Пока дедушка Митрофан осматривал Емельку и, опустившись на колено, прислонясь ухом к его груди, вслушивался в четкое, размеренное биение сердца, человек на противоположном берегу реки наблюдал за действиями старика. Еще несколько минут назад он спешил к реке: сбросил на ходу пиджак, торопливо расстегнул поясной ремень, видимо, собираясь раздеться и одолеть брод. Не спуская взгляда с Емельки, неизвестный уже было принялся снимать сорочку, но тут из зеленой гущи камышей появился высокий и нескладный старец с удочками на плече, и человек метнулся с открытого берега в заросли верболоза, стал наблюдать из своего укрытия за мальчишкой и стариком.
Это был тот неизвестный, которого Емелька увидел в заброшенном штреке старой шахты. Появление старика сначала привело его в растерянность: он спрятался за зеленым оперением верболоза. Но тут же, спохватившись, кинулся по крутому откосу вверх, пересек железную дорогу, перепрыгнул кювет и канул в непролазные сплетения крутояров.
Если бы дедушка Митрофан не был так занят Емелькой и хотя бы взглянул на правый берег (а речка Донец здесь узка, и берег от берега близко), он увидел бы того человека и подивился бы той прыти, с какой неизвестный бросился прочь от реки…
Наконец-то Емелька открыл глаза, тяжело перевел дыхание и спросил растерянно, с ноткой надежды:
- Где Гнедой?.. Куда забежал?.. Нашли?..
Дед Митрофан повел седыми лохматыми бровями:
- Очнулся? Ну и молодец! Так что же с тобой приключилось?
Емелька, вздрагивая, часто заморгал глазами.
- Может, я испугался? Наверное… Да и как не испугаться, деда, если прямо передо мной человек объявился, словно из-под земли? А чуток попозже, когда я спустился вниз по крутояру, он швырял в меня камнями. Зачем? Что я ему сделал? Кто он, это подземный человек?..
Дед озабоченно пожевал губами, сказал с сомнением:
- Да было ли такое? А если тот человек подземный только причудился тебе? Ладно, не оправдывайся. Вижу, ты действительно испугался. Сейчас мы возьмем лодчонку,- вон она причалена в камышах,- и я доставлю тебя в нашу хижину. Лодчонка, правда, чужая, обходчику дороги Терентьевичу принадлежит, но мы с ним в приятелях - не обидится. Напою тебя липовым отваром, хорошенько отоспишься - вот оно и пройдет.
Емелька стал горячиться:
- Дедушка Митрофан, ты не веришь мне? Не веришь, что Гнедой оборвал повод и куда-то умчался? Но вот, смотри-ка, уздечка - она с него, с Гнедого! Там, в кустах на крутоярах, стая одичалых собак с волками. Их-то, как видно, конь и испугался. И другим надо бы заказать, чтобы без ружья ни шагу на крутояры!
Дед слушал, посмеиваясь, то кладя ладонь на лоб Емельке, то прощупывая запястье, но рваную уздечку осмотрел внимательно и бросил в лодку.
Предвечерье было безветренное, и от речного простора тянуло влажной прохладой. Если бы не страхи, пережитые у пещеры, Емеля с наслаждением окунулся бы прямо с борта в эту ясную и манящую речную глубину. К тому же было обидно, что дедушка Митрофан, и рассудительный, и дотошный, с недоверием отнесся ко всему, что он второпях рассказал ему.
Равномерно поднимая и опуская в воду весла, Митрофан Макарыч неожиданно спросил:
- Там, на крутоярах, ты часом не съел какую-нибудь ягоду из диких? Много их есть разных - аленьких, красивеньких, а проглотишь - разум отшибет.
Емелька мотнул головой:
- Никаких ягод я не ел… А если я рассказал неправду - жариться мне на сковородке три ночи и три дня!
И дед опять усмехнулся:
- Значит, без перерыва на обед?
- Стойте! - почти закричал Старшой и встал на корме, будто решаясь прыгать.
- Спокойно,- негромко, но властно приказал Митрофан.- Это тебе не наш «Нырок», вон какая хлипкая лодчонка - сразу же пару ведер воды левым бортом зачерпнула. Ты чего подпрыгиваешь? Или опять подземного человека заприметил?
Емелька покорно опустился на площадку кормы.
- Дедушка, а ведь у Старой криницы ничего не знают! Ждут меня, выглядывают - и Костик, и Кудряшка, и Михей Степанович, и профессор Мороз! Ты понимаешь, дедушка: ни меня, ни коня!
- Что зря тревожишься? - мягко отвечал дед.- Костик и Кудряшка догадаются, что ты дома. Прибегут.
Послабив весла и доверясь тихому течению уже розовеющей реки, Митрофан снова взял уздечку и стал внимательно рассматривать ремни…
Ему повыше приподнять бы голову, и он увидел бы, как на длинный товарный поезд, шедший порожняком от Рубежной в сторону Попасной, отчаянно кинулся какой-то здоровенный оборванец. Он умел цепляться на поезда, тот здоровяк, и одним рывком бросил себя на тормозную площадку вагона. Бородач кондуктор погрозил ему с другой тормозной площадки свернутым флажком, но оборванец беспечно махнул рукой и уселся с краю площадки на нол, опустив ноги на верхнюю ступеньку.
В те послевоенные годы товарными поездами пользовались тысячи безбилетных пассажиров. Война вымела из насиженных гнезд бесчисленные семьи, разбросала, разъединила отцов, матерей и детей, и люди скитались по железнодорожным станциям, селам и городам в отчаянных поисках своих близких, а поездная прислуга не была к ним особо придирчива или строга.
Пассажир без билета и без вещей, вскочивший на товарный вагон на том перегоне, где железная дорога проходит по самому берегу реки, далеко ехать не собирался. Выглядывая с площадки по ходу поезда вперед, он вскоре увидел за кудрявыми вербами на малом прибрежном взгорке темный бревенчатый домик, а еще ближе к реке - старенькую ветхую хатенку, перед которой у отмели чернела довольно несуразная лодка. Это было собственноручное сооружение деда Митрофана - суденышко «Нырок». К бревенчатому домику у реки и направлялся безбилетный пассажир товарного поезда, и если бы Митрофан не рассматривал так внимательно уздечку, а взглянул на товарный состав, с рокотом бежавший над самым бережком, он увидел бы и, наверное, узнал бы своего безродного квартиранта по прозвищу Тит Смехач…
Метрах в пятидесяти от бревенчатого домика Смехач уверенно шагнул с тормозной площадки в пустоту, пролетел над песчаным откосом насыпи и твердо встал на обе ноги. Он умел не только цепляться на поезда, но и прыгать с поездов. Теперь он подождал, пока с ним поравнялся тот бородач кондуктор, скорчил ему забавную рожу и, подпрыгивая, двинулся на край берега, к своему ветхому жилью.
Почему-то он был уверен, что бревенчатый домик пуст. Спокойно и неторопливо поднялся на крылечко, пошарил в кармане рваных штанов, достал кривую металлическую отмычку и легко, без усилия, открыл висячий дверной замок.
В прихожей было светло и пахло сеном. На тусклых стеклах маленького окошка играл красноватый вечерний луч. На двери горницы деда Митрофана поблескивал второй замок. Тит открыл его так же легко, как и первый.
В горницу он вошел уверенно, видимо, зная здесь каждую вещь. Несколько старых книг на полке его не заинтересовали. Он шагнул к массивному сундуку давней кустарной работы, приподнял тяжелую крышку, заглянул внутрь, пошарил рукой в тряпье и закрыл крышку. Взгляд его упал на толстый, в потертой обложке альбом, который лежал на стульчике за сундуком. Тот альбом Смехач схватил с жадностью и принялся быстро листать. Тусклые фотографии чьих-то деток, напыщенных бабушек и тетушек его не интересовали. И лишь одно фото, четкое, резкое, по-видимому, не такое уж давнее, приковало его внимание настолько, что он даже скрипнул зубами и не заметил, что смял страницу альбома. С фотографии смотрел средних лет мужчина с открытым лицом и сосредоточенным волевым взглядом. На нем был форменный китель горного инженера, а в неглубокой металлической вазочке, которую он бережно держал в руке, поблескивал крупный черный кристалл.
Тит осторожно закрыл альбом и положил на прежнее место, на стульчик. Потом вышел из горницы в прихожую, навесил и защелкнул замок. Здесь он проследил, чтобы не оставить следов, подхватил тряпку, смахнул с пола пыль, проскользнул в дверь на крылечко и защелкнул второй замок. Все это он проделал быстро и уверенно, а на крылечке снова стер свой почти неприметный след.
Когда он входил в свою хатенку, почему-то ему показалось, будто в сенях пол оказался мягким, податливым. Впрочем, это его не долго занимало: он помнил, что лодка, на которой плыли дед Митрофан и шустрый подросток Емелька, приближалась.
Смехач вышел на берег, сел на борт «Нырка», наклонился, пошарил в густом и черном иле. Потом достал из брючного кармана зеркальце и принялся разрисовывать свою физиономию: намазал усы, провел резкие линии под глазами, щеки усеял веснушками, а углы рта продлил до висков…
А двое на лодке продолжали негромкую беседу. Говорил Емелька:
- И вот удивительно, деда: тот человек появился в штреке, будто из-под земли, он очень похож… знаешь на кого?.. А вот угадай. Не угадаешь. Очень похож на Тита!..
Дед насмешливо повел бровью:
- А сам же сказал, что «подземник» прилично одет, при костюме?
- Верно, сказал,- вздохнул Емелька.- И все-таки похож.
Дед решительно нажал на весла, и под носовой частью лодчонки зажурчала вода.
- Ну, если так,- заключил Митрофан,- тогда придется согласиться, что есть на свете два Смехача: один где-то в подземельях бродит, а другой… Вон, посмотри-ка, другой на берегу у нашего «Нырка» сидит.
И Емелька еще издали узнал Смехача… Тот сидел на лодке у самого уреза воды и разрисовывал свою грудь, плечи, руки черными полосами ила. Завидя лодку, он вскочил и принялся отплясывать на песке какой-то дикий танец, высоко выбрасывая ноги и нелепо кривляясь.
- Видишь, радуется, бедный, нашему возвращению,- сочувственно сказал дед Митрофан.