Легендарные разведчики — 3

Имя полковника-нелегала Виталия Алексеевича Нуйкина, скончавшегося в 1998 году, рассекречено совсем недавно. О нем, о долгой совместной работе в особых, нелегальных условиях вспоминает супруга и соратница, полковник в отставке Людмила Ивановна Нуйкина.

— Людмила Ивановна, скажите, а Нуйкина — фамилия настоящая?

— Да. Эта фамилия мужа.

— Его сейчас нет?

— Он давно ушел. Я бы хотела о моем Виталии Алексеевиче рассказать. Дружили с ним с шестнадцати лет. Я, правда, жила в деревне Шемонаиха, точнее в селе Верх-Уба Шемонаихинского района Восточно-Казахстанской области. Глушь, после войны жили бедно. А вспоминаю свою деревню с теплотой. Всем нам хотелось учиться, и мы помогали друг другу. Не в чем было идти в школу, так иногда даже одежду одалживали или скидывались по копейке на покупку новой. А в классе не бывало чернил. Писали сажей на каких-то листочках, на обрывках газет.

Работала в тайге, пять лет — фельдшером-акушеркой. Там деревья сходятся вверху и так — что солнца не видно. А познакомились в Усть-Каменогорске, это в Восточном Казахстане, где я училась в медицинском училище.

— Муж тоже медик?

— Нет, окончил МГИМО — дипломат и переводчик. Он знал и арабский, и индийский, и французский, и английский. Муж у меня был классный. Мы с ним столько лет отработали в паре. Это был мой непосредственный начальник.

— Полковник?

— Да, полковник.

— А вы — подполковник?

— Нет, полковник, но получила, когда мужа уже не было. Умер в 1998-м — инфаркт. Мы же привыкли себя держать при любых ситуациях. Первый инфаркт у него случился в аэропорту, но он заставил себя сесть за руль своей машины, доехать до нашей поликлиники, отстоять в очереди за медицинской карточкой, а потом немножко расслабился. И наступила клиническая смерть. Его воскрешали пять часов и спасли. После этого прожил еще год. А я долго работала. В семьдесят лет ушла в отставку, а потом лет восемь помогала, продолжала ту же самую работу.

— Ваш муж был Героем Советского Союза, России?

— Да нет. Однажды одному большому начальнику задали вопрос: почему вы так редко своих поощряете? А он ответил: зачем? Они делают свою работу.

— А как вы вообще попали в разведку?

— Когда муж учился в МГИМО, на него вышли люди из Первого главного управления. Подробностей не знаю, никогда не спрашивала, у нас это не принято. Так за тридцать восемь лет и не спросила. Но могу вам сказать, как наши службы находят нужных людей. Подмечают, знакомятся, наблюдают. Потом беседуют и, если подходит, предлагают вот такую работу. И смотрят, получится ли из него разведчик или нет.

Однажды, когда я еще работала по своей медицинской линии, муж как-то невзначай спросил меня: не хочешь ли потрудиться с чужим паспортом? А я говорю: зачем мне чужой, у меня свой хороший. И больше мы никогда об этом не говорили. Муж был уверен во мне, знал, что пойду за ним. Сыну Юре, здесь родившемуся, исполнилось уже три года, а я пошла на подготовку. И учились мы долго.

— Лет пять?

— Даже дольше обычного. Так сложилось. Но зато постигала все премудрости, выучила несколько языков, без которых мне бы никуда.

— А как учились?

— С преподавателем и сама. Читала книги английские. Смотрела телевизор целыми днями на английском, французском. И когда приехали туда, у меня уже была база и французского, и испанского. Поехали мы для начала отрабатывать свою биографическую легенду в страну с французским языком. Да и подучить его тоже.

— Но ведь, наверное, было опасно?

— Да нет. Тогда не так уж. Если бы со мной что-то произошло, я бы сказала, что я русская.

— И вам никогда не было страшно?

— Да страшно в любой стране. Мы проходили подготовку как раз в той, которая была не совсем капиталистической, скорее социалистической. И нам надо было побыстрее пожениться. Везде на это — три месяца: подать заявление, ждать. А потом наш коллега подсказал: что вы здесь толчетесь, зачем вам терять эти три месяца, переезжайте в другое государство, и все будет сделано за три недели, даже за две. Мы так и сделали. И сразу в местной газете появилось объявление о том, что мистер такой-то и мадемуазель такая-то собрались связать себя узами брака.

— А как вас звали?

— Меня Эрика, а мужа, допустим, Карл.

— А где же взяли свидетелей?

— Обошлось: у адвоката уже были двое наготове. Но тут вдруг нотариус нас и озадачил, спросил у мужа, как фамилия его матери. Произошло полусекундное замешательство, не больше, а адвокат заметил, говорит: мистер, не волнуйтесь, понимаю, что у вас сегодня такое событие, но успокойтесь, все идет нормально, мы все проходим через это. И муж сразу вспомнил. Но сам факт, что чужой человек заметил и произошла заминка, был неприятен. Это было, пожалуй, единственное, где мы чуть прокололись.

А еще пришлось привыкать к их жизни. Нас здесь учили одному — там часто бывало совершенно по-другому. Тут не надо нервничать, пороть горячку, надо привыкать к этому обыденному и каждодневному.

Я вроде бы привыкла, и вдруг полная ерунда. Помните, у нас были трудности с туалетной бумагой? И я, увидев в супермаркете огромные пачки, забила ими всю коляску. Муж мне сразу: «Ты что делаешь? Положи на место сейчас же!»

Но оставалось в нас все-таки немало советского. Мы привыкли экономить. И муж, отправляясь от фирмы, в которой работал, в командировку, взял себе на самолет билет в экономклассе. Хозяин узнал и тут же выразил недовольство.

— Чем же?

— А вдруг конкуренты из других компаний подумают, будто наша фирма разоряется. Да, этому дома нас не учили. А вот как общаться с внезапно встретившимся за границей знакомым по институту или по работе, мы знали точно. Случай простой, однако всегда непредвиденный, неприятный. Вот и Виталия в аэропорту окликнул сокурсник. Муж «не услышал», поспешил уйти, а знакомец по МГИМО за ним: «Виталий, ты куда?» Догнал, и пришлось на французском убеждать приятеля, что тот ошибся. Убедил — не убедил, не знаю. Но, может, тот что-то понял и отстал.

— Вы говорили только на языке той страны, где жили?

— Знаете, как это было? Очень ранним московским утром нас провожали на самолет. Мы садились в машину, и больше для нас русского языка не существовало. Честное слово, говорю как перед иконой. Даже когда случались какие-то небольшие споры, ссоры, никогда не переходили на русский.

— А некоторые нелегалы рассказывали мне, что когда уж очень хотелось, они уходили в лес, болтали на родном.

— У нас такого никогда не бывало. Чем дальше от русского, тем легче. Но бывали какие-то вещи, которые исходили откуда-то из души невольно. Идем в одной стране с колясочкой, в ней наш маленький Андрэ, который родился уже там. Ни в одной стране мира мы даже не знали и знать не хотели, где наше посольство. Так было лучше для нас и для всех, кто с нами работал. А тут я увидела здание, такое красивое, мы уже его прошли, и меня почему-то нелегкая дернула. Я с коляской вернулась, и в этот момент навстречу идет какой-то парень, то ли с ведром, то ли с тазиком, и получилось так, что у нас произошла моменталка. (Мгновенная, на ходу передача материала или обмен паролем. — Н. Д.)

— Это значит, можно было заподозрить, что кто-то из вас двоих на ходу что-то кому-то передал?

— Случайно получилось. Я со своей коляской развернулась, а этот тут, и мы с ним на какой-то линии встретились. Для нас вроде бы незаметно, но для того, кто знает… А напротив посольства — чужое здание, и там, конечно, сидели. И эта их служба следила за всеми, кто проходил мимо советского посольства. Мы успели быстро отойти.

Но позади нас уже кто-то. Мы же на это тренированные, мы же учились: они — сзади. Пошли за нами. Муж все понял. Идем, разговариваем на нашем французском. Виталий мне: спокойно, не нервничай. Мы их не дергали (не пытались скрыться или оторваться, чтобы выйти из-под наблюдения. — Н. Д.). Ничего не делали и делать не собирались. А в коляске ребеночек, и это для наружки очень хорошо. Значит, идет солидная пара. И тут муж решил поменять доллары на местную валюту. Я с Андрэ осталась погулять, а он в банк через дорогу. И я вижу, что те за ним пошли. Вот в чем преимущество нашей работы, работы парой. Всегда можешь друг за другом посмотреть, кто за тобой идет или не идет. И когда мы еще учились, всегда так делали, проверялись. Муж в Москве говорил мне: Рыжая (так он меня всегда называл дома), сегодня ты свободна. Никаких проверок. А я его тоже называла Рыжий. Ну ладно, это так, к слову. А тут смотрю, а наружка уже там расставилась в позиции. Может быть, у нас будет какая-то встреча или передача еще чего-то. И за ним. Он меняет доллары, а парень из наружки заглядывает через плечо, какой у мужа паспорт. Муж почувствовал, дал ему посмотреть, вернулся, и мы пошли дальше. Болтаем по-французски, обсуждаем ресторан, где будем кормить своего беби. Точно знаем, что они рядом, ну и пусть, ради бога. Самое главное — не нервничать. И это — закон.

— И закон всегда соблюдали?

— Да, хотя бывало иногда немножко неприятно. В одной стране пошли на передачу документов. Тех самых, которые добыли и ради которых находились в этом государстве. Поднимаешься по дороге, спускаешься. Маршрут специально подобрали: если бы кто-то за нами следил, то не заметил бы, что мы проходили мимо телефонной будки, и за несколько секунд, даже не секунд, а за какой-то миг, человек, который шел бы за нами, не смог бы увидеть, что мы в этой мертвой зоне. И в этот момент мы как раз сделали то, что нам нужно было по нашей работе. Это специально так отрабатывалось, вырабатывалось, обкатывалось.

— А когда проходили мимо посольства и пошли в ресторан, что было дальше?

— Да ничего. Посидели, поговорили. Они за нами еще походили и отстали. Но после этого я никогда и близко ни к каким посольствам не подходила.

— А бывало так, что вас, молодую и красивую, примечали иностранцы? Пытались познакомиться, и это тоже оставляло неприятный осадок?

— Однажды было. Как-то в аэропорту привязался молодой итальянец. Все время называл меня мадемуазель. Я даже опоздала на самолет. В ту страну, в которую мне надо, самолет уже улетал да с моим чемоданом. А там наш человек должен встречать не только чемодан, но и меня тоже. То, что чемодан прилетел, он не узнает, а не увидев меня, встревожится. И я подняла такой хай: семь дней ждать. Да я взорву вас всех коктейлем Молотова, если не отправите любым другим рейсом. Тут меня и посадили на «Аэрофлот», который тоже летал туда, куда мне позарез надо, раз в неделю. Что ж, пришлось рискнуть, попасть на советско-аэрофлотовскую территорию. Как чувствовала, что надо торопиться. И представляете, что случилось? Через два дня в той стране, откуда я так удачно унесла ноги, переворот. Кто знает, что было бы со мной дальше. Я бы там застряла. А так улетела в три часа ночи и всю дорогу слушала болтовню артистов из болгарского фольклорного ансамбля, которые забавляли друг друга.

— Вы побывали во многих странах?

— Во многих. Но главное не только это. Знаете, что такое «осесть»? Это значит легализоваться в той стране, куда приехал. Осесть — это совсем не так просто. Ведь мы появляемся как бы из воздуха. Ниоткуда. Мы никто, и звать нас никак. У тебя есть основной документ, да и его выдает Центр.

— У вас паспорт был настоящий?

— А как же. У нас и папа, и мама были. Мы же изначально не сами по себе родились. Но это все — легенда. Потому что здесь-то и начинается самая трудная часть нашей службы — оседание. Все на тебя настороженно смотрят. Даже когда мы поженились, когда родился ребеночек. Для многих странно: приехали сюда молодые люди, а зачем? Что будут делать? Есть ли у них деньги? Но в этой стране мы нашли нечто, с чем мы могли бы открыть наше, ну, скажем, представительство.

— Не совсем понятно какое?

— Да и не надо особо понимать, это вроде того, что муж представляет в той стране какую-то иностранную компанию, откуда мы и приехали.

У нас же нет постоянного адреса. И знаете, даже когда мы поженились, муж указал адрес той страны, куда мы должны были поехать. И клерк, оформлявший документы, обратил на это внимание. Спрашивает: почему, вы же сейчас совсем в другом месте? Муж был готов, отвечает: решили жить там. А здесь так, работа. Вы же нас принимаете с любовью, как своих. И все это в шутку, с улыбочкой. Но, действительно, когда приезжаешь, то должен оправдывать свое существование, показывать, на что живешь. Это называется у нас «прикрытие». И мы такое прикрытие имели. Мы здесь у вас представители из Европы, а фирма наша такая-то.

— Людмила Ивановна, а можно все-таки чуть-чуть поконкретнее. Что за фирму и какую можно открыть за границей людям, которые, откровенно скажем, фирмачами совсем не являются?

— Конечно, и поэтому было очень непросто. Тогда только входили в моду цветные телевизоры, сложные проигрыватели и прочее в этом роде. А в тех странах, куда заезжали, даже телевизоры еще были чернобелые.

— Хорошо, муж что-то продавал, а вы?

— А я училась. И Виталий мой тоже. Он прекрасно собирал и разбирал телевизоры. Ремонтировал их мгновенно. Он же, приехав на оседание, не мог сказать, что окончил МГИМО. Но у нас была такая легенда, и он все эти ремонтные работы очень любил. И мне дома повторял: знаешь, Рыжая, я был бы хорошим инженером. Вообще, до чего он толковый человек у меня был. Не потому что мой муж, а действительно. А для того чтобы мужу учиться, он уехал в Европу. На месяц в командировку, осваивать телевидение. А я на восьмом месяце беременности осталась в Юго-Восточной Азии. И мужа приняли на учебу. Экзамен устроили простой: завели в комнату, принесли телевизор, инструменты. Оставили все на столе вместе с запчастями и дали час найти неисправность и починить. Муж, конечно, справился. И его приняли. Потом он учился заочно. А я очно и получила даже диплом с медалью.

— А что у вас была за специальность?

— Ну, я могла бы быть секретарем-машинисткой. Стенографисткой. Кстати, однажды сама поразилась своей грамотности. Когда училась, директорша-француженка устроила нам сложнейший диктант. Я была в группе единственной иностранкой и написала на «отлично». И как же директриса всех остальных отчитала! Вот, человек из другой страны — и без единой ошибки. Как же мне за вас стыдно. А вы, Эрика, молодец. И муж мой, Карл, тоже во всех отношениях был отличником. Не только в починке и продаже телевизоров и прочего.

— Людмила Ивановна, дорогая Эрика, как же вы подбирались к тому самому главному, ради чего все эти оседания и все эти переезды?

И хоть намекните, что нужно было передавать, доставать, а для этого знакомиться с людьми.

— Нас к этому готовили. И мы свое дело знали. Знакомство — дело тоже трудное. Если ты простая уборщица или носильщик, то к этим, высоким, не подойти. Надо было находить именно тех, которые владеют информацией. В учреждениях такого рода я, к примеру, не могла работать официально. Там было местное население, да которое еще и делилось на белых и черных. И женщины в этом регионе не работают. В Юго-Восточной Азии, в Африке очень трудно белому человеку, да еще и женщине, устроиться. Это редкость. Когда уже среди местных не найдут, то только тогда и возьмут иностранку. А я все равно должна была где-то вращаться, знакомиться.

— Но как?

— Для этого и существуют там клубы, куда приходят жены банкиров, государственных служащих, лица, облеченные доверием. Бедные туда не пойдут. Во-первых, там взносы нужно платить; во-вторых, и со взносами их бы вряд ли приняли. И в-третьих, необходимо соответственно одеваться. В клубе я знакомилась с дамами. Они одна перед другой естественно хвастались, у кого муж круче. Я ухо натягивала: кто, что и где. Рассказывала мужу. Он слушал, анализировал, советовал. Вот с этой и с той постарайся сойтись поближе. Становились подружками и знакомили между собой мужей. А Виталий — сам по себе, он на своей подкрышнои работе, на которой нужно многое делать, выходить на кого-то. Хорошее дело — развивать телевидение. Туда вклинивались банкиры или еще кто-то, у кого водились деньжата и кто мог себе это позволить. Вот таким образом. Люди разговаривают между собой, общаются. А ты узнаешь много для твоей страны нужного.

— А вербовок вы не проводили?

— Не было нашей задачей. Вербовка — это очень серьезно. Тут мало ли на кого можно попасть. Попадешь, и нас придется быстро убирать домой. Допустим, мы примечали кого-то интересного для нашей службы. И передавали в Центр все его данные: слабости, на чем можно взять, придавить или купить. Один, скажем, немец, развелся с женой, помогал любимому сыну и строил огромный дом. Полезный человек, которому позарез требовались деньги. Тем более что он из нашей страны временного пребывания уезжал в другое государство. Мы о нем в Центр передали, а там уже дело нашей Службы, вербовать его, нет ли. А когда мы в этой стране уже более или менее осели, уже зацепились, у нас появилось хорошее окружение, приятные знакомые. Но вот не повезло. Этот идиот ушел.

— Людмила Ивановна, я знаю, о ком вы говорите. Герой России Алексей Михайлович Козлов, который просидел несколько лет в тюрьме ЮАР из-за подонка Олега Гордиевского, его ненавидел.

— А вы представляете, он бывал у нас дома. Учился с мужем. Моих данных, к счастью, не знал. Но понимал, что я буду работать вместе с супругом. Не буду вдаваться в подробности, однако он запомнил наши московские координаты. И даже когда мы вернулись в Москву, по переданному им чужим людям адресу и номеру телефона нас разыскивали иностранцы. Как мне было обидно, что Гордиевский сбежал. Без подробностей, но как же он Виталия и меня искал. В то время шефом у нас был Юрий Иванович Дроздов.

— Легендарный человек, одиннадцать лет руководил нелегальной разведкой.

— И он спросил Дроздова, где именно мы находимся. Вот почему нас долго искали и арестовать не успели. Юрий Иванович человек опытнейший, сказал ему: ты не волнуйся, они от тебя, от твоей Англии недалеко. А что значит недалеко? Значит, мы где-то в Европе. Вот это нас и спасло. Искали нас тринадцать лет. Были бы в Европе, возможно, нашли бы и раньше. Если бы вы только могли представить, как я ненавижу предателей.

— А можете мне рассказать откровенно: перед неприятностями, которые все-таки пришли, вы почувствовали вокруг себя какую-то напряженность?

— Да. Там, в Юго-Восточной Азии, рядом с нами жила английская пара. Хотя они и представлялись мужем и женой, кажется, что все это было фальшивкой. Однажды пригласили к себе домой на ужин. Вдруг оба, как по команде: извините, мы переоденемся. Я обернулась, а на столе книга на русском языке — «Анна Каренина». Я к мужу. Он мне: рассматриваем картины, у них на стенах полно живописи. Как тут реагировать? А они стояли где-то рядом, может быть, и дырочка была в стене. Возможно, сфотографировали. Мы среагировали и, «чудесно» пообедав, расстались.

Вскоре стали раздаваться несколько странные звонки по телефону. Какие-то люди пытались пройти к нам в квартиру и даже поставить «жучок». Меня, к счастью, серьезно не воспринимали. Думали: это жена, человек неподготовленный. Понимаете, на этой работе у тебя все обострено. Все чувства. Зрение. Ты бежишь как лошадь, но не только вперед, но смотришь и вправо, и влево, и чуть ли не назад. Чем еще трудно одному: все время нельзя в таком напряжении. Когда вдвоем, то как-то друг другу существование облегчаешь и помогаешь. Актер проводит на сцене три-четыре часа, хорошо, пусть больше. Поаплодировали, ушел и забыл. А мы не можем играть по двадцать четыре часа в сутки. И играть месяцами невозможно. Мы должны жить, вживаться в образ. Когда ты уже долго работаешь, то становишься тем человеком из легенды.

Однажды, когда я на время приезжала в СССР, один начальник, к сожалению, с нашей Службой мало общего имевший, всех тонкостей не знавший, спросил недовольно после моего ухода: что это за женщина-иностранка, как она себе ведет и почему говорит с акцентом? А я и была иностранкой. Все вспоминают радистку Кэт, кричавшую при родах на русском. А я этого не боялась, была подготовлена так, что кричала только на своем родном языке, в тот момент это был французский.

— А как же все-таки сложилось в той стране, где вам поставили «жучок»?

— Давайте коротко. Я уехала, но должна была снова возвратиться туда из Москвы. Но что-то произошло. Мужу пришлось бежать в советское посольство. Его вывезли в машине, посадили на корабль, который ремонтировали в иностранном порту. Целая операция. Подробности потом. Но Виталий провел несколько тяжелейших дней в невыносимых условиях. Иначе могли найти чужие службы, обыскивающие корабли. А еще они попали в шторм. И, кажется, конец был близко. Потому что капитан советского корабля предупредил мужа: есть ли у вас чистая одежда? Виталий сначала не понял. И вот здесь в Москву ко мне впервые за столько лет пришла телеграмма. Это от него, моего Виталия. Потом вторая. Ни разу таким образом не давал о себе знать. Никогда! Но весь корабль спасли. Зацепили за трос, и во Вьетнам. И вот он из этой страшной жары в шортиках, но с дорогим атташе-кейсом прилетел в шесть утра в Москву.

— И больше никакого имущества не захватили?

— Нет, а что делать? Мне в шесть утра звонок: Рыжая, ты где?

Я говорю: я-то дома, а ты где? Виталик мне: я в Москве, мы прилетели.

У тебя есть деньги? Бери рубли, выходи вниз, я такси взял. Вот так, слава тебе господи, все хорошо закончилось. Такая служба.

— Людмила Ивановна, а за что же все-таки более конкретно ваши с мужем ордена и медали?

— Как вам объяснить… Раньше у нас в стране если и были компьютеры, то во всю комнату, ну со шкаф. А ведь можно было постараться, чтобы они стали поменьше, гораздо меньше. За конкретные результаты, которые способствовали технологическому прорыву нашей страны, в том числе и в оборонной сфере. Запутала я вас? Это только то, что можно рассказать. Остальное пусть останется за кадром.

От автора

Эта наша встреча произошла, когда полковник в отставке Виталий Алексеевич Нуйкин еще не был рассекречен. Полагаю, что теперь о нем, да и о работе нелегальной пары, которой, как всегда, руководил мужчина, можно рассказать подробнее.

Бьюсь о заклад, мало кто слышал о селе Моховском. Откуда же. Место далекое — в Парфеновском районе Алтайского края, где в апреле 1939 года и родился мальчик Виталий. И что за чудеса природы: все, кто знал полковника Нуйкина по службе во внешней разведке, в один голос твердили, что он вылитый латиноамериканец. Это мнение, что еще более важно, разделяли и жители восемнадцати стран, в которых пришлось до 1986 года работать разведчику-нелегалу с женой Людмилой.

А до этого, до разведки, паренек из семьи скромных сельчан поступил в МГИМО. Как? Ведь в конце 1960-х в данный вуз принимали в основном представителей славных дипломатических родов. Есть ответ на этот вопрос: человеком Виталий Нуйкин был талантливым, схватывал все на лету. Не обращал внимания на насмешки сокурсников. Да, ходил в старой, перешитой на него отцовской толстовке и хромовых сапогах. В институте так не принято, ну и что, раз ничего другого не было? Хранил верность своей землячке Люде, остававшейся далеко, не заглядывался на московских невест. И, окончив в 1963 году факультет международных отношений, пришел туда, где его терпеливо ждали еще с первых годов учебы, с 1960-го, — в особый резерв разведки. Снова учеба. Крепким английским четырехбуквенным ругательствам обучал сам Конон Молодый — советский нелегал Гордон Лонсдейл, пример для подражания узкому кругу его будущих последователей.

Своим чередом последовала женитьба на красавице и землячке Людмиле, несколько лет отработавшей в глухой тайге, где ей пришлось помогать всем — от рожениц до лесорубов и даже работавшим на лесозаготовках бывшим уголовникам. Родился сын Юрий. Когда уезжали работать в особых условиях, трехлетнего мальчугана пришлось оставить дома. Никак не вписывался он в легенду. Потом за рубежом женитьба — в очередной раз, на Людмиле, она же Эрика. Там родился второй сын — Андрей или, точнее, Андрэ, что прибавило паре респектабельности.

Никакой боязни, что закричит на русском при родах, у Людмилы-Эрики, как вы уже знаете, не было. Французский — на тот момент — вытеснил все остальные языки. На нем и кричала.

А на первых порах даже отсутствие детей нелегалы использовали во благо: Эрика, взявшая вину за отсутствие потомства на себя и время от времени оставлявшая своего мужа Карла одного, объясняла, что едет лечиться. А сама быстро в Москву, где нянчилась с подрастающим Юрием.

Карл же занимался, как понимаю, научно-технической разведкой. Пара добыла для страны буры для сверления нефтяных скважин. Прочностью они в разы превосходили советские. Сэкономила столько денег, что можно было оставаться в зарубежье хоть до конца жизни.

Но Центр ставил новые задачи. Дома остро проявилось нарастающее отставание как раз в тех добывающих отраслях, продукты которых шли на экспорт или даже являвшихся национальной гордостью. И Нуйкины восполняли эти пробелы в родном народном хозяйстве, добывая техническую документацию, позволявшую нам если не перегнать, то уж точно догнать Запад. В одной передовой стране развитого капитализма удалось достать документы, ускорившие создание советского военного ракетно-космического комплекса.

Иногда дело не ограничивалось документацией. Выносили тяжеленные сумки: в их руки попадали самые новейшие приборы, быстро переправлявшиеся домой. Для разведчиков-нелегалов — достижение редчайшее. Но очень рискованное.

Да, приходилось рисковать. Работали в таких странах, где, попадись они местным спецслужбам, не пощадили бы. Разработали специальный язык: прозвучит вроде бы ничего не значащее слово, а это сигнал о надвигающейся опасности. Собственный код они использовали постоянно. Даже дома никогда ни о чем серьезном не говорили.

Так что награждение Виталия Нуйкина орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Красного Знамени, а его жены Людмилы орденом Красной Звезды и боевой медалью «За отвагу» было признанием и заслуг, и личного мужества.

Виталий Алексеевич Нуйкин не зря прибавил к своему диплому МГИМО и диплом инженера, полученный уже за границей. Умный, пытливый разведчик превратился с годами в прекрасного инженера. После возвращения на родину занялся в Центре аналитической работой. Ушел рано. И когда Людмила Николаевна рассказывала мне, как это было, на глазах полковника-нелегала появились слезы.