Легион павших. I - III Акт

— 14 -

Стопы зарылись в мягкий песок. Къярт рефлекторно вдохнул и почувствовал на языке солоноватый привкус. Значит, это и правда был не сон.

Он резко обернулся, поднимая белые клубы. Ашши нигде не было. Как и всегда вокруг не было ничего, кроме воды и песка. Къярт пытался сдержать заполняющее его отчаяние, сохранить холодный рассудок, когда осознал, что глаза непривычно слепит.

Подняв взгляд, он увидел очертания далекого солнца, чьи лучи пробивались сквозь водную толщу. Къярт знал, что оно всегда где-то там, видел, как его свет скользит паутиной по дну, но никогда прежде оно не светило так ярко.

Оттолкнувшись от дна, Къярт поплыл к нему. Он не надеялся, что у него получится добраться до черты, где водная гладь соприкасается со студеным воздухом, даже не был уверен, что эта черта существует. Но что еще ему оставалось делать?

Перед глазами стоял образ Ашши с вонзенным в грудь ножом и ее взгляд — смирившийся и в тоже время надеющийся. Она рассчитывала на него. Рассчитывала, что он справится, что ее поступок не станет последним в ее жизни. И как только подобное взбрело ей в голову?!

Къярт на мгновение умерил темп и тут же осознал: чтобы продолжать всплывать, ему не нужно грести. Он страстно желал приблизиться к солнцу, и вода сама выталкивала его вверх.

Значит, не ошибся. Он вытянул руки вдоль тела, чтобы уменьшить сопротивление воды — на случай, если в этом месте вообще существовали привычные законы физики.

Къярт не успел понять, когда вода сменилась воздухом. Он снова падал. Как и в том своем самом первом сне, когда его выплюнула темная топь.

Солнце больше не слепило. Оно поблекло, уменьшилось, превратилось в едва различимую точку внизу, но и этого было достаточно. Къярт задался вопросом, удастся ли ему приблизиться к ней, и ответом послужило падение, превратившееся в полет.

Это было больше, чем полет. Мир вокруг менялся наплывами. Будто бы волны накатывали на берег, каждый раз складывая песчинки по иному. Горы, равнины, ледники — они сменяли друг друга, накладывались слой за слоем, таяли туманом, стоило попытаться сфокусировать на них взгляд. Но они мало волновали Къярта. Он стремился к сияющей точке, его путеводной звезде, что с каждым скачком становилась пусть и бледнее, но больше, вытягивалась, приобретая овальную форму, пока не приняла очертания человеческого тела.

Бесплотное, оно замерло посреди луга, на границе которого угадывались склоны котлована у поместья Фелиса с растущими сквозь них деревьями.

Здесь были и другие — не на лугу, но в других, смешанных с ним слоях. Къярт знал, что это души — все до последней. И знал то, что излучающая слабое свечение душа принадлежала Ашше.

Он только сейчас заметил, что от нее к нему тянется мерцающая алая лента. Къярт опустил взгляд на свою руку. Лента обвила его пальцы, скрутилась в комок на ладони, которой он коснулся лба Ашши. И как он сразу ее не заметил?

— Ашша, — позвал он, но из его горла не вырвалось ни звука. В этом месте их попросту не существовало.

Лента натянулась, стала короче, словно бы просила приблизиться.

Къярт сделал шаг. Второй, третий. Чем ближе он подходил, тем сильнее становилось натяжение ленты.

Его охватила тревога. Он однозначно был в нужном месте, но что ему делать? Подчиниться зову ленты или наоборот постараться притянуть душу к себе? А ступени? Как ему достичь второй?

Дурацкие бесполезные инструкции и чертов Фелис. Тот уж точно знал, что нужно делать, но все равно ничего не сказал.

Къярт выровнял дыхание и закрыл глаза. Придется решать самому: не слушая ничьих указок, не пользуясь ничьим знанием, сделать свой собственный выбор.

Он снова посмотрел на ленту. Ее зов был единственным аргументом, и Къярт решил прислушаться к нему.

Он приблизился к душе Ашши. У нее, как и у всех остальных, не было лица — лишь очертания человеческого тела, но Къярт точно знал, что это она.

Ленты осталось всего два десятка сантиметров, но она продолжала тянуть.

Не без опаски, Къярт поднял руку и коснулся сияния. Оно было обжигающе горячим, почти что испепеляющим. Но Къярту хотелось продолжать ощущать этот жар, почувствовать его каждой клеткой тела или же его собственной души. Конечно же. В этом месте нет ничего принадлежащего физическому миру. Жар чужой души не может причинить вреда его собственной.

Къярту хотелось почувствовать всю ее. Сделать частью себя, вобрать до последней капли, подчинить. Это было недоброе, темное желание, продиктованное данной ему силой некроманта, а не им самим.

Къярт не успел даже толком испугаться, не то что попытаться подавить охватившую его жажду. В нем не осталось ничего, кроме желания обладать чужой душой, и, безропотно повинуясь ему, он шагнул вперед, сливаясь воедино с душой Ашши.

Ее прошлое больше не принадлежало ей одной. Къярт впустил его в себя: все воспоминания и чувства от дня рождения и до дня смерти. Он смотрел ее глазами на покачивающихся над колыбелью деревянных зверей карусели, что смастерила для нее мать, на которую так была похожа выросшая Ашша; чувствовал крепкие руки отца, кружащие ее над головой, слышал, как свой собственный, ее смех. А затем они исчезли, и появился Фелис.

Он поил ее перед сном горячим молоком с медом и рассказывал сказки, пока она засыпала, обняв его руку. Он научил ее читать и писать, и даже устраивал бальные вечера, где она танцевала среди наряженных в платья и фраки умертвий. Ашша не боялась их. Они оберегали ее, как самую большую драгоценность, которой она, по всей видимости, и являлась для Фелиса. И каждый раз, заучивая сложнейшую печать или создавая свою собственную, Ашша была только рада доказать свой талант. Фелис же исполнял любую ее прихоть, любой каприз — каждым своим действием подкреплял ее веру в собственную исключительность.

Но чтобы Фелис ни делал, и сколько бы дней из жизни Ашши ни встретил Къярт, он не мог забыть того дня, в который исчезла ее настоящая семья. Этот день помнило только подсознание Ашши, спрятавшее его так далеко, что отыскать его мог только некромант, призвавший душу девушки.

Стеклянные глаза матери и отца Ашши и сверкающие белизной кости умертвий Фелиса, убивших ее родителей. Он оставил их и ушел, и Къярту казалось, что еще не одну ночь ему во снах будут видеться руки Ашши, ползающей на полу вокруг тел родителей, и кровь на еще совсем маленьких пальчиках.

А затем Фелис вернулся, поднял ее на руки и больше никогда не отпускал.

Ашша любила его, как только можно любить отца и наставника, и Къярт чувствовал эту любовь, будто она была его собственной, и она раздирала его на части вместе с яростью, что принадлежала только ему. Обуявшая его злость была так сильна, что он почти не ощущал непонимания и обиды Ашши, когда в ее с Фелисом жизни появились еще двое. Не во плоти, только в разговорах, но Ашше хватило и этого.

Она не понимала, что сделала не так, чем заслужила неверие в ее силы. Почему Фелис решил поручить самое важное задание кому-то другому? И каждое его упоминание «высшей силы» казалось ей насмешкой, отговоркой, которую говорят слишком глупым или слишком чужим людям.

Однако она приняла решение Фелиса, как бы больно ей ни было; смирилась с тем, что все ее знания и умения, заработанные кропотливым трудом, в одно мгновение получит незнакомец, ради которого ее наставнику и ей самой придется отдать жизнь.

Она помогла создать Фелису тела, которые могли удержать души Къярта и Райза, лично нанесла все печати. Она имела столько возможностей испортить многолетнюю работу, сделать так, чтобы никто не смел даже посягнуть на ее место, но желания Фелиса были для нее важнее ее собственных. И она лезла из кожи вон, чтобы доказать наставнику, что он ошибся, что она справится с любой поставленной задачей, какой бы невозможной она не казалась. Она изо всех сил пыталась убедить его, что никто не будет так стремиться воплотить его мечты, как она. Но Фелис только усмехался и снова говорил про «высшую силу».

А затем он поставил два последних якоря-привязки в своей жизни. Ашша хотела бы ненавидеть тех, кто своим вторжением разрушил их укромный мирок, но Фелис жестко пресекал любые поползновения в их сторону, и ей пришлось затолкать свои чувства подальше, чтобы только они не свели ее с ума. Она оставила себе лишь толику злости и обиды, и надела свою лучшую маску из надменности, чтобы ни один из чужаков не унизил ее жалостью, чтобы никто не смел даже заподозрить, что она — всего лишь разочаровавшая отца девчонка.

Фелис ошибался. Он считал, что она не справится, что ей нельзя доверить действительно важное задание, но она собиралась доказать обратное. Даже если он уже не сможет этого увидеть, она сделает все безупречно — так, как он и хотел. Ведь его желания — ее желания. А страх… страх — всего лишь человеческая слабость, на поводу которой она ни за что не пойдет.

Направленный твердой рукой, стилет пронзил сердце Ашши. Слабость заполнила тело, а после все померкло.