нижний Новгород ярлыки на Муромское и Тарусское княжества, а также Мещеру, которой ранее его отец владел без ярлыка. Муромской землей московский князь стал владеть непосредственно. Ярлык на Тарусу делал Василия верховным распорядителем земель Тарусского княжества; московский князь непосредственно начал владеть его южной частью, а северную со стольными городами Тарусой и Оболенском оставил местным князьям на условии их службы себе. Ярлык на Мещеру закреплял «куплю» Дмитрия Донского, но не предусматривал передачу этой территории по наследству.

В начале XV в. (скорее всего, в 1403 г.) Василий получил ярлык на Козельское княжество, после чего большая часть его территории стала владением князей московского дома, а меньшая была оставлена местным князьям, перешедшим на московскую службу. Тем самым московские владения еще более основательно выдвигались на юго-запад по бассейну Оки. Но вскоре Козельск был захвачен Литвой.

Удачное в плане «примыслов» начало княжения Василия I получило не столь благоприятное продолжение. Помимо утери Козельска, на рубеже XIV–XV вв. (скорее всего, в 1399–1401 гг.) в результате коллизий отношений с Литвой и Тверью пришлось ненадолго уступить последней Ржеву. Она была возвращена дипломатическим путем; вероятно, ненадолго удалось в 1415 г. вернуть и мордовские «места татарские», но пришлось вернуть их обратно Орде после воцарения там законного правителя (ок. 1420 г.).

Несмотря на эти сложности, масштаб присоединений, осуществленных Василием I на юге и востоке, сопоставим со сделанным его отцом.

При Василии II под московскую власть был возвращен Козельск (в начале 30-х гг.). Но в условиях междоусобной войны московских князей во второй половине 40-х гг. он вернулся под литовскую власть. Тогда же была ненадолго утеряна Ржева. В конце своего правления, во второй половине 50-х или начале 60-х гг., Василий II приобрел путем купли большой массив рязанских земель на правом берегу Оки, вплоть до верховьев Дона.

Последний в «ордынскую эпоху» шаг по приобретению земель к югу от Оки был сделан в 70-е гг. Иваном III. Тогда (по-видимому, в связи с борьбой за ликвидацию зависимости от Орды) были присоединены Елецкое княжество, ордынские владения в верховьях Дона («Меча»), возвращены мордовские «места татарские». Вероятно, в то же время московский князь начал рассматривать Мещеру как свое наследственное владение.

Рассмотренные «примыслы» различались как по своему статусу до вхождения в состав московских владений, так и по механизмам присоединения.

Известен один случай такого рода — присоединение в 1392 г. Муромской земли — слабого политического образования, с середины XIV в. находившегося в зависимости от Москвы. Непосредственным основанием был ханский ярлык. Сохранялись ли при этом местные князья и каким становился их статус, или княжество было выморочным, — остается неясным.

В отношениях с крупными соседними «землями» — Смоленской, Рязанской и Черниговской — московские князья на присоединение не претендовали[1142]. Их целью было привести верховных правителей этих земель в зависимость от себя как великих князей владимирских (= всея Руси)[1143]. С Рязанью это, в конце концов, удалось, в случае со Смоленском такая политика была сорвана экспансией Литвы.

1. Присоединение части владений побежденного в войне князя в качестве платы за помощь, оказанную его соперникам. Такое произошло с Коломенским княжеством Рязанской земли в 1300 г. и с владениями Ивана Новосильского ок. 1370 г. (к Москве отошла Калуга).

2. Получение владения князя-союзника, приобретшего с помощью Москвы более крупное княжество (это один из гипотетических путей приобретения Можайского княжества — начало XIV в.).

3. Получение ярлыка на княжение с последующим разделом территории княжества на владения московского дома и местных князей, переходивших в разряд «служебных». Этот механизм был применен в 1392 г. к Тарусско-Оболенскому княжеству и в начале XV в. — к Козельскому. В обоих случаях можно определенно говорить о наличии договоренности с местными князьями.

Неясным остается механизм присоединения территории Елецкого княжества.

1. Получение от Орды из владений князей-соперников — второй возможный путь приобретения Можайска (ок. 1291 г.).

2. Уступка местными князьями:

а) неравный обмен; возможно, как результат военной поддержки в борьбе с соперниками — «отменные места рязанские» (40-е гг. XV в.);

б) в качестве платы за признание прав на главный стол земли — Талица, Выползов и Такасов (1381 г.);

в) отспаривание («вытягание»); скорее всего, после отпадения княжества от союза с Москвой — Медынь (ок. 1386 г.).

3. Обмен с митрополитом — Алексин (1390–1392 гг.).

4. Военный захват у Литвы территории, ранее бывшей княжеством московского союзника, — Ржева (1368 г.).

5. Купля у местных князей — Тешилов, Венев и Растовец (конец 50-х — начало 60-х гг. XV в.).

1. Захват у Орды — Тула (60-е или 70-е гг. XIV в.), «места татарские» (1378 (?) г., вновь 1415 г. (?) и окончательно в 70-е гг. XV в.), Меча (70-е гг. XV в.).

2. Купля у местных князей, закрепленная затем ханским ярлыком, — Мещера (70-е гг. XIV в. — 1392 г.).

Следует констатировать, что данные о прямом, ничем не подкрепленном захвате имеются только в отношении территорий, принадлежавших Орде. Даже захват у Литвы Ржевы, видимо, имел определенные «законные» основания, так как ранее ржевским князем был союзник Москвы Федор Святославич. Территории же, отходившие к Москве от русских князей, всегда «примышлялись» на какой-то правовой основе, будь это договоренность с местными князьями (в том числе и в случае, когда «примысел» осуществлялся по ярлыку), или покупка.

Статус великого князя владимирского, главного из всех русских князей, помогал приводить в зависимость правителей княжеств вне пределов Северо-Восточной Руси, но при непосредственном присоединении тех или иных территорий в роли основания не выступал (в отличие от статуса великого князя владимирского в пределах Северо-Восточной Руси, дававшего в XIII–XIV вв. право на выморочные удельные княжества). Московские князья присоединили ряд территорий еще до того, как стали великими владимирскими. В период, когда они уже являлись таковыми, но Владимирское великое княжество еще не слилось с Московским (т. е. до 80-х гг. XIV в.), присоединения на западе и юге («отменных мест рязанских», Ржевы, Калуги) осуществлялись в состав собственно Московского, а не великого Владимирского княжества (в противоположность «примыслам» на территории Северо-Восточной Руси).

На протяжении всего рассмотренного периода способы «примыслов» были разнообразны. Если разделить его на два равновеликих (по девять десятилетий) хронологических отрезка — до Дмитрия Донского включительно и после, — то окажется, что в первом применялись 7 способов из 9 (кроме приобретения цельного княжества по ярлыку в непосредственное владение и получения ярлыка на княжество с превращением местных князей в служебных), во второй — 5 (обмен, присоединение по ярлыку всего княжества, получение ярлыка с превращением местных князей в служебных, захват у Орды, купля). Дмитрий Донской и Василий I «лидируют» не только по масштабам присоединений, но и по разнообразию их способов — соответственно, 5 и 4. С Дмитрием связано появление таких механизмов, как прямой захват у Литвы и Орды и купля, с Василием — получение ярлыка на княжество по договоренности с местными князьями, превращавшимися в «служебных». При Василии II и Иване III «примыслы» вне пределов Северо-Восточной Руси происходят менее активно и без участия Орды. Освобождение от ордынской зависимости в 70-е гг. XV в. дало толчок к новому движению на юг и запад, получившему развитие в последующие десятилетия (см. ниже таблицу на с. 298–299).

За 200 лет, прошедших со времени образования Московского княжества (70-е гг. XIII в.) до ликвидации его зависимости от Орды (70-е гг. XV в.), московские границы на западе, юге и юго-востоке отодвинулись на расстояние, варьирующее на разных участках в пределах от 60 до 300 км.

«Примыслы» владений за пределами «своей» «земли» (т. е. управлявшегося князьями одной из выделившихся в XII в. ветвей рода Рюриковичей крупного политического образования, каковыми были Суздальская земля — Северо-Восточная Русь, Смоленская, Рязанская, Муромская земли[1144]) не были чертой исключительно московской политики. Правда, из княжеств Северо-Восточной Руси аналогичное явление фиксируется лишь для Тверского княжества, к тому же только в виде двукратного кратковременного присоединения Ржевы. Но это объясняется тем, что, не считая границ с Новгородской землей, входившей в систему великого княжения владимирского, границы с «чужими» землями в Северо-Восточной Руси имелись только у Тверского княжества (со Смоленской землей) и у Нижегородского — с Муромской и с Ордой. Географическое положение Московского княжества в этом отношении было уникальным, так как больше половины его периметра в конце XIII в. приходилось на рубежи со Смоленской, Черниговской и Рязанской землями.

В то же время у соседних земель — Смоленской и Рязанской — «примыслы» интересующего нас рода известны. К смоленским князьям отошло в конце XIII в. (видимо, по воле Орды) и удерживалось ими до конца 50-х гг. XIV в. Брянское княжество[1145]; рязанские князья завладели во второй половине XIII или начале XIV в. принадлежавшими верховским князьям черниговского дома землями по Протве и Луже, отвоевывали у Москвы Лопасню, на время отбирали Тулу, захватывали у Орды «места татарские и мордовские». Отличие московских «примыслов» вне Северо-Восточной Руси от смоленских и рязанских приобретений было в их несравненно большей результативности. Успех Смоленского княжества остался эпизодом на фоне его ослабления. В течение конца XIII–XIV вв. смоленские князья потеряли Можайск, северные территории своей земли (включая Ржеву), Медынь, тот же Брянск. У рязанских князей потери также превысили приобретения: в XIV в. была утрачена Коломна, все другие владения на левом берегу Оки, в середине XV в. — обширные территории на правобережье. Москва тоже знала потери — Лопасня, не раз — Ржева, «места татарские и мордовские», Тула, Козельск. Но, во-первых, это были потери не исконно московских земель (как происходило в большинстве случаев со Смоленским и Рязанским княжествами), а именно «примыслов» — порой их не удавалось удержать. Во-вторых, утраты были все же эпизодами на фоне планомерного развития успехов в продвижении московских границ на запад, юг и юго-восток. В-третьих, все утраченные владения (кроме Козельска) удавалось раньше или позже в пределах рассматриваемого периода вернуть. Успехи в «примыслах» за рубежами Северо-Восточной Руси шли бок о бок с борьбой за Великое княжение Владимирское, за верховенство среди северо-восточных княжеств, а со второй половины XIV в. — и на всей Руси.

Таблица 1. Хронология и механизмы «примыслов»