Легендарные разведчики — 3

КУКА НАДО БЫЛО БРАТЬ ЖИВЫМ: Георгий Захарович Санников

Полковник разведки в отставке Георгий Захарович Санников родился в 1929 году. Начинал, во что нелегко поверить, еще в 1944 году курсантом Киевской спецшколы ВВС. После окончания юридического факультета Киевского университета в 1952 году начал службу в госбезопасности Украины. На профессиональном языке — «немец», ибо дважды и с большой пользой для внешнеполитической разведки отправлялся в длительные командировки в Германию.

А в послевоенные годы молодой лейтенант Санников боролся с бандеровцами. И с оружием в руках, и словом, и сугубо агентурными методами. Когда гонялся за бандитами, пришлось молодому офицеру оседлать совсем не лихую партизанскую кобылку по кличке Линда, на которой отправлялись в разведрейды еще бойцы легендарного отряда Дмитрия Медведева, сражавшиеся под Ровно, начиная с 1942 года. Участвовал Георгий Санников в операциях, которые быстро, иногда чуть не на ходу, разрабатывал полковник Сергей Стехов. Тот самый комиссар и начальник разведки медведевского отряда, соратник и боевой товарищ легендарного разведчика Николая Кузнецова. Санников участвовал в оперативных радиоиграх, стремясь проникнуть в зарубежные центры ОУН. Георгий Захарович Санников соединяет геройское военное партизанское прошлое с героическими, мало нам по разным причинам известными событиями 1950-х, когда борьба с бандеровскими недобитками продолжалась. Та битва была тихой, о ней мало писали газеты. Но для обеих сторон кровопролитной.

По-моему, знания уважаемого ветерана Службы весьма востребованы и сейчас.

Полковник оценивает сегодняшнюю ситуацию на Украине как крайне тревожную. Нынешние ультра многое унаследовали у Бандеры с Шухевичем. И прежде всего жестокость, стремление идти до самого конца. Они вражье — настоящее, серьезное, трудно истребимое и очень заразное.

— Георгий Захарович, и все-таки, почему такая жуткая вспышка ультранационализма? Ведь казалось, что разногласия — непримиримы, но с течением лет вошли в более спокойное русло.

— Векторы изменились. Прошел кажущийся период некоего не примирения, а сосуществования. Но спор вечен. Это даже не спор, а битва двух несовместимых лагерей. Сегодня противостояние, и если бы только идеологическое. Даже жестче.

Ведь в постсоветскую эпоху спецслужбы знали, что в Карпатах, в Предкарпатье, во Львовской области появились секретные лагеря. Там готовились те, что пришли на смену ОУН. Началось — еще при Ющенко, после первого майдана. Дали из маленького зародыша вырасти мускулистому нацистскому зверю.

— Но откуда деньги? И кто их давал? Не Ющенко же. Украина и в то время жила небогато, а подготовка боевиков обходится дорого. Американцы?

— Кто ж еще? Это моя версия, моя концепция и моя глубокая убежденность. Они и сразу после войны помогали ОУН. Чудес не бывает: американцы знамениты тем, что последовательно ведут свою политику. Не меняют стиль. У них все запрограммировано. Когда кто-то пытается их поприжать, ничего не изменят. Но по плечу похлопают: все будет о’кей. И гнут свою линию дальше. Вот такой о’кей.

Я хорошо знаю Украину. В 1944 году туда приехал и до 1956-го участвовал в ликвидации остатков банд оуновского подполья. А в 1956-м послали «учиться на шпиона». И как не хотел, даже отказывался. Зачем мне это? О разведке имел представление наисмутнейшее. На Украине-то — все родное, знакомое. Там понимал даже то, что пониманию не поддается. Представьте начало 1950-х. На хуторе конспиративная хата, где у старика-хозяина четыре сына. Двое погибли в банде в УПА, а двое — под Берлином, кавалеры орденов Славы и Красной Звезды. И этих двух ребят призвали, когда Красная армия освобождала Украину. Оба, ясно и понятно, тоже были связаны с бандеровцами. Но увидели молодые парни нашу армейскую мощь и честно воевали, чтобы за ошибки расплатиться. Одна большая семья, а какие разные воззрения. Одна мать родила их. Одним молоком вскормила. А сыновья пошли в разные стороны.

Я — свидетель удивительных судеб имевших ко мне отношение людей. Оккупированная Украина. Партизанское подполье, по заданию которого молодой парень работает конюхом в немецкой жандармерии. Потом он — боец Красной армии и наказывает молодой жене: «Если родится дочь, назови Светланой, а если сын — то Иосифом». Чувствовал, что погибнет. И погиб. А его девочка, которая была рождена Светланой, закончила московский Иняз, стала потом советским нелегалом. Она — «немка», и я принимал участие в ее подготовке. Роскошно работала. И сейчас, в 20-е годы XXI столетия жива-здорова.

— Георгий Захарович, а как вам было после войны сражаться в бандитском окружении? Ведь вы наверняка кого-то пытались вразумить, кого-то вербовали.

— Без этого нельзя. Не скажу, что была завербована вся Западная Украина, но многие ее жители нам помогали, как те две очень красивые молодые девчонки, мои тогдашние ровесницы. Их отца повесили оуновцы, мать умерла. И пришедшего с войны соседа, который воевал в Красной армии, тоже повесили. Они за отца, за соседа этого мстили. Но попросили мы их помочь выйти на бандита, назовем его Игорем, и они его нам не отдали.

— Непонятно почему?

— Игорь молодой был, за отца они — мстили, а Игорь с ними обеими жил. Приятные, преданные, достаточно по тем временам образованные девчонки. И какая судьба? Мужиков нет. Колхоз не отпускает, и куда ехать без паспорта? Вот так и жили… Денег у нас не брали: ни у кого в округе и близко этих бумажек нет. А покажут, и все понятно. За помощь мы снабжали их консервами. И девчонки эту ценность закапывали на огороде. Но работали с нами честно. Не считая случая с Игорем. Долго мы гонялись за его бандой на Западной Украине. И взяли.

Или был я знаком со вторым секретарем обкома комсомола крупной области на Западной Украине. Юра — убежденный коммунист, а его дядька — в том же краю — чуть не главный бандит. Приехал Юра в свой дальний район к маме, сразу заходит родной дядя с автоматом: «Ты чего, племянник? Еще раз приедешь, лично повешу». И хотя после этого друг мой домой не ездил, через несколько месяцев бандиты его убили. Пролил дядька родную кровь. И так везде, почти в каждой семье на Западе Украины.

Трудно примирять непримиримых. В советские времена первый президент Украины Кравчук был секретарем ЦК компартии Украины по идеологии. И во всеуслышание заявлял: «А что тут стыдного? Не надо стыдиться. Я тоже помогал хлопцам из леса. Все помогали». Если бы не помогало бандеровцам местное население, их бы не было. Днем — мы власть, ночью — они.

— Георгий Захарович, вы же бились с этими до самого конца. И вроде бы наступил разгром и финал?

— Но финал — опасный. Все это продолжалось до 1956 года, даже гораздо дольше. У нас об этом не очень принято рассказывать. Но последнего бандита, воевавшего с нами, пусть не на Украине, в другой части страны, брали в октябре 1964 года полком МВД с собаками. Пока гранатку не сунули и не шлепнули. Один опасен. Даже один. Представляете, как это было серьезно на Украине? Только в 1950 году был нами ликвидирован их генерал Чупрынка.

— Так звался эсэсовец — бандеровец и гауптман Роман Шухевич, каратель из батальона «Нахтигаль»…

— Что означает в переводе «соловей». Почему немцы их так прозвали? Украина — поющая страна, и весь этот батальон убийц звучно и красиво пел. Такие они все певуны. А в батальоне для начала — восемьсот штыков, исключительно из бандеровцев так называемого революционного толка. Эти оуновцы были уже хорошо готовы, прошли школу абвера: обучены диверсиям, шпионажу, работе в чужих тылах… Доказали преданность Германии еще на Польше. Отточили свое оружие: переодевались в форму польских солдат, все коммуникации были разорваны диверсантами полностью. Показали себя преданными национал-социализму бойцами.

— Зверствовали в первые же дни и часы вторжения Гитлера в СССР. Погромы во Львове начались даже до прихода немцев.

— Да, их так называемые походные группы не вступали в бои с частями Красной армии. Привели бандитов немцы, шли они у них в обозе. Около пяти тысяч человек двигались уже 22 июня 1941 года дорогами, заранее изученными высланными вперед маленькими группами по пять-десять человек с радистом, мотоциклистом. Впереди — вермахт, а впритык такая группа. Перервали все линии связи. Часть их бойцов шла в форме красноармейцев и пограничников. Заходили вместе с немцами в районный центр, в село или на хутор, тут же создавали сети ОУН, уничтожали тех, кто, по их мнению или наводке местных, симпатизирует советской власти.

Неожиданно, практически без боев вошли во Львов. И там, собрав местных националистов, провозгласили создание Украинской Державности — как бы объявили о независимости. Немцы из вермахта, на глазах которых вся эта вакханалия происходила, с первого раза не уразумели, о чем идет речь. А поняли и всю эту соборную, да еще и независимую державу мгновенно разогнали: как вообще могли эти ничтожные людишки что-то предпринимать без согласия фюрера, кто они такие? Да еще провозглашать независимость от Третьего рейха. А то, что оуновские холуи были готовы им лизать сапоги, восприняли как должное. Иначе и быть не может.

Когда отряды бандитов шли вслед за немцами, уничтожая людей на только-только оккупированной территории, по Западной Украине — проблем не было. Там все свое, еще до войны созданное. И нечисть эта сразу поднялась. Невинных бандитами было убито немерено.

И после отмены всей этой Украинской Державности в июне 1941-го немцы арестовывают Бандеру. И он оказывается в Заксенхаузене. Но если рядом с ним в концлагере заключенных уничтожают нещадно, то Бандеру содержат в особых условиях. Он там кофе пил каждый день. Мог, но, конечно, только с разрешения властей, выйти в город. И четыре года давали руководить Бандере всей его националистической бандой из лагеря. Связь была беспрерывной, никогда не прерывалась. Работал ведь на немцев.

— Зачем тогда сажать, пусть и на тепличных условиях, в концлагерь, когда можно поселить где-нибудь у себя под боком в каком-нибудь Берлине?

— Потому что надо было держать в страхе. И чуть что — мы тебя… Скажу вам больше. Немцы могли ОУН как таковую вообще полностью уничтожить, если бы стали шибко выпендриваться, громко себя проявлять.

— Георгий Захарович, но сегодня бандеровцы выставляют себя борцами с захватчиками, утверждают, будто убивали немцев.

— Был период, когда они затаились, полностью бездействовали. Разве нападали на обозы с продовольствием, вещами, да чем угодно, что гражданские немецкие представители, Украину оккупированную тысячами наводнившие, собирали для отправки в Германию. На этих гражданских посланцев Берлина нападали и, да, иногда убивали. Счет не на тысячи — на десятки.

— Но сегодня хвастают: воевали с вермахтом, вступали в тяжелые бои.

— Вранье! Какие бои с немцами? Нет ни одного учтенного боя.

До сих пор мерзавцы оуновцы, бывшие и настоящие, безуспешно ищут в архивах хоть одного убитого ими солдата немецкого вермахта.

А немцам на первых порах, когда уже оккупировали Украину и думали, будто до Москвы два шага, никакая ОУН была не нужна: это что за шавки здесь тявкают? Года полтора почти находились они в раздрае, хотя высшее руководство ОУН связь с немецкими эмиссарами тайно поддерживала. Ясно, что втайне от своих боевиков. Но, когда фашисты стали откатываться, поняли и увидели в ОУН силу.

— Сила была?

— Была. Та самая единственная, которая могла оказать им помощь в тылу и начиная с 1943 года задержать быстрое продвижение Красной армии.

— И задержала наше наступление?

— Конечно, очень они помогли. А то бы немцы быстрее унесли с нашей земли ноги. Много бед они нам принесли. От общего — к частному: кто убил в 1944 году генерала Ватутина и разведчика Николая Кузнецова? Люди Лемеша. Когда немцы отступали, оставили ОУН-УПА сорок громаднейших складов: семьсот минометов, горы стрелкового оружия и пулеметов, триста радиостанций, да еще успели обучить радистов.

— Георгий Захарович, но до войны столько националистов из этих областей было выслано, посажено, расстреляно.

— Борьба идеологий — всех не пересажать. Невозможно. Эта же борьба — и после войны. Надо убеждать. Обращать в свою веру. Нейтрализовать руководителей. Мы с вами говорили о генерале Чупрынке — Шухевиче. Выйти на него помогли нам местные. Я работал с человеком под оперативным псевдонимом «Борис», который несколько лет состоял в охране Чупрынки. У «Бориса» трое детей, ждут четвертого, и жена не без нашей помощи уговорила мужа прийти с повинной. Пришел, сам сдался и кого-то сдал, был нами завербован, полностью искупил вину. Я с ним работал какое-то время. И он все для нас делал как положено. Вывел на Шухевича.

— Но до этого «Борис» тоже убивал?

— Конечно. У них служба безопасности — вся в крови. Но мы прощали им ту кровь. Ведь часто они потом проливали и свою, работая на нас. Тут очень помогало умение убеждать. Мы вытаскивали их из подполья, из тайных лесных схронов, в которых они в страшной вони, грязи, в холоде сидели и выживали всю зиму. Некоторых нами захваченных мы привозили в большие города. И когда эти теряющие человеческий облик люди, да, все-таки люди, видели настоящую Украину, всю в заводах, фабриках, колхозах, когда выводили их на Крещатик, в сознании некоторых происходила ломка.

Был такой парень Карпо, в зверя превратившийся. При мне уходил из жизни, пытаясь себя подорвать, только бы не к нам, не в плен. Он и в городе ни разу в жизни не бывал. Умел только одно — убивать. Мы привезли, показали украинскую столицу. Человек преобразился.

Поступали по-разному. Появлялась комбинация, когда вводили в банды своего человека, обычно местного жителя. Был очень хороший мощный мужик под нашей агентурной кличкой «Партизан» — с военными орденами. Внедрили его в банду подполья по нашим каналам, вошел в доверие, зимовал вместе с ними в бункере. И отдачу мы получили огромную.

— Георгий Захарович, позвольте «дурно пахнущий» вопрос: а как оуновцы выдерживали иногда по несколько зимних месяцев, не беру прочего, в ужасном запахе?

— Если человек не умирает в первые полчаса своего пребывания в этом аду, то привыкает. Такие у нашего организма загадки и особенности.

— Вы рассказывали, как обращали в свою веру рядовых оуновцев. А как боролись с главарями?

— Знаєте, очень не хотелось, чтобы они уходили эдакими героями. Чупрынка, он же Шухевич, был героизирован всей этой бандитской сворой. Да, мы искали его несколько лет. А он отдыхал с любовницей на Черном море. Мы использовали всю свою агентуру, а он, как утверждают, разгуливал по Львову в форме полковника Советской армии под руку с очередной пассией и отдавал честь приветствовавшим его офицерам.

— Неужели люди не могли его опознать? Боялись?

— Возможно. Кто его знает? А наша работа дала результат. Вышли на него с помощью агентуры, окружили дом под Львовом, где прятался. Предложили сдаться, и Шухевич понял, что в тайнике между дверьми не отсидеться. Пытался прорваться, бросил две гранатки, убил нашего старшего офицера. Шухевич стрелял метко. С тридцати метров попадал из пистолета в лист ученической тетради, аккуратно всаживая пули точно по уголкам страницы. Но нашла его наша пуля.

— А правда, что ту пулю выпустил легендарный генерал Павел Судоплатов?

— Не нужны Судоплатову чужие заслуги. Выстрелил наш сержант. С Шухевичем было покончено. В ОУН о нем легенды ходили, там считали, что он окончил военную академию. Ничего подобного. Если и оканчивал академию, то гитлеровскую, карательную.

— И после него вашей основной целью стал Лемиш, он же Кук. А что здесь имя, а что псевдоним? Кук — звучит прямо по-английски.

— Фамилия Кук — западноукраинская. А Лемеш, Лемиш, Леминь, он же Василь Коваль, — псевдонимы. Мы с 1939 года, еще с Польши, знали: есть такой человек. Он выступил на большом сборище в Кракове и тогда был особо выделен Бандерой. А разрабатывать его мы начали по-настоящему в 1944-м. Шухевич в 1947 году на большом сборе в Губенских лесах на Ровенщине назначил Лемиша своим преемником. Несмотря на всю разрозненность, на споры и личные амбиции, неприязнь, которые весь этот ОУН всегда раздирали, был он признан вторым после Шухевича человеком. И когда после ликвидации Чупрынки взял на себя командование, оставалось у него восемь групп — 300 хорошо организованных бандитов. И несколько сотен разобщенных. Считай, тысяча. Это много: закат оуновцев был полный, но по-прежнему кровавый. Бандеровцы убили 850 тысяч евреев, 220 тысяч поляков, более 400 тысяч советских солдат, попавших в плен. И еще — 500 тысяч своих, украинцев. После войны от их рук пали 20 тысяч военнослужащих Советской армии. Вызывал у них кто-то подозрение — и отправляли на тот свет без особых раздумий четыре-пять тысяч своих.

И 24 мая 1954 года с помощью нашего агента захватили мы Василия Степановича Кука — Лемиша и его жену Уляну Крюченко. Шли за ним по пятам, гоняли по лесам и схронам. Да так, что устал он, выбился из сил, потерял на какое-то время свой безошибочный нюх. И больше всего поражен был тем, что выдал его наш агент не за деньги, не из страха перед тюрьмой и советской властью, а по идейным соображениям. 1954 год — люди, бившиеся против нас до последней пули, начали что-то понимать. Долго же мы его искали. После войны делали все, чтобы не дать ему уйти по-геройски, погибнуть на глазах у всех в бою. Убить его было можно и раньше. Кука нужно было брать только живым. Что и было сделано. После захвата Лемиша мы еще долгие месяцы имитировали его поиск. Это была наша комбинация. А он уже сидел у нас в тюрьме вместе с женой. Я в течение нескольких месяцев по решению руководства занимался в камере его перевоспитанием, переубеждал. После упорнейшей работы он был нами привлечен, завербован. Умер Кук сравнительно недавно — в 2007-м в Киеве. Дожил до девяноста четырех лет, и я не знаю как: абсолютно больной человек, поражены все органы. Когда мы его арестовали — зубов не было, и я, взяв честное слово со знакомых врачей, которые при истреблении еврейского населения чудом выжили, тайно привозил их в тюрьму, вставлять Куку зубы.

— Но как было работать с врагом?

— Именно с врагом. А работать все равно надо было. Что мы и делали. И я знал о Куке, наверное, даже больше самого Кука. Мы звали его «Трехсотый» — сидел во внутренней тюрьме КГБ в камере под этим номером. А его жена — рядом. Иногда разрешали им встречи.

— А иногда не разрешали?

— Тоже метод воздействия. Жену он очень любил. Сидели они в разных камерах, и первый его вопрос всегда о ней. Это учли. Кук поначалу был в полной депрессии. Пытались его из этого состояния вывести, вывозили с женой на прогулки по восстановленному, зажившему мирной жизнью Киеву.

— Не рисковали? Вдруг сбежит? Или отобьют лесные хлопцы.

— Сначала пару сопровождала наружка — десять человек. Кук, опытнейший конспиратор, заметил и сказал, чтобы мы не волновались. Бежать без денег, без какой-либо поддержки некуда.

— Инаружку сняли?

— Оставили семерых надежных, проверенных. А когда после долгого перерыва, не до того ему было, он возобновил половые отношения с женой, поняли: ожил. Стали разрабатывать Кука, как у нас говорят, «втемную». И с нашего разрешения, скорее даже по просьбе, писал он историю оуновского движения, порой для нас небесполезную. Но ни о какой вербовке не могло быть и речи. А мы все равно его использовали. И Кук-Лемиш обратился все-таки к западным украинцам, к единомышленникам, к Западу: предлагал не вести вооруженную борьбу дальше.

— А его свои потом не могли хлопнуть за это?

— Нет. Он остался все равно на своих позициях, и все они это понимали. Уже после, когда освободили, мы устроили его работать в Центральный архив МВД в Киеве, и Кук написал с нашего разрешения диссертацию по истории Украины.

— Бережно вы с ним обращались.

— Тут надо понять все сложности тогдашней нашей государственной политики. Придется еще раз обратиться к хронологии. Официально считается, что с вооруженным оуновским подпольем было покончено 31 декабря 1951 года. Это совсем не так. Еще два года продолжались операции по борьбе с террористами, диверсантами. Часто не просто чекистские, а с привлечением крупных армейских частей, прямо войсковые. И сколько было вооруженных, на все готовых, озверевших одиночек. Я отойду от привычных трактовок. Мы поражались их стойкости. Окруженные, они могли сдаться, ведь наши офицеры гарантировали им жизнь. Но бились до последнего, не надеясь ни на какое чудо. Тут все решала идеология: ложная, пакостная, но умело вождями ОУН в украинцев, особенно западенцев, вдолбленная. Представьте мирное село, казалось нам, уже очищенное от бандитов. И в начале 1950-х все сто десять его дворов сгорают — пожар, никто руку не прикладывал. Приехали из города в этот Костопольский район Ровенской области помогать погорельцам. А на пепелище обнаружили триста стволов длинноствольного и короткоствольного оружия плюс три пулемета. Вот вам и мирное население.

— Георгий Захарович, об этом я читал в вашей книге «Большая охота». Но ведь с годами бандеровщину подавляли. Бандитов брали, сажали, высылали, в конце концов, уничтожали.

— Я же вам говорил: всех не перевоспитаешь. Оставались люди. Идеология живуча. Кто-то тихонько вздохнул с облегчением, когда в 1947 году с боями, представьте себе, с боями (!), остатки дивизии «Галичина» и крупные отряды УПА по шестьсот — восемьсот штыков пробились через территорию Словакии и ушли в Германию. И, что правда, крупных кровопролитных боев после этого почти не было. А так, бывали случаи, захватывали райцентры, например в Дрогобычской области, и держали их в страхе часов по восемь-десять до прихода наших войск. И за это время успевали навести там такой «порядок»…

А те, которые ушли в Западную Германию, они же потом хорошо американцами обученные возвращались. До 1954 года летали над Западной Украиной американские самолеты. Вылетали с базы во Франкфурте-на-Майне и через Польшу. Снижались у Днестра до двухсот пятидесяти, иногда двухсот метров, сбрасывали грузы — оружие, боеприпасы, листовки, литературу. Оуновцев, что от нас драпанули и к ним попали, обучали уже в своих специальных разведывательных школах. Так что спускались к нам на парашютах уже не бандитами из леса, а профессиональными диверсантами.

Если быть до конца точным, то последний всплеск борьбы отношу к октябрю 1956 года. Во время контрреволюционных событий в Венгрии в Западной Украине вновь зашевелились недобитки. Листовки с националистическими призывами распространялись не только во Львовской и Житомирской областях, но и в Киевской. Да что листовки и антисоветские выступления. В Карпатах были уничтожены несколько мостов, по которым советские войска перебрасывались в Венгрию. А недалеко от Шепетовки взорвали воинский эшелон с грузами.

— Значит, воевали с националистами до осени 1956-го?

— Да. Хотя для многих прозвучит непривычно.

— Георгий Захарович, с этим — понятно. А как вообще в ту послевоенную пору действовала ваша оперативная служба? Ведь технических средств, как понимаю, не было.

— Сейчас такая техника, что если ты попал в разработку, укрыться невозможно. Всё, тебе хана, ты никуда не денешься. А тогда можно было. Раньше, например, воду пустил, и не слышно. Сейчас заглушающий звук воды научились каким-то образом снимать. Но при любой технике даже микрофон в подушке не сечет того, что шепчешь, когда закрываешься одеялом. Помните предателя Пеньковского?

Он когда со связниками разговаривал, всегда включал воду. И взять его было трудно: профессионал, тема одной из его работ, знаете, какая? Отрыв от наружки.

— А если вернуться к Бандере? Его же в 1959 году убили.

— До этого в 1957 году наш боевик Богдан Сташинский ликвидировал в Мюнхене одного из лидеров Организации украинских националистов Льва Ребета. Выстрелил в упор синильной кислотой из восемнадцатисантиметровой трубочки диаметром в два сантиметра и с пружиной для нажатия на одном из концов. И наступил паралич сердца. Проходит некоторое время, и сузившиеся сосуды обретают прежнее состояние. Никакой врач, даже опытнейший судмедэксперт, настоящую причину смерти не определит. Так что подозрений об истинных причинах смерти Ребета не возникло. Думаю, это и подвигло Никиту Хрущева отдать приказ ликвидировать Бандеру.

Но чекисты Украины были против: поздно, Бандера уже ушел на второй план. О нем забыли его же головорезы. А тут — смерть, и сегодня пытаются Бандеру обратить в мученика, героя.

Октябрь 1959-го, тот же город Мюнхен, где осели многие оуновцы. У Богдана Сташинского с первой попытки не получилось: столкнулся с Бандерой во дворе его дома рядом с машиной. У того даже охраны, по существу, не было. То она ездила за ним, то отпускала одного: кому он был нужен. Но Сташинский замешкался, занервничал, выстрелить не успел и Бандеру упустил. Ликвидировал со второй попытки и снова выстрелом из трубочки, только еще более усовершенствованной, в подъезде его дома. И благополучно ушел. Снова — никаких подозрений.

И если за ликвидацию Ребета Сташинскому вручили просто дорогой подарок — фотоаппарат «Контакс», то за уничтожение Бандеры наградили орденом Красного Знамени. А вместе с ним, как это всегда бывает, отметили правительственными отличиями «группу товарищей». Орден боевику вручал лично председатель КГБ СССР Александр Шелепин.

И Сташинского начали готовить в Москве в нелегалы. Хотя и до этого действовал он в ФРГ под немецкой фамилией, язык надо было совершенствовать. Прикрепили к нему в столице молоденькую преподавательницу Ингу Поль из ГДР. Замечали, что политические взгляды у нее не совсем те, но были уверены: уж такой опытный человек, как Сташинский, ее быстренько перевоспитает. Быстренько получилось не перевоспитать, а сделать ребеночка. И супруга, которая должна была работать с ним в паре, как это обычно бывает у нелегалов, уехала рожать к маме в ГДР.

Перед этим стали замечать в Сташинском странные перемены. Иногда проскальзывали фразы о неверной советской политике, да и жизнь в Москве ему не очень-то нравилась. Генерал Александр Коротков, тот самый, что долгие годы руководил всеми нелегалами, к Сташинскому относился очень скептически. Не только говорил, но и писал, требовал, чтобы того не то что в нелегалы, а вообще за границу не выпускали. Но так уж случилось, что в июне 1961 года Коротков скоропостижно скончался. А Сташинский рвался к жене, в ГДР. И уговорил моего старого знакомого старшего офицера отпустить его в Восточный Берлин. Причина уважительная: ребенок тяжело болел. Мой друг взял все под свою ответственность, пробил, уговорил, согласовал.

Сташинский уехал, а ребенок умер. И мы были удивлены, когда 12 августа 1961 года Богдан с женой не пришли на похороны.

— Вы настолько хорошо знаете всю эту историю?

— Настолько, что даже был ее участником. Работал как раз в то время под посольским прикрытием в ФРГ. На кладбище пришло много коллег Сташинского по нашей службе. Думали, горе так сломало, что и приехать проводить своего ребенка не смог. Однако выяснилось: сбежал. И в такой ситуации, которую и представить было нельзя.

— Не проводить собственное бите, к которому рвался…

— Только ли это. До сих пор уверен: не мог знать Сташинский, а уж его жена тем более, что как раз в эти дни закрывается раньше доступная для перехода граница между ГДР и Западным Берлином.

— Повезло?

— Только не нам. Случайно повезло предателю. Еще день-два — и не успел бы. Перебежчик добровольно сдался в Западном Берлине чужим властям, да еще сделал признание: это я убил Бандеру, а до этого Ребета по заданию Москвы. Шум поднялся страшный. Столько в нас полетело камней. И моего знакомого, который по доброте своей отпустил Сташинского, могло ждать не только увольнение по службе, а и трибунал. Так что Инга Поль, молоденькая учительница, как раз и перевоспитала боевика, а не он ее.

И тут по приказу высшего начальства мы с моим старым приятелем, в чем только уже не обвиненным, чего только теперь не ожидавшим, были отправлены в Западный Берлин. Надо встретиться со Сташинским, уговорить его… Я понимал бессмысленность задания. Товарищ, отчаявшийся и обозленный, честно признался, что если увидит Богдана, то убьет его, а мне предложил уходить. Но как можно бросать друга. Да, действительно, беда. И двое суток мы простояли с биноклями неподалеку от здания военного командования США в Западном Берлине, где размещалось и ЦРУ. Я понимал: мы теряем время, американцы его надежно спрятали.

— Сташинскому дали всего восемь лет. Отсидел четыре и исчез. И никто точно не знает, где он и что он? Читал, что отправили его американцы в ЮАР, тогда расистскую и для мира в принципе закрытую. А еще будто он со своей Ингой Поль объявился в США.

— Это версии. А вот мой товарищ понес наказание, но не такое суровое, к счастью, до трибунала не дошло. Но здесь мы проиграли. Бандера вернулся из небытия героем, а наша страна понесла политическое поражение, которое уже в современной истории нам так болезненно аукнулось.