«Вопрос формы» и другие рассказы

Герой

ДЖО ЛАЙОНС должен был бы радоваться тому, что уже близок к цели. Земля грузно поворачивалась справа от него. Луна неподвижно стояла впереди, а позади сиял красной точкой Марс.

Он видел это зрелище три года назад. Но горло у Лайонса не сжималось ностальгической тоской, когда он представлял себя дома, с матерью и братом. Перед ним стояла важная задача: подойти к Земле под нужным углом с нужной скоростью.

Его автоматический дальномер произвел триангуляцию его положения в космосе. Интегратор рассчитал положение относительно Земли при его текущей скорости и угол, под которым он будет приближаться к ней. Он отрегулировал машины, ударив передними дюзами сначала с полной силой, потом в четверть силы, и исправил курс боковыми дюзами так, чтобы корабль направлялся на градус левее Луны. Земля вздувалась огромным сияющим шаром. В надлежащий момент…

Девять раз он облетел вокруг нее на скорости, постепенно падавшей с миль в секунду до миль в минуту, и вот уже воздух завизжал вокруг корпуса. Он был над Африкой. Повернув к северу, он полетел над Тихим океаном.

Он миновал Калифорнию, Скалистые горы, Средний Запад и уже видел вдали берег Атлантического океана. Только тогда он включил радио, чтобы получить инструкции для приземления.

– Алло, Лайонс! – раздался взволнованный голос. – Ронконкома вызывает Лайонса! Если вы слышите меня, отвечайте…

Эти звуки на мгновение заставили его потерять дар речи. Три года не слышать земного голоса… Он кашлянул, чтобы проверить, способен ли он разговаривать.

– Говорит Лайонс, – неуверенно сказал он.

– Что-нибудь не в порядке, Лайонс? – тревожно спросил голос. – Мы заметили вас четыре часа назад, все время пробуем связаться с вами. Что-нибудь не так?

– В-в-все в порядке, – произнес он монотонно и напряженно, словно боясь, что голос у него прервется.

– Чудесно! – сказал диктор. – Рад вас слышать снова, Лайонс! – Потом он перешел на деловой тон: – Тормозите, Лайонс. Питсбург только что сообщил, что вы промелькнули над ним с такой скоростью, что проскочите мимо нас.

– Хорошо, – сказал Лайонс.

ОН ПРИТОРМОЗИЛ, пока не почувствовал, что корабль начинает спускаться вследствие потери скорости. Он наклонился вперед и впился глазами в нижний визиоэкран. Низкие широкие здания, не выше сорока этажей: лабиринт низких и широких домов; менее половины из них были механизированы, несмотря на то, что он отсутствовал три года.

– Это Филадельфия подо мной? – спросил он.

– Да. Вы прибудете минут через десять. Пересекая Лонг-Айленд-сити, начинайте тормозить.

– У вас там свободно? – спросил Лайонс.

Ответ диктора удивил его:

– Ну еще бы! Ваш корабль – единственный, который прилетает сегодня, Лайонс. Все остальное переведено на Ашокан.

– Почему так?

– Не спрашивайте, дружище. Летите побыстрее. Все здесь с нетерпением ждут вас. Но будьте осторожны, хорошо?

Ронконкома освобождена только ради его маленького корабля? Ашокан должен быть перегружен, должен задыхаться от кораблей, обычно взлетавших и садившихся в обоих портах. Это безрассудно… Они оглохнут от рева стольких ракет.

– У вас ремонт? – недоуменно спросил он.

– Ничуть. Порт в наилучшем состоянии. Ну и как это – вернуться, дружище?

– Неплохо, – рассеянно ответил Лайонс.

– И это все? – вскричал диктор.

Но Лайонс захлопотал над управлением. Гигантские здания с плоскими крышами для посадки геликоптеров, паутина мостов, ярусы механических тротуаров и шумных улиц, кишение в воздухе. Манхэттен – и с ним опасность столкновения. Он поднялся выше, над всеми воздушными путями, пролетел над Ист-Ривер, теперь лишенной мостов, через Куинс. Постепенно он снижал бешеную скорость. Длинный овал озера Ронконкома лежал прямо впереди.

Лайонс не был так бесстрастно спокоен, как могло показаться. Ему нужно было приземлиться, и приземлиться хорошо. Всякий пилот кругосветник вел бы себя точно так же. Главное было – благополучно посадить корабль, а это требовало огромных усилий.

Думая лишь о своей задаче, Лайонс поднял корму, затормозил и, едва не задев ангары, соскользнул по длинной плавной линии прямо на воду.

Тьма, черная, свистящая, головокружительная водяная тьма, затопила визиоэкраны, разливаясь вдоль корпуса с оглушительным ревом.

Потом вода пожелтела. Корабль задрожал, тяжело закачался и тяжело осел на дно.

Что-то подхватило его, протащило по дну озера и выволокло на берег, между пассажирской и грузовой платформами огромной ракетной станции.

– О’кэй, Лайонс! – вскричал диктор. – Выходите!

Но Лайонс тупо сидел в своем гидравлическом кресле, оцепенев от испуга.

– Я… я не могу, – пробормотал он. – Вся эта толпа…

Обе платформы были заняты множеством людей. Он начал понимать, почему весь ракетный транспорт был переведен из Ронконкомы. Он не слышал шума толпы, хотя видел широко открытые рты людей, истерически размахивающих руками, вертящиеся трещотки.

– Н-не хочу в-выходить, – прошептал он.

Сквозь двойную оболочку корпуса доносился слабый стук.

– Выходите, Лайонс, – уговаривал диктор. – Не можете же вы просидеть там весь день!

ТАК МНОГО людей, лихорадочно подумал Лайонс. Даже небольшая группа смутила бы его: так долго он пробыл один, без всяких собеседников, что даже не был уверен, сможет ли вообще говорить связно. Это были долгие месяцы смертельного, абсолютно пустого, как вакуум, молчания, одиночества в тесном корабле, когда даже ближайшие планеты казались лишь далекими светлыми точками. И там не было никого…

– Я не могу, – прошептал он, сжавшись в своем кресле.

– Бросьте эти глупости, Лайонс! – резко произнес диктор. – Если они захотят, они пробьются к вам. Вам лучше самому открыть двери.

Лайонс встал, весь дрожа, отчаянно стараясь не смотреть на визиоэкраны. Держась за высокую толстую спинку кресла у панели управления, он двинулся к двери. Ноги у него весили целые тонны, колени жалко подгибались под гнетом непривычной тяжести.

Стучали все громче. Если он не откроет, они взломают дверь и вытащат его отсюда. А тогда он получит от командования взбучку за то, что допустил поломку корабля.

Это будет недолго, подбодрил он себя. Он может как-нибудь извиниться и удрать. Летная болезнь, лихорадка… Может быть, он заставит их даже отправить его в госпиталь и оставить в покое. Он заковылял по коридору, по которому столько раз проходил за последние три года, в котором знал каждый шов, каждую заклепку, каждую пластину на полу и стенах. Ему не хотелось уходить с корабля, заменявшего ему дом и друзей в течение трех лет, и он нерешительно взялся за штурвал внутреннего шлюза. Услышав шум так близко, он отпрянул. Он может оставить шлюз закрытым, может спрятаться за трубопроводами для горючего, если эти люди вломятся… Но нет, он не может сделать этого. Его мать, брат, друзья – живы ли они? Он должен как-нибудь пройти сквозь толпу и разыскать их. Это стало вдруг его самым горячим желанием.

Он повернул штурвал до отказа, вырвал болты из гнезд. Ворвался воздух, заполняя частичный вакуум, образовавшийся за год полета в космосе, из-за небольшой утечки через внешний люк.

Шум приблизился. Если бы только они дали ему время привыкнуть к звуку земных голосов и к толпе! Обычно он не боялся людей. Но это было так внезапно – переход от молчания к оглушительному шуму…

Руки у него дрожали так, что он с трудом заставил себя взяться за штурвал внешнего шлюза. Этот штурвал поворачивался медленнее, словно неохотно. Он вцепился в рычаг, удалявший болты, и внимательно прислушался к звукам за дверью. Там было мертвое молчание, словно он был еще в космосе. Оглушительного шума больше не было, и это придало ему храбрости.

Он сдвинул рычаг – и вдруг отскочил назад. Внешняя дверь порывисто распахнулась под тяжестью напиравших снаружи людей. Толпа! Она ворвалась, чтобы схватить его! Он не мог скрыться во внутренний шлюз. Было слишком поздно. Люди окружили его, хватали руками, кричали. Мужчины и женщины в парадных, плотно прилегающих одеждах из красной стеклянной ткани, в развевающихся зеленых плащах из синтетического меха, в шапочках с узкими полями или вовсе без полей.

– КОММАНДОР ЛАЙОНС! – прогремел краснолицый коренастый человек, хватая его вялую руку. – Я Абнер Коннаут, избранный президентом Штатов в годы вашего отсутствия. От имени народов Земли приветствую вас!

– Коммандор Лайонс? – повторил астронавт. – Но ведь я простой пилот…

Он покраснел, так как толпа засмеялась. Его слова передавались тем, кто стоял на дальних концах платформ, пока вся станция, битком набитая людьми, не загремела смехом.

Он отпрянул назад, пристыженный, рассерженный.

Мужчины и женщины, окружавшие его, были, очевидно, политиканами и чиновниками, так как, когда они вывели его из шлюза на платформу, толпа почтительно расступилась.

Он очутился перед батареей микрофонов и другой батареей – телевизионных передатчиков, в кругу вооруженной полиции. За пределами круга кишела толпа, стараясь пробиться к нему, вопя, размахивая руками.

Президент Коннаут подтащил его к микрофонам. Гигантские глаза телепередатчиков смотрели на него, не мигая.

– Друзья, сограждане! – снова загремел голос президента. – Три года назад мы следили, как коммандор Лайонс взвился с Земли в мировое пространство, отважный исследователь, полетевший через не обозначенные на картах просторы космоса на Марс, чтобы разведать его богатства.

Три года мы ждали и молились за его счастливое возвращение. И вот, наконец, он вернулся к нам, скромный, как всегда, не изменившийся в суровых испытаниях, которым подвергся. Мы благодарим его за благополучное возвращение и…

И так далее, и так далее, в неизменных с начала миров формулировках, привычных для политиков. Лайонс должен был торчать перед пристальными глазами телепередатчиков, пока толпа сердито шевелилась позади полицейского кордона; но, по крайней мере, она молчала теперь.

Он переступил с ноги на ногу. Руки у него неуклюже висели – ему нечего было ими делать. И все это время – пристальные пугающие глаза, от которых нельзя было спрятаться.

Он нервно отвернулся. Из толпы чиновников на него смотрели два лица, два неподвижных, далеких лица, улыбавшихся ему почти как чужому.

– Мама! – крикнул он. – Сид! – Оба лица одновременно побледнели, выразили отчаяние. Пальцы у них поднялись к губам, требуя молчания. Ибо президент Коннаут обернулся, схватил его за плечо и сказал:

– А теперь, коммандор, расскажите нам, что вы нашли на Марсе. Помните, мой мальчик, весь мир почтительно ожидает ваших первых слов!

Лайонс оцепенело смотрел на микрофоны. В его голове не возникало ни одной связной мысли. Он стоял дрожа, не в силах сказать ни слова. Толпа заволновалась. Президент взглянул на него.

– Я… я не могу… говорить, – пробормотал он, заикаясь.

Нервы у него не выдержали; он, спотыкаясь, подошел к матери, обнял ее.

– …я не могу говорить с …с ними, – пробормотал он.

– Пожалуйста, Джозеф, – прошептала она, – ради меня… – Он отодвинулся.

– Джозеф? – переспросил он. – Больше не Джо?

Его брат Сид осторожно взял его за руку и подвел к микрофонам.

– Я знаю, каково тебе, – произнес он тихим напряженным голосом. – Вот почему я написал за тебя речь. Только прочти ее.

ЛАЙОНС ВЗГЛЯНУЛ на бумагу, умоляюще огляделся. Сид и мать подтолкнули его вперед. Президент ободряюще улыбнулся и поставил его перед устрашающим фронтом блестящих приборов.

Он начал читать. Слова оставались для него бессмысленными, и он читал ровным, торопливым, невыразительным голосом, без пауз или интонации, радуясь тому, что не должен думать о произносимых фразах. Все это есть на бумаге, о чем бы там ни говорилось.

Он едва понял, что дочитал до конца, пока президент Коннаут не похлопал его по спине и не сказал:

– Благодарю вас, коммандор! Великолепно сказано! А теперь, сограждане, будем терпеливо ждать, пока коммандор Лайонс отдохнет, пока его марсианские фильмы будут проявлены, и тогда мы услышим от него больше. Я уверен, что наше терпение будет щедро вознаграждено.

Отряд полиции окружил Лайонса и его семью и провел их сквозь толпу к длинному узкому автомобилю за чертой ракетной станции. В машине уже сидели два незнакомых человека. Лайонс остановился в недоумении, но увидел, что они улыбаются ему.

– Все в порядке, Джозеф, – ласково сказала мать. – Это мистер Моррисон и мистер Бентли. Ты их знаешь, не правда ли?

– Председатель и казначей кругосветников! Хелло! – почтительно пробормотал Лайонс. – Как любезно с вашей стороны прийти сюда!

– Скромен, как всегда, – сказал Моррисон и засмеялся. – Да, Бентли?

Казначей ухмыльнулся. Тут машина тронулась и скользнула в тоннель, ведший к Нью-Йорку. Сид и мать сидели напротив Лайонса, и на губах у них была невеселая, официальная улыбка.

– Ты приготовила для меня мою старую комнату, мама? – спросил он, отчаянно пытаясь завязать разговор. Мать смутилась.

– Не знаю, как и начать, коммандор, – сказал, наконец, Бентли. – Я думаю, вы предпочтете, если мы будем с вами откровенны.

– Конечно, – ответил Лайонс.

– Так вот, вы не должны думать о возвращении к прежней жизни. Больше никаких маленьких квартир, никаких полетов. Вы – мировой герой, знаете ли…

– Конечно, – бодро добавил Сид. – Ты на самом верху, Джо.

– Мировой герой? – недоуменно переспросил Лайонс. – Что это значит?

– Это старые, заново открытые слова, – вмешался Моррисон. – До сих пор казалось, что в нашей прозаической цивилизации интерес публики не может сосредоточиться на одном человеке настолько, чтобы он стал героем. В вашем случае положение стало несколько необычным. Газеты так занимались вашим полетом, что публика подняла вас до уровня героя. Чтобы превратить вашу славу в капитал, вы должны и жить соответственно.

Лайонсу стало не по себе.

– Я не понимаю…

– Благодаря вам, – сказал Бентли, – мир может преодолеть столетия одним прыжком.

Лайонс кивнул.

– Но как я сделаю все это?

– Теперь все планеты доступны для нас, – пояснил Моррисон. – Кругосветники построили два межпланетных корабля – ваш и другой, большего размера, – первые из будущего флота космических лайнеров. Разумеется, у небольшой группы акционеров не хватит денег, чтобы построить все, что нужно. Поэтому мы выдвигаем вас, коммандор Лайонс; публика питает к вам безграничное доверие; публика даст деньги для сооружения кораблей, и мы назовем флот Линией Лайонса.

– Это величайший в мире шанс для тебя, Джозеф, – вставила мать.

СИД ВОЗБУЖДЕННО пожал ему руку.

– Ты будешь председателем новой компании, Джо! Мне тоже дадут хорошее место!

– Я помогу, чем только в силах, – согласился Лайонс. – Только не знаю, как я буду председателем компании. Я простой пилот.

Мать произнесла:

– Не тревожься об этом, Джозеф. Мистер Моррисон и мистер Бентли будут говорить тебе, что и когда делать.

– Это будет непобедимый союз, – заявил Моррисон, похлопав Лайонса по колену, – ваша репутация, наш коммерческий опыт и деньги, которые мы позволим публике вложить. Предоставьте все нам, коммандор, и мы с вами будем самыми первыми людьми в этом маленьком старом мире!

Они промчались по тоннелю, не встретив никакого транспорта, переключенного на поверхность. Когда они выехали на верхний уличный ярус, шофер повернул машину к жилой части города, потом к зданию, в котором Лайонс узнал Гранд Америкен Отель – самый большой и самый дорогой из всех отелей.

– Ну, коммандор, – пылко проговорил Бентли, когда они поднимались в сверкающем лифте, – вот где вы будете жить. В Гранд Америкен.

Лайонс нахмурился.

– Прекрасно, но я буду чувствовать себя не на месте. Я хотел бы, чтобы мне позволили остаться в моей старой комнате, дома.

– Нет, Джозеф, – запротестовала мать, – мистер Моррисон и мистер Бентли сняли для тебя весь этаж. Кроме того, я уже больше не живу на прежней квартире. Это не место для нас.

– Мне там нравилось! – печально сказал Лайонс. Его ввели в роскошные апартаменты. В огромной приемной он остановился, смутившись: здесь выстроился, встречая его, целый полк слуг – как ему показалось, сотни слуг. Все они низко поклонились ему.

Джо Лайонс в замешательстве проскользнул мимо них в роскошно убранную гостиную. Отсюда двери вели в другие комнаты, устланные великолепными пушистыми коврами, великолепно обставленные.

– Я никогда не привыкну, – пробормотал он. – Мне просто страшно здесь.

– Чепуха, мой мальчик! – произнес Моррисон. – Скоро вы будете гулять здесь так, словно вы здесь и родились. Во всяком случае, публика ожидает, что председатель Линии Лайонса будет жить в обстановке, которая соответствует его положению.

– Думаю, что так. – Загорелый лоб Лайонса наморщился. – Но мне кажется, это неправильно. Вы построили космический корабль, а я летал в нем. В последние десять лет я имел дело с кругосветными ракетами и считался одним из лучших пилотов. Вот и все.

– Но если люди хотят, чтобы ты был председателем компании, Джозеф, – заговорила мать, – то этого достаточно.

– Конечно, если это может помочь межпланетным полетам. Я только этого и хочу.

– Совершенно верно, коммандор – подтвердил Бентли, кладя на стол пачку бумаг и держа в руке перо. – Угодно вам подписать вот здесь, внизу?

Лайонс послушно нацарапал внизу свою подпись.

– Что это такое? – спросил он.

– Документация на Линию Лайонса. Вы согласились стать председателем компании.

Моррисон сложил бумаги, спрятал их в карман и пожал Лайонсу руку.

– Мы покидаем вас, мой мальчик. Спите. Мы увидимся с вами завтра.

МАТЬ ПОЦЕЛОВАЛА его и тоже ушла вместе с Сидом. Вошел дворецкий.

– Обед подан, сэр. Если вам угодно спать, ваша спальня готова.

Он чувствовал себя голодным и усталым. Ему удалось поесть, несмотря на армию слуг, все время сменявших перед ним тарелки. Он едва дождался того, чтобы лечь в мягкую постель с прохладными белыми простынями.

В спальне он начал расстегивать «молнию» на своей нарядной синей куртке и вдруг приостановился. Рука его ощутила выпуклость в нагрудном кармане. Он был так ошеломлен этим днем, что совсем забыл о ней, хотя никогда не думал, что это возможно. Осторожно он достал из кармана статуэтку.

Это была цветная фотостатуэтка, сделанная из специальной пластмассы. Всякий узнал бы в ней произведение скульпторкамеры, но сама статуэтка удивила бы каждого.

– Лезли, – прошептал Лайонс.

Маленькое, грустно улыбающееся лицо не изменилось. Но мысленным взором он видел красный песок Марса под ее крошечными ножками, обутыми в сандалии, как это было, когда он делал снимок. Блестящие черные волосы были всего лишь изображением на гладком пластике, но он мог представить себе их шелковистое богатство, мог видеть прекрасные, тонкие, чувственные черты; ее стройное тело в развевающейся белой тоге.

– Вейниссь, ссскорррее, Джоии! – услышал он, словно эхо, нежный, тихий голос.

– Ох, я и хотел бы вернуться, Лезли, – прошептал он. – Но, кажется, пока что не смогу. Но рано или поздно я вернусь к тебе, Лезли, дорогая, вернусь, как только меня отпустят отсюда.

Он осторожно поставил фигурку на ночной столик и разделся. Возвращаясь с Марса, он с наслаждением вспоминал о бодрящих холодных душах, которые нельзя было принимать на корабле из-за невесомости. Но сейчас он был слишком утомлен, чтобы мечтать о чем-либо, кроме постели. «Странно, – грустно подумал он, – как изменились мама и Сид: в них нет никакой теплоты. Не то что Лезли, всегда такая искренняя и ласковая».

Кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним Сида. Мать, улыбаясь, стояла у кровати.

– Господи, – сказала она, – и устал же ты, наверно? Проспал почти сутки.

Он зевнул, потянулся, потом отбросил одеяло и спрыгнул с постели.

– Ну, конечно, мне уже лучше. Я наверняка проспал бы неделю, если бы вы меня не разбудили.

– Извини, Джо, – сказал Сид. – Я должен был тебя разбудить. Сегодня вечером в твою честь состоится большой банкет – официальный прием и всякое такое, и тебе придется сделать первое заявление о новой компании.

– Ох, Сид, – пожаловался Лайонс, – я надеялся получить свободный день! Мне хотелось повидаться со старыми товарищами, пилотами…

– Некоторые из них будут на приеме, – прервал его Сид. – Но, Джо, ты должен, наконец, научиться смотреть на себя иначе. Ты сейчас самая крупная фигура в мире. Все зависит от тебя, и ты не должен нас подвести.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, вот сегодня вечером большой прием. Ты делаешь заявление, и публика начинает интересоваться. Завтра ты инспектируешь межпланетный корабль, который должен отлететь к вечеру. Публика покупает наши акции, понятно?

– Межпланетный корабль? – переспросил Лайонс. – Куда?

– Наши ученые исследуют твои записи, фильмы и все прочее. Они внесут в механизмы все изменения, какие понадобятся.

– Корабль летит на Марс? – настойчиво спросил Лайонс.

– Да. Это первый в Линии Лайонса.

– Ох, если бы только и я был там! – воскликнул Лайонс.

НО ЭТО было невозможно. Он был обязан прежде всего выполнить свой долг.

– Что это такое, Джозеф? – спросила мать. Она держала в руке фотостатуэтку. – Кто это?

– Лезли, девушка-марсианка, – ответил он. – Я… я хочу жениться на ней.

– Жениться на ней? На этом меднокожем пугале? О Джозеф! Земные девушки гораздо красивее!

– Это защитная окраска, – возразил он. – Защищает от актинических лучей.

– Но она марсианка! Может быть, она даже не человек!

– Нет, человек. Ее предки бежали с Земли перед одним из ледниковых периодов.

Сид понимающе усмехнулся.

– Дикарка, Джо, верно?

– Лезли, потомок утонченной, культурной марсианской расы, – дикарка? – Лицо у Лайонса побелело, кулаки сжались.

– Ты бросишь ее ради меня? – умоляюще сказала мать.

– Но, мама…

Они услыхали, как открывается дверь лифта.

– Это Моррисон и Бентли, мама, – быстро произнес Сид. – Выйди и поговори с ними. Я помогу Джо одеться. – Когда она вышла, он обратился к брату: – Не огорчай маму, Джо. Ты ведь знаешь, что не можешь вернуться туда и жениться на своей марсианке. Твое место здесь, и ты должен помогать развитию межпланетных сообщений. Кроме того, ты знаешь, как мама тревожится за нас: отец погиб в катастрофе, каждый из нас может погибнуть так же. Моррисон хочет жениться на ней, если дело выгорит, и он ей очень нравится. Это будет большой помощью для всех нас.

– Да, я знаю, – с сомнением произнес Лайонс. – Я сделаю все, что потребуется, но когда кончу, то почему бы мне не вернуться на Марс?

Сид не ответил, но лицо у него было мрачное и рассеянное. Лайонс дал облечь себя в парадный костюм из красной стеклянной ткани, пристегнул зеленый плащ и надел шапочку без полей. В штатском платье он чувствовал себя неудобно, но все же вид у него был изящный и статный.

За дверью комнаты стоял дворецкий с подносом. Лайонс взял у него стакан и выпил живительный завтрак-коктейль, потом последовал за Сидом в гостиную. Там были Моррисон, Бентли, мать и какая-то красивая девушка. Гости пожали ему руку.

– Как вы переменились, коммандор! – сказал Моррисон. – Ничто так не помогает, как хороший сон. – Он подвел к нему девушку. – Это Мона Трент, самая прекрасная и знаменитая из телевизионных звезд.

– Как поживаете, мисс Трент? – пробормотал Лайонс.

– Никаких мисс. Называйте ее Моной и будьте к ней очень внимательны, – заявил Бентли. – Подумайте о том, какая это будет реклама: вы двое сейчас – самые популярные молодые люди в мире!

Мона пленительно улыбнулась и взяла его под руку, когда они входили в лифт. Но, спускаясь на первый этаж и идя по коридорам в обширный бальный зал, переполненный людьми и радио– теле– аппаратами, Лайонс не переставал удивляться тому, как он может помочь межпланетному сообщению, ухаживая за красивой телевизионной актрисой.

Когда они вошли, все в зале вскочили. Лайонс снова почувствовал нервное напряжение. Со всех сторон протягивались руки, он послушно пожимал их. Ему сунули какую-то бумагу, подтолкнули его к батарее радио– и телепередатчиков. Глядя в бумагу и стараясь не думать больше ни о чем, он ухитрился довольно гладко прочитать свою речь.

ПОТОМ ВСЕ сели за стол; к Лайонсу обращались с речами, а Мона сидела справа от него, глядела на него обожающе и сердитым шепотом требовала, когда никто не слышал, чтобы он был внимательнее к ней. Он пассивно выслушивал бессмысленную чепуху, которую она шептала ему, только чтобы обратить на себя его внимание.

– Не глупите, – почти беззвучно шепнула она, пока ее глаза сладко смотрели на него. – Улыбайтесь, смейтесь! Это для эффекта.

Он попытался, но шептать ей разные глупости было свыше его сил. Он был искренним человеком, как большинство пилотов. Он понимал стратегическое значение любезности с акционерами, которые будут способствовать успеху ракетных полетов, но не знал, зачем ему делать вид, будто он влюблен в популярную актрису.

Наконец она пригласила его танцевать. Он закружился по залу, держа ее в объятиях. Все поспешно освободили им место для танца, едва они встали. Это привело его в замешательство.

Он увидел смятенную толпу и среди них своих старых товарищей.

Он сразу остановился и поспешил к ним, приветственно протягивая руку. Они вскочили и пожали ему руку, улыбаясь как-то неестественно.

– Как я рад увидеть хоть кого-нибудь из старой компании! – горячо воскликнул он. – Как насчет того, чтобы прийти ко мне, когда эта шумиха окончится?

– Конечно, мы хотели бы, – ответил один из них, Сэм Мартин. – Но, черт возьми, простым пилотам вроде нас не место рядом с таким героем, как вы.

– Бросьте эту лесть, ребята, – сказал Лайонс и засмеялся.

Он представил им Мону. Странно было, что их натянутость только увеличилась. Он сел и попытался втянуть их в разговор. Но они говорили, только когда он обращался к ним, и то в ужасающе почтительном тоне. Он постепенно чувствовал себя все более озадаченным, покинутым и одиноким. Мона снова увлекла его танцевать.

Почему все стали такими холодными и далекими? Не только его старые приятели, но даже мать и Сид? Несмотря на свою привязанность к ним, он должен был признать это. Насчет Моны Трент у него не было никаких сомнений. Она смотрела на него только как на еще одну знаменитость.

Но все остальные, почему они не были такими дружелюбными, как раньше? Почему не отвечали ему дружбой, которой он так жаждал?

Лезли была не такая. Лезли была пылкая, искренняя, ласковая, она понимала его…

На следующий день, осматривая межпланетный корабль и ожидая, когда будет включено переносное радиооборудование и он сможет обратиться ко всему миру, словно он – величайший эксперт в ракетном деле, Лайонс чувствовал себя глупейшим из дураков. Все это случилось просто потому, что ему повезло и что его собственный корабль не разбился при встрече с метеоритом или при неточной посадке.

Мона Трент висела у него на руке; Моррисон и Бентли стояли поблизости. А мать и Сид могли смотреть на все это только издали.

– Что вы думаете об этом? – хвастливо спросил Бентли. – Первый корабль целого флота!

– Великолепно! – согласился Лайонс.

– Если мы не сваляем дурака, мой мальчик, – прошептал ему на ухо Моррисон, – мы станем миллионерами! Публика уже дерется из-за акций!

– Я и не думал о том, чтобы заработать кучу денег, – возразил Лайонс. – Я хочу только помочь вам и вернуться…

– Стоп, коммандор! – прервал его Бентли. – Микрофоны включены.

ДЖО ЛАЙОНС пошел по кораблю, расхваливая его в микрофон. В этом он был искренен, корабль действительно был самым замечательным, самым новейшим, с самым лучшим оборудованием, какое только можно себе представить.

Он говорил просто и выразительно. Потом он достал из кармана приготовленную для него речь и начал читать ее. Это было по большей части повторением того, что он уже говорил дважды или трижды: будущие выгоды межпланетных полетов, богатства других планет, прогресс цивилизации.

Он произносил текст, пробегая его глазами несколько вперед, и вдруг он увидел абзац, заставивший его умолкнуть. Там было написано:

«Не знаю, должен ли я говорить в такую минуту о своих личных делах; но я уверен, что вы будете рады услышать о моем обручении с прекраснейшей девушкой во вселенной – с Моной Трент! Мы с нею были в разлуке три года…»

Он яростно сверкнул глазами на Моррисона и Бентли. Они встревоженно дали ему знак продолжать. Губы у него угрюмо сжались, он быстро отошел от микрофонов. Моррисону пришлось поспешно встать на его место и говорить вместо него.

Бентли и Мона попытались следовать за Лайонсом. Он захлопнул дверь у них перед носом и зашагал один через великолепную кабину управления, через жилые каюты, лабораторию, грузовое отделение. Там он остановился и сунул руку в один из ящиков.

Черт возьми их всех, яростно подумал он, пусть они используют его, как хотят, пусть делаются миллиардерами – ему это все равно, если ракетному делу можно помочь только таким путем. Но они превратили его в какого-то проклятого героя, оторвали от друзей, по их милости мать и Сид стали какими-то интриганами, а теперь они хотят заставить его жениться на девушке, которую он не любит!

Сид или мать сказали Моррисону и Бентли о Лезли, и чтобы помешать ему…

Он зашагал обратно, напряженный и мрачный. Сэм Мартин, тот самый, которого он видел накануне вечером, вышел навстречу и отсалютовал.

– Мы отлетаем через десять минут, сэр! – Предполагалось, что Лайонс пожмет команде руки и пожелает удачи; он так и сделал. Но когда корреспонденты ушли и Мона сердито последовала за ними, Лайонс остался на корабле.

– Идемте, коммандор, – поторопил его Бентли. – Они сейчас отлетают.

Лайонс скрестил руки на груди. Его снова попытались торопить, но он яростно отбросил всех.

– В чем дело, мой мальчик? – изумленно спросил Моррисон.

– Я взял в грузовом отделении лучевой пистолет, – многозначительно начал Лайонс. Он держал в руках пистолет. – Убирайтесь вон, вы двое, – крикнул он Бентли и Моррисону. – Что касается остальных, то я проложу себе путь к управлению, если понадобится.

Бентли и Моррисон не протестовали, когда он ткнул им пистолет в спину и вытеснил в шлюз.

– Выходите отсюда так, словно ничего не случилось, – приказал он, – или я устрою скандал. Пока!

Они были бледны, но все же нашли в себе силы выйти. Толпа разразилась приветственными криками, которые вдруг оборвались. Лайонс закрыл внешний люк, завернул штурвал, вогнал на место болты; потом сделал то же с внутренним шлюзом. Повернувшись, он направил пистолет на команду.

– ПО МЕСТАМ! – холодно приказал он. – Я лечу с вами. – Челюсти у него сжались. – Ну, живо!

Одно мгновение они колебались, потом по лицам у них поползли улыбки.

– Конечно, – произнес Сэм Мартин. – Кто мы такие, чтобы останавливать вас? Только горсточка кругосветников, и среди нас нет героев.

Лайонс вглядывался в их лица, боясь увидеть иронию, но там ее не было.

– Бросьте, ребята, – попросил он. – Вы знали меня много лет. Я все тот же Джо Лайонс. И я тоже не герой.

Корабль начал двигаться по механической направляющей к стартовой пушке.

– Я не хочу спорить, коммандор, – серьезно произнес Сэм Мартин, – но пролететь одному с Земли на Марс и обратно – это не проходит для человека бесследно. Он или сойдет с ума, или станет героем. Вы герой, даже если не хотите этого. Но сейчас мы все вместе, и мы надеемся друг на друга – и на вас!

Снова в космосе, вместе с четырьмя из самых давних друзей!

Быть может, на Марсе он опять станет только человеком, а не одиноким героем…

Улыбаясь, Лайонс потрогал статуэтку Лезли во внутреннем кармане куртки, потом отвернулся. Не годится людям видеть слезы на глазах у героя.

Hero, «Thrilling Wonder Stories», October 1939

Перевод: З. Бобырь, 1964

Иллюстрации: Frank Winnard, uncredited, Г. Новожилов