«Морской чёрт» выходит на берег

Глава 5 ДАЧА БИСМАРКА

Но поездить по улицам города с таксистом Комлевым Дружинину не довелось. К 8 утра он заехал в таксопарк № 1, чтобы узнать адрес Комлева. У входа в диспетчерскую толпились шоферы. Сергей остановился. Прислушался к разговору: "Вчера вечером… ножом… за что? "

Когда он вошел в диспетчерскую, там были трое: мужчина лет 55 в кожаной водительской куртке, молодой парень и знакомый Сергею оперуполномоченный угрозыска Гусев.

— О, и комитет здесь! — подал руку Гусев. — Здравия желаю!

— Здравия желаю! — ответил Дружинин и спросил: — Судя по разговорам в коридоре, что-то случилось?

— Юрка замочили, — первым произнес молодой парень.

— Таксиста Комлева, вчера вечером, — поправил Гусев, тяжело вздохнул и недовольно глянул на опередившего его парня.

— Где?

— У своего дома, — пояснил Гусев и посмотрел на часы. — Извините, товарищ капитан, времени в обрез.

Я уже снял все нужные показания. Если есть желание, допросите еще раз. Но, скорее всего, это не по вашей части.

Дружинин отвел Гусева в сторону:

— Погоди, не убегай. Давай поподробнее: что случилось?

— Сидели втроем в пивбаре "Нептун". Все трое свои, с таксопарка. Ни с кем из присутствующих конфликтов не было. А часов в 11, когда стемнело, нашли: лежит Комлев за углом своего дома. Ножевое ранение в область сердца.

— Твое мнение?

— Комлев дважды привлекался за фарцовку. Но до суда не дошло, выкрутился. А недавно, по нашим оперативным данным, проиграл в карты крупную сумму.

— Думаешь, в этом суть?

— Скорее всего, так. Впрочем, следствие покажет.

Сергей окинул взглядом двух других присутствующих и тихо спросил:

— Кто эти люди?

— Молодой это Жуков Владимир, ближайший кореш Комлева, с ним находился в пивбаре. А пожилой…

Но тот, которого назвали пожилым, подошел и сам представился:

— Федотов Иван Павлович, парторг парка.

— А директор?

— На больничном.

Оперативник Гусев опять заторопился:

— Все, побежал. Если надо, звони, приезжай, — с этими словами он покинул диспетчерскую.

Сергей продолжал изучать присутствующих. Первым спросил молодого:

— Скажи, Владимир, а третьим кто был?

— Толян… механик наш Толя Вороненко.

— Где он сейчас?

— Машину чинит, директорскую.

— Иди и позови.

— Он уже давал показания оперу.

— Иди и позови! — строго повторил Сергей.

Когда они остались вдвоем с Федотовым, Дружинин предложил:

— Давайте, присядем, Иван Павлович, хоть мы и не перед дальней дорогой.

Федотов опустился на скрипящий стул, Дружинин расположился рядом.

— Первый вопрос, Иван Павлович, что вы можете сказать о Комлеве?

Похоже, Федотов не особо задумался; лишь на лбу его четче обозначились морщины:

— Начну с того, что молодежь у нас хорошая. Но…

— …в семье не без урода, — закончил за собеседника Сергей.

— …не без уродов, — поправил Федотов. — Эти Комля и Жук, так их зовут, портят нам все. Фарцуют направо и налево. Руководство хотело выгнать, но я, как парторг, вступился — парни без отцов росли.

— Фарцовка, говорите? Но у нас же в городе иностранцев нет.

— И что из этого? Наведываются то в соседние Вильнюс или Ригу, а то и подальше, аж до Питера. Да и моряков с торговых судов у нас хватает, всех не обыщешь.

— Ребята семейные?

— Если иметь в виду Комлева и Жукова, то нет. Зачем им жены? У них среди друзей красавиц хватает. Вот только каким боком к ним вчера присоединился Толя Вороненко, не пойму. На хорошем счету: жена, двое детей.

В это время дверь диспетчерской открылась, и на пороге появились Жуков и Вороненко. Анатолий Вороненко, несмотря на грязную спецовку и пахнущие смазкой руки, выглядел красивым брюнетом высокого роста.

— Садитесь, ребята. У нас будет разговор не для протокола, — сказал Дружинин и показал удостоверение. — Хоть вы уже сегодня и давали показания, должен вас еще раз допросить. Кое-что уточнить.

Федотов поднялся, хотел, было, выйти.

— Останьтесь, Иван Павлович, — удержал его Дружинин и подумал, что в присутствии парторга молодые парни врать будут меньше.

В это время в диспетчерскую заглянула молодая женщина:

— Скоро вы?

— Подожди, Татьяна, — недовольно ответил Федотов. — Минут через двадцать.

Сергей готов был забрать в Управление всех троих, чтобы капитально, под протокол, допросить, но чувствовал, что чего-то важного от них он вряд ли добьется. Но он ошибся.

— Итак, — начал он. — Вы пошли попить пивка. В честь чего?

— В честь окончания тяжелого трудового дня, — театрально произнес Жуков, но видя серьезный взгляд Дружинина, изменил тон. — Просто Юрок предложил посидеть и все. Что тут такого?

— По нашим данным, — сказал Дружинин. — Юрий Комлев имел солидный карточный долг. А тут повел пиво пить. Он что, разжился деньгами? Подкалымил?

— Что-то вроде этого…

Разговор Дружинин вел с Владимиром Жуковым — с Жуком. При этом Анатолий Вороненко сидел с угрюмым видом и молчал.

— Ну хорошо, — предложил Сергей. — Пришли, побаловались пивком. А дальше? Ничего подозрительного? Ни с кем конфликтов не было?

— Какие могут быть конфликты? В "Нептуне" вышибалой служит Боря Лыков, в прошлом чемпион области по боксу в тяжелом весе. Быстро мозги прочистит.

Сергей вспомнил: не так давно они с Геннадием Ляшенко посещали "Нептун", и нельзя было не заметить здоровенного детину, приглядывавшего за посетителями.

— Ясно. Ну а кроме вас Комлев ни с кем не общался?

— Ни с кем.

В это время заговорил Вороненко:

— Че ты, Жук, несешь? Общался он, недолго, но общался.

— С кем? — тотчас спросил Дружинин и по лицу Жука понял, что тот ему соврал.

— Ах да, вспомнил, — засуетился Жук. — Юрок среди сидящих неожиданно увидел одного знакомого фраера и подсел к нему на пару минут.

— Какие пару минут? — возмутился Вороненко. — Я успел за это время дойти до барной стойки, купить сигарет, выйти на улицу покурить и вернуться. В баре духота…

— А ты не разглядел человека, с которым разговаривал Комлев? — Сергей достал снимок Баркая-Гюрзы, сделанный с фоторобота. — Случаем, не этот?

— Нет, не он, — даже не разглядывая снимок, ответил Вороненко.

— Может, этот?

Снимок Хриплого, сделанный также с фоторобота на основе показаний Комлева, Вороненко признал:

— Вот этот подходит.

— Точно?

— Точно. У него еще голос такой хриплый, как простуженный.

"А вот это уже интересней", — преобразился Сергей и спросил:

— О чем они говорили? Слышал?

— Так, обрывками…

— И все-таки?

— Про какой-то янтарь… еще о деньгах шла речь… Юрка шумел, говорил, что за янтарь он не подписывался, за это надо доплатить.

— А почему вас это заинтересовало?

— Да потому что Комля задолжал мне "пятерик". Две недели назад занял, но не отдает. А деньжата у него, похоже, водятся.

Понимая, что пора бы и правду сказать, в разговор вмешался Жук:

— И я вспомнил. Юрка, увидев этого фраера, обрадованно воскликнул что-то вроде: "У меня есть возможность пополнить кошелек!"

Минуту Дружинин размышлял, потом сказал:

— Спасибо, ребята. Свободны. Но учтите, если возникнет необходимость, придется повторить показания.

— В третий раз? — ухмыльнулся Жук.

— Да хоть в десятый.

Как только они ушли, молчавший Федотов попросил:

— Разрешите-ка мне взглянуть на ваши снимки.

Снимок Хриплого он сразу отложил в сторону, а фото Гюрзы задержал в руках:

— Постойте… я, кажется, его помню. Да, точно! Не далее как в пятницу я возил его по городу и на Немецкие дачи, в частности на дачу Бисмарка. Там он долго пропадал, видимо, что-то искал.

— Каков он из себя? — всполошился Сергей.

— Гм… лет 45–50, выше среднего, седая шевелюра… что-то кавказское в нем проглядывает.

— Узнали бы при встрече?

— Конечно.

Дверь открылась, и уставший за день Сергей Дружинин переступил порог. Хозяйка квартиры, отступив на шаг, покачала головой:

— Десятый час… ну что же вы, Сережа, так поздно? Кто же ужинает после девяти вечера?

— Спасибо, Мария Васильевна, я не голоден, — запротестовал Сергей и готов был пройти дальше, но хозяйка квартиры преградила ему путь.

— Посмотрите мне в глаза, — почти скомандовала она и через пару секунд выдала заключение: — Я, как врач-психотерапевт с 30-летним стажем, твердо убеждена, что вы голодны.

Сергей театрально поднял руки вверх:

— Сдаюсь, Мария Васильевна. Проще обмануть детектор лжи, чем вас. Я действительно не прочь перекусить.

— Перекусить? Перекусывание — враг здорового питания! Проходите на кухню, вас ждут борщ, котлеты и компот.

Сергей снял обувь, надел домашние тапочки. В это время появился и хозяин квартиры Михаил Григорьевич.

— А я уже расставил фигуры, жду, — объявил он, имея в виду шахматы.

Сергей снимал комнату в квартире Вольских, поскольку ему, холостяку, отдельное жилье не полагалось. Михаил Григорьевич Вольский, в прошлом начальник Управления строительства и архитектуры города, был на пенсии, но в качестве консультанта регулярно появлялся на бывшей работе. Жена его Мария Васильевна, врач, тоже была на пенсии, но занималась в основном домашним хозяйством. Два года назад в автокатастрофе погиб их сын Юрий, поэтому к Сергею она относилась, как к родному, никогда не называла по имени-отчеству — только Сережа или даже Сереженька. Была еще у Вольских дочь Ирина, которая работала реставратором в Ленинграде и навещала родителей лишь в праздничные дни. К тому же, как Сергей случайно услышал от соседей, отношения у Ирины с отцом не сложились.

Большая трехкомнатная квартира, доставшаяся еще от немцев в уцелевшем доме, поначалу смущала Сергея. Он даже решил перебраться в общежитие. Но Мария Васильевна слезно воспрепятствовала этому, и Сергей остался. Вскоре привык, но возник тонкий момент. Понимая, что Мария Васильевна регулярно, несмотря на протесты, его подкармливает, он стал при уплате за квартиру давать больше, за что подвергся суровой критике врача-психотерапевта с 30-летним стажем:

— Сережа. Вы меня обманываете, вы даете слишком много.

Понимая, что женщина в домашних делах всегда права, особенно, если она хозяйка квартиры, Сергей смирился.

…Закончив трапезу, он встал и поблагодарил:

— Спасибо, Мария Васильевна, все было вкусно.

Стоявший при этом в дверях кухни Михаил Григорьевич молча сделал знак рукой, что означало: фигуры расставлены.

Они начали с Испанской партии. Сергей играл неплохо, но теории, дебютов не знал. Вольский же когда-то в далекой молодости всерьез занимался шахматами, и с дебютами у него дело обстояло лучше. Поэтому, если Сергей успешно преодолевал дебютную стадию, игра затягивалась и могла закончиться в пользу любого из играющих. Но так было не всегда. Вот и в этот вечер Сергей в дебюте потерял две пешки, а затем пришлось отдать и качество: ладью за слона. Во второй было еще хуже: чистая потеря коня. В итоге 0:2…

— Да, сегодня не мой день, — невесело вздохнул он.

— У вас на лице написана усталость. Нет… даже не усталость, а подавленность какая-то, — заметил Вольский. — Зная, в какой организации вы служите, не спрашиваю почему.

— Да нет тут секретов, Михаил Григорьевич, — сказал Сергей. — Полдня изучал Немецкие дачи, особенно дачу Бисмарка. Утомительное дело…

— Что потянуло вас на эти развалины?

— Мне надо знать, что располагалось на территории дачи Бисмарка в последние месяцы войны. Я встречался с главой Клуба поисковиков Бородецким, репортером из "Балтийской правды". Он просветил меня, сказав, что до середины лета 1944 года там располагался учебный полк немецких летчиков. А после них… после них, скорее всего, никого не было. Он, по крайней мере, не знает. Но у меня есть предположение, что после летчиков там был какой-то секретный объект.

Вольский задумался. Сергей его молчание не нарушал.

— Клуб поисковиков… знаю… — наконец, заговорил Вольский. — Его основал мой друг, ныне покойный, Анатолий Заварзин. Он считал, что раз уж Восточная Пруссия стала нашей территорией, то о ней надо знать все: когда и кем основаны города, какие здесь происходили сражения, надо знать все о замках и подземных ходах и, конечно, о Немецких дачах. И он знал все. Но сейчас к руководству клуба пришли совсем другие люди. Одним надо прославиться, другим обогатиться. Бородецкий, похоже, один из таких, хотя его газетные репортажи читаю с удовольствием. Что касается дачи Бисмарка — будем так ее называть, хотя тот же Заварзин говорил, что Бисмарк там никогда не бывал — могу сказать следующее. Когда в 1946 году я, приехав, возглавил строительное управление, остро ощущалась нехватка материалов. А город надо было восстанавливать. Вот и приходилось, добывая кирпич, рушить старые строения, даже такие ценные, как Немецкие дачи. Но с дачи Бисмарка брать было нечего — одни развалины. А вот забор сохранился, как ни странно.

— Забор! — воскликнул Сергей. — Вокруг дачи был забор?

— Был, да еще какой! Доски выше человеческого роста плотно прилегали друг к другу. А еще колючая проволока. Забор тянулся до самого моря.

— Получается, было немцам, что скрывать?

— Получается так, дорогой Сергей Никитич.

— Прятали какой-то склад?

— Причем тут склад? Для склада хватило бы и колючей проволоки. А тут дощатый забор. У немцев были большие проблемы с лесоматериалами. И уж если поставили высокий забор из досок, значит, было что скрывать. Забор мы тогда разобрали, он почти весь хорошо сохранился.

Теперь уже задумался Сергей: забор… а что за забором?

— Михаил Григорьевич, вы не представляете, какую ценную информацию я от вас получил! — негромко, но в порыве воодушевления проговорил он.

— Если хотите, могу добавить, — пожал плечами Вольский.

— Добавьте, добавьте… слушаю…

— Есть человек, который о Немецкий дачах знает больше меня…

— Кто такой?

— Некто Бруно Шульц. Знает леса и окрестности, как свои пять пальцев. Был одним из приближенных к самому Герингу, устраивал охоту ему и его гостям. Я немного был знаком с Шульцем, когда увлекался охотой. Сейчас ноги побаливают, не до охоты.

— Его что, не арестовали?

— Не тронули, и это очень странно. Единственное объяснение, что среди городского начальства и военных было много желающих поохотиться.

— Где Шульца найти?

— А вот это вопрос… я уже много лет не встречался с Бруно. Не знаю…

Настроение Сергея улучшилось.

— Еще раз спасибо, — поблагодарил он. — Я ваш должник.

— А раз должник, играем еще одну партию.

Несмотря на позднее время и намеки Марии Васильевны на досрочное завершение, эта партия затянулась и закончилась вничью.

Через два дня, прибыв из Минска, полковник Костров привычно сидел утром в своем кабинете и просматривал газеты. Увидев в дверях Дружинина с утренним, а не с вечерним докладом, Костров отложил свежий номер "Правды" и вопросительно глянул на капитана:

— Похоже, что-то накопал?

— По делу Богословского никаких подвижек, за "Спидолой" никто не приходил. Зато по другой части кое-что есть и немало.

— Садись, докладывай.

Доклад Дружинин начал с убийства таксиста Комлева. Костров спокойно слушал, курил, иногда прерывал репликами типа: "Жаль парня, но он сам выбрал себе дорогу". Когда Сергей заговорил о контакте Комлева с Хриплым, у полковника вывод был уже готов:

— Вот видишь — обычная уголовка. Гусев раскрутит. Он мужик опытный, хваткий.

Но когда речь зашла о посещении Гюрзой Немецких дач, Костров насторожился, внимательно выслушал, спросил:

— А этому пожилому таксисту можно верить?

— Он парторг таксопарка, участник войны.

Костров задумался:

— Немецкие дачи, говоришь… Я о них слышал, но особо не интересовался. У тебя есть данные о них?

Дружинин присел напротив шефа и, вынув из своей кожаной папки приличных размеров карту-схему, разложил ее на столе. Затем достал несколько поясняющих фотографий. Начальник Управления не спеша стал их рассматривать:

— Ну и зачем этому Гюрзе потребовались Немецкие дачи?

— Таксисту Федотову он сказал, что его отец воевал в этих местах и он собирает материал для газеты.

Костров оторвал взгляд:

— В этих местах боев не было. А вот где сам так называемый Баркая-Гюрза воевал, мы знаем. И на чьей стороне воевал, тоже знаем.

Начальник Управления продолжил изучать карту-схему области, на которой были обведены интересующие объекты.

— Это?.. — провел он карандашом.

— …дача Геринга, — Дружинин показал соответствующую фотографию. — Правда, как пояснил глава местных краеведов, раньше этой дачей владел кайзер Вильгельм. Но это только слухи.

— Это?..

— …охотничий домик, где рейхсмаршал, большой любитель охоты и застолья, принимал друзей. Домик сгорел, а фотография 1943 года.

— А вот это чья резиденция?

— Гауляйтера Коха. В его имении под названием Гросс-Фридрихсбург, кроме двухэтажного дворца с подземным ходом к глубокому бункеру, были еще тир, бассейн, оранжерея, различные хозяйственные постройки, парк и озеро. Сейчас от имения остался лишь домик привратника, а сама территория пребывает в запустении.

— Ну а этот красивый особняк?

— Это имение Красной графини.

— Красной графини? Слышал про такую, но информация скудная.

— Графиня, полное имя которой Марион Денхоф-Фридрихштайн, известная в свое время аристократка, род ее регулярно давал Восточной Пруссии героев. В 1944-м она была близко знакома с организаторами покушения на Гитлера. Но ее не тронули. А в январе 45-го она спешно бежала, спасаясь от нашей армии, бросив все имущество и ценности. Кстати, особняк Красной графини единственная из Немецких дач, которая сохранилась до наших дней. Там сейчас областная организация лесоводов. Остальные сгорели или лежат в руинах.

Костров оторвался от карты:

— Это к ним было паломничество кладоискателей, любителей найти спрятанные ценности?

— Так точно. Но это было лет десять назад. Сейчас как-то все поутихло.

— Поутихло, говоришь. Но ведь этот Гюрза что-то искал?

— Искал и не только тут. Есть еще один объект, о котором, похоже, все забыли. — Дружинин очертил на карте небольшой кружок. — Вот здесь… Я имею в виду дачу или имение — можно как угодно называть — самого Бисмарка. Она тоже лежит в развалинах.

Сергей достал из папки соответствующую фотографию. Костров взял в руки и быстро вернул:

— Да тут рассматривать-то нечего, одни руины.

— Дача Бисмарка находится недалеко от поселка Пионерский на берегу моря. Интересно, что Гюрза попросил Федотова остановить такси, не доезжая Пионерского, после чего исчез больше чем на два часа.

— Сокровища искал?

— Кто его знает… Но на осмотр остальных Немецких дач он затратил меньше часа.

Костров закурил, потом с оттенком торжества в голосе произнес:

— Вот видишь, все легко объясняется: у Гюрзы откуда-то появилась информация, что на даче Бисмарка спрятаны ценности. Он надеется их найти и готовит канал передачи через мастерскую Дронова. Но Дронов пришел с повинной, и канал связи провален. Гюрза лёг на дно. Вот только куда и где? Уголовка, капитан, уголовка!

Дружинин загадочно смотрел на своего начальника:

— Простите, товарищ полковник, но это не все о даче Бисмарка. Во-первых, никаких документальных подтверждений о том, что "железный канцлер" Германии Отто фон Бисмарк здесь бывал, нет. Зато есть сведения, что во время Великой Отечественной здесь располагался военно-учебный полк Люфтваффе.

— Предположим…

— Но до середины лета 1944 года.

— И что?

— А то, что после ухода летчиков здесь расположился какой-то неизвестный объект, наверняка секретный.

— Секретный? Откуда такие сведения? От местных краеведов?

— Был я у краеведов, спасибо им. Все, что я только что доложил вам, узнал от них. Встречался я с Бородецким Игорем Петровичем, главой общества. Но он не знает или делает вид, что не знает.

— Вот видишь: если такой известный в городе человек, как Бородецкий, не знает, значит, не было там никакого секретного объекта.

— Товарищ полковник, кроме общества краеведов в городе есть еще Управление строительства и архитектуры.

— Это ты к чему?

— Это к тому, что я разговаривал с Вольским, заслуженным строителем.

— У которого ты комнату снимаешь?

— Так точно…

— Знаю Михаила Григорьевича, достойный человек. Кстати, он проектировал здание нашего Управления, где сейчас сидим мы с тобой. Вольский был одним из тех, кто с 1946 года восстанавливал город.

— Он и Немецкие дачи со своими строителями посещал, решали, что подлежит восстановлению, а что сносу. Так вот, вокруг дачи Бисмарка в то время был высокий забор с колючей проволокой, который тянулся до самого берега. Я съездил, посмотрел: от дачи мало что осталось и от забора тоже. Но в некоторых местах поваленные доски забора сохранились. Скажите, зачем курсантам-летчикам высокий забор и колючая проволока?

Костров продолжал курить. По выражению лица было видно, что все услышанное произвело на него впечатление.

— Ты не пытался обо всем этом расспросить кого-нибудь из местных? — спросил он.

— Пытался, но свидетелей почти не осталось. Немцев отправили в Германию, а наши жители пришли сюда в конце 45-го, и знать ничего не знают.

— А те, кто освобождал?

— Попробуй, найди… Двадцать лет прошло, да и многие уже отошли в мир иной. Есть, правда, один человек, мне о нем Вольский говорил.

— Кто такой?

— Некто, Бруно Шульц, смотритель охотничьего двора в хозяйстве Геринга. Рейхсмаршал его очень ценил, доверял. Отец Бруно и Геринг в Первую мировую служили вместе.

— И где сейчас этот Бруно Шульц?

— А вот это вопрос… Есть сведения, что он был осужден, но, отбыв срок, вернулся сюда.

— Сюда? А не в Германию? Странно…

Замолчали. Костров, притушив папиросу, прохаживался по кабинету. Не дождавшись, что скажет начальник, Дружинин заговорил:

— Товарищ полковник, прошу до выяснения, что это за объект, не передавать дело уголовному розыску.

Костров снова опустился в кресло, раздумывал, потом сказал:

— Мало ли какой объект, война все же. Может быть, склад, может быть, что-то еще.

— Но высокий забор, колючая проволока…

Начальник Управления рассматривал назойливого помощника:

— Ладно, последний раз иду навстречу. Даю ровно сутки. Выясняй, что за объект. Но учти, я планирую прикрепить тебя к группе Ляшенко. Плохо у него идут дела, Мозыря упустил.

— Что, Ляшенко вернулся из командировки?

— Вернулся, иди, встречай.

Майор Ляшенко сидел за своим рабочим столом и рассматривал какие-то сводки. Увидев вошедшего Дружинина, он поднялся:

— Здравия желаю, товарищ Гена! — Дружинин, как младший по званию, приветствовал первым.

— Здравия желаю, товарищ Серега! — послышалось в ответ; оба улыбались.

В кабинете, кроме них, никого не было, и они могли себе позволить такие шутливые приветствия, как несколько лет назад в училище, в котором были вместе и закончили в один год. Потом их пути разошлись: Геннадий Ляшенко продолжил службу в КГБ, Сергей Дружинин — на границе, где долгое время служил его отец.

— О, а где же загар? — развел руками Сергей. — Вот тебе и южное солнце Сухуми…

— И ты, Брут… — Ляшенко тяжело вздохнул. — Галка мне уже всю плешь проела по поводу загара. Но что делать, если я уродился блондинистым…

— …скорее, рыже-блондинистым.

— Пусть так. Ну не сидит на мне загар. Год назад, когда мы отдыхали в Крыму, супруга и дочь уже через пару дней ходили, как шоколадные, а я только обгорал. Тьфу, одно мучение! Да и загорать в Сухуми было некогда. Я за пять дней в море только один раз искупался. Все из-за этого упыря…

— Что, упустили Мозыря?

— Ушел мерзавец… из-под носа ушел. Представляешь, мы его ищем в публичных местах: на рынке, на пляже, на вокзале, а он преспокойно работает санитаром в морге при городской больнице. Все, как и полгода назад, когда его искали в Белоруссии, а он в нашей области трактористом в колхозе работал.

— Что ж, Мозырю к трупам не привыкать. Много их он со своими карателями оставил, — заметил Дружинин.

— Представь, Серега, 20 лет Победы. Готовится громкий процесс над измениками Родины. Пятеро из уцелевших карателей пойманы, а главарь ушел… в очередной раз. Москва регулярно названивает, а нам доложить нечего. Костров устроил мне такую головомойку… Ну да ладно… А твои дела как?

Дружинин лишь в общих чертах доложил своему товарищу по службе обо все обстоятельствах, связанных с Дроновым, Гюрзой и радиомастерской.

— И вот, несмотря на очевидные факты, Костров считает, что это обыкновенная контрабанда и дело следует передать уголовке, а меня прикрепить к твоей группе, к делу Мозыря, — эмоционально произнес Сергей.

В отличие от него, Геннадий был спокоен. Налив из термоса в чашку чай, он отпил несколько глотков.

— Брось ты надувать щеки. Шеф всегда прав. Кстати, ты читал сегодняшнюю "Балтийскую правду"?

— Нет, не читал.

— Зря. Учись у Кострова, который начинает рабочий день с чтения газет.

— И что там, в "Балтийской правде"?

— Большая статья Бородецкого. Знаешь такого?

— Знаю, не далее как вчера, встречались.

Геннадий протянул Сергею газету. В статье под названием "Они еще ходят по нашей земле" говорилось о карателях из отряда Мозыря, что свирепствовал в Белоруссии. В конце статьи был намек, что главарь отряда Василий Мозырь, работавший трактористом в Калининградской области, до сих пор не пойман:

Ляшенко допил чай, убрал кружку и термос со стола:

— Пойми, найти и арестовать Мозыря — вот о чем думает шеф.

— Но Дронов и Гюрза были в немецкой разведшколе!

— И что? Где факты, говорящие о том, что они являются агентами иностранной разведки? Дронов здесь, никуда не денется. Им займутся наши следователи.

— А Баркая-Гюрза?

— Тоже никуда не денется… Его, как ты сказал, стерегут на вокзалах. В общем, подключайся к моей группе, к делу Мозыря. Можешь даже с этой минуты.

И Ляшенко потряс толстой папкой, лежавшей у него на столе. Это задело Сергея:

— Ты телегу впереди лошади не ставь, — огрызнулся он. — Костров дал мне сутки, чтобы выяснить относительно одного объекта. А уж если ничего не получится, подключусь к вам.

— Что за объект?

— Я и так тебе дал достаточно информации.

Ляшенко вопросительно посмотрел на друга и товарища по службе:

— Ты что, обиделся? — снова достал термос. — Хочешь чаю?

Но чай попить не получилось. На столе Дружинина зазвонил телефон. Звонил Малышкин. Сергей выслушал, сказал:

— Возвращайся в Управление. В качестве приемщика ты больше не нужен. Если что, Дронов сообщит.

Когда спустя полчаса лейтенант Малышкин предстал перед Дружининым, Сергей не без иронии спросил:

— Ну как, насиделся?

Виктор Малышкин, у которого фамилия вполне соответствовала его невысокому росту, иронии в голосе капитана не уловил, лишь недовольно произнес:

— Ох, насиделся… не по мне эта работа.

Дружинин нахмурил брови:

— Запомни, выпускник училища с отличием. У нас любая работа важна: по тебе она или нет. Ясно?

Видя смятение Малышкина, Сергей примирительно произнес:

— Ладно, не обижайся. Вот тебе следующее задание. Нужно срочно найти человека, — и он протянул лейтенанту листок бумаги, на котором было написано "Бруно Шульц".

Поручение своего непосредственного начальника Малышкин выполнил достаточно быстро. В тот же день к вечеру Дружинин имел адрес Шульца. Он совпадал с адресом, по которому значился особняк Красной графини.

— Добро, — похвалил Сергей лейтенанта. — Завтра утром едем знакомиться с этим Бруно.

…Звероферма, где работал Бруно Шульц, располагалась на небольшом отдалении от бывшего имения Красной графини, в котором нынче обосновалось Областное общество лесоводов. Адрес у них был один и тот же.

Бруно Шульца здесь знали все. Это был высокий, крепкого сложения мужчина лет 50, с окладистой белесой бородой. Когда Дружинин и Малышкин появились перед ним и представились, показав свои удостоверения, он пробурчал:

— Двадцать лет назад не посадили, так сейчас решили исправить ошибку?

По-русски Бруно Шульц говорил хорошо, но небольшой акцент чувствовался.

Дружинин и Малышкин, услышав от него напоминание о двадцатилетней давности, от неожиданности переглянулись:

— Простите, как к вам обращаться? — спросил Сергей.

— Известно как, — снова пробурчал работник зверофермы. — По имени-отчеству.

— Бруно…

— …Фридрихович.

— Бруно Фридрихович, никто не собирается вас арестовывать. Мы просим вас помочь.

— Меня? В чем?

— Давайте, где-нибудь присядем.

Они расположились на лавочке под навесом от солнца. Бруно Шульц достал небольшую трубку, набил табаком, раскурил. Малышкин взялся было за пачку "Джебола", но, помня, что Дружинин некурящий, раскрывать не стал.

— Так чем я вас заинтересовал? — спросил Шульц.

Вопросы Дружинин продумал заранее.

— Вы в свое время были у Геринга в почете?

Шульц нахмурился:

— Геринг давно осужден. Я к его преступлениям отношения не имею. И вообще, я не хотел бы говорить на эту тему.

— Никто вас ни в чем не обвиняет, — снова успокоил его Дружинин. — Скажите, вам хорошо знакомы дачи высокопоставленных особ Германии прошлых времен?

— Меня в них никто не приглашал.

— Ну а что происходило вокруг дач, помните?

— Что тут могло происходить? Приезжали, охотились, пировали. Обычно было много народу.

— А дачу Бисмарка помните?

— Ту, что у моря?

— Именно…

— Как не помнить. Пока там летчиков учили, я свободно прохаживался вдоль ограды, невысокой ограды из булыжников. А после летчиков…

— Что после летчиков?

— После летчиков туда пришли новые хозяева. Ограду усилил забор из высоких досок. Появилась колючая проволока и охрана.

— И что секретного было за забором?

Бруно Шульц сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма:

— Что было за забором, меня не посвящали. Но я слышал шум мотора.

— Самолета?

— Нет, вой авиационных двигателей я хорошо запомнил от предыдущих хозяев.

— Танкового?

— Похоже, танкового. Ворота, к которым вела хорошая дорога, при мне ни разу не открывались, поэтому точно сказать не могу. А дорога к морю тоже была закрыта забором.

— К морю, дорога?

— Да, небольшая, метров 100.

Дружинин и Малышкин внимательно слушали. Бруно Шульц, вспоминая, продолжал курить трубку, и трудно было сказать, какие чувства вызывали у него в душе эти воспоминания.

— А к берегу моря вы подходили? — спросил Дружинин.

— Только два раза.

— Почему именно два?

— Я это хорошо запомнил. Первый раз, когда я прошел вдоль забора и подошел к морю, меня остановил офицер в черном, очевидно эсэсовец. Он спросил, кто я такой и, узнав, что я имею отношение к Герингу, вежливо посоветовал не появляться поблизости.

— Что его так напугало?

— Трудно сказать. Может быть то, что я увидел недалеко от берега?

— И что вы увидели? — спросил Дружинин и почувствовал волнение.

— На поверхности моря, метрах в 300, я увидел… как вам сказать… что-то похожее на очень большую сигару или… на небольшую подводную лодку.

— Не надводное судно?

— Нет, это была подводная лодка. Она быстро ушла под воду.

— А второй раз? — с нетерпением спросил Дружинин.

— Второй раз, очутившись на берегу, я был свидетелем странного зрелища. Вдали по морю шел небольшой кораблик — может катер, может траулер — трудно было разобрать. И вдруг раздался сильный взрыв. Кораблик быстро затонул. А на меня тот же неожиданно появившийся эсэсовец вдруг набросился: кричал, ругался, махал кулаками, грозил, что в следующий раз отдаст в гестапо. Тогда в сентябре было строго по этой части. Арестовать могли за любую провинность.

…Они еще курили несколько минут. Потом настало время прощаться.

— Ваша информация для нас очень ценна, — сказал Сергей. — Спасибо, Бруно Фридрихович.

— Да зовите меня лучше Борис Федорович, я уже изрядно обрусел.

— Спасибо, Борис Федорович. И у меня вопрос: почему вас не арестовали в 45-м? Вы же были приближенным к самому рейхсмаршалу.

Суровое лицо охотоведа тронула едва заметная улыбка:

— Да потому что советские начальники тоже любили охоту. Они меня в обиду не дали. Вашим из НКВД я был представлен, как человек наемного труда, вроде батрака. Это у вас приветствовалось. А то, что после не уехал в Германию, так это потому, что мать у меня наполовину русская, наотрез отказалась уезжать. Да и места эти, — он повел рукой с зажатой трубкой, — для меня с детства дороги. У меня и отец, и дед были лесничими.

— Самый последний вопрос. Вы бы узнали этого офицера-эсэсовца сейчас, спустя много лет?

— Узнал бы, — не раздумывая ответил Шульц и сжал кулаки.

— Лодка? Подводная лодка? — Костров был явно не в себе. — Ты думаешь, что говоришь? А может, у этого Бруно начались возрастные заскоки?

— Да какие заскоки? Ему едва за 50. Крепкий мужик!

— Заскоки и у студентов бывают.

— Товарищ полковник, Бруно Шульц в полном здравии.

Костров задумался:

— А про размеры лодки он что говорил?

— В длину метров 10–12, в ширину метра два.

— Нет, это не лодка, это что-то вроде батискафа. О таких мизерных подлодках я не слышал. Правда, я не моряк…

— Зачем нужен батискаф на мелководье? А шум мотора за забором? Как это объяснить? А высокий забор до самого берега — что он скрывал?

— Возможно, этот объект — батискаф готовили на берегу, а потом на платформе-тягаче везли к морю. От тягача и шум мотора.

— А взрыв катера или… как его там… траулера чем вызван?

Костров закурил. В минуты, когда нужно было что-то объяснить или принять решение, он тянулся к папиросам. Но сейчас это не помогало, объяснения не было.

— Черт, знает что! Каша какая-то! Приключенческий фильм, да и только… — негромко произнес он, не вынимая папиросу изо рта. — Два часа назад я доложил в Москву, и вот на тебе… вызывают. Завтра утром вылетаю. А ты наведи получше справки об этом Шульце. У людей по-разному проявляется фантазия. У кое-кого она может быть намеренная.

В это время в приемной зазвонил телефон. В селекторе, соединяющем кабинет начальника Управления с приемной, послышался голос секретаря Маргариты Витальевны:

— Товарищ полковник, возьмите трубку. Агафонов…

Отложив папиросу, Костров снял с аппарата трубку:

— А, граница… Здравия желаю!

Это было единственное, что произнес Костров. Минут пять он внимательно слушал, не задавая вопросов. Лишь перед тем как положить трубку, тихо произнес:

— Сейчас подъедет.

Дружинин внимательно следил за выражением лица начальника. Видно было, что принятая им информация заслуживает серьезного внимания.

— Вот что, Сергей, — наконец, сказал Костров. — Отставить дачу Бисмарка. Немедленно поезжай к пограничникам. Они заметили на берегу какой-то странный объект. Выясни, что за объект. Может, он как-то связан с нашей детективной историей. Да и вспомнишь о своей былой службе.