«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

«Смерд и холоп»? Об одной загадке Русской Правды[254]

В Краткой редакции Русской Правды, в той ее части, которая относится к установлениям сыновей Ярослава Владимировича, т. е. датируется третьей четвертью XI в. (т. н. «Правда Ярославичей»), содержатся статьи, посвященные штрафам за убийство зависимых людей князя:

А въ сельскомъ старостѣ княжи и в pa[та]инѣмъ 12 гривнѣ. А в рядовници княжѣ 5 гривенъ. А въ смердѣ и въ хо[ло]пѣ 5 гривенъ. Аще роба кормилица любо кормиличиць 12[255].

Сходный текст читается в Пространной редакции:

А в сельскомъ тивунѣ княжѣ или в ратаинѣмъ, то 12 гри(венъ). А за рядовича 5 гри(венъ). Тако же и за боярескъ. О ремественикѣ и о ремественицѣ. А за ремественика и за ремественицю, то 12 гри(венъ). А за смерди и холопъ 5 гри(венъ). А за робу 6 гри(венъ). А за кормилця 12.Такоже и за корми[ли]цю, хотя си будеть холопъ, хотя си роба[256].

Если в Пространной редакции «смердии» выглядит определением к слову «холоп», то в Краткой в одной статье (ее принято выделять как ст. 26) фигурируют два существительных — «смерд» и «холоп»[257], причем жизнь и того, и другого оценивается одинаково — в 5 гривен (минимальный штраф, в 8 раз меньше, чем за убийство рядового свободного человека). Приравнивание смерда к холопу в ст. 26 серьезно повлияло на изучение проблемы смердов, поскольку оно противоречит прочим данным о них, в том числе содержащимся в других статьях Русской Правды, по которым смерды холопам явно не равны.

Согласно ст. 45–46 Пространной редакции, посвященным краже домашних животных, смерды, в отличие от холопов, платят князю «продажу» — судебный штраф, т. е. являются правоспособными: «то ти уроци смердомъ, оже платять князю продажю. Аже буд(у)ть холопи татье, судъ княжь. Аже буд(у)ть холопи татие любо княжи, любо боярьстии, любо чернечь, их же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду»[258]. Собственно говоря, этого достаточно: жизнь человека, платящего за свои правонарушения продажу, не могла охраняться штрафом в 5 гривен, хотя бы потому, что продажа по некоторым преступлениям (побоям и посягательствам на некоторые виды чужой собственности) бывала равной 12 гривнам[259]. Ст. 33 Краткой редакции устанавливала штраф за «муку» смерда «без княжа слова» в 3 гривны. Высшие должностные лица княжеской администрации, огнищане и тиуны, охранялись в аналогичной ситуации 12-гривенным штрафом[260]. Вира за убийство огнищанина и тиуна — 80 гривен[261], следовательно, штраф за «муку» составлял для них 15 % платы за убийство, а у смерда, если исходить из того, что его жизнь оценивается в 5 гривен, 60 %. Эти данные вкупе с летописными сведениями, из которых видно, что смерды имели свое земледельческое хозяйство[262] (которое, согласно ст. 90 Пространной редакции Русской Правды, переходило к их сыновьям в случае наличия таковых[263]), вызвали к жизни точку зрения, что были две категории смердов: лично свободные и зависимые от крупных землевладельцев; соответственно, предполагалось, что 5-гривенный, как у холопа, штраф за убийство относится именно и только ко вторым[264]. Но в этом случае придется признать: в Русской Правде никак не оговорено, что в ст. 26, с одной стороны, и других статьях, упоминающих смердов (о «муке», о «продаже», о наследовании имущества), речь идет о разных с правовой точки зрения категориях.

Между тем, это не единственное противоречие, порождаемое традиционным прочтением ст. 26. Упоминание в ней холопов как единой категории оказывается неточным: ведь холопы фигурируют и в соседних статьях. Оставим пока за скобками «рядовича», но старосты, охраняемые 12-гривенным штрафом, несомненно, по статусу были холопами. Несвободными людьми являлись и кормилица с ее сыном — «кормиличичем» (об этом сказано прямо: «аще роба кормилица любо кормиличичь»). Между тем, ст. 26 утверждает, что за холопа платится 5 гривен, — без всяких, получается, оговорок, т. е., по прямому смыслу, за любого холопа.

Противоречие имеется и в другом. Платы за смерда и за холопа упоминаются вместе, между тем как в других случаях в Краткой редакции штрафы за убийство каждой категории населения называются отдельно. Так, огнищанин, тиун, подъездной — управители, чьи функции были схожи и размер штрафа одинаков (80 гривен), но для каждого сумма виры названа отдельно[265]. Непосредственно перед смердом и холопом упоминается рядович, с тем же штрафом в 5 гривен, но и для него этот штраф упомянут отдельно, а для смерда и холопа почему-то вместе. В одной статье даются только штрафы за старост и кормилиц с «кормиличичами», но это особые случаи: в первом перед нами одно существительное (староста) с двумя определениями, во втором — однокоренные слова, обозначающие к тому же мать и сына. При этом в статье о кормилице и кормиличиче эти две категории соединены не союзом и (как смерд и холоп в ст. 26), а союзом любо (или). Аналогично в ст. 1 Краткой редакции, где идет перечисление категорий населения, охраняемых 40-гривенной вирой, между их названиями стоит союз любо, а не и: «аще боудеть роусинъ, любо гридинъ, любо коупчина, любо ябетникъ, любо мечникъ, аще изъгои боудеть, любо словенинъ, то 40 гривенъ положите за нь»[266]. Союз и, таким образом, наличествует только в статье о старосте, где он соединяет не существительные (как в ст. 26), а прилагательные.

Суммируя изложенные наблюдения, можно сказать, что, исходя из особенностей построения статей Краткой редакции, в ст. 26 должны быть упомянуты не две разные категории населения, а одна. Но как же быть с союзом и, традиционно воспринимаемым как соединительный, да к тому же еще и с наличием после него предлога е?

Противоречие здесь исчезает при признании, что в данном случае и — не соединительный союз, а уточняющая частица. Данное значение и, не зафиксированное в словарях, в древнерусских текстах присутствует довольно часто, на что было обращено внимание в конце прошлого столетия[267]. Среди примеров, приведенных по этому поводу А. А. Зализняком, имеется случай, когда после и стоит предлог в: «и сьтояше вь прабошняхъ вь черевьихъ и вь протоптаныхъ»[268]. Можно привести и пример, где присутствуют два существительных, а после и помещен предлог: «А князю великому Дмитрию Московскому бышеть розмирие съ татары и съ Мамаемъ»[269]. Смысл в том, что «татары» в 1370-е гг. не все подчинялись Мамаю, и необходимо было уточнить, с какими из них произошло «розмирие»: с теми, над которыми главенствовал Мамай. Значит, вполне возможна конструкция, в которой второе существительное, стоящее после союза и и предлога, поясняет, уточняет первое.

Обращает на себя внимание в этой связи формулировка ст. 24 Краткой редакции Русской Правды — о старостах: «А въ сельскомъ старостѣ княжи и в ра[та]инѣмъ 12 гривнѣ». Она аналогична построению ст. 26 («А въ смердѣ и въ хо[ло]пѣ 5 гривенъ»). Обычно предполагается, что речь идет о двух категориях должностных лиц, но некоторые комментаторы исходили из того, что имеется в виду одно лицо с двумя определениями[270] (тем самым фактически признавая, что и здесь имеет уточняющее значение). Так, А. А. Зимин давал перевод: «А за убийство (княжеского) старосты, ведавшего селами или пашнями, (платить) 12 гривен»[271]. Возможно, и здесь после и стоит не указание на другую категорию, а уточнение (в данном случае в виде прилагательного): «А в сельском старосте княжеском, который ратайный, 12 гривен». В этом случае перед нами пример употребления «уточняющего и» в непосредственном соседстве со ст. 26.

Можно, таким образом, полагать, что в ст. 26 речь идет не о всех смердах и всех холопах, а только о смердах, но не всяких, а таких, которые по статусу своему являлись холопами: «А в смерде, который холоп, 5 гривен». Увязывается ли такая трактовка с содержанием соседних статей Краткой редакции Русской Правды?

После статей, посвященных охране жизни высших чинов княжеской администрации — огнищан и тиунов, следует группа статей, в которых упоминаемые лица имеют, судя по невысоким (в сравнении с вирой за рядового свободного человека — 40 гривен) штрафам за их убийство, низкий статус. Сначала упоминается «староста сельский и ратайный» с 12-гривенным штрафом, затем рядович (точнее — «рядовник», форма «рядович» читается в Пространной редакции) с 5-гривенным, далее идет интересующая нас ст. 26. Очевидно, что понять ее место в окружающем контексте невозможно без определения, кто такой рядович / рядовник.

Сложность в том, что кроме ст. 25 Краткой редакции этот термин встречается в домонгольский период[272] только в аналогичной статье Пространной редакции (ст. 15, см. ее текст в начале настоящей работы) и в «Слове Даниила Заточника» (памятнике конца XII в.), где сказано: «Не имѣи собѣ двора близъ царева двора и не дьржи села близъ княжа села: тивунъ бо его аки огнь трепетицею накладенъ, и рядовичи его аки искры. Аще от огня устережешися, но от искоръ не можеши устречися и сождениа портъ»[273].

Большинство исследователей выводило термин «рядович» от слова «ряд» в значении «договор» и полагало, что так именовался человек, работающий на господина по договору[274]. Однако, согласно ст. 110 Пространной редакции Русской Правды, заключивший договор при поступлении на ту или иную службу холопом не становился[275]. Следовательно, за такого человека должна была платиться обычная вира в 40 гривен, и снижение стоимости его жизни в 8 раз представляется абсолютно невозможным. К тому же при такой трактовке странно выглядит известие «Слова Даниила Заточника». В нем упоминается тиун-управитель и служители при нем. Если рядовичи — работающие по договору, то почему именно и только их надо бояться? Ведь в подчинении тиуна наверняка были и слуги-холопы; они что, отличались кротостью?

Когда-то В. И. Сергеевич высказал предположение, что рядович Русской Правды — это рядовой холоп (правда, тут же, в соответствии с господствующим мнением, он написал, что «рядович — всякий по ряду (договору) у кого-либо живущий»)[276]. Эта догадка не получила поддержки, и все последующие авторы почему-то были уверены, что «рядович» происходит от «ряд» именно в значении «договор». Между тем, слово рядъ в древнерусском языке имело много значений[277]. Одно из них — группа лиц, занимающих одинаковое положение[278]. От рядъ в этом значении происходит очень близкое к рядовникъ / рядовичъ слово рядъникъ, обозначавшее человека рядового в том или ином сообществе[279]. И в интересующем нас контексте речь идет о рядовом, обычном холопе. Сначала указывается штраф за нерядовых холопов, занимавших пост старосты, затем за обычного холопа — «рядовника», потом за смерда, являвшегося по статусу холопом, наконец, за кормилицу и ее сына — тоже не простых холопов. В «Слове» же Даниила Заточника «рядовичами» названы рядовые (в отличие от тиуна) княжеские служители, независимо от их статуса (холопы или свободные).

Ст. 27 (о кормилице и кормиличиче) в иной грамматической форме оговаривает то же, что и ст. 26 — статус тех представителей указываемой категории, которые являлись несвободными: «Аще роба кормилица любо кормиличичь 12». Подразумевается, что кормилица и, соответственно, ее сын могут быть и свободными людьми, но статья имеет в виду тех из них, кто являются холопами. Аналогично в ст. 26 речь идет не обо всех смердах, а о тех, которые холопы по правовому статусу.

По поводу того, кто такие смерды, в историографии высказано много точек зрения[280]. Но и те авторы, кто полагал, что так именовалась основная масса земледельцев, и те, кто видел в смердах особую категорию населения, не сомневались, что главным занятием смердов было земледелие. Действительно, имеющиеся данные в летописях и актах XII и последующих веков говорят о земледельческом хозяйстве смердов[281]. Следовательно, как бы ни трактовать, узко или широко, сущность данной группы населения, это непринципиально для анализа ст. 26. В ней имеется в виду смерд-земледелец, который записался в холопы. Он продолжал вести свое хозяйство, но по правовому статусу стал несвободным. Закон оговаривает, что за жизнь такого смерда-холопа полагается та же плата, что и за рядового, обычного (не сидящего на земле) холопа — «рядовника».

При такой трактовке исчезают противоречия с другими упоминаниями смердов в Русской Правде. Те, кого нельзя мучить «без княжа слова», кто платит продажу, чьи сыновья наследуют имущество, — это смерды, не являющиеся холопами[282], а в ст. 26 говорится о смердах, которые имеют статус холопов (и это прямо оговорено, спутать их со смердами из других статей современники не могли). В словах ст. 45 Пространной редакции «оже платят князю продажу» «оже» может быть в значении «если»[283], т. е. подразумевается, что были смерды, которые продажу не платили, так как являлись холопами. Ведь речь в этой статье идет о краже скота, за которую могли быть ответственны люди любого статуса, но оговорка делается только о смердах и далее (ст. 46) о холопах. Смысл этой оговорки, скорее всего, в том, что, в отличие от других категорий населения, к смердам эти «уроки» относятся только в случае, если они платят продажу, т. е. являются свободными людьми. Далее говорится, что за холопов, которых «князь продажею не казнить», платит господин. В это понятие включается и смерд-холоп — субъект ст. 26.

Чтение Пространной редакции «смердии холопъ», возможно, говорит о том, что ко времени ее составления смерды, являвшиеся холопами, стали восприниматься как в первую очередь холопы, а определение «смерд» превратилось в данном случае в прилагательное, призванное подчеркнуть, что это те холопы, которые имеют свое хозяйство и занимаются земледелием. В период составления Правды Ярославичей субъект ст. 26 воспринимался как смерд, ставший холопом, а в эпоху, когда появилась Пространная редакция (вероятнее всего, начало XII в.), — уже как холоп, сходный со смердом по своей хозяйственной деятельности[284].