«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

Святослав Игоревич и Оттон I: речи перед битвой[148]

В древнерусском Начальном летописании под 971 г., в рассказе о балканской войне Святослава Игоревича, приводятся две речи князя. Первая, краткая, звучит в ходе неудачно вначале складывавшегося сражения с болгарами: «Уже нам здѣ пасти; потягнемъ мужескы, о братье и дружино!»[149] Вторую Святослав произносит перед битвой с превосходящими силами византийцев: «Видівъши же Русь, убояшася зѣло множества вои; и рече имъ Святославъ: "уже намъ нѣкамо ся дѣти, волею и неволею стати противу; да не посрамимъ землѣ Рускыя, поляжемъ костью ту (вар.: поляжемъ костьми), мертвии бо срама не имут; аще ли побѣгнемъ, то срамъ имамъ, и не имамъ убѣжати, нъ станемъ крепко, азъ же предъ вами пойду; аще моя глава ляжетъ, то промыслите о собѣ". Ирѣша воини: "гдѣ, княже, глава твоя, ту и главы наша сложимъ"»[150].

Рассказ о балканских войнах Святослава в летописи носит легендарный характер. Из сочинения современника событий византийского хрониста Льва Диакона ясно, что военные действия разворачивались совершенно иначе[151]. Но как раз речи Святослава имеют в повествовании Льва Диакона аналогию. Русский князь, будучи осажден императором Иоанном Цимисхием в Доростоле на Дунае, произносит речь на военном совете перед последней битвой у стен города.

«Погибла слава, которая шествовала вслед за войском россов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством (которое завещали) нам предки, вспомним о том, что мощь россов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; (мы должны) либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, (достойные) доблестных мужей»[152] (οἴχεται τὸ κλέος, ἔφη, ὃ τῇ Ῥωσικῆ πανοπλία συνείπετο, τὰ πρόσοικα κατα-στρεφομένῃ ἔθνη άπονητὶ, καὶ χώρας ὅλας ἀνδραποδιζоμένη ἀναιμωτὶ, εἰνῦν ἀκλεῶς Ῥωμαίους ὑπείξομεν ἀλλὰγὰρ, τὴν ἐκ προγόνων ἀνειληφότες ἀρετὴν, ἀναλογισάμενοί τε, ὡς ἀκαταγώνιστος ἡ Ῥωσικὴ μέχρι καὶ τήμερоν καθέστηκεν ἀλκὴ, έκθύμως ύπὲρ τῆς σφῶν σωτηρίας διαγωνισώμεθα. οὐδε γὰρ ἔθιμον ἡμῖν θεύγουσιν ἐς τὴν πατρίδα φοιτᾷν, ἀλλη ἢνικῶντας ζῆν, ἢ εὐκλεῶς τελευτᾷν, ἔργα ἐπιδεδειγμένους γενναίων ἀνδρῶν)[153].

Сходное изложение речи Святослава приводит византийский хронист конца XI — начала XII в. Иоанн Скилица (использовавший общий с Львом Диаконом источник[154]), только в более кратком варианте и не прибегая к прямой речи: «Свендослав же убедил их решиться на еще одну битву с ромеями и — либо, отлично сражаясь, победить врага, либо, будучи побежденными, предпочесть постыдной и позорной жизни славную и блаженную смерть. Ибо как возможно было бы им существовать, найдя спасение в бегстве, если их легко станут презирать соседние народы, которым они прежде внушали страх?»[155] (ὁ Σφενδοσθλάβος παρῄνει μᾶλλον ἔτιἅπαξ πολεμῆσαι Ῥωμαίοις, καὶ ἤ καλῶς ἀγωνισαμένους ἐπικρατεῖς τῶν ἐναντίων γενέσθαι ή ήττηθέντας αἰσχίστης ζωῆς καί ἐπονειδίστου εὐκλεᾶ καὶ μακάριv προτιμήσασθαι θάνατον, ἀβίωτον γὰρ ἔσται αὐτοῖς δρασμῷ τὴν σωτηρίαν πορισαμένοις, εἴπερ μέλλοιεν εὐκαταφρόνητοι ἔσεσθαι τοῖςγειτоνοῦσιν ἔθνεσιν, ἅ τὸ πρόσθεν αὐτοὺς σφοδρῶς ἐδεδίεσαν)[156].

Текстуальное сходство речи, приведенной Львом Диаконом и пересказанной Скилицей, с теми, что записаны в летописи, отмечалось не раз[157]. Действительно, сопоставление не оставляет возможности допустить случайное совпадение.

1. Потягнемъ мужескы — проникнемся мужеством (ἀνειληφότες ἀρετὴν) — совпадение дословное[158].

2. да не посрамимъ землѣ Рускыя — легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны… мощь россов до сих пор была несокрушимой (τὰ πρόσοικα καταστρεφομένη ἔθνη ἀπονητὶ, καὶ χώρας ὃλας ἀνδραποδιζμένη ἀναιμωτὶ… ὡς ἀκαταγώνιστος ἡ Ῥωσικὴ μέχρι καὶ τήμερον καθέστηκεν ἀλκὴ) — присутствует общий мотив славы Руси (у Льва Диакона в развернутом виде, в летописи — в лаконичной форме).

3. ляжемъ костью ту, мертвии бо срама не имут — умереть со славой (εὐκλεῶς τελευτᾷν) — один и тот же смысл.

4. Аще ли побѣгнемъ, то срамъ имамъ — Погибла слава… если мы теперь позорно отступим перед ромеями (οἴχεταιὸτό κλέος… εἰνῦν ἀκλεῶς Ῥωμαίοις ὑπείζομεν) — совпадение дословное.

5. Не имамъ убежати — Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством (οὐδε γὰρ ἔθιμον ἡμῖν θεύγουσιν ἐς τὴν πατρίδα φοιτᾷν) — совпадение дословное.

6. станемъ крепко — будем ожесточенно сражаться за свою жизнь (ἐκθύμως ὑπὲρ τῆς σφῶν σωτηρίας διαγωνισώμεθα) — совпадение практически дословное.

Совпадают, таким образом, шесть мотивов, при этом в четырех встречается дословное совпадение. Объяснить такое сходство можно либо текстуальным заимствованием, либо тем, что имела место реальная речь Святослава, которая получила значительную известность, передавалась изустно и в русской, и в византийской средах, в результате чего дошла и до летописца, записавшего ее (в виде двух речей[159]) в конце X или начале XI вв., и до греческого хрониста. Византийских сочинений, посвященных балканской войне Святослава, русские летописцы не знали. Выдвигалось (хотя и не получило значительной поддержки) предположение, что летописный рассказ об этой кампании мог опираться на какую-то болгарскую хронику, передающую византийскую версию событий (возможно, принадлежащую общему источнику Льва Диакона и Скилицы)[160].

Но до сих пор не обращалось внимания, что речи Святослава в летописи и у Льва Диакона — Скилицы имеют сходство, и весьма близкое, с еще одной речью, произнесенной 16 годами ранее другим правителем, современником Святослава. Это речь германского короля Оттона I, сказанная в 955 г. перед решающей битвой с венграми на р. Лех, положившей конец венгерской экспансии в Центральной Европе. Самая ранняя запись этой речи — в «Деяниях саксов» Видукинда Корвейского, современника событий.

«Нам необходимо запастись мужеством в столь тяжелом испытании, мои воины; это видно и вам самим, ибо вы имеете дело с противником, стоящим не [где-то] вдали от вас, а [непосредственно] перед вами. До сих пор с помощью ваших неутомимых рук и вашего славного непобедимого оружия я одерживал победы везде за пределами моей страны и державы, так неужели же мне теперь в своей земле, своем королевстве, надо показать [врагам] спину? Знаю, что противник превосходит нас числом, но не доблестью и не оружием; как нам известно, значительная часть [вражеского войска] совершенно лишена всякого оружия и, что служит нам величайшим утешением, лишена Божьей помощи. Им служит оплотом лишь собственная дерзость, нам же — надежда на Бога и Его покровительство. Позорно было бы, если бы мы, ныне повелители почти всей Европы, сдались врагам. Уж лучше, если близок конец, мои воины, со славой умрем, чем, поддавшись врагу, будем в рабстве влачить нашу жизнь или, подобно несчастным животным, окончим ее на виселице. Я бы сказал больше, мои воины, если бы я знал, что с помощью слов можно увеличить доблесть и смелость в ваших душах. Лучше уж начнем беседу [с врагом] с помощью меча, чем с помощью языка». Сказав это, он поднял щит и священное копье и первым направил коня на врага, выполняя обязанность и храбрейшего воина, и выдающегося полководца[161] («Opus esse nobis bonorum animorum in hac tanta necessitate, milites mei, vos ipsi videtis, qui hostem non longe, sed coram positum tolerates. Hactenus enim inpigris manibus vestris ac armis semper invictis gloriose usus extra solum et imperium meum ubique vici, et nunc in terra meo et regno meo terga vertam? Superamur, scio, multitudine, sed non virtute, sed non armis. Maxima enim ex parte nudos illos armis omnibus penitus cognovimus et, quod maximi est nobis solatii, auxilio Dei. Illis est sola pro muro audatia, nobis spes et protectio divina. Pudeat iam nunc dominos реnе totius Europae inimicis manus dare. Melius bello, si finis adiacet, milites mei, gloriose moriamur, quam subiecti hostibus vitam serviliter ducamus aut certe more malarum bestiarum strangulo deficiamus. Plura loquerer, milites mei, si nossem verbis virtutem vel audatiam animis vestris augeri. Modo melius gladiis quam linguis colloquium incipiamus». Et his dictis, arrepto clipeo ac sacra lancea, ipse primus equum in hostes vertit, fortissimi militis ac optimi imperatoris officium gerens)[162].

Между летописными речами Святослава и речью Оттона I обнаруживаются следующие параллели:

1. Уже нам здѣ пасти — если близок конец (si finis adiacet) — один и тот же смысл.

2. Потягнемъ мужескы, о братье и дружино — Нам необходимо запастись мужеством в столь тяжелом испытании, мои воины (Opus esse nobis bonorum animorum in hac tanta necessitate, milites mei) — совпадение дословное[163].

3. Уже намъ нѣкамо ся дѣти, волею и неволею стати противу — вы имеете дело с противником, стоящим не [где-то] вдали от вас, а [непосредственно] перед вами (hostem non longe, sed coram positum tolerates) — один и тот же смысл, констатация неизбежности битвы.

4. да не посрамимъ землѣ Рускыя — До сих пор с помощью ваших неутомимых рук и вашего славного непобедимого оружия я одерживал победы везде за пределами моей страны и державы, так неужели же мне теперь в своей земле, своем королевстве, надо показать [врагам] спину? (Hactenus enim inpigris minibus vestris ac armis simper invictis gloriose usus extra solum et imperium meum ubique vici, et nunc in terra meo et regno meo terga vertam?) — сходно упоминание своей земли[164].

5. ляжемъ костью ту, мертвии бо срама не имут — со славой умрем (gloriose moriamur) — один и тот же смысл.

6. Аще ли побѣгнемъ, то срамъ имамъ — надо показать [врагам] спину?… Позорно было бы, если бы мы… сдались врагам (terga vertam?… Pudeat iam… inimicis manus dare) — близко по смыслу и включает дословное совпадение[165].

7. азъ же предъ вами поиду — он поднял щит и священное копье и первым направил коня на врага (arrepto clipeo ас sacra lancea, ipse primus equum in hostes vertit) — один и тот же мотив: правитель первым идет в бой; в летописи он включен в речь, у Видукинда описан как действие короля.

Совпадает также мотив численного превосходства противника: у Видукинда он звучит в речи Оттона I (Superamur, scio, multitudine), в летописи об этом сказано до речи Святослава: против 10 тысяч его воинов греки выставили 100 тысяч, и «видѣвъши же Русь, убояшася зѣло множества вои»[166].

Не менее значительно сходство со словами Оттона I речи Святослава в изложении Льва Диакона.

1. Погибла слава, которая шествовала вслед за войском россов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями (οἴχεται τὸ κλέος… ὃ τῄ Ῥωσικῆ πανοπλία συνείπετο, τὰ πρόσοικα καταστρεφομένῃ ἔθνη ἀπονητὶ καὶ χώρας ὅλας ανδραποδιζόμενη ἀναιμωτὶ, εἰ νῦν ἀκλεῶς Ῥωμαίοις ὑπείξομεν) — До сих пор с помощью ваших неутомимых рук и вашего славного непобедимого оружия я одерживал победы везде за пределами моей страны и державы, так неужели же мне теперь в своей земле, своем королевстве, надо показать [врагам] спину?… Позорно было бы, если бы мы… сдались врагам (Hactenus enim inpigris minibus vestries ас armis simper invictis gloriose usus extra solum et imperium meum ubique vici, et nunc in terra meo et regno meo terga vertam?… Pudeat iam… inimicis manus dare) — совпадение местами дословное.

2. проникнемся мужеством (ἀνειληφότες ἀρετὴν) — Нам необходимо запастись мужеством в столь тяжелом испытании (Opus esse nobis bonorum animorum in hac tanta necessitate) — дословное совпадение.

3. легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны… мощь россов до сих пор была несокрушимой (τὰ πρόσοικα καταστρεφομένῃ ἔθνη ἀπονητὶ, καὶ χώρας ὅλας ἀνδραποδιζоμένη ἀναιμωτὶ… ὡς ἀκαταγώνιστος ὡς Ρωσική μέχρι καί τημερον καθέστηκεν αλκή) — мы, ныне повелители почти всей Европы (nunc dominos репе totius Europae) — один и тот же мотив прежних побед и славы.

4. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством (οὐδε γὰρ ἔθιμον ἡμῖν θεύγουσιν ἐς τὴν πατρίδα φοιτᾷν) — надо показать [врагам] спину? (terga vertam?) — один и тот же смысл.

5. (мы должны) либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой (ἀλλ ἢ νικῶντας ζῆν, ἥ εὐκλεῶς τελευτᾷν) — со славой умрем (gloriose moriamur) — совпадение дословное.

Сходство речи Оттона I с речами Святослава в русском и греческом изложении, таким образом, не меньшее, чем между речами русского князя по летописи и Льву Диакону. Случайность совпадений поэтому исключена. Даже если допустить, что фразы о необходимости проявить мужество, позорности бегства и готовности умереть со славой — некие топосы, которые могли появиться независимо, остается близкое сходство мотивов 1 и 3 между летописью и Видукиндом и 1 и 3 между Львом Диаконом и Видукиндом. Впрочем, на самом деле, других сопоставимых (с дословными совпадениями) аналогий и для названных выше, на первый взгляд, напрашивающихся в речи перед битвой мотивов не обнаруживается. Так, признано, что речь Оттона I в изложении Видукинда испытала влияние античного источника — речи Катилины (по Саллюстию[167]). Однако при этом в речи Катилины мотив необходимости сражаться мужественно хотя и присутствует, но текстуальное сходство меньше, чем между речами Оттона I и Святослава; о пагубности бегства говорится, но без указания на постыдность этого поступка, а мотив гибели со славой не звучит вовсе[168]; т. е. даже во фрагменте, текстуально, несомненно, связанном с изложением речи Оттона Видукиндом, сходство с ней слабее, чем между речью Оттона и речами Святослава в русском и греческом изложении.

Фактически не вошли в речи Святослава только мотивы, неуместные в обстановке русско-византийской войны, — о плохом вооружении противника и отсутствии у него Божьей помощи, а также заимствованный Видукиндом из речи Катилины отрывок о бесполезности слов при отсутствии храбрости. По сути дела, речь Оттона и речи Святослава в летописи и у Льва Диакона (и Скилицы) — три варианта одной и той же речи, с поправкой на различие языков и исторических ситуаций. При этом некоторые мотивы присутствуют во всех трех вариантах, некоторые же — только в русском и греческом, русском и латинском или греческом и латинском (см. таблицу).

Таблица 1. Жирным шрифтом выделены места, текстуально близкие во всех трех вариантах речи, курсивом — только в русском и греческом, подчеркнутые — только в русском и латинском, жирным курсивом — только в греческом и латинском.

Версия о болгарском источнике-посреднике между византийским изложением событий и летописью, следовательно, должна отпасть: она, во-первых, требует допущения знакомства составителя общего источника Льва Диакона — Скилицы с речью Оттона; во-вторых, никаким допущением не объяснить, как возникло большее сходство с нею некоторых мест летописных речей в сравнении с изложением Льва Диакона и Скилицы (параллели 1, 2 и 3 между летописью и Видукиндом)[169]. Следовательно, единственной версией появления связи между речами Оттона I и Святослава может быть предположение, что реальная речь русского князя, отразившаяся независимо в летописи и у Льва Диакона — Скилицы, подражала речи Оттона I.

Благодаря, прежде всего, трудам А. В. Назаренко, ныне не вызывает сомнений, что между Русью и Германией связи во второй половине X столетия не просто существовали, но были достаточно постоянными[170]. В 959 г. мать Святослава и правительница Руси Ольга отправила посольство к Оттону I с просьбой прислать на Русь епископа. Результатом стал приезд в Киев в 961 г. епископа Адальберта, имевшего опыт миссионерской деятельности у западных славян. Итог миссии оказался неудачен (исследователи полагают, что сыграла свою роль позиция Святослава, сохранявшего, по летописному свидетельству, верность язычеству), но Адальберт пребывал некоторое время на Руси[171]. Разумеется, он и его спутники общались, в первую очередь, с правящим семейством — Ольгой и Святославом. Имея целью вовлечение Руси в лоно Римской церкви, они должны были говорить о могуществе своего государя, коль скоро успех миссии сулил Руси союз с ним. Самой же славной (и совсем недавней) победой Оттона I был разгром, учиненный им хорошо знакомым Руси венграм. Возможно, содержание речи Оттона I, произнесенной перед этим сражением, стало известно Святославу еще тогда[172]. Позже, в конце 960-х гг., имели место дипломатические контакты между Русью и Германией, приведшие к военно-политическому союзу двух государств, направленному против Византии[173]; информация о знаменитой речи императора могла быть доведена до Святослава и во время этих переговоров[174].

С воздействием рассказа о победе Оттона I может быть сопоставлен еще один упоминаемый Львом Диаконом и остававшийся непонятным факт. Излагая речь Святослава византийским послам во время переговоров, происходивших в 970 г., хронист приводит такую угрозу: «Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию» (εἰδὀὐ βοὐλεσθαι Ῥωμαίους ταῦτα καταβαλεῖν, ἀλλὰ τῆς Εὐρώπης θᾶττον ἀφίστασθαι, ὡς μὴ προσηκούσης αύτοις, καὶ πρὸς τὴν Ασίαν μετασκευάζεσθαι)[175]. Такое суждение в устах русского князя выглядит, на первый взгляд, странно[176]. Но если у Льва Диакона точно передана речь князя на совете в Доростоле летом 971 г. (которую греки не могли слышать), то содержание переговоров с послами, которые обязаны были передавать императору точные сведения, тем более вряд ли могло быть вымышлено[177]. Между тем, сходство с этими словами Святослава можно усмотреть в речи Оттона: «Позорно было бы, если бы мы, ныне повелители почти всей Европы, сдались врагам» (Pudeat iam nunc dominos pene totius Europae inimicis manus dare). В обеих фразах присутствует один мотив — претензии на власть над Европой. Святослав, как и Оттон I, расширял владения в ее пределах, но только в Юго-Восточной Европе. Оттон I теснил в конце 960-х гг. Византию в Италии, а Святослав (вероятно, в союзе с ним[178]) — на Балканах.

Таким образом, можно полагать, что Святослав Игоревич — князь, не воспринявший проповедь христианства со стороны германского короля, — тем не менее, оказался впечатлен тем, что рассказывали его посланники в 960-х гг. о полководческих подвигах Оттона; это отразилось в речах русского князя — в первую очередь, в произнесенной перед сражением с византийцами в 971 г. под Доростолом, которая произвела сильное впечатление на современников и была донесена как русской, так и византийской традициями историописания[179].