Легенда о черном алмазе

29
Анонимка. Преображение Емельки. Лихой Данила Гром. Фотоателье под охраной. Слово о наступлении. Номер тридцать семь.

Василий Иванович Бочка много слышал о черных делах гестаповца по кличке Бешеный Ганс. Однако встречаться с тем прохвостом ему не доводилось, даже фотографий «грозы района» Бочка никогда не видел. Люди, которые томились в местной тюрьме гестапо и которым чудом удалось вырваться на свободу, рассказывали, что Ганс Бруфт не расставался с плетью из воловьих жил с острыми проволочными шинами, и многие узники той тюрьмы после вызова к Бешеному Гансу были мечены жестокими шрамами.

В Донбассе, как известно, фашистские оккупанты чувствовали себя неуютно и потому карали всех без разбору. Шахтеры - народ отважный и упорный, оказалось, их не так-то просто сломить. Гестаповцы, тайные шпики, предатели-полицаи бесследно исчезали в глухих и почти обезлюдевших поселках. Тот же Бешеный Ганс дважды спасался бегством от народных мстителей. Не менее дюжины его прислужников-полицаев партизаны зарыли в оврагах и лесах меж Пролетарском, Лисичанском и Кременной. И ничего неожиданного не было в том, что пришел час, когда взяли «на мушку» на окраине Волчеяровки и Бешеного Ганса.

Можно понять Василия Ивановича, почему он не испытывал к фашистскому подонку ни малейшего интереса. Был Бешеный Ганс - не стало мерзавца, и что о нем вспоминать?

Но случилось неожиданное: пока лейтенант находился у Старой криницы, кто-то подбросил ему письмецо. Возвратись в свой временный кабинет в амбаре, Василий

Иванович заметил под дверью аккуратный бумажный треугольник. Поднял, прочел - ив глазах у него зарябило. «Неужели?..- прошептал он.- Неужели правда?..»

Письмо было кратким, в две строки: буквы, похожие на странных жучков, расползались в разные стороны. Начиналось оно с молитвы, а далее следовало: «Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс».

Василий Иванович тяжело опустился на стул и принялся изучать письмо. Почему оно начиналось с молитвы? Может быть, его писал человек верующий? Почему этот человек пожелал остаться неизвестным? Не уверен, что сообщает правду? Как же он мог написать такое, если в трех километрах отсюда, в поселке шахты Мельникова, живет и здравствует отличный снайпер Данила Гром, который и отправил Бешеного Ганса в тартарары без пересадки?..

Василий Иванович снял трубку телефона. С минуту она похрипела, потом покашляла, и наконец нежный девичий голосок спросил:

- Кого вам, Василий Иванович?..

- Парторга шахты Мельникова Дубчака,- попросил Бочка.- Обязательно разыщите. Что, он на проводе? Прекрасно! Послушай-ка, Лукич: мне нужен Данила Гром. Дело срочное и важное. Пошли за ним, пожалуйста, пусть приедет ко мне.

Едва он положил трубку, как на пороге встал вымытый, подтянутый, причесанный Емелька.

Лейтенант кивнул ему и улыбнулся:

- Так держать Емеля! Больше внимания внешности. Не забывай, теперь ты мой помощник, представитель власти, значит, во всех отношениях должен быть образцом. Вот взгляни-ка на это письмо: интересуюсь, что ты, помощник, скажешь?..

От него не укрылось, как листок в руках Емельки затрепетал, а лицо мальчугана побледнело.

- Что я скажу? - тихо переспросил Емелька.- Скажу, что это неправда. Бешеного Ганса наши зарыли под Волчеяровкой. Снайпер Данила Гром, спасибо ему, бил без промаха. Значит, кто-то распускает злой слух…

Василий Иванович внимательно слушал и согласно кивал, а потом неожиданно спросил :

- Но вдруг это… правда?

- Попробуем проверить,- сказал Емелька, присаживаясь на свободный табурет.- Я должен вам доложить…

- Э, братец,- прервал его начальник,- если уж докладываешь, то встань как положено, руки по швам, голову повыше, плечи пошире, и каждое слово - четко.

Емелька вскочил с табурета, но заговорил все же горячо, сбиваясь:

- Про фотографию Петрунькевича… Дедушка Митрофан рассказывал, что фашисты вывешивали там, на витрине, свои морды. Бешеный Ганс тоже там красовался… Наша Кудряшка услышала про это и тут же спохватилась: а что, если в подсобке у Гаврилы Петровича уцелели - пусть рваные, мятые, запыленные - фотографии фашистов и полицаев? Отдельные куски можно склеить и переснять…

Василий Иванович даже засмеялся и, словно на футбольном матче, проскандировал:

- Мо-лод-цы!..

Емелька совсем осмелел и предложил:

- Я думаю, подсобку нужно охранять.

Бочка недовольно поморщился:

- От кого?..

- А если в городе еще прячутся полицаи? В чем их забота? Уничтожить свои следы. А их следы как раз и могут быть в подсобке.

Лейтенант посмотрел на помощника долгим и внимательным взглядом:

- Ах ты, Емельян Иванович, товарищ Пугачев!.. Однако без шуток: быть может, и действительно ты из потомков Емельяна Пугачева? Башковит, парень! Осмотрителен. Что ж, быть по-твоему. Кликни базарного сторожа Савелия. Пошлем его на эту ночь к подсобке Гаврилы Петровича Петрунькевича. А завтра тщательно осмотрим сарайчик: быть может, и попадется что-то интересное.

Пока Емелька разыскивал ночного сторожа, который, несмотря на ранний час, успел, устроившись на прилавке. вздремнуть, пока Василий Иванович объяснял Савелию, куда он должен идти и что охранять, в переулке гулко загромыхал мотор грузовика. Уже пожилой, но легкий в движениях, Данила Гром пружинисто выпрыгнул из кузова на мостовую, быстро направился к амбару, в кабинет Василия Ивановича.

Емелька невольно залюбовался молодцеватым шахтером: что стать, что могучие плечи, чуб до скулы, да еще и кудрявый. Гром прямо и открыто глянул на Старшого:

- Чей парень?..

- Нашенский,- ответил Василий Иванович.- Мой помощник. Мы с ним в этот вечер одной загадкой маемся. Вот, прочти…- И он подал Даниле анонимку.

Гром почему-то не взял тетрадочную страничку в руки, а прочел, прищурив глаз, издали. Крякнул досадливо, тряхнул чубом:

- Думаю, что брехня.

- А вообще-то, Данила,- в раздумье заметил Василий Иванович,- тут есть о чем поразмыслить.

Гром прищурил глаза, и меж его густых летучих бровей пролегла крутая складка:

- Что же он, тот безобразник, из ямы выбрался? Зарыт был вполне надежно.

Лейтенант оперся локтями о столик, задумался.

- Понимаешь, товарищ Гром, я очень хорошо запомнил второе сентября 1943 года. Войска Третьей гвардейской армии с хода форсировали Северский Донец. Даже не верилось, что они так лихо прорвались через реку. Но к исходу того же дня они продвинулись на запад километров на тридцать, освободили соседние города Пролетарск и Славяно-сербск. Тут самый тупой фашистский солдафон понимал, что дела - швах, что нужно поскорее драпать из Донбасса. Так почему же Бешеный Ганс с жалкой кучкой своих прихлебателей-полицаев пытался удержаться в кирпичном доме на окраине Волчеяровки? Что удерживало здесь подонка? Он не был строевым офицером, не участвовал в боях. Знал только одно: жечь, грабить, убивать. Так неужели же он не понимал, что партизаны следят за каждым его шагом? На что он надеялся? Почему сразу же не сбежал?..

- Говорили, он искал какой-то клад,- пожал плечами Данила.- Поговаривали даже, что нашел, да не успел взять. В общем, причуды психа. Я долго выслеживал его, затаясь в кювете. Когда он появился в проеме окна, я всадил ему пулю прямо в лоб.

Василий Иванович замер в напряжении.

- Интересуюсь, пока партизаны штурмовали тот кирпичный дом, никто из него не выбрался, не бежал?

Данила тяжело вздохнул:

- За всем разве уследишь? Наш наблюдатель заметил, что со двора, который на западной стороне дома, в степь умчалась легковушка, кажись, «оппель». Значит, кто-то из той шайки таки спасся.

- Отлично, Данила. Скажи мне: ты сам видел труп Ганса?..

Гром брезгливо покривился:

- Плевать мне на него, с какой стати я буду его рассматривать?

- Но какие-то документы при нем были?

- Только ночной пропуск. У него понимаешь ли, два имени: Ганс и Оскар. Ну, а фамилию Бруфт тут многие знают. Под приказами красовалась. Что ни строчка - угроза.

- А не помнишь ли, Данила, во что он был обут?

Гром прищелкнул пальцами:

- Как раз вот это помню. Тупорылые такие ботинки, подошва подкованная, в два пальца толщиной. Почему запомнилось? У нас в отряде был молоденький боец Вася Веточкин. И угораздило как-то Васю забраться в бросовый штыб. Та куча штыба оказалась раскаленной, и Вася начисто сжег сапоги, да еще и ноги обварил. Воевал, бедняга, в тряпках. Обмотает ноги тряпками, перетянет шнурками - и пошел на задание. Он-то и попросил меня, чуть не плача: «Товарищ замкомандира, сделайте снисхождение, разрешите мне снять с этого прощелыги ботинки. Ему они уже не нужны, а номер мой, издали вижу - тридцать девять». Ну, я спросил у Василия: дескать, не противно ли? Ведь эти бутсы, похожие на двух черных поросят, такого костолома носили… «Что поделаешь,- вздохнул Вася,- война!» Пришлось разрешить, и Веточкин снял ботинки.

Василий Иванович облегченно улыбнулся:

- Спасибо, дружище, это существенный момент. Однако ты точно помнишь: номер тридцать девять?

- Запомнилось,- подтвердил Данила.- А разве это важно?

- Я имею сведения,- сказал лейтенант,- что Бешеный Ганс носил огромные ботинки, чуть ли не сорок шестой или даже восьмой номер. Кого же вы там зарыли, возле кирпичного дома?

Гром огорченно крякнул, скрипнул зубами:

- Тебе ли, Василий, объяснять? Фашист, да еще матерый, та же ядовитая змея: как ни укрощай ее - будет изворачиваться, ускользать и непременно попытается ужалить. Иной, особенно хитрый, и двойником запасется, переоденется, с помощью хирурга дайке физиономию переделает, а фальшивые документы у него заранее заготовлены. Я этих тварей насмотрелся.

Василий Иванович откинулся от стола, крепко потер виски. Анонимка - измятая тетрадочная страничка - лежала перед ним, и он взял ее, раздельно прочел вслух: «Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс».