Ларс

Глава 13

Кордно, лето 826 г.

Сборы в Хольмград не затянулись. С Ходотом и Рогнедой мы тепло попрощались. Радомысл постепенно приходил в нормальное чувство, но старался передвигаться в телеге. Мы выехали из Кордно под благодарственные прощальные возгласы жителей города. Армия Кордно охраняла многотысячный город. Ходот договорился со смоленским князем – пора привыкать так называть дядю – о постое его смоленской части войска, которое дядя обязался отдать вятичам в обмен на найм их войска для захвата Смоленска, в самом Смоленске, но с условием, что раз в два дня между городами будут курсировать гонцы. Они должны будут сообщать о ситуации в городах и необходимости общего сбора против неприятеля. Ходот отправил на юг своих лазутчиков, чтобы быть в курсе возможного нападения каганата.

Тысячное войско Смоленска под предводительством Радомысла двигалось медленно для моего восприятия. Мне казалось, что мы ползем, а не двигаемся. Обоз растянулся на километры. Сокол ушел в авангард войска, туда же рванула Забава, которая успевала собрать нужные травы для лекарского искусства, пока войско ползло вперед. В середине находилась наша компания из меня, Милены, Аршака, дяди и Аги. Эса периодически перемещалась по войску, контролируя процесс похода. Иногда мне казалось, что ей всего лишь скучно, поэтому она просто скакала на коне, чтобы развеяться.

Аршак по вечерам помогал мне в латыни и византийскому письму. Сокол на дневном привале не забывал меня учить бою на топорах. С каждым разом у меня получалось все лучше.

С дядей мы часто беседовали о политике, государственном устройстве возможного превращения союза в государство. Он даже поделился мыслью, что отцу не понравится наши идеи, так как ранее Радомысл делал намеки собрать под крылом словенов все окружающие племена, но не смог добиться понимания со стороны Гостомысла. Отец считает, что сила равносильных племен в союзе больше и мощнее, чем навязывание диктата одного племени на другие. Очень обрадовало понимание и в таком вопросе, как отказ от любой формы рабства. Никаких долговых крепостных и закупов. Может быть история еще не дошла до таких понятий, я не помню, но главное, что расхождений в понимании политики будущего государства у нас с ним нет.

На одном их привалов, дядя рассуждал о наименовании титула главного князя в этом нашем мифическом государстве. Он считал, что можно выбрать главного князя среди всех и дать ему титул главного или верховного. Мои доводы об именовании предводителя союза царем по образу Цезаря, потешили самолюбие дяди.

– А кого ты царем видишь? – задал каверзный вопрос Радомысл.

– Отца, конечно, – не задумываясь, ответил я.

– А себя – кем? Князем Хольмграда, раз отец станет царем?

– Почему же? Могу и царским советником быть.

А почему бы и нет? Буду полководцем не хуже самого Цезаря, ведь знания о битвах и фортификационных сооружениях никуда от меня не делись. Буду инженером-полководцем. Любая оборонительная война будет за мной вне зависимости от количества противников, если, конечно, это не Золотая орда. С такой ратью я пока не готов сразиться. Но это пока. Или дипломатом, но здесь Радомысл посильнее меня будет. Да хотя бы тайным советником, благо у меня есть Эса, которая поможет воплотить в жизнь функции ФСБ или ЦРУ.

– Отец если и даст добро на реформу союза, – вполголоса заявил Радомысл, – то никогда не станет во главе его.

– С чего бы это? Сейчас же он глава?

– Сейчас – да, но стал он им только из-за того, что твой брат, Сигурд, был не готов к руководству. Ему были интереснее битвы и оружие. А ты не такой, – дядя лукаво прищурился.

– К чему ведешь? – я начал понимать к чему клонит этот старый пройдоха.

– А к тому, – Радомысл по обыкновению начал баюкать обрубок левой руки, – что в новом, молодом государстве должен быть новый молодой правитель, который знает, куда будет вести народ.

– На счет молодого правителя – это спорное утверждение, а по поводу того, куда вести народ, то и здесь – спорно. Отец же знает, куда ведет свой народ и народы союза!

– Ларс, – дядя вздохнул, – в том то и дело, что Гостомысл считает, что рано или поздно все племена передерутся и придется звать того предводителя, который никому не известен с плохой стороны. Этот предводитель не должен быть заинтересован в величии одного племени над другим.

Так мысли о призвании варягов уже сейчас у Гостомысла имеются? Его знаменитая фраза об отсутствии порядка на земле русской и просьбой: «Приходите княжить и владеть нами» – это уже сейчас зародилось в умах правителей новгородского союза? Я был немного потрясен. Из истории я помнил, что Гостомысл позвал Рюрика на княжение, тот пришел с братьями и потом прибрал к рукам весь север Руси. Получается, что сами племена готовы к объединению, но их останавливают только старые распри и желание не прогибаться под многовековых соседей. Как в пословице «и сам не ам, и другим не дам».

– Ладно, допустим, отец – не идеальная фигура для правителя. В качестве первого среди равных он устраивает всех, а в качестве самого главного над всеми – его не примут, – дядя кивнул, – но тогда и я не лучшая фигура, ведь сын Гостомысла по идее должен будет тянуть все словенское племя вперед, подчиняя остальные племена воле словенов. Ведь так?

– Почти так, – Радомысл улыбнулся, – не забывай, что теперь сила словенов в союзе многократно усилилась. Теперь брат Гостомысла стал князем Смоленска, – дядя наклонил голову, – а сам Ходот стал его родней. Отдельно ото всех, Смоленск, Кордно и Хольмград – уже представляют собой внушительную силу.

Я задумался. И правда, за это время Смоленск из полунейтрального члена союза превратился в твердого сторонника Хольмграда, по крайней мере, пока дядя князь Смоленска. А Ходот уже не сможет предать словенов из-за кровной связи с Гостомыслом. Я и Милена стали гарантом этой прочной связи.

– То есть, ты хочешь предложить отцу создать государство и поставить меня царем? – я немного смутился.

– Почему это – я хочу? Это ты предложил идею царства.

Я смотрел на этого старого пройдоху и не мог найти слов. А ведь он прав. По сути это я предложил. Но я думал, что за Гостомыслом пойдут люди, так как его знают соседи, у него уже есть опыт. Не скрою, я ведь тоже задумывался о руководстве, не зря же у меня в мыслях крутилась идея создания династии Ларсовичей, которые ничем не могут быть хуже Рюриковичей.

– Я думал, что отец лучше подходит для этой роли, – растерянно проблеял я.

Хохот Радомысла пробежался по лагерю. На нас стали оглядываться. Мы были на дневном привале, Забава кошеварила, а Милена ей помогала. Аршак и Ага играли в кости. Сокол должен был вернуться с дозора с минуту на минуту.

– Ларс, я рад, что ты не стремишься к власти, – отсмеявшись, Радомысл разглядывал свою культю, – я в твоем возрасте ужасно рвался к правлению.

– Ты хотел сместить брата? – сегодня день откровений.

– Да, были и такие мысли. Вот только моя любовь к Гостомыслу, как брату, как к другу, как к родственной душе, не давала мне строить козни против него. И он это ценит, я знаю точно.

Мы сидели и каждый думал о своем. Мне, конечно, льстит, что Радомысл видит меня на троне, но готов ли я?

Да готов! Надоело уже возится с этой штукой под названием «история». Сколько можно уже бояться не навредить ей? Да и чему навредить? Тому, что на карте не будет страны под названием Россия? Так я сам дам своему государству любое название. Русь, Российская империя, СССР, Российская Федерация – сколько раз уже меняло свое название это государство? Я создам не хуже. И наставление потомкам дам – благо прекрасно помню ключевые события будущих неприятностей, начиная от монгольского нашествия, заканчивая развалом союза.

Что мешает мне улучшить все хорошее и не допустить плохого? Ведь это же читерство – знать о будущем. И надо быть глупцом, чтобы не суметь предотвратить наступление неблагоприятных событий. Надоело нянькаться с этой российской историей. Чем дольше я живу в этом времени, тем больше я начинаю ненавидеть свое время. Люди этого века не стали быть менее жестокими, чем в моем веке, но этот век наиболее справедлив к человеку.

Здесь граница между добром и злом видна невооруженным глазом, а там, в будущем, ее не найти. А иногда нужно поистине напрягаться, чтобы понять, где свет, а где тьма. Особенно это видно по отношению людей друг к другу. В этом веке у тебя может быть семья и дети, которых ты можешь прокормить. Бери в руки соху и похай на здоровье. К тебе не придет князь и не отберет все что у тебя есть, ведь ему самому выгодно, чтобы у тебя дела спорились, так как от твоей работы будет расти и его благосостояние. В этом веке ты не найдешь человека, который служит князю и хранит несметные богатства за границей. Да, можно вспомнить Рогволда-негодяя, но это тот вариант, который я могу искоренить. Рогволд – это воплощение моего века. Таких как он в двадцать первом столетии – полно. Здесь же – рогволдов не так уж и много.

Я смогу создать государство, в котором не будет смертной казни, но будет достойное наказание за совершенные деяния. Я смогу сделать так, чтобы все люди были свободны, а рабства ни в каком виде не существовало. И пусть все это звучит наивно и как-то утопично, но я постараюсь построить свою Россию. Ту, за которую мне не будет стыдно. Ту, которую не будут унижать и гнобить. Ту, в которой мне и моим потомкам будет удобно жить. Ту, которая поставит во главу угла принципы справедливости и законности. Кто сказал, что утопия не возможна? Господа, я докажу обратное. Я уверен, что мне ради этого придется пройти через огромные муки выбора, но я смогу достигнуть главного – мне не будет стыдно за свою страну никогда.

Я в порыве возбуждения вскочил и начал ходить по поляне. Мои мысли могли быть бредом идеологически обработанного пропагандиста, но мне было все равно, как это видится со стороны.

Решено. Плевать на естественный ход истории. Строим государство. А Рюрик? Найдем и ему место в нашей системе координат.

Остаток дня я шел молчаливый. Милена пыталась меня разговорить. Я отвечал невпопад, что ее обидело и она умчалась вперед, к Забаве.

Погода хмурилась. Мы выходили из соснового леса, и это означало, что мы покинули местообитание вятичей и ступили на землю кривичей, племени смоленского княжества.

Мы остановились на ночной привал возле опушки леса. Дружина споро собирала хворост и ставила небольшие походные палатки. В центре всей этой какофонии звуков людской толпы были собраны повозки "вкруг". Там у нас находился своеобразный штаб командования. Забава и Милена кашеварили в огромном котле. С дозора вернулся Сокол и направился к дяде, глазами указывая мне следовать за ним. Я и Сокол подошли к Радомыслу. Эса умудрилась материализоваться возле нас, с любопытством поглядывая на Сокола. Тот нахмурился, наверное, не хотел что-то говорить в ее присутствии, но дядя увидел эти переглядывания и махнул целой рукой в жесте «говори уже, шпион».

– Князь, – Сокол обратился к дяде, – дозор вышел на перекресток торговых дорог, на который мы выйдем завтра. Там необычно людно. Караваны в Смоленск разворачивают и направляют назад, либо в обход столицы кривичей. Встретились знакомцы, которые сказали об осаде города.

– Кто? – Радомысл аж вскочил.

– Говорят, что полоцкие.

Дядя задумался. Насколько я помню из радомысловских уроков, Полоцк на данный момент – это второй по величине город кривичей, который подчиняется Смоленску. Это в будущем, через пару веков они разойдутся и станут самостоятельными торговыми и конкурирующими единицами. Сейчас же, Полоцк входит в территориальную общность племени кривичей. Видимо, пока дядя на всех порах мчался в Кордно, полоцкие кривичи решили потянуть одеяло на себя.

– Не удивлюсь, если за этим будет стоять Рогволд, – размышляя вслух, заметил Радомысл. Сколько их у Смоленска? – обратился он к Соколу.

– Наверное, не больше тысячи, торговцы говорят, что их – тьма, ответил тот.

– У страха глаза велики, – Эса хмыкнула.

– Об осаде никому ни слова, – дядя поочередно посмотрел всем в глаза, убеждаясь в том, что его поняли, – Вокруг нас тысяча не совсем лояльных воинов. Мы идем с войском кривичей против других кривичей. И я не уверен, что нас не спеленают как младенцев свои же воины, чтобы отдать соплеменникам, дабы не было вражды между своими же.

– Отвратительная ситуация, – резюмировал я.

Мы попали в ужасное положение. С одной стороны силы равны, с другой же – дядя только недавно стал князем и уверенности в только что обретенных воинах у него нет. Остается только уповать на то, что воины должны понимать – если город в осаде, значит их родные и близкие под угрозой, следовательно, они должны их защищать. Вот если бы Смоленск сдался и мы подошли бы не к осажденному городу, а к уже захваченному, тогда дело было бы совсем плохо.

– Какова вероятность того, что Смоленск откроет двери соплеменникам? – задал я мучавший меня вопрос.

– Всякое может случиться, – задумчиво обронил дядя.

Кажется, что он сам думал именно об этом. Сокол вздохнул и предложил смотреть по обстоятельствам. Мы решили переночевать и наутро придумать выход из проблемы, так как сейчас в голову ничего путного не приходило.

На вечернем привале Милена все ещё дулась на меня из-за моей неразговорчивости. Она не проронила ни слова, а только фыркнула на мое замечание, что ее поведение выглядит глупым. Пришлось извиняться. Не знаю, правда, на что, но лучше лишний раз извиниться перед обиженной женщиной. Этот урок – единственный полезный, который я усвоил в общении с этими инопланетянками. Обижаться на меня почти перестали, но обет молчания решили не нарушать. Ох уж эти женщины!

На следующий день мы вышли к торговому тракту. Как и говорил Сокол, здесь было многолюдно. Наше войско смогло оттеснить особо медлительных путников и мы направились по дороге в Смоленск.

К городу мы подошли вечером. Соколовы лазутчики доложили, что нас уже ждёт армия Полоцка. Они развернулись в нашу сторону, не особо волнуясь за оставшийся в тылу Смоленск. И это немного напрягало. Надеюсь, что город не переметнулся на сторону врага. Наша армия в целом, настороженно встретила новость об осаде. Что особо радовало из услышанных мною разговоров дружины, так это их возмущение, дескать, стыдно должно быть брату поднимать оружие на брата.

Две почти равные армии стояли лицом к лицу. Полочане на флангах имели несколько сотен конницы. Армия ополченцев на стенах города словно для красоты там находилась. Такое ощущение, будто смоленские горожане не собираются вмешиваться в нашу битву. Поделившись этой мыслью с дядей, я понял, что оказался прав. Радомысл считает, что смоленские кривичи договорились с полоцким, раз не было осады в полном смысле этого слова. Действительно, осада была какой-то номинальной, ни тарана, ни лестниц я не увидел. Будто бы они ждали именно нас.

От противоположной армии отделилась группа из нескольких всадников и направилась в нашу сторону. Радомысл крикнул Соколу и мне готовится к переговорам. Мы, втроём, неспешно направились к переговорщикам. Эса не могла остаться в стороне и присоединилась к нашему посольству. Кажется, ее выходки уже никого не удивляют. Ну не гнать же ее тряпкой в чистом поле!?

Наша кавалькада приближалась к полочанам. Четверо полоцких всадника стояли посередине между двумя армиями. Когда мы подъехали к ним, я подсознательно надеялся лицезреть рожу Рогволода. К моему удивлению среди полочан его не оказалось.

– Здрав будь, Радомысл, – заявил один из них.

– И тебе того же, незнакомец, – откликнулся дядя.

– Меня Кулябой кличут, – отозвался ничем не примечательный воин, – я воевода Полоцка.

– В последнее время, я не доверяю кривичским воеводам, – заметил Радомысл.

– Рогволд давно хотел власти, соблазнился, с кем не бывает? – полочанин пожал плечами.

– С честными людьми такого не бывает, – пора и мне подать голос.

– А ты, наверное, Ларс, – Куляба оценивающе пробежался взглядом по мне.

– Зачем ты пришел в мой город с войском? – дядя не дал увести разговор.

– Когда Смоленск взял главенство в племени кривичей, я выторговал для Полоцка малую подать. Сейчас, когда сменился князь, я хотел бы и вовсе эту подать не платить.

– Поэтому ты пришел с армией? Чтобы убедить в бедности Полоцка?

– Почему бедности? – возмутился Куляба.

– А кто же ещё не хочет платить за защиту? Только бедняк. Или же тот, который в защите не нуждается. Вот только Полоцк в этой защите ой как нуждается, – ухмыльнулся дядя.

– Радомысл, нам не нужна защита от Смоленска.

– Разделить племя на части – это не выход для Полоцка. А ты именно этого и хочешь, – Радомысл угрожающе сдвинул брови.

– Я хочу суда, князь, – выплюнул воевода.

– Суд Богов! Да будет так! – отозвался дядя.

– Я требую правды не от тебя, а от него, – Куляба ткнул пальцем в меня.

Интересно чем я ему насолил? Возмущенный взгляд Радомысла отображал мой невысказанных вопрос.

– Я за него сражусь, – Эса соскочила с коня.

– Эса! – окрикнул я воительницу, – Не смей!

Сопровождающие Кулябы открыто посмеивались надо мной. Они не понимают, что лучше бы им помалкивать, а то воительница им "смешилки" засунет туда, где они теоретически не должны были поместиться. Но Эса тоже, хороша. Это в нашем войске о ней уже наслышаны. А здесь – она просто девушка. А если быть ещё точнее, то просто "баба", влезающая в разговор мужиков.

Я слез с лошади и направился к гневно сверкающей глазками Эстрид.

– Ты сейчас меня подставила, – прошептал я одними губами, – сядь на коня и не отсвечивай.

Эса даже не возмутилась. Кажется, она поняла ситуацию. Она молча залезла на животинку и подошла к смеющимся, интересуясь их именами. Те, вот уж действительно идиоты, представились. Эстрид кивнула и отошла за спину Радомысла.

Уверен, что список личных врагов воительницы пополнился новыми именами. Пока я отвлекался на Эсу, между дядей и полоцким воеводой возникла перепалка. Радомысл не хотел, чтобы я принимал вызов и требовал замену. Воевода же упирал на то, что именно я являюсь причиной смены князя, а, следовательно, я и должен отвечать за свои поступки. По мнению полоцких, если я смогу победить в поединке, то они примут нового князя, если же нет, то выберут нового князя.

– Не гоже кривичам под неугодным князем ходить, – повысив голос, ругался Куляба.

– Это я не угодный? – раздухарился Радомысл.

– Ты, Радомысл, подчиняешься Гостомыслу, которому наследует в будущем Ларс. Поэтому нужно нам, кривичам, знать о том достоин ли нами повелевать такой княжич.

Пока высокие мужи пререкались, подошел Сокол.

– Ларс, – обратился он ко мне, – считай, что это урок на твою пригодность к воинскому искусству. Я достаточно тебя обучил. Ты быстр и умен. Я верю, что у тебя все получится.

Сокол отвернулся и направился к дяде. Радомысл перестал ворчать и резюмировал итог переговоров. Если победит Куляба, то в Смоленске проведут новые выборы князя. При этом Радомысл не может в них участвовать. Вопрос о нахождении кривичей в северном союзе будет решать новый князь. А Полоцк имеет право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Если же победу одержу я, то полоцкий воевода признает главенство Смоленска и непосредственно Радомысла в качестве князя кривичей. Нарушивший правила будет считаться проигравшим.

Куляба соскочил с коня. Он был моего роста, но довольно широк в плечах. Густая вьющаяся борода воеводы доходила ему до середины туловища. На нем были такие же кожаные латы, что и на мне. Броня ничем не отличалась от тысячи прочих, что я видел в этом времени. Не знаю, на сколько это будет важно для меня, но у него был шлем, который отсутствовал у меня. Что примечательно, он был мечником. В этом столетии меч был признаком привилегированного сословия. Маленький круглый щит выглядел не серьезно. Если не ошибаюсь, такой щит назывался «баклером», его еще именовали кулачным щитом. Щит мог не только пассивно защищать от вражеского оружия, но и мог использоваться в качестве дополнительного оружия. Легкость щита и изогнутый центр делали его удобным для того, чтобы отклонить удар. Такое парирование оставляло нападавшего открытым для быстрой контратаки, а прочность и острые края позволяли нанести удар непосредственно щитом. Самый сложный противник – это тот, от которого ты не знаешь чего ожидать. Поэтому нужно максимально точно прорисовать в голове возможный рисунок боя, как говорил на тренировках Сокол.

Я покрепче схватил свои топоры-близнецы. За время учебы на этом оружии, они стали для меня почти невесомыми. Чтобы почувствовать их вес, приходилось кистями совершать кругообразные движения.

Эса подошла и наклонилась к уху, пожелала удачи и еще раз одарив полоцких переговорщиков смертоубийственным взглядом, ускакала назад к войску. Сокол и дядя кивнули мне. Радомысл хотел что-то сказать, но сдержался. Полоцкая свита воеводы, подбадривая Кулябу и не сомневаясь в исходе поединка между опытным воякой и юнцом-выскочкой, умчалась к своей армии.

Мы остались вдвоем. По правилам поединка победит тот, кто признает поражение и сдастся, либо смертельно ранит или убьет противника. Дуэль до первой крови еще не придумана, она будет изобретена только через семь-восемь веков. Поэтому нужно выложиться по полной.

Наши переговорщики добрались до своих войск. Судя по гомону и звукам радости, им сообщили, что битвы не будет и все решится путем Суда Богов. С моей стороны послышались ритмичные удары топоров о щиты с громким уханьем. Прямо как исландцы на чемпионате мира в 2018 году. Веселые воспоминания вытянули из меня улыбку. Куляба напрягся, но потом и сам хмыкнул. Он сделал шаг, чуть разведя руки в стороны. Странно, что в левой руке у него был меч, а не щит. Может он левша?

А дальше началось форменное избиение меня. Этот мужик делал ложные замахи мечом и атаковал всегда острыми краями щита. Я за пару минут покрылся не смертельными, но глубокими кровоточащими порезами.

Я уверовал в свою силу и думал, что действительно научился владеть топорами. Но этот воевода спустил меня на землю. Топорами очень трудно обороняться. Мне то и дело приходилось уклоняться от щита и отводить острием топора надвигающийся меч. Основной моей задачей было гасить инерцию меча и не попадать под лопасти щита воеводы. Надо отдать должное Кулябе, он превосходно тушил мои попытки к контратаке. У меня была надежда зацепить своим топором меч противника будто крюком, зажимая лезвие меча между обухом и языком топора, но воевода не позволял мне сделать ни одного лишнего движения. Если все пойдет таким образом, то я просто потеряю кучу крови и начну совершать ошибки.

Мне все тяжелее и тяжелее было уворачиваться от атак Кулябы. Почувствовав мою слабину, противник ускорился. Мое поражение становилось неминуемым. Удары и ложные замахи сыпались как из рога изобилия.

Я на столько устал от этого боя, что в порыве ярости максимально приблизился к воеводе и оттолкнул его основаниями топоров. Я делал это инстинктивно, не задумываясь. Куляба от неожиданности сделал несколько шагов назад, восстанавливая равновесие. Я же, пользуясь передышкой, метнул один топор, а следом и другой, в сторону врага. Эса должна была бы гордится учеником в моем лице. Оружие полетело туда, куда я и планировал. Без сильного замаха метательным орудием тяжело нанести существенное повреждение врагу. Все это могло бы принести мне успех, если бы Куляба не уклонился поочередно от летящих топоров. Стоять безоружным не имело смысла. После первого уворота воеводы, я сразу понял, что и второй топорик его не зацепит. Юркий противник мне попался. Поэтому я не нашел ничего более «разумного», как сократить дистанцию и сразится врукопашную.

Прыжок. Апперкот. Полет Кулябы. Любо-дорого смотреть. И чего я раньше так не сделал? Наблюдая за приземлившимся противником, я размышлял о том, что нужно запомнить то удивленное выражение лица Кулябы, когда я, безоружный, успел нанести ему удар в момент его уклонения от второго топора.

Воевода приземлился с гулким звуком, который я слышал у лошадей, если их постучать по брюху. Многочисленные порезы не давали мне шанса медлить, угрожая потерей сознания. Я рванул к противнику, наступая ему на запястье, высвобождая меч. Выпавший клинок переместился в мою руку и материализовался у горла Кулябы.

Ну, давай, сдавайся быстрее, а то я сейчас потеряю сознание. В голове туман, перед глазами пелена. Руки дрожали. Возможно, именно дрожь в руках заставила задуматься воеводу о том, что я могу и не дождаться признания его поражения, поэтому он скороговоркой прокричал: «Сдаюсь».

Отступив от Кулябы, я повернулся в сторону своей армии и поднял меч. Грохот радостно ликующей армии донесся до меня. Ко мне скакали всадники. Сквозь дымку в глазах, впереди всех, я смог разглядеть взволнованную моську Милены. Смотри-ка, как скачет. Моя, бестия!

Силы меня покидали. Я упал на колени, роняя меч. Вот будет умора, если я так и шмякнусь лицом в землю.

Я смог. Не знаю как, но я сумел сохранить княжескую лавку за дядей. Мое сознание покинуло меня, махая ручкой. Молодая трава, утоптанная во время боя, стремительно приближалась к моей физиономии. Всё-таки шмякнулся.

Пробуждение было радостным. Тело будто парило в облаках. Я лежал на кровати, обмотанный бесчисленным количеством материи. Будто в коконе, будто в сетях паука.

Что-то слишком часто я оказываюсь в забытье. Смоленск – негостеприимный город.

– Очнулся, бóлезный, – прошуршал нежный и ласковый голос.

Я повертел головой в поисках источника звука. Небольшое помещение, в котором я находился, было похоже на обиталище любителя гербариев. То тут, то там развешены на сушку разнообразные травы. Запах в домике стоял непередаваемый, казалось, что от густоты аромата можно повесить в воздухе любой металлический предмет. Бревенчатые стены украшены разнообразными письменами-рунами. Большая печь, у которой я лежал на низкой кровати, пылала жаром. Тусклый свет из слюдяных окон проникал сюда будто нехотя, с опаской. Возле противоположной от меня стены, стояло несколько столов с травами. Возле одного из них стояла старушка в темном балахоне. Она подошла ко мне с миской в руке и наклонилась, протягивая блюдце к моему рту.

Влажная субстанция вошла в глотку и обожгла внутренности. Старушка зажала мне нос своими крючковатыми пальцами, заставляя еще сильнее открыть рот в попытке хватануть воздух. Остаток жидкости она резким движением влила не поморщившись.

Я даже закашлять не успел, как она убрала руки и одарила меня щербатой улыбкой. Лицо старушки было испещрено морщинами. Такое ощущение, будто ей лет этак сто-двести. Столько морщин на квадратный сантиметр кожи я не видел никогда. Сухой сморщенный нос, глубоко посаженные глаза и тонкая линия губ довершали образ древней бабки.

По телу разлилась сладостная нега. Не знаю, чем меня напоили, но действие у этого снадобья расслабляющее.

– Кто ты, старушка? – поинтересовался я.

– Для тебя, иномирец, я сейчас лекарь, – донеслось от нее.

Знахарка, значит, она. Странно как-то. Вроде старушка, которая годится мне в «пра», в десятом колене, бабушкой, а голос, словно у молодой девчушки – звонкий, нежный.

Стоп! Она меня назвала «иномирцем». Я внимательно вгляделся в старушку, задумчиво посматривающую на меня. Что она имела в виду под словом «иномирец»?

– Почему я иномирец? – с напряжением в голосе спросил я.

– А кем еще называть того, кто занял чужое место в этом мире? Ну, хочешь, буду тебя называть переселенцем?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, старая…

– Да все ты понимаешь, – бабка стукнула меня по лбу деревянной миской.

– Ай, больно же! Чего драться-то сазу? – я потер пострадавшее место.

– А это, чтобы не думал со мной шутки шутить, – мило проворковала знахарка.

– Да я… – угрожающе поднятая миска заставила меня придержать язык.

– Вот! Так-то, дружок, – довольно осклабилась старуха, – Вроде обычная деревяшка, – она посмотрела на миску, – а такая полезная вещь в доме. И снадобьем напоить можно, и уму-разуму научит.

А бабушка-то с юморком. Надеюсь, она не ку-ку. С психами тяжело иметь дело. И все же, если она знает, что я попаданец, то, возможно, я не первый «иномирец», как она выразилась.

– Как звать-то тебя, бабушка? – не прилично как-то разговаривать, не зная имени.

– Так лекарем и кличут, – с улыбкой пропела старушка.

Вот как с такими людьми общаться? Ни на один вопрос не ответила нормально.

– Ладно, не хочешь говорить мне про иномирцев – как хочешь. Имя свое не называешь – не важно. Но сказать-то можешь, где я нахожусь? – я начал закипать.

Бабка сдвинула брови. Примерилась миской для нанесения очередного «разумления», но, все же, передумала.

– Ладно, языкастый, уболтал, – кивнула сама себе старуха, – иномирцы частенько бывают у нас. Они сповадились вселятся в слабые тела, чтобы дать им новую жизнь. На Ладоге даже есть один из ваших. Лет двадцать назад объявился. Живет в лесу, лечит людей. Он даже предсказывал что-то. Так его чуть не удушегубили, беднягу. А знаю я это все, оттого, что я жрица Карны, – она сделала паузу, но, не увидев в моем лице проблеска разума, закатила глаза и продолжила, – это богиня, которая решает когда, в каком месте и в каком обличии душа снова начнет свой жизненный путь от зарождения до смерти.

– Следовательно, как ее жрица, ты знаешь о том, чья душа в каком теле находится. А как ты это узнаешь у богини, я так понимаю, ты не скажешь?

– Хм, – бабка снова посмотрела на миску, – а хорошо так умишка прибавилось.

– А этот, – я проигнорировал ее шпильку в свой адрес, – иномирец, который на Ладоге. Как его найти?

– На юге озера спросишь лекаря Метика, там все его знают, – проворковала старушка.

– Спасибо большое. А звать как тебя?

– У жриц Карны всегда одно и то же имя – Карна.

– Спасибо, бабушка Карна, – я, лежа, как мог, изобразил поклон.

– Спи уж, вежливый вьюноша, – хмыкнула старушка, – сейчас настойка моя начнет действовать.

Не знаю, что там в этой настойке она намешала, но вырубился я моментально.